Стереть в порошок

Теофраст в знаменитом очерке «Характеры» выводит злословие именно из порицания. И, как видим, рассуждения древнегреческого философа звучат более чем современно.

Злословие – это склонность к порочащим разговорам, а злоречивый – это такой человек, который, когда его спросят: «Что ты скажешь о таком-то?» – ответит: «Ну что ж, я, подобно составителям родословий, начну с его происхождения. <…> Он способен сказать собеседнику: «Ошибаешься на их счет, а я о них такое знаю.» <…> Когда злословят другие, он, конечно, подхватывает: «Мне тоже человек этот всех ненавистнее. Он и с лица какой-то гнусный. А подлость его беспримерна. <…>

Больше всего гадостей говорит он о собственных друзьях и домашних да о мертвых. Свое злословие он именует свободой слова, равноправием и независимостью и видит в нем высшее наслаждение жизни.

Одна из прошедших многовековое испытание практик порицания – гневная публичная речь. В античности она получила название филиппика, поскольку впервые была произнесена Демосфеном против македонского царя Филиппа II. Затем в подражание великому афинскому предшественнику Цицерон называл филиппиками свои выступления против Марка Антония. С тех пор и повелось: Чернышевский именовал филиппиками обвинительные речи Чацкого в «Горе от ума», Салтыков-Щедрин – резкую полемику против западников в журнале «Москвитянин», Чехов – стрелы взаимного обличения общественных деятелей…

Менее известная разновидность острополемической речи, практиковавшейся в Древнем мире, – диатриба (греч. diatribo – разрушить, раздавить, растереть): резкое критическое выступление, нередко с личными нападками, соединяющее порицание с оскорблением. Этимологически производные и близкие по смыслу образные выражения: стереть в порошок, смешать с землей, раздавить в лепешку – то есть жестоко расправиться, в том числе и словесно.

Диатрибой назывался также античный жанр импровизированной философской проповеди, исполненной обличительного пафоса и напрямую обращенной к народу. Персональные нападки в адрес отдельных лиц были также составляющей парабазы – обращения хора к публике от име ни автора в аттической комедии. Отхлестать нечестивцев «пламенными глаголами» – популярное греко-римское развлечение.

Чезаре Маккари «Цицерон разоблачает Катилину», 1888, фреска

Филиппика и диатриба занимают промежуточное положение между речевыми и литературными жанрами, ораторским искусством и нацеленной на порицание художественной сатирой. К литературным жанрам порицания относятся эпиграмма, памфлет, фельетон, сатирическое эссе, сатирическая сказка. Они фрагментарно упоминаются, но отдельно не описываются в нашей книге.

В Древнем мире практиковались и символические способы «стирания в порошок», близкие к проклятию памяти (гл. III). Самый известный – забвение имени. Намеренное игнорирование имен противников в ораторских выступлениях, замена имен абстрактными названиями вроде «этот человек», «некий господин». Если кто-либо пятнал свою семью преступным или постыдным деянием – его имя не упоминалось последующими поколениями. Например, в роду Манлиев с 383 года до н. э. действовал запрет на имя Марк, после того как патриций Марк Манлий выступил за права плебеев. А упомянутый римский император Каракалла не только убил своего брата Гета, но и велел отовсюду убрать его изображения, а также стереть его имя со всех публичных надписей.

На бытовом уровне обличение уже в древности могло воплощаться также в виде граффити. Сохранились древнеримские настенные надписи, адресованные негостеприимным домохозяевам, недобросовестным владельцам гостиниц и постоялых дворов и посетителям-дебоширам. Среди латинских эпиграфических стихотворений есть, например, такое: «Будь приветливым здесь и досадные брось перебранки, Если ты можешь, а нет, так восвояси ступай». Современные маратели стен куда менее изобретательны в хуле. Максимум, на что хватает их фантазии, это коротенькие инвективы наподобие «Машка – сука!».

При этом уже в Древнем мире формируется идеал добрословия, незлобивого отношения к людям. «Никто не оскверняет мой слух злобными речами. И сам я никого не порицаю. Ни одно желание не терзает меня, никакой страх не мучит, никакие слухи не беспокоят», – писал Плиний другу Миницию Фундану. Правда, важен контекст этих строк: они написаны Плинием в уединении на Лаурентийской вилле. Добрословие воистину ценно, но едва ли достижимо в людской суете.

На лбу написано

Примечательна «расчеловечивающая» метафоричность агрессивного порицания – уподобление лица неодушевленному предмету. Это просматривается во внутренней форме целого ряда глаголов: припечатать, бичевать, клеймить, пригвоздить, пилить, утюжить. То же самое – и в упомянутых устойчивых оборотах: есть поедом, задать жару, распекать на все корки.

Существовал также особый тип карательных практик, где физическая составляющая порицания была прямым воплощением словесной.

Прежде всего, это клеймение преступников. Клеймо – эмблематическая форма обвинения, буквальная запись приговора на теле жертвы. Обнажение устрашающего смысла фигурального выражения у него на лбу написано.

Древние римляне выжигали беглым рабам букву F (лат. fugitivus – беглый), а ворам-рецидивистам – FUR (вор, воровка) или CAVE FURUM (берегись вора). Французы клеймили каторжников буквами IF (travaux forces – принудительные работы), ворам выводили букву V, фальсификаторам – F, осужденным на галеры – GAL. В Англии воров помечали литерой T (thief) у основания большого пальца, богохульникам ставили на лоб букву B (blasphemer), убийцам – M (murderess).

В России разбойников клеймили литерами «Р3Б», грабителям выводили «твердо» на обеих щеках и «аз» на лбу – получалось «ТАТ» (татьба). Для отслеживания перемещений преступников в распорядительных документах 1690-х годов рекомендовалось нанесение клейм на спину с названием места ссылки – например, «Иркутск» или «Тюмень». Затем на лица преступникам стали наносить клеймо «ВОРЪ» как обобщенное именование злодея, а после 1753 года – только первые три буквы.

Со второй половины XVIII века клейма обрели конкретику. Самозванцу Кремневу выжгли на лбу «Б» (беглец) и «С» (самозванец); его пособнику Евдокимову – «Л» и «С» (ложный свидетель). С 1846 года ввели трехбуквенные штемпели «КАТ» для каторжников. Беглых клеймили буквой «Б», ссыльно-беглых и ссыльно-каторжных – соответственно «СБ» и «СК».

Применялись также индивидуальные клейма. В 1782 году регистратора Шацкого за подлог отметили буквой «Л» (лжец) на правой руке. Фальшивомонетчикам Гумпрехту и Фейнбергу в 1794 году стальные иглы вывели аббревиатуру «ВСФА» – «вор и сочинитель фальшивых ассигнаций». Капитану корабля Джонатану Уолкеру за организацию бегства рабов в 1844 году выжгли на руке SS – slave stealer (похититель рабов).

Чудовищный, но драматургически выразительный образ карающего порицания – посредством его «телесной записи» запечатлен и художественной литературой. В романе французского автора Жака Антуана де Реверони «Паулиска, или Современная испорченность» (1798) типограф уличает жену в супружеской измене, раздевает догола, привязывает к столу и впечатывает в ее тело письмо от любовника. Из более известных примеров – рассказ Франца Кафки «В исправительной колонии». Особый аппарат выцарапывает на теле осужденного текст нарушенной им заповеди, затем переворачивает тело и снова выцарапывает те же слова уже глубже – и так до тех пор, пока наказуемый не умирает.