Сплетни могут быть не только порочащими, но и одобрительными, даже комплиментарными. Специалисты выделяют особый род «сплетни-похвалы». Аналогично и слухи способны не только сеять смуту, но и внушать оптимизм, вселять веру, дарить надежду. Слух заманчив новизной информации и оперативностью ее получения. Это и потеха, и утеха. Однако тематика настоящей книги вынуждает рассматривать сплетничество и слухотворчество в узком контексте злоречия.
Негативный контекст задается уже на уровне обиходных эпитетов. Не случайно к слову «сплетни» часто добавляют «гнусные», «гадкие»; к слову «слухи» – «мятежные», «тревожные». Даже если за глаза о человеке отзываются положительно, сплетничество – это все равно бесцеремонное вторжение в частную жизнь, посягательство на личную тайну, угроза авторитету и репутации. Граница перехода забавы в злодейство весьма тонка и часто размыта.
От дружеского трепа и безобидной болтовни до подлости опорочения – расстояние вытянутой руки. Это также отражено в самом языке. Например, английское слово gossip означает как сплетню, так и просто болтовню – род словесной игры наряду с краснобайством, флиртом, дружеским подтруниванием. Сплетник может прослыть коварным интриганом и душой компании, желчным мизантропом и обаятельным милягой, мелочным критиканом и высоколобым интеллектуалом, пустословом и маяком в море информации.
Сплетня амбивалентна: может как сплачивать, так и разобщать. К злоречию она относится не столько по воздействию на человека, сколько по отношению к самой информации. Подобно наведенной волне в радиоэфире, сплетня вносит помехи, искажает информационное поле. Сплетничество – нарушение правильного функционирования информации. Не случайно его часто называют кривым зеркалом общественного мнения. «Сплетни – это то, что никому в открытую не нравится, но чем все наслаждаются», – гласит английская пословица.
Отношение к объекту сплетен всегда предвзятое, часто недоброжелательное, маскирующее враждебную ревность. Своекорыстие и злонамеренность сплетни вуалируются намеками, многозначительными улыбками, наигранными жестами, двусмысленными взглядами, театральными паузами. Уклоняясь от моральной и речевой ответственности, сплетники притворяются, будто просто делятся новостями, обмениваются сообщениями, предаются воспоминаниям. Это отражено в известном афоризме: «Сплетня – это то, что мы слышим, а новость – то, что говорим».
Негативное содержание сплетен нередко завуалировано, а порою даже тщательно скрыто за внешне непринужденной болтовней. Стороннему наблюдателю бывает сложно это распознать – и он оказывается в положении наивного простака. Завзятые сплетники объединяются в группы, сбиваются в компании, даже образуют особые альянсы, лиги, клики, наиболее заметные в малых сообществах – например, в деревенской общине или провинциальном городке. Приближение «аутсайдера» к сборищу сплетников вызывает самодовольные улыбки, многозначительные перемигивания, высокомерные ужимки.
Вглядимся повнимательнее в живописные полотна, запечатлевшие процесс сплетничества. За внешней беззаботностью сквозит эмоциональное напряжение, за пристальным вниманием просматривается сложная работа мысли, азартное любопытство скрывает заботу о личной выгоде, веселье в любой момент готово перейти в посрамление, скандал, эксцесс…
Шарль-Жозеф-Фредерик Сулакруа «Сплетня», втор. пол. XIX в., холст, масло
Шарль-Жозеф-Фредерик Сулакруа «Секреты», втор. пол. XIX в., холст, масло
Томас Дьюин «Сплетни», 1907, дерево, масло
В отличие от проклятия или богохульства, в сплетне злословие полностью лишается сакральности – и мы видим, что секретничанье томных дамочек никакое не таинство, а лишь его имитация. Что многозначительные реплики праздно болтающих джентльменов не серьезное занятие солидных мужчин, а только вульгарное подражательство. Подобно тому как за Клеветой неотступно следуют Зависть и Коварство, плечом к плечу со сплетнями идут Снобизм и Апломб. Осведомленность становится инструментом унижения и способом демонстрации превосходства.
Умные люди всегда это понимали. Английский дипломат и писатель XVIII века Филип Дормер Стэнхоуп в «Письмах к сыну» наставлял: «Не пересказывай и по своей охоте не слушай сплетен; несмотря на то, что чужое злословие может на первых порах польстить нашей собственной недоброжелательности и спеси, стоит только хладнокровно над всем этим поразмыслить, как ты придешь к очень нелестным для себя выводам. А со сплетнями в этом отношении дело обстоит так же, как с воровством: укрывателя краденого считают таким же негодяем, как и вора».
Слухотворчество и, особенно, сплетничество – это доместикация Зла. Стремление человека «одомашнить», приручить Зло, сделать его привлекательным и безобидным. Пересуды издревле дружат с завистью, а слухи – с невежеством. Кривотолками всегда ловко пользовались прохвосты и прихвостни всех мастей. За мимолетное словесное развлечение люди расплачиваются паническими страхами, разрушенными отношениями, сломанными судьбами.
Эжен де Блаас «Дружеские сплетни», 1901, холст, масло
Приручать Зло – все равно что приручать ту же сороку, которая живет подле людей, но в руки не дается. Латинское pica (сорока) означало также болтунью-сплетницу. Ср. в современных языках: англ. magpie, нем. Elster, итал. gazza, исп. urraca, рум. farca. В русских говорах сорочить — болтать попусту, сплетничать. Показательно и смысловое сходство поговорок со значением распространения сплетен: русская Сорока на хвосте принесла; немецкая Etwas der Elster auf den Schwanz binden.
Сплоченность клики сплетников на поверку оказывается мнимой, симпатия к «своим» – фальшивой, осведомленность – иллюзорной. От сплетни недалеко до ссоры. В стремлении укрепить авторитет, усилить влияние, сохранить статус сплетничество утрачивает развлекательный характер и перестает быть привилегией избранных – превращается в долг, социальную обязанность, едва ли не в добродетель. Неучастие в сплетнях воспринимается как моветон. Обжимая общество обручем лжи, сплетни и слухи раскачивают лодку мнений, отвлекая внимание от подлинных проблем.
«Толки есть возможность все понять без предшествующего освоения дела… Толки, которые всякий может подхватить, не только избавляют от задачи настоящего понимания, но формируют индифферентную понятливость, от которой ничего уже не закрыто», – прозорливо заметил немецкий философ Мартин Хайдеггер.
Сплетни и слухи – это всегда игра на понижение. Не случайно в Книге Иова (16:2–5) они названы «ветреными словами». Растраченные всуе, легковесные и бессильные, опрокинутые в низовую стихию повседневности, увязшие в суетности быта слова. Убедиться в точности этого определения можно уже на примере Античности.