Колдовское мастерство

У славян-язычников бытовали преимущественно устные проклятия. Причем как «профессиональные» – исходящие от лиц, владеющих магией, так и бытовые – от простых смертных в порыве гнева или в пылу ссоры. К первому случаю применимо определение заклятье, ко второму – злопожелание.

В отличие от греков и римлян, проклинателей-профессионалов у славян не водилось, но имелся целый штат носителей сакральных знаний и обладателей магических способностей: колдуны, знахари, кудесники, чаротворцы, виритники, порчечники, чернознатцы, наузники; ведьмы, чаровницы, ворожеи, моры, вештицы, порчельницы, потворы, балии – и еще множество функциональных и территориальных именований. Колдуны могли самочинно насылать всевозможные беды как агенты нечистой силы и могли «работать по вызову», выполняя злую волю разгневанных, обиженных, недовольных, завистливых, одержимых дурномыслием или впавших в искушение бесовское.

Михаил Клодт «Колдунья», 1891, холст, масло

Колдун мог бросить на дорогу крест из теплого навоза, испеченный в лесной яме хлебный колобок или какой-нибудь заговоренный предмет вроде мелкой монетки или шарика из человеческих волос либо овечьей шерсти. Мог опоить жертву настоем из «дурман-травы», сорочьего сердца, сушеной лягушки, грудного молока, менструальной крови, «родильной рубашки» (плаценты). Подсыпать в еду порошка из тертой мышиной кожи, куриного помета, белого червя, что заводится в винных бочках, и прочей «гажьей выползины». Зашить ту же дрянь в подушку, подкинуть в печную трубу, зарыть у ворот дома. Вырезать крест на шубе, проткнуть кашу в чугунке, отжать с полотенца подмышечный пот, подмешать в суп лобковые волосы, подложить под порог избы мохры из церковного паникадила…

Григорий Мясоедов «Знахарь», 1860, холст, масло

Колдун мог «испортить» свою жертву недобрым взглядом (сглаз, призор, прикос), прикосновением (притка — от «приткнуть»), магическим действием (насад, подброс, присуха), самим фактом встречи с ним (наброд) и, конечно же, злым словом. Вербальное проклятие воплощалось чаще как наговор — болезнь от злых речей, дурного слова или от сказанного в неурочный час (см. далее). Иногда как врек — несчастье от недоброй либо неуместной похвалы.

В некоторых местностях наговор назывался слова (символичная омонимия!), а немочь от него именовалась озык. Человек, которого озыкнули, вроде бы толком и не болен, но все как-то мается, испытывает непонятное недомогание. В фольклорных сборниках проклятия обобщенно назывались также вредоносными заговорами.

Злая воля вершилась по принципу нисходящего авторитета. Верховные существа – боги, духи, потусторонние силы – как бы делегировали свои полномочия колдуну, делились с ним сверхспособностями. Не случайна связь колдовства и речи в одном из народных именований колдуна: обаянник — красноречивый человек, во втором значении – колдун; обаять — сглазить, околдовать. Считалось, что колдуном мог стать человек, которого прежде тоже прокляли, «посулили» темным силам. Колдун пользовался авторитетом в народе: его боялись, его старались задобрить – но часто и обращались к нему за помощью.

Близки к проклятию понятия порча и насол (от «наслать») – болезнь или (шире) некое противоестественное, ненормальное состояние, вызванное колдуном. Происхождение болезней в народных верованиях тоже восходит к проклятиям. Так, лихорадку («кумаху») связывают с «Иродовыми дщерями», проклятыми за гибель Иоанна Крестителя, что скитаются по белу свету и мучают людей. Согласно другой версии предания, сестры-лихорадки – двенадцать дочерей царя Соломона, которых он проклял и которые бродят по миру неприкаянные, желая страданий людям. В Воронежской губернии лихорадок считали дочерями самого сатаны, проклятыми Богом и осужденными изводить таких же грешников. В Забайкалье их считали сестрами, проклятыми родителями.

Интересно также, что лихорадами называли в народе самих зложелателей, способных наслать порчу. Внутренняя форма слова указывает на суть явления: произносящий проклятие сам и есть персонифицированная болезнь, воплощенная немочь. Прагматика (речевое воздействие) мотивируется семантикой (смысловым значением). Проклятие – логическая цепочка зла, уходящая в дурную бесконечность.

Неистребимая укорененность подобных верований на Руси отражалась не только в народной обрядности, но даже в законодательных актах. Правительственным требованием предписывалось не прибегать к заговорам, присягая государю. Подкрестная запись в верности царю XVI столетия гласит: «…Также мне над Государем своим… на следу всяким ведовским мечтанием не испортити, ни ведовством по ветру никакого лиха не насылати…» Вплоть до начала XX века в судах громоздились кипы жалоб на ведунов.

Знаки заклятий мерещились людям буквально во всем: в шорохе ветвей, всплеске речной воды, птичьем грае, полуденных тенях, морозных узорах, оттенках лунного света… Между тем о самих заклинаниях информация довольно скудна. Во многих источниках подробно описаны магические действия колдунов, в том числе при наложении проклятий, но не приводятся произносимые при этом слова. Вот два показательных примера из книги доктора Гавриила Попова «Русская народно-бытовая медицина» (1903).

На вечерней заре выходит колдун на перекресток, делает из теплого навоза крест, обводит его кнутом чертой и посыпает каким-то порошком, что-то нашептывая. Оставшуюся часть порошка кидает по ветру, и если хотя одна крупинка этого порошка попадает на человека, то у него через три дня непременно появится кила.

На вечерней заре знахарка приходит в поле, выбирает нужную ей полосу, становится лицом на запад, наклоняет, с заклинаниями, пучок колосьев к земле, закручивает, перевязывает суровой ниткой и посыпает его взятой с могилы самоубийцы землей. Чтобы молитвы и благочестие семьи, которой принадлежит полоса, не ослабили силы заклинаний, она становится ногами на образ, обращенный лицом вверх.

Характер и последовательность магических действий представлены здесь весьма наглядно. Но что конкретно нашептывает колдун? Какие заклинания произносит знахарка? Если злодейство подробно описано, то собственно злоречие сокрыто. В лучшем случае можно подсмотреть колдовские манипуляции, иногда даже подслушать магические фразы, а вот правильно воспроизвести – увы. Заговорные речи дошли до нас преимущественно в виде незамысловатых и однотипных текстов, часто построенных на метафорическом параллелизме.

Как ся ступа пала, так бы мои недруги повалялиси предо мною и попадали.

Как мертвый не вставает – так бы и он не вставал, как у того мертвого тело пропало – так бы он пропал вовсе.

И сделаю де-его такова черна, как в избе черен потолок, и согнется так, как серп изогнулся.

Прозрачные лишь во внешней логике, такие речения не раскрывают механизмов магического воздействия, сохраняя таинство магических смыслов. Заговор тем более непонятен, когда изъят из контекста магической ситуации. Как фольклорные повествования, так и персональные свидетельства в основном ограничиваются общей констатацией: дескать, прокляли кого-то – и точка. Не случайно слово волхв как одно из обобщенных названий колдуна этимологически родственно старославянскому влъснжти — «говорить сбивчиво, неясно».

Константин Савицкий «С нечистым знается», 1879, холст, масло

Согласно славянским поверьям, с помощью заклятий можно не только наслать «витряной перелом», «змеиный пострел», «ломотную немочь» на целую семью, сделать «собачью хиль» младенцу, «затворить кровь» молодухе, «присадить килу» мужику, но и вызвать мор скота, «заломить» и «пережать» рожь, рассорить односельчан, превратить свадебный поезд в волчью стаю, вынуть из земли человеческий след…

Колдун мог накликать конкретную болезнь – башиху, ногтоеду, ворогушу, а мог вообще иссушить (полностью лишить сил), или напустить мару (сумеречное сознание), или отвести глаза (заставить видеть мир в обманчивых образах). Все это совершалось с помощью магических предметов, ритуальных действий и особых высказываний.

Сквозной мотив многих фольклорных текстов – кара за разглашение слов заклятья: «Кто слышит да расскажет – тот камнем станет». Немногое с большим трудом, иногда под жестокими пытками выведывали следователи по «колдовским делам», что-то фрагментарно фиксировали ученые-фольклористы. Однако ни в следственных делах, ни в филологических сборниках не найти подлинных секретов мастерства. Особо тщательно скрывался замок – заключительная часть заговора, наделенная наибольшей чудодейственной силой. Иногда в целях сохранения тайны использовали не-договор – намеренный пропуск или переговор – добавление лишних магических слов.

В одном из первых сборников «Великорусские заклинания» (1869) Леонида Майкова приводится заговор «От разных болезней, действительных и мнимых», записанный в Сумском посаде Кемского уезда. После нескольких клишированных изречений дана такая запись: «За сим следуют ключевые слова, которые знахарка не хотела сообщить, чтобы заговор не потерял силу, и объяснила, что может сказать их только перед смертью».