Царский плевок

Российские самодержцы по-разному относились к оскорблениям в их адрес. Екатерина II старалась отслеживать хулительные высказывания, хотя декларативно настаивала на тщательном рассмотрении каждого отдельного случая и более легких наказаниях оскорбителей, нежели государственных изменников.

Павел I начал свое правление с того, что освободил большинство осужденных за оскорбление величия. Но вот собственные обиды не сносил столь легко. Известен случай ссылки на каторгу с предварительной поркой и вырыванием ноздрей унтер-офицера за издевательскую карикатуру на императора, обнаруженную на дверях церкви.

Однако дело затянулось – и воцарившийся Александр I оставил его без исполнения. Александр вообще относился к персональным поношениям гораздо проще. Дела об оскорблении его особы венчались лаконичной Высочайшей Резолюцией: «Простить». Исключение было сделано только для крестьянина Мичкова, который дерзнул хулить не только государя, но и Господа. Резолюция на деле Мичкова гласила: «Быть по сему, единственно в наказание за богохульные слова, прощая его совершенно в словах, произнесенных на мой счет».

Оноре Домье «Николай I изучает карикатуру на самого себя», 1847, литография

Не был обидчив и Александр III, что следует из популярного исторического анекдота. Напившись пьян, некий крестьянин стал дебоширить, его пытались привести в чувство, указывая на висевший в кабаке императорский портрет. «А плевал я на вашего государя-императора!» – в запале выкрикнул бузотер и действительно плюнул на портрет, за что получил полгода тюрьмы. Царь ознакомился с делом и со смехом воскликнул: «Он наплевал на мой портрет, и я же за это буду его кормить шесть месяцев?!» Вдоволь посмеявшись, начертал на папке: «Моих портретов в кабаках не вешать, оскорбителя послать подальше и передать ему, что я тоже на него плевал».

В другом варианте этой истории фигурирует солдат Орешкин. С него как военного спрос якобы был построже: объявление воли императора перед строем полка и церковное покаяние перед образом святителя Николая с обещанием более не пьянствовать. Любопытно, что похожую историю сказывали еще раньше об императоре Николае I, только там фигурировал солдат Агафон Сулейкин и дерзкими словами его были: «Что мне портрет – я сам портрет!»

Несмотря на общую тенденцию смягчения взглядов правящих особ на оскорбление их чести, преследование за это преступление оставалось основной задачей российского политического сыска до начала XX столетия. Можно было схлопотать восемь лет каторги не только за прямые словесные оскорбления царя, но и за публичные гримасы и непристойные жесты в его адрес, а также за непочтительное упоминание покойных монархов. Вплоть до Октябрьской революции велось немало следственных дел по данной статье. Вот лишь несколько примеров.

Выражая недовольство тратой трех рублей восьмидесяти двух копеек на конфеты детям в честь коронации, крестьянин Подгорнов сказал: «Какая-то блядь короновалась, а на общество расход».

Крестьянин Добрындин швырнул монету с царским профилем со словами: «Ах ты, сволочь, твою мать!»

Братья крестьяне Жироховы на уличение в краже дров ответили: «Ебать ваш закон, корону и государя».

Крестьянин Фоменцов в ответ на замечание полицейского по поводу нетрезвого вида выдал: «Я иду за царя голову сложить, а он, сука, земли нам не дал!»

Под статью об оскорблении величия попадал и молодой Корней Чуковский за размещение в сатирическом журнале «Сигнал» нескольких заметок, в которых следователь Обух-Вощатынский с древнеримским именем Цезарь усмотрел двусмысленность, бросавшую тень на императорскую особу. Писатель чудом остался на свободе.

Уничтожив большинство дореволюционных практик, СССР сохранил уголовную статью за оскорбление верховной власти. Только теперь это называлось «антисоветчина», а ее распространители – по большей части жертвы доносов – получали клеймо «врагов народа». Примечательно, что и в современном российском законодательстве оскорбление частного лица было декриминализовано поправкой от 2011 года, тогда как статья «Оскорбление представителя власти» по-прежнему остается в Уголовном кодексе. В настоящее время обсуждается проект закона «О защите чести и достоинства президента РФ».

Словесных посягательств на представителей верховной власти хватает и в современности. В 2007 году голландский предприниматель накатал письмо королеве Беатрикс, в котором обозвал монархиню шлюхой и потребовал отменить День королевы. Инвектанта наказали трехмесячным заключением, штрафом в четыреста евро и общественными работами. В 2016 году в той же Голландии блогер отправился на месяц в тюрьму за оскорбление в Фейсбуке нидерландского монарха вором, насильником и убийцей.

Громкий случай 2009 года – суд над мэром Пуэрто-Реаля, публично назвавшего правящего короля Испании коррупционером и сыном жуликоватых родителей. Мэр схлопотал штраф около семи тысяч евро. В том же году лейборист Питер Уайт, выражая недовольство предложением сделать выходным день шестидесятилетия правления королевы Елизаветы, назвал ее в Фейсбуке «паразитом, который доит страну везде, где только может». Уайта заставили принести публичное извинение и выгнали из партии.

Попасть под троп

У каждого своя судьба: кто-то рискует попасть под нож, а кто-то – под троп. В соединении с насмешкой (гл. IX) к оскорблениям примыкают обидные прозвища, бранные клички. «Прозвище – самый тяжелый камень, которым можно попасть в человека», – считал английский философ Уильям Гэзлитт.

Этот способ унизить человека, выразить презрение и неприязнь тоже известен с давних времен. Так, излюбленными ругательными прозвищами персонажей античных комедий были katapugon (puge – задница) и euruproktos (широкая задница).

Кличкой для педофила, а иногда даже личным прозвищем (лат. cognomen) было слово alfustes — изначально так назывался вид рыб, которые плавали одна за хвостом другой. Среди индивидуальных прозвищ встречались тоже не самые приятные: Strabo (косоглазый), Balbin (заика), Lucro (обжора). Но все же это были культурно-идентичные прозвища, органично встроенные в общую номинативную традицию Древнего мира, а не «лжеимена», порожденные враждой и презрением.

Впрочем, и лжеимена-клички тоже бытовали достаточно широко. До нас дошли в основном обидные прозвища выдающихся личностей – они всегда примагничивали к себе злоречие. Так, у Демосфена были клички Батал и Арг. Происхождение первой точно не установлено: то ли от имени изнеженного флейтиста, который послужил прообразом героя желчной комедии Антифана и напоминал врагам Демосфена его чахлость и болезненность; то ли от слова batalos – вульгарного синонима зада. Аргом же знаменитого оратора прозвали, вероятнее всего, за крутой нрав (лат. поэт. argas – змея).

Наш великий князь Владимир отнюдь не сразу получил почетное прозвище Красно Солнышко – в юности он носил оскорбительную кличку робичич – сын рабыни. Аналогично в былинах Мезени упоминается обида Сокольника, сына Ильи Муромца от степной поляницы-богатырши, на прозвище сколотыш, сколоток – то есть не знающий своего отца, внебрачный ребенок. (Ср.: сколотное платье – одежда, сшитая из нескольких лоскутов; синоним – семибатечный, то есть неизвестно от кого зачатый.)

Немало примеров уничижительных прозвищ и в более поздние периоды российской истории. Князь Федор Гагарин за раннюю лысину получил кличку tete de morte (фр. «мертвая голова»). Внук Николая I, великий князь Михаил Михайлович, именовался Мишей-дураком. Генерал-губернатора Михаила Муравьева-Виленского после подавления польского восстания прозвали Муравьевым-Палачом и Муравьевым-Вешателем.

Не слишком приятное прозвище – Лакированный егоза – носил командир броненосца «Орел» Николай Юнг. Младшего флагмана второй Тихоокеанской эскадры контр-адмирала Дмитрия Фелькерзама за чрезмерную полноту называли Мешком с навозом. Командующего этой эскадрой вице-адмирала Зиновия Рождественского подчиненные окрестили Бездарным комедиантом.

Когда заводы Урала перешли во владение Стенбок-Фермора, его мудреная фамилия стала звучать в обиходной речи как «Столбок-морковь».

Со временем в разряд оскорблений перешли некоторые личные прозвища вроде Дурак, Безобраз, Нелюб, Ончутка, которые давались человеку в качестве второго имени-оберега – от порчи и сглаза. Отсюда такие распространенные русские фамилии, как Нехорошев, Неустроев, Неклюдов. В древности бытовали и вовсе неблагозвучные фамилии: Мохножопов, Бздилин, Дристунов, Худосраков. В Петровскую эпоху, с введением паспортного учета населения, подобные именования заменялись более приличными. Николай I в 1825 году издал особый указ «О замене непристойных фамилий у нижних чинов».

Оноре Домье. Карикатура на Луи Филиппа Орлеанского по эскизу Чарльза Филипона в журнале «La Caricature», 1831, бумага, чернила

Константина V звали Копроним – «Дерьмоназваный» – в напоминание о конфузе при крещении: будущий византийский император испражнился в купель. Вильгельма I при жизни чаще именовали не Завоевателем, а Бастардом – как незаконнорожденного. Королю Иоанну прозвища Мягкий меч и Безземельный указывали на его военные поражения. Ричарда III за уродство прозвали Горбун и Шалтай-Болтай. Последняя кличка возникла после сражения, в котором он лишился ног и долго оставался без помощи. Обидные прозвища были и у французских монархов: Людовик VI Толстый, Людовик Х Сварливый, Карл VI Безумный. Людовика XI за интриганство прозвали Всемирным Пауком. Презрительные прозвища Наполеона Бонапарта – Бони, Генерал алькова, Военный из прихожей, Корсиканский интриган. Луи Филиппу Орлеанскому на склоне лет из-за оплывшей фигуры досталось прозвище Король-Груша.

Петр I в родном отечестве именовался Антихристом, а в Европе Табачником. Николай I с легкой руки Герцена звался Палкиным за пристрастие к наказанию шпицрутенами. Николая II заклеймили Кровавым, а в народе обзывали Полковником, Никой-милушей и Николой дурачком.

Традиция наделения прозвищами первых лиц государства продолжилась и в XX веке. Джугашвили-Сталина в народе шепотом звали Рябым и Душегубушкой, в интеллигентской среде – Бесошвили, Тараканом, Гуталинщиком, Йосей Грозным, Голенищем с усами. Хрущева фамильярно именовали Кукурузником, Хрущом, Хряком, Деревенским грамотеем. Брежнева обзывали Дважды Ильичом Советского Союза, Двубровым орлом, Бровеносцем в потемках, в военной среде – Бормотухой пять звездочек (из-за невнятной речи и пяти звезд Героя Советского Союза).

В перестроечной России начали с ниспровержения советских авторитетов – и «дедушка Ленин» был переименован в Вовку Лысого. Первый российский президент Михаил Горбачев получил в народе прозвища Горбатый, Глобус, Мишка-Меченый. Сменивший его Борис Ельцин звался Яйцин, Алкаш, ЕБН и даже Ебон.

Свои прозвища, подчас довольно обидные, были и у представителей разных профессий: лакей – лизоблюд, столяр – сосногрыз, маляр – мазун-повозун… В старину такие именования назывались прозвищами-прикладками.

Нелицеприятные клички людей публичных часто связаны со скандальными фактами и общественно неодобряемыми действиями. Так, после выступления с требованием ужесточить приговор Синявскому и Даниэлю Шолохов получил прозвище Подонок, соединившее отрицательную оценку поступка и указание на происхождение писателя. Сергея Михалкова, автора слов Гимна СССР, недоброжелатели звали за глаза Гимнюк. Александра Солженицына обзывали Солженицером и Лауреатом Нобелевской премии по антисоветской литературе. Андрея Битова – Недобитовым и Подпрустиком.

Западные специалисты выделяют особое амплуа комического литературного персонажа – «раздаватель прозвищ» (англ. The Nicknamer). Иногда его роль вполне самостоятельна – обидеть, унизить другого персонажа, а иногда он выступает в качестве подстрекателя, провокатора ссор (гл. XV). Например, Аллисер Торн из «Песни Льда и Пламени» Джорджа Мартина или Мелифаро из «Лабиринтов Ехо» Макса Фрая.

Ну а в детской среде бытует целая прозвищная субкультура, где обидные клички сближаются с дразнилками (гл. IX). Чаще всего личные прозвища образуются от имен (Лиза-подлиза, Наташка-какашка, Мишка-шишка) и фамилий (Толстов – Толстый, Колбанов – Колбаса, Малышев – Малявка). Наконец, особую группу составляют ксенофобные наименования, в том числе национальные прозвища – этнофолизмы (гл. XIV).