Комплекс ксантиппы

Не менее социального контекста значим гендерный аспект ссоры. Издавна особая роль в конфликтах отводилась женщине. Универсальные и устойчивые оценочные клише – сварливость, взбалмошность, непостоянство – создали слабому полу дурную репутацию. Женщина виновата искони бе – то есть с начала времен.

Рейер ван Бломмендаль «Ксантиппа издевается над Сократом в присутствии Алкивиада», ок. 1655, холст, масло

Среди простых смертных славу самой вздорной женщины снискала Ксантиппа – супруга Сократа, которая бесконечно изводила его руганью и придирками. По дому философа летали сандалии, кувшины и даже столы. Один раз Ксантиппа вылила на голову Сократу ведро помоев, другой раз в ярости разорвала на нем плащ прямо посреди рыночной площади.

Усилению и отчасти искажению неприглядного образа поспособствовало сочинение Ксенофонта «Пир», где Ксантиппа выставлена эталонной антигероиней. В философских школах Древней Греции практиковался особый тип риторических упражнений – составление диалогов Сократа с супругой. Имя Ксантиппы вошло в историю как нарицательное для злобных жен.

Известно множество пословиц о вздорной женской натуре. Взять хотя бы английские. If a hen does not prate, she will not lay (Если курица не будет браниться, она не отложит яйца). Better dwell with a dragon than with a wicked woman (Лучше жить с драконом, чем со злой женщиной). He that has a wife, has strife (Имеющий жену знает, что такое раздор).

Или русские: Женский норов и на свинье не объедешь. Женское сердце что котел кипит. С бабой не сговоришь и не переговоришь. С бранчивой кумой не напрощаешься. Быка хозяин бьет за зык, а бабу – за язык. Вольна баба в языке, а черт – в бабьем кадыке. Бабий кадык не заткнешь ни пирогом, ни рукавицей. Баба да бес – один в них вес. Бабы бранятся, так платки с голов валятся. Собака умней бабы: на хозяина не лает. Сварливая жена – в доме пожар. На злой жене одна только печь не побывает.

Не счесть фольклорных сюжетов, демонизирующих женщину как существо иррациональное и беспримерно порочное, источник соблазна и воплощение греха. Русские сатирические сказки, немецкие шванки, французские фаблио живописуют злобных мачех, коварных сестриц и ворчливых женушек. Популярный мотив «Панча и Джуди», традиционного итальянского, а позднее и английского уличного кукольного театра – вышучивание бытовых неурядиц, виновницей которых обычно выставлялась женщина.

Широко известен этиологический рассказ о драке бабы с чертом, объясняющий происхождение женской злобности. При виде эдакого безобразия проходившие мимо Господь и святой Николай поснимали обоим драчунам головы. Затем Господь велел святому вернуть головы обратно, а тот по ошибке приставил женщине чертовскую, а черту женскую.

Архетипическая основа мизогинии (антипатии к женщинам) – ветхозаветный сюжет искушения Евой Адама, их грехопадения и затем изгнания из Рая. В новозаветной традиции образ «злой жены» развивается в «Словах о добрых женах и о злых» Иоанна Златоуста.

В «Слове» и «Молении» Даниила Заточника «злая жена – дорога ненадежная, глумление бесовское», «людская смута, ослепление разума, источник всякой злобы, в церкви пособница бесов, защитница греха, препятствие к спасению». Тот же образ – в разных версиях древнерусских «Слов о злых женах», в «Беседе отца с сыном о женской злобе» (XVII век). В последней злая жена «всех злословит и укоряет и осуждает, и на всех яд своего языка испущает, яко пес брешет бесноватый на всех».

Абрахам Босс «Семейные ссоры», 1630-е, офорт

В изобразительном искусстве куда меньше компромата на женские манеры, но имеющиеся изображения сполна компенсируют малочисленность беспощадностью. Абрахам Босс символически изобразил феминную основу и нисходящую иерархию семейной ссоры: жена бьет мужа в присутствии любовника, дочка колотит брата, а курица клюет петуха.

Мартин Реннольдсон «Женщины-ораторы», 1768, офорт по картине Джона Коллетта

Франц Хогенберг «Битва за штаны», втор. пол. XVI в., офорт

Джон Смит «Женщины сражаются из-за брюк», ок. 1690, меццо-тинто

Особый сюжет ссоры – изображение борьбы женщин за внимание мужчины, символически воплощенное в образе штанов. В каноническом сюжете сражаются двенадцать женщин, фигура шута справа указывает на комизм ситуации, стоящая слева Смерть акцентирует суетность и ничтожность происходящего. Затем число воительниц сокращается до семи – в соответствии с библейской цитатой: «И ухватятся семь женщин за одного мужчину…» (Книга пророка Исаии 4: 1).

Многочисленные войны уносили мужские жизни, возрастала конкуренция женщин, жаждавших избавления от «позора» бесплодия. Гравюра Хогенберга представляет на переднем плане женщин в битве «за штаны». Задний план слева изображает войну, справа – дам, навязывающих себя выжившему воину.

Стереотип женской склочности отражен и в художественной литературе. Эсташ Дешан, помимо баллады о ласточке-клеветнице (гл. I), прославился мизогинической поэмой «Зерцало брака» из тридцати тысяч стихов. Колоритный образ злобной женушки вывел Себастьян Брант в «Корабле дураков»: «Брань, верещанье, воркотня И ночью, и в теченье дня, Попреки, плюхи, пыль столбом И ложь на лжи – хоть в стену лбом!»

Яркие иллюстрации женских перебранок представлены в русской классике. Вспомним лихую бабью склоку из гоголевской «Ночи перед Рождеством» или выкрутасы крепостных помещика Тентетникова во втором томе «Мертвых душ»: «Праздность, драка, сплетни и всякие ссоры завелись между прекрасным полом такие, что мужья то и дело приходили к нему с такими словами: “Барин, уйми беса-бабу! Точно черт какой! Житья нет от ней!”».

Традиционно женской речевой тип – хабалка: вздорная, крикливая, бесцеремонная. Гораздо реже, да и то в старину, это слово употреблялось в мужском роде со значением «нахал, смутьян, грубиян». Затем из диалектов оно перешло в общее просторечие. Причем само слово бранное и обидное. Назвать женщину хабалкой – значит почти наверняка оскорбить. В «Мелком бесе» Екатерина Ивановна с облегчением говорит сестрам Рутиловым: «Вы – милые, простые девушки. Я думала сначала, что вы, – простите за грубое слово, – хабалки».