Межи да грани

Самая жестокая и часто непримиримая крестьянская вражда возникала из-за распределения земельных наделов и обозначения границ угодий и покосов. Как следует из тенишевских этнографических материалов, дележка сопровождалась «обыкновенно бранью, угрозами, нередко дракой, а также местью». Межи да грани – споры да брани. Кто межу ломает, тот веку не заживает. Где забор, там и раздор.

Территориальные ссоры обретали по-настоящему эпический характер: доля в значении «участок земли» становилась долей в значении «судьба». Понятие «поле брани» обретало буквальный смысл.

Ситуация заметно усугубилась в пореформенный период. «Можно подумать, что все население только и делает, что бранится и дерется», – с горечью констатировал историк и этнограф Николай Костров в 1876 году. Позднее о том же сетует герой рассказа Николая Златовратского «Деревенский король Лир»: «Прежде, бывало, на нашей-то улице к вечерку равно ангелы божии слетались невидимо… А ноне отлетели они, должно, ангелы-то божии: ноне свара, брань, ненависть, надсмешки».

В очерке «Красный куст» Златовратский описывает массовую ссору из-за межевых столбов, обозначавших границы земельных наделов: «.такая грызня пошла – не приведи господи! Ровно собаки из-за обглоданной кости. <…> Все перегрызлись: деревня деревню грызет, мужик мужика, брат брата. Гляди того, друг друга поедом съедят».

Константин Савицкий «Спор на меже», 1897, холст, масло

Анализируя русские диалектизмы, ведущий российский исследователь крестьянских ссор Анна Кушкова обращает особое внимание на метафоричность народных представлений о ссоре как об искаженном пространстве. Косина – раздор, раскос — разлад, быть накосых — находиться в плохих отношения, мотать на косое веретено — сердиться. Отсюда же и общеупотребительное выражение смотреть искоса — то есть недобро, враждебно. Так логика сопрягается с этикой: физическое пространство деформируется неправильным поведением, а коммуникативная среда искажается злоречием.

Сергей Коровин «На миру», 1893, холст, масло

Картина изображает сельский сход, на котором затеялся спор «малохозяйного» крестьянина с кулаком-мироедом. Первый явно в отчаянии, второй выражает глумливое довольство. Предположительный предмет спора – частный передел надельной земли, именовавшийся у крестьян «скидки и накидки». Посмеиваясь в усы, кулак воображает себя победителем. Охочие до склок односельчане насмешливо наблюдают. Судя по выражениям лиц, они на стороне кулака. Односельчанин-бедняк вызывает у «мира» больше презрения, чем сострадания. «Это толпа, искусственно связанная, как толпа арестантов», – скептически писал о пореформенной крестьянской общине Чехов.

Среди родственников драматичнее всего проходили имущественные разделы. Как поженятся – сейчас ругаться, ну и делиться. Делили все, что только можно: хлевы и овины, рогатый скот и домашнюю птицу, плуги и телеги, холсты и посуду, иконы и книги. Разделу подлежало все движимое и недвижимое имущество, кроме земельного полевого надела, который принадлежал всей крестьянской общине. Впрочем, и он подвергался переделу, что становилось очередным поводом ссор.

Самый распространенный случай – дележка общего усадебного и домового хозяйства женатыми братьями. Последним козырем в этой жестокой игре интересов становился упрек в нежелании помогать престарелым родителям. Ситуацию семейного раздела дотошно и правдиво изобразил Александр Эртель в романе «Гарденины».

Вечером, сначала в Старостиной избе, а потом и на улице, на соблазн и потеху всей деревни случилась большая свара. Андрон требовал отдела, старик выгонял его вон и грозился отдать «за непокорство» в солдаты. Андронову руку держала Авдотьина родня: старик отец, брат Андрей. Они, впрочем, пока еще не особенно вступались и только осторожными, приличными словами урезонивали Веденея. Но Веденей окончательно впал в бешенство; он во что бы то ни стало хотел побить Андрона и так и ходил вокруг него, как разъяренный петух.

Однако Андрон, стоя посреди избы и зуб-за-зуб выкладывая свои претензии, пристально следил за стариком и всякий раз успевал отводить его руки. Один только раз старику удалось прицелиться в Андронову бороду, подпрыгнуть и рвануть ее… Андрон ухватил отцовскую руку и внушительно закричал: «Не тронь, батька, отойди от греха!» Тем не менее, в крючковатых пальцах Веденея очутился клок красно-рыжих Андроновых волос. Вид этих волос точно взорвал Авдотью. С бранью, с клятвами, с криком: «Чтой-то такое? Ты, старый пес, уж при людях лезешь драться?» – она вмешалась в ссору. И пошло!

Агафонова жена заступилась за свекра. Авдотья накинулась на Агафонову жену. Кричали о полушубке, о каких-то поярках, о краснах, об управителе, о том, что свекор «подлаживается» к Акулине, об опоенной пестрой телушке, о подковке, потерянной в прошлом году Андроном… Ребята плакали, хватались за матерей.

Семейный раздел братьев изображен на известной картине Василия Максимова. Участники ситуации словно отзеркаливают друг друга: в семье старшего брата явно бойкая жена, в семье младшего – воинственный муж. Сидящие в красном углу, под иконами, односельчане олицетворяют архаический вариант медиации. Братьям явно есть что делить: дом добротный, скарб хотя и сваленный в кучу, но не нищенский. Собравшиеся эмоционально выясняют, кому что достанется. Властно взирая на происходящее, старшая сноха в буквальном смысле уже прибрала к рукам самые ценные вещи. Младший брат укоряет, старший защищается, оба не желают уступать.

Василий Максимов «Семейный раздел», 1876, холст, масло