Эра хейтеров

Став объектом целенаправленного изучения в конце прошлого века, «язык вражды» был дифференцирован специалистами по интенсивности проявления. Жесткий «язык вражды» – прямые призывы к насилию и дискриминации; средний – отрицание гражданства, обвинения в попытке захвата власти, приписывание исторических преступлений определенной нации или религии; мягкий – утверждения о неполноценности, моральных недостатках какой-либо этнической или религиозной группы. Но пока ученые разрабатывали теорию и анализировали эмпирический материал, в обыденном сознании все более размывалось понимание того, что такое сама вражда.

В условиях глобализации у hate speech появляется множество идейных сторонников и активных защитников. Апологетика опирается на вульгарную трактовку тезиса о том, что неприязнь к чужому, инородному – естественно-природное и сущностно-человеческое свойство. Многие случаи экстремизма и дискриминации расцениваются как «отстаивание независимости», «сохранение национального достоинства», «укрепление традиций», «проявление оборонительного инстинкта».

Кроме того, глобализация постепенно вытесняет традиционные этнические стереотипы геополитическими клише. Образы «типичного» англичанина, шведа, русского сменяются абстрактными представлениями о Великобритании, Швеции, России. Появляются этнофолизмы вроде Гейропа, Пиндостан, Кацапетовка, Хохляндия, Луганда. И уже далеко не всем и отнюдь не всегда понятно: кто враг и кто друг, где противники и где союзники, к чему проявлять толерантность, а к чему – нетерпимость.

Другая опасность риторики ненависти на современном этапе – затемнение исходных понятий и смыслов. Словесные ярлыки легко скрывают свою истинную злоречивость, позволяют спекулировать на эмоциях и фальсифицировать факты. Национализм иногда преподносится как «проявление здоровой защитной реакции на притеснение», а устранение конкурентов – как «путь к оздоровлению общества» или «росту престижа профессии». Многие шовинистические речевки строятся на смысловых подменах. Например: «Мы не нацисты! Мы не скины! Мы русские дети Великой страны!»

По аналогии с отмыванием денег происходит «отмывание» информации (англ. information laundering, термин Адама Клейна) – маскировка, сокрытие, нивелирование сведений о неправомерных действиях и негативных фактах. Так, для поисковых интернет-систем Yandex, Google «сайты ненависти» тождественны веб-ресурсам с релевантной информацией. В киберпространстве значимы технические параметры, а не содержательные характеристики, что создает иллюзию легитимности hate speech.

Подобное уравнивание было невозможно в традиционных классификаторах вроде библиотечных каталогов и библиографических указателей – в них не допускались материалы, содержащие ненавистнические выпады. Эффект отмывания информации – и в оформлении таких материалов: они ловко маскируются под справочные, новостные, развлекательные. Ненависть вуалируется научной терминологией и преподносится как мнение авторитетных специалистов.

Не менее показательны выдаваемые поисковыми интернет-система-ми контексты, сопутствующие потенциальным словам ненависти. Например, вводим в поисковую строку Yandex слово «мигрант» – и получаем «туберкулезник», «захватчик», «уголовник», «криминал», «оккупация», «наводнение», «лавина», «девятый вал»… Нейтральное слово оказывается в окружении метафор войны, болезни, преступления, стихийного бедствия. Демонизация в автоматическом режиме.

Таким образом, в современности сталкиваются две противоположные тенденции: стремление к толерантности и умножение вражды. Если любить – то всех, если ненавидеть – тоже всех. Принцип «Человек человеку волк» сменился принципом «Человек человеку тяни-толкай». Персонаж из сказки «Айболит» как символ новой ментальности.

При этом многие попытки выявления враждебности на практике приобретают абсурдный характер. Не столь давний случай – обвинение в экстремизме писателя Бориса Акунина. Предметом претензии стал его роман «Весь мир – театр». Писатель отреагировал шуткой: опубликовал в персональном блоге единственную «экстремистскую» цитату из этого произведения. «Маса возражал, что русские таких тонкостей не заметят, они не способны даже отличить удон от собы».

Казалось бы, против hate speech есть мощное противоядие – политкорректность (англ. politically correct – соответствующий установленным правилам): запрет на употребление слов и выражений, оскорбительных для той или иной социальной группы, их замена эвфемизмами и обобщенно-нейтральными наименованиями. Люди с ограниченными возможностями и альтернативно развитые вместо «инвалиды», ребенок с особыми потребностями вместо «неспособный», афроамериканец вместо «негр», нетрадиционная ориентация вместо «гомосексуализм».

Пациентов на приеме у врача – и тех нынче рекомендовано называть клиентами. Тенденция смягчающих переименований проникла даже в научную сферу, вопреки ее традиционному требованию словесной точности. Маниакально-депрессивный психоз теперь именуют биполярным расстройством. Обсуждается идея переименования шизофрении в расстройство интеграции, синдром дисфункции восприятия, болезнь Крепелина-Блейлера и др.

Впрочем, нам не угнаться за европейцами в стремлении накрахмалить и отгладить речевую действительность. [Данное утверждение тоже при желании можно квалифицировать как hate speech, не правда ли?]

В некоторых англоязычных странах традиционное Merry Christmas (веселого Рождества) рекомендовано заменять на Happy Holidays (счастливых праздников), дабы не задеть чьи-нибудь религиозные чувства. Оригинальное название самого продаваемого в мире романа Агаты Кристи «Десять негритят» (Ten Little Niggers) заменили на «И никого не стало» (расово-нейтральная фраза из той же считалки).

Всерьез дискутируется идея замены словосочетания «беременная женщина» на «беременный человек», чтобы не обижать транссексуалов. Борьба с сексизмом и гендерными стереотипами породила моду на воспитание детей в стиле унисекс, «средний» пол для свободной самоидентификации. То ли еще будет?

Одновременно с гиперполиткорректностью идет разрастание лексикона вражды, который захватывает все больше и больше объектов, штампует новые и новые ярлыки. Словарь ненависти пополняется названиями нетрадиционной сексуальной ориентации, недостаточной грамотности, экзотических хобби. Одни слова появляются в результате политического словотворчества (демшиза, поцреот), другие возникают из субкультурных практик (граммар-наци, фитоняшки), третьи вылупляются из мемов (упоротые лисы, филологическая дева).

Захватив уже почти все публичные сферы, hate speech не менее яростно атакует повседневно-бытовое общение. Кухонные беседы «против кого дружим». Шепот за спиной приехавших из «дальних краев» одноклассников и сослуживцев. Супружеские ссоры с язвительными замечаниями про «женскую логику». Стычки автомобилистов с непременными анекдотами «про блондинок».

В социальной сети «ВКонтакте» зарегистрировано несколько тысяч комьюнити, объединенных ненавистью к «инородцам». Немало виртуальных магазинов, торгующих расистской литературой и атрибутикой. Языком вражды насыщены многие сетевые фактоиды (гл. IV). Например: «Член Общественной палаты кормит кота черной икрой»; «Google распознает на фото чернокожих людей как горилл»; «Мигранты везут с собой заразу».

Особая проблема – ксенофобия в компьютерных и онлайн-играх. Одно дело, когда игрок сражается с абстрактными «черными пришельцами» и вымышленными чужаками-инопланетянами, – и совсем другое, когда смотрит на экран монитора сквозь прорези колпака куклуксклановца, вживается в образ эсэсовца или воображает себя конкистадором, вырезая беззащитных аборигенов. Есть и неприкрыто ксенофобские игры, в частности «Sniper Elite» (фашистский снайпер переходит на сторону американцев и убивает русских), «Red Alert 2» (СССР вторгается на территорию США), «Company of Heroes 2» (одно из заданий – сжигать коктейлями Молотова портреты Гагарина и плакаты с космическими кораблями).

Другая современная тенденция: переход hate speech от оппозиции «мы – они» к оппозиции «я – другие». Атомизация общества и виртуализация общения привели к тому, что ненависть стало вызывать все, что не вписывается в индивидуальную картину мира, не соответствует персональным представлениям, противоречит частному мнению.

В речевой обиход вошли слова хейтер, хейтерство (англ. hate – ненависть) как общее определение ненавистника и соответствующего типа поведения. Эти понятия чаще употребляются применительно к интернет-общению и связываются с такими явлениями, как троллинг и флейминг (гл. XV). Иногда встречается словоформа хетроль – контаминация «хейтер + тролль».

Хейтеры видят угрозы и вызовы во всем, что их окружает. Создают негативный контекст вокруг определенных событий и фактов, агрессивно критикуют и насаждают собственное «единственно правильное» мнение. Лексикон вражды для них – универсальный и самый предпочтительный способ коммуникации.

Позиция тотального неприятия доставляет хейтеру явное удовольствие, так что его поведение можно определить как речевой садизм (гл. X). Причем своими словесными нападками – оскорблениями, обвинениями, насмешками, придирками – хейтеры вовлекают в словесную бойню заодно и людей, изначально не имевших враждебных намерений. Хейтерство превращает ненависть в род товара – у нее появляются свои «поставщики» и «потребители».

Хейтерство сближается с хамством (гл. XI). Однако поведение хама чаще спонтанно, тогда как хейтер программирует ненависть, искусственно моделируя пространство вражды, создавая матрицу негативизма (англ. The Disapproval Matrix, понятие предложено Энн Фридман). Хамство извращает любую поведенческую практику, а хейтерство искажает любой предмет речи, скандализирует всякий факт, превращая его в мишень для ругани.

Хейтер нападает не только на людей – он поносит вообще что угодно. Хам бьет избирательно и прицельно – хейтер крушит все без разбора. Наконец, хам просто грубит, а хейтер больше требует: отмены кинопоказа, уничтожения тиража книги, прекращения выпуска товара. Этим хейтер напоминает органчик из щедринской «Истории одного города», который мог исполнять всего две музыкальные пьесы – «разорю!» и «не потерплю!».

Современное общество ищет юридические способы искоренения риторики ненависти, внедряет просветительские программы и коррекционные тренинги, реализует научно-исследовательские проекты. «Язык вражды» подвергается комикованию в творческих практиках. Герои знаменитого мультсериала «Симпсоны» извергают фонтаны этнофолизмов, пародируя американское общество. Карикатурные персонажи Равшан и Джамшут из передачи «Наша Раша» олицетворяют стереотипные представления россиян о гастарбайтерах.

О проблемах межэтнической враждебности и конструировании образа Чужого-Врага размышляют не только ученые, но и писатели. Среди произведений современной российской прозы – романы Льва Пучкова «Ксенофоб», Дениса Гуцко «Русскоговорящий», Всеволода Бенигсена «Раяд», составленный Людмилой Улицкой сборник «Соседи по стране: вражда – дружба – взаимопомощь».

Однако риторика вражды не иссякнет и, возможно, просуществует ровно столько, сколько само человечество. Только вдруг пусть не скоро, но окажется, как в том романе Стругацких: «Скорее всего, мокрецы – это пришельцы из ужасного будущего, которые вернулись в прошлое, чтобы предотвратить катастрофу». Почему будущее ужасно? Наверное, в нем торжествует один главный и общий для всех враг – Оно. Этому врагу очень легко захватить мир, ослабленный всеобщей ненавистью.