Борцы и приверженцы

Скандал с «Любовником леди Чаттерли» открыл новую страницу летописи «художественной непристойности». Орех общественного сознания раскололся на две скорлупки, в одной из которых барахтались проповедники целесообразности сквернословия, а из другой грозили кулаками сторонники его запрета. Публичное отношение ко многим артефактам литературного сквернословия не подчинялось строгой логике и оставалось весьма противоречивым.

Первым случаем брани в прямом радиоэфире считается употребление в 1936 году слова ass (задница) британским комедийным актером Гектором Такстером, что поставило крест на его карьере. Спустя три года выходит эпохальный фильм «Унесенные ветром», где впервые в кинематографе США звучит ругательство dumn (проклятье). Картина получила восемь «Оскаров», хотя с создателей содрали штраф в сорок тысяч долларов. В 1961 году американский комик Ленни Брюс угодил под арест из-за бранной лексики в сценических номерах.

Схема устройства Белла, рис. в газете «London News», 1877

Исторический анекдот о «пользе» сквернословия. У Томаса Ватсона неправильно соединились провода – и первое, что услышал Александр Грэм Белл в «говорящем телеграфе» от своего помощника, были ругательства. Так бранные слова стали первыми сказанными по телефону, а ругань помогла изобрести телефонную связь.

А вот комик Джордж Карлин, напротив, прославился в 1972 году монологом «Семь слов, которые нельзя говорить по телевидению». Правда, с Карлином судился радиослушатель, возмущенный легкодоступностью нецензурщины его малолетнему сыну. Разбирательство тянулось шесть лет – в итоге Верховный суд США признал право радиостанций транслировать брань, но только в отсутствие несовершеннолетних.

В целом же почти весь прошлый век можно представить как хронику сквернословия. Вот лишь несколько самых памятных случаев.

1951 год: публикация романа Джеймса Джонса «Отныне и вовек» с обилием обсценизмов в описании армейских реалий. Роману присуждена Национальная книжная премия.

1965: первое произнесение пресловутого fuck на телевидении театральным критиком Кеннетом Тинаном, что стало предметом обсуждения в парламенте.

1969: прилунение астронавта Базза Олдрина со словами: «Мать вашу, я только что наложил в свой скафандр!»

1976: скандал с герцогом Эдинбургским, который грубо отшил папарацци, не зная о включенной камере…

1980-е стали эрой «грязного реализма» (англ. Dirty realism) – литературного направления, детально воспроизводящего низменные и порочные стороны жизни с использованием соответствующей лексики. Многие авторы – Чарлз Буковски, Раймонд Карвер, Лэри Браун, Кормак Маккартни, Педро Хуан Гутьеррес – обрели статус культовых, их творчество изучается академическим литературоведением.

Дурноречие по-русски

Обратимся теперь к отечественной лингвокультуре, где отношение к бранным словам и лексике «телесного низа» заметно отличалось от европейского.

Прежде всего, напомним, что слова ругати, ругатися изначально имели значение бесчестия, осквернения, глумления – то есть соотносились со смыслами, которые в современном языке имеет надругательство (гл. X). Аналогично и браниться изначально было неполногласной формой глагола «борониться» – то есть сражаться, воевать. Значение словесных действий, собственно злоречия эти слова приобретают к XVII столетию. Примерно так же эволюционировала семантика слова оскорбление: сначала оно понималось только как физическое действие и лишь позднее уже как высказывание (гл. II).

Сходные со сквернословием древнерусские понятия срамословие и гнилословие часто употреблялись как общеродовые названия этических нарушений в речи. Срамословием в широком смысле считались не только непристойные высказывания, но и ворожба, наговор, даже досужая болтовня. К смежным порицаемым понятиям относились свирепоустие (необузданность языка) и козлогласование (в значении бесчинных возгласов на пирах). Собственно же ругательства обобщенно именовались непотребными глаголами, непригожими словами, неподобной лаей.

Одной из первых письменных фиксаций обсценного сквернословия на Руси считается берестяная грамота XII века, содержащая фразу: «Якове брате, еби лежа, ебехото, аесово». О распространенности матерной брани свидетельствуют и более поздние памятники письменности – например, изданные в 1642 году «Священнические потребы»: «…и всякою неподобною речию злослових и матерны лаях. <…> Или дерзостно глагола, или осквернословил кого, или облудословил, матерь нарицая…»

По свидетельствам иностранцев, русские отличались особой склонностью к сквернословию. Адам Олеарий – немецкий ученый-путешественник, автор знаменитой книги «Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию», изображающей Россию первой половины XVII столетия, – отмечал национальную страсть русских «говорить о сладострастии, постыдных пороках, разврате и любодеянии их самих или других лиц, рассказывать всякого рода срамные сказки». Причем «тот, кто наиболее сквернословит и отпускает самые неприличные шутки, сопровождая их непристойными телодвижениями, тот и считается лучшим и приятнейшим в обществе».

Нидерландский путешественник XVII века Ян Янсен Стрейс также отмечал, что русские «употребляют в разговоре различные дурные, невоздержанные, бранные и постыдные слова».

При этом декларативно к сквернословию относились порой более негативно, чем в Европе, и пресекали его более жестко.

Иван Грозный велел «кликать по торгам» – то есть публично донести до сведения народа – запреты Стоглавого собора, в частности, «матерны бы не лаялись». При Михаиле Федоровиче сквернословов подвергали телесному наказанию. Переодетые государевы люди расхаживали по улицам и торжищам, хватали бранящихся и тут же в назидание всем секли розгами. Притом особо не разбирая, была ли то настоящая свара или неформальные дружеские подначки.

Указ Алексея Михайловича утвердил недопустимость сквернословия в свадебных церемониях: чтоб «на браках песней бесовских не пели и никаких срамных слов не говорили». По распоряжению Петра I была издана книга «Юности честное зерцало», где приличествующим благородному человеку считалось воздержание от ругани. При этом сам не чуждый матерщине Петр Алексеевич отменяет телесные наказания за матерщину, но в Петровскую эпоху сквернословов по старинке продолжали пороть.

Петр II официально вернул телесные наказания за употребление матерных слов. При Анне Иоанновне матерщинникам грозило тюремное заключение, при этом в ее же штате карлиц верховодила Баба Матрена – знатная срамословица. Елизавета Петровна высочайшим указом наложила штраф за прилюдную брань.

Екатерине II приписывают афоризм: «Бранные слова оскорбляют уста, из которых исходят, столько же, сколько уши, в которые входят». При этом в историю вошел комический конфуз цензурного запрета двух пьес с «нехорошими словами», автором которых оказалась сама государыня. С Екатериной связан и хрестоматийный анекдот об адмирале Чичагове, который увлекся рассказом о победе над шведским флотом и ввернул крепкое словцо, затем опомнился и пал на колени с мольбой о пощаде. «Ничего, я ваших морских слов все равно не разумею», – с усмешкой ответила императрица.

При Николае I солдат «прогоняли сквозь строй» за матерную ругань, а офицеров понижали в звании, иногда даже разжаловали в рядовые. Однако и здесь госпожа История кокетливо оттеняет строгость властителя изяществом его манер. В одном из исторических анекдотов Николай с царевичем Александром и его наставником Василием Жуковским проезжают в экипаже мимо начертанного на стене сакраментального слова из трех букв. Наивный царевич спрашивает Жуковского о значении этого слова. Государь с любопытством ожидает реакции поэта на щекотливый вопрос. Жуковский ловко выкручивается, отвечая, что сие есть повелительное наклонение глагола «ховать». Николай лукаво молчит, а по возвращении домой достает золотые часы и вручает находчивому поэту со словами: «Хуй в карман».

О чем свидетельствуют приведенные сведения, хоть достоверные, хоть легендированные? Отношение властителей к нарушению речеповеденческих норм часто непоследовательно. Сквернословы порой умилительны. Свирепоустие иногда нейтрализуется умномыслием. Вся история злоречия не система назидательных уроков – скорее калейдоскоп противоречивых фактов.