Литературные «дерьмоскан далы»

В отличие от академической науки, в художественной литературе было почти как в жизни: многие персонажи сквернословили вдохновенно и виртуозно. Среди прочих обнаруживалось немало примеров игровой ругани, юмористического сквернословия. «Добра скоромного здесь целый воз; Но шуток тех не принимай всерьез», – призывал Джефри Чосер в «Кентерберийских рассказах».

Выдающиеся образчики гротескно-гиперболической брани находим и в «Новеллино» Мазуччо, и в немецкой народной книге об Уленшпигеле, не говоря уже о шекспировских комедиях и все том же бессмертном «Гаргантюа»:

Просьбу пастухов пекари не соизволили удовлетворить – более того, они начали изрыгать на них самую зазорную брань: обозвали их беззубыми поганцами, рыжими-красными – людьми опасными, ерниками, прощелыгами, пролазами, лежебоками, сластенами, пентюхами, бахвалами, негодяями, дубинами, выжигами, побирушками, задирами, франтами – коровьи ножки, шутами гороховыми, байбаками, ублюдками, балбесами, оболдуями, обормотами, пересмешниками, спесивцами, голодранцами, ссаными пастухами, говенными сторожами, присовокупив к этому и другие оскорбительные названия и прибавив, что они, мол, хороши с отрубями да с мякиной, а такие вкусные лепешки не про них писаны.

В этом словесном извержении невозможно отделить инвективу от эксплетивы, агрессию от позерства, враждебные выпады от бахвальства руганью, грубый посыл от художественного жеста. Подобные пассажи – где похабство задорно, чертыхательство забавно, а ругань фонтанирует витальностью – заметно контрастировали с нравоучительными трактатами и дидактическими сочинениями.

Рембрандт «Мочащаяся женщина», 1631, офорт

Рембрандт «Мочащийся мужчина», 1630, офорт

Сквернословие онтологически неотделимо от смеха и способно комически интерпретировать все что угодно. Одновременно инверсивное («перевернутая речь») и сниженное («приземленная речь»), оно всегда служило верным средством обличительного осмеяния вопиющей глупости и мнимого благочестия, трусости и слабости, оплошности и обмана. Подобно тому как живопись визуально декларировала естественность физиологических отправлений, литература провозглашала сквернословие неотъемлемой составляющей речевого обихода, бытового общения.

В романе Виктора Гюго «Отверженные» есть пассаж, посвященный слову merde — дерьмо. В авторской интерпретации генерал Камбронн не крикнул англичанам гордо «гвардия умирает, но не сдается!» (как сообщали официальные источники), а произнес лаконичное ругательство. «Из уважения к французскому читателю это слово, быть может, самое прекрасное, которое когда-либо было произнесено французом, не следует повторять, – поясняет писатель. – Свидетельствовать в истории о сверхчеловеческом воспрещено. На свой страх и риск мы переступим этот запрет… Крикнуть это слово и затем умереть – что может быть величественнее?»

Литературная интерпретация вряд ли больше соответствует исторической правде. И современники пытались попенять за это писателю. Однако Гюго создал не только художественную провокацию, но и локальную мифологию сквернословия, способную обезоружить даже самого строгого пуриста.

Ян Минсе Моленар «Запах (Пять чувств: обоняние)», 1637, дерево, масло

Сделаем небольшое отступление и вспомним аналогичную сцену «Войны и мира», в которой Кутузов обращается к солдатам сначала как главнокомандующий, а затем по-отечески просто: «А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…». Эти слова были встречены радостным хохотом и дружным ревом «ура!». В авторском пояснении к эпизоду особо подчеркивается, что «именно этим стариковским, добродушным ругательством» было выражено «то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты».

Еще один французский «дерьмоскандал» грянул в 1896 году, когда на театральной сцене появилась авангардистская пьеса Альфреда Жарри «Король Убю». Написанная в жанре абсурдистского фарса, она начиналась тем же словом merde, которое затем постоянно повторялось в тексте. Прочих бранных слов тоже было предостаточно, так что немалая часть зрителей приняла постановку за издевательство и в гневе покинула зрительный зал. Новаторскую пьесу убрали из репертуара, Жарри лишился всех контрактов, топил тоску в вине и умер в тридцать четыре года. Зато после смерти сделался мировой знаменитостью и был признан родоначальником театра абсурда.

Лоренцо Лотто «Венера и Купидон», 1520-е, холст, масло

Громкая история со сквернословием в английской литературе – выход романа Дэвида Лоуренса «Любовник леди Чаттерли». Приверженцы чистоты языка обрушились на автора с обвинениями в смаковании «грязных слов» и даже пытались притянуть к суду. Примечательно, что «грязными словами» Лоуренс описывал только плотские утехи как особые проявления интимности. Однако этот стилевой прием поначалу был никем не замечен и не оценен.

Роман запретили, тираж изъяли из продажи и вновь отпечатали лишь в 1960 году. Впрочем, даже тогда знаменитому издательству «Penguin Books» вчинили судебный иск согласно принятому годом ранее акту «О публикациях непристойного содержания». Но теперь уже книгу отстояли авторитетные критики, а ее тираж разошелся за один день.