«Песья лая»

В русской лингвокультуре наиболее грубые обсценизмы получили название матизмов и обобщенно разговорное именование – мат, матерщина. О происхождении самого понятия и его лексическом составе написано уже немало научных работ, поэтому лишь пунктирно обозначим основные подходы.

Один из ведущих исследователей мифологических аспектов языка, Б.А. Успенский, рассматривает мат как изначально выполнявший сакрально-культовую функцию в славянском язычестве, а затем уже получивший вульгарно-профанное использование в обыденной речи. На основе этого тезиса ученый выстраивает четырехуровневую модель происхождения матерной брани. На прототипическом, самом глубинном уровне мат соотносится с мифом о сакральном браке Земли и Неба. Следующий уровень связан с идеей осквернения Земли и языческим образом пса как противника бога-громовержца. Далее матерщина соотносится с обобщенным образом матери – то есть переходит в статус оскорбления. Наконец, на бытовом уровне объектом становится мать адресата.

Другой авторитетный специалист В.И. Жельвис определяет мат как мужской обсценный код. В его теории обсценизмы изначально входили исключительно в лексикон мужчин, а в речи женщин были травестированными и потому ненормативными.

Известный антрополог В.Ю. Михайлин реконструирует матерщину из комплекса архаических охотничьих и воинских речевых практик. Мат – территориально (магистически) обусловленный мужской коммуникативный код: древнейшая система междометий, которая напоминала грамматическую структуру языка и использовалась только в чужих локусах, на враждебных территориях как магическое заклинание против врага и как особый апотропей (оберег) – речевая броня, вербальная защита.

Таким образом, в качестве ключевого понятия для объяснения механизмов возникновения и условий употребления матизмов Успенский рассматривает ритуал (социальный миф), Жельвис – гендер (социальный пол), Михайлин – территорию (социокультурный локус). Не претендуя на конечную истину, присоединимся к последней позиции, наиболее точно и последовательно отражающей наш собственный взгляд на природу всего злоречия. В его основе «дисгармония границы» – выход за пределы нормы и «деформация речи» – искажение нормы.

Воины и охотники мифологически являлись воплощением волков или псов. Матизмами маркирована маргинальная – вне дома, вне традиции, вне культуры – «территория псов». Потому мужской обсценный код и получил название «песья лая». В древнерусском «Слове св. отец о ползе душевней ко всем православным християном» о матерной ругани сказано: «…И сия есть брань песия, псом дана есть лаяти…» Обозвать кого-либо псом – метафорически назвать матерщинником. «Песья лая» как бы и есть сама матерщина.

Не случайно сквернослова встарь называли в народе псовачом, а распространенной песьей кличкой была Обругай. Ср. также: глаголы собачиться и лаяться в значении «браниться»; бранные выражения сукин сын, псовка (вздорная женщина), песий род. Аналогичная образность – в устойчивых выражениях враждебности, ассоциированных с нечистью: Да ну его к собакам! Пес с ним! Пес его знает! Вместо пса можно подставить беса, черта, дьявола.

В эксплетивном (то есть неагрессивном) употреблении матизмы обладают многозначностью и выполняют множество функций в речевом обиходе: от наименования предметов до выражения эмоций, мнений, оценок. Яркая иллюстрация приводится Достоевским в «Дневнике писателя». Проходя однажды мимо пьяных мастеровых, он «вдруг убедился, что можно выразить все мысли, ощущения и даже целые глубокие рассуждения одним лишь названием существительного, до крайности к тому же немногосложного».

Другой наглядный пример приводит Пришвин, заменяя нецензурное слово известным эвфемизмом.

Елдан. Вы, люди далекие от деревенского народа, не представляете, как опустошает душу простолюдина частая смена правительства. Вот иду я в деревню со списком новых министров.

– Новые министры!

– Опять? Не читайте, не надо! Елдан с ними!

– Они вся наша надежда!

– Елдан там надежды: придет ерманец и больше ничего.

– Как ничего?

– Так ничего, придет, и елдан с ними, пускай приходит, один конец.

– Ни елды!

И там и тут слышится одно слово:

– Елдан!..

Крик души

Промежуточное положение между выражением агрессии и неагрессивным сквернословием занимает стрессовая инвектива — употребление бранной лексики при сильном эмоциональном переживании, высоком психологическом напряжении. Неожиданная опасность, резкая боль, внезапный страх, крайнее удивление сопровождаются возгласами, часто безадресными и близкими к междометиям: «блин!», «е-мое!», «да чтоб тебя!», «твою мать!» и еще более грубыми. Здесь брань как «крик души».

Привычность и естественность подобных восклицаний отражена в бородатом анекдоте про сантехника Петрова, который защемил палец и хотел было иносказательно поведать об ужасных страданиях его чувствительной натуры, но смог лишь нецензурно заорать.

В экстремальных обстоятельствах стрессовая инвектива собственно и выполняет описанные В.Ю. Михайлиным архетипические – защитные и жизнесберегающие – функции «песьей лаи». Подтверждение этого тезиса находим также у Ю.М. Лотмана. Опираясь на свой военный опыт, ученый рассматривал «замысловатый, отборный мат» как «одно из важнейших средств, помогающих адаптироваться в сверхсложных условиях».

Нагляднейшая иллюстрация – эпизод биографии Ивана Бунина, о котором рассказывал сам писатель: «В полдень запылал скотный двор соседа, и опять сбежались со всего села, и хотели бросить меня в огонь, крича, что это я поджег, и меня спасло только бешенство, с которым я матерными словами кинулся на орущую толпу».

Впечатленный рассказом Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», Варлам Шаламов свидетельствовал: «Лагерный быт, лагерный язык, лагерные мысли не мыслимы без матерщины, без ругани самым последним словом. В других случаях это может быть преувеличением, но в лагерном языке – это характерная черта быта, без которой решать этот вопрос успешно (а тем более образцово) нельзя».

Известный врач и ученый-испытатель Л.А. Китаев-Смык описал проведенный в 1960-е годы эксперимент успешного использования «юморной матерной речи» для снижения стресса-кинетоза испытуемых в наземном динамическом имитаторе межпланетного корабля.

А вот в повседневной речевой практике бывает сложно различить сквернословие «по поводу» и «без повода». К тому же брань бывает генерализованной (лат. generalis – общий) – то есть не направленной на конкретный объект, а как бы рассеянной в речевом пространстве. Чаще всего это демонстрация плохого настроения, эмоционального дискомфорта, общего недовольства жизнью. Сквернословят порой просто потому, что «встали не с той ноги» или потому что «все достало».