С Господом на дружеской ноге

Новые возможности и для религиозных рефлексий, и для религиозных перверсий дал кинематограф. Один из первых же французских голосовых фильмов, «Золотой век» Луиса Бунюэля, вызвал шквал ярости: в зрительном зале распыляли слезоточивый газ, экран заливали тухлыми яйцами, у кинотеатра проходили акции протеста, продюсеру картины Шарлю де Ноаю Церковь пригрозила отлучением. Но это было только начало «кинокощунств» – затем последовали не менее провокационные «Бог и дьявол на земле Солнца» (1964, Бразилия), «Монахиня» (1966, Франция), «Житие Брайана по Монти Пайтону» (1979, Великобритания), «Любовный собор» (1981, Австрия)…

На этом колоритном фоне британский комедийный мультсериал «Папский городок» 2003 года выглядит вполне себе беззлобной пародией. Однако возмущенные католики все равно закидали кинокомпанию гневными письмами – и мультик не вышел в широкий прокат. Жирную, но явно не финальную точку в этой киноэпопее ставит документальный фильм «Religulous» (2008), в котором ведущий общается с представителями разных религий, а в конце выражает «скромное сомнение».

Мощь художественной фантазии в осмыслении богохульства демонстрируют и писатели. Среди самых резонансных романов «Последнее искушение Христа» Никоса Казандакиса, «Танцы в канун Иванова дня» Ханну Салама, «Ближе к тебе» Герарда Реве, «Евангелие от Иисуса» Жозе Сарамаго. Тут и сюжет о схождении Иисуса с креста и женитьбе на Марии Магдалине, и пьяные проповеди, и совокупление человека с Богом в облике осла, и рассуждения о скучающем боге-отце и сыне-игрушке в его руках. Из произведений нынешнего века достаточно упомянуть знаменитый «Код да Винчи» Дэна Брауна с идеями нового гностицизма, за что автор неоднократно обвинялся в богохульстве.

Промежуточный, но тоже явно не окончательный итог этим рефлексиям подводит триллер Дугласа Престона под знаковым названием «Богохульство» (2008), в котором моделируется ситуация приближения человечества к разгадке зарождения Вселенной с помощью крупнейшего в мире коллайдера. «Мы, простые люди, отдали сорок миллиардов долларов, чтобы в Аризоне установили адскую машину для доказательства того, что Господа не существует! – восклицает один из персонажей. – А теперь эта машина заявила, что она и есть Господь. Это неслыханное богохульство, друзья мои! Неслыханное богохульство!..»

Но жизнь всегда многограннее и неожиданнее литературы. К настоящему моменту наплодилось столько неорелигий, альтернативных культов, нетеистических движений и прочих внеконфессионных верований, что одни только определения составят увесистый том. И если языческие родноверие или неошаманизм еще как-то соотносятся с традициями, то новейшие технократические культы выглядят совсем уж экзотически. Наиболее известны джедаизм и ситхизм (основанные на идеях фантастической киноэпопеи «Звездные войны»), матриксизм (инициированный фильмом «Матрица»), копимизм (киберрелигия, обожествляющая информацию и ее неограниченное свободное копирование-распространение).

Подобные псевдоверования у многих вызывают лишь усмешку: да просто чушь собачья! Но официальное признание – то есть регистрация таких групп как политических партий, общественных организаций – дает потенциальное право их участникам инициировать судебные разбирательства за оскорбление религиозных чувств. Хитро, не правда ли? В Швеции с 2012 года официально признана Миссионерская Церковь Копимизма, а шестью годами ранее связанная с ней Пиратская партия Швеции получила два места в Европарламенте.

Оливер Бенджамин. Эмблема дудаизма, 2005

Дискордианство (Дискордия – древнеримская богиня раздора) – обожествление хаоса, основанное на романе Р.А. Уилсона «Иллюминатус!».

Пастафарианство (Церковь Летающего Макаронного Монстра) – пародирование креационизма в знак протеста против введения в школах концепции «Разумного замысла» как альтернативы эволюционного учения.

Дудаизм (англ. сленг. dude – чувак) – поклонение персонажу популярного фильма «Большой Лебовски».

Церковь Субгения (англ. Church of the SubGenius) – почитание вымышленного продавца Дж. Р. «Боба» Доббса, наделяемого пророческими свойствами.

Отдельно следует рассматривать т. н. пародийную религиозность – мировоззренческую провокацию и духовный вызов, основанные на использовании сатирических приемов, гротеска, абсурда, черного юмора. Нередко они также связаны с популярными произведениями литературы и кинематографа. В былые времена это сочли бы явным кощунством, а сейчас такие движения плодятся с завидной регулярностью и безо всяких препятствий, обретая массу приверженцев в разных странах.

Сегодняшние споры о богохульстве – это в основном полемика о критериях, рамках, границах допустимого в высказываниях о сакральном. Нынешние секулярные аналоги богохульства и кощунства – оскорбление религиозных чувств, унижение обрядов, разжигание розни.

В настоящее время европейское право соотносит богохульство не с кощунством, а скорее с непристойностью. Законодательства многих европейских стран (например, Италии, Испании, Ирландии, Греции, Германии, Норвегии, Финляндии, Дании) еще предусматривают те или иные наказания за оскорбление святынь, но их практическое правоприменение сведено к минимуму либо вообще прекращено.

Почти полностью сместившись из религиозной сферы в светскую, понятия богохульства и кощунства заметно размываются, замещаясь криминальными терминами хулиганство, вандализм либо социальным определением свободомыслие. В современном употреблении бласфемия означает публичную насмешку над религиозными представлениями, а также оскорбительную и клеветническую речь как риторический прием публичной критики.

Основная тенденция современности: превращение богохульства в инструмент социального влияния. Прежде мучеников за веру объявляли богохульниками – нынче богохульников называют мучениками за свободу. Сегодняшние дискуссии об оскорблении чувств верующих строятся на оппозиции кощунственных высказываний и свободы слова. А свобода слова часто ошибочно, а порой и спекулятивно подменяется словесным произволом. Вселенский Всешутейший Собор эпохи глобализма.

Французский сатирический еженедельник «Charlie Hebdo» публикует шокирующие тексты и карикатуры вроде обнаженного Христа с презервативом. На станциях нью-йоркского метрополитена красуются граффити «Бог – бесплодный мечтатель»; «Создатель сотворил мир – придите полюбуйтесь»; «Человек сотворил Бога по своему подобию»… Пародируя крестный ход, испанские феминистки вместо святынь несут муляжи женских половых органов, выкрикивают оскорбления в адрес верующих.

Свобода прессы. Франция, 1796, цветной офорт неизвестного художника

Российская арт-группа «Pussy Riot» выступает со скандальным «панк-молебном» в храме Христа Спасителя. Интернет-портал «Рамблер» представляет уличную рекламу, стилизованную под «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи, только собравшиеся играют в карты в сопровождении слогана: «Найти себя. Ты ищешь – мы находим!»

Отдельный случай – декларативное богохульство: намеренно акцентированное и публично «саморазоблачаемое». Демонстративное поругание святынь как бравада, эпатаж, публичная поза. Яркая иллюстрация – скандальный цикл плакатов Авдея Тер-Оганьяна «Радикальный абстракционизм». Одна из работ представляет собой изображение двух черных кружков на розовом фоне и подпись: «Это произведение публично оскорбляет Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II». Здесь значимо не изображение, а сопроводительный текст. Аналогичный пример – созданный американской радикальной атеистической группой сайт «Вызов кощунства», предлагавший всем желающим произносить всего одну фразу: «Я отрицаю Святой Дух».

Подобные арт-практики обнаруживают неявный, но значимый момент: богохульство и кощунство – прежде всего слова и лишь затем поступки. По-настоящему оскорбительны не действия, а высказывания. Визуальный объект (картина, карикатура, фотография) не способен оскорбить сам по себе, чтобы стать кощунственным – ему нужны комментарии. Точно так же и живопись XIX века, обличавшая пороки духовенства и маловерие паствы, кощунственна лишь в контексте своей эпохи, где ее «озвучивают» цензурные циркуляры, судебные постановления и прочие разъясняющие тексты.

А еще многие произведения актуального искусства, рекламные продукты, публичные акции обнаруживают неожиданный парадокс: их концептуальная основа логически близка теории иконописи. Святой образ представляет не прижизненного, но воскресшего Христа. Снова сравним два изображения Стефана Первомученика: Доре показал истязаемого человека – в разодранной одежде, с искаженным болью лицом, а Хуанес представил прославленного святого – в священническом облачении, с просветленным ликом.

Аналогично современные практики обеспечивают себе «моральное алиби», оскорбляя не собственно святыню, а некое подобие, метапредмет. Манипулируют условными и вторичными объектами – копиями сакрального. Как если бы бранили не самого человека, а его тень или отражение в зеркале.

Здесь, по сути, та же самая смещенная, метонимическая логика, что и в средневековых наказаниях за богохульство. Следуя такой логике, любой писатель, художник, режиссер, создатель рекламы может заявить: я не оскорбил Христа, а изобразил факт Его оскорбления современным обществом. Именно поэтому споры новейшего времени о богохульстве – бесконечны, а их рассуживание – бесполезно.

В то время как отдельные теологи призывают не относиться к святыням «пуритански», а социологи предлагают рассматривать богохульство как способ противостояния религиозному экстремизму, американский атеист Пауэлл Смит мастерит библейские притчи из конструктора «Lego», заботливо помечая их предупреждающими значками: S – сюжет содержит сексуальную сцену, V – эпизод насилия, N – наготы, С – проклятия. Американский священник Боб Саймон сооружает из того же «Lego» макет Ватикана. Прихожане одной из шведских католических церквей воздвигают «лего-статую» Христа. Верующие носят майки с изображениями святых и отмечают крестиками-эмотиконами позиции интернет-переписки, в которых осеняют себя крестным знамением.

Что из перечисленного приемлемо, а что ужасно – вопрос спорный и неоднозначный. Как вопрос, кто подлее: циник или ханжа? Или что опаснее: воинствующий атеизм, религиозный фанатизм или теплохладность – равнодушная пассивность в религиозном отношении? Или что хуже: опорочение веры или ее дискредитация?

В 2011 году Архиерейский Собор обнародовал программный документ под названием «Отношение Русской Православной Церкви к намеренному публичному богохульству и клевете в адрес Церкви», в котором дается моральная оценка богохульства, разъясняются его отличия от религиозной критики, формулируется отношение современного духовенства к подобным высказываниям. Богохульством здесь названо «оскорбительное или непочтительное действие, слово или намерение в отношении Бога и церкви». Собор считает его «одним из самых тяжелых нравственных преступлений», акцентирует «противоправность богохульного или кощунственного высказывания» и предлагает «обращаться в правоохранительные органы с просьбой возбудить уголовное дело».

Некоторые поправки были внесены и в российское законодательство. Если прежде Уголовный кодекс РФ не включал богохульство в перечень преступлений, за исключением отдельных случаев разжигания религиозной вражды, актов вандализма, препятствования санкционированным богослужениям, то в 2013 году ответственность за оскорбление чувств верующих была увеличена. Согласно статье 148, «публичные действия, выражающие явное неуважение к обществу и совершенные в целях оскорбления религиозных чувств верующих», наказываются штрафом, принудительными работами или лишением свободы до одного года.

Между тем ни догматические уточнения, ни юридические коррективы ожидаемо не привели к единообразию мнений. Спорит и мир, и клир. Богохульство по-прежнему остается предметом неутихающих баталий. И в пропаганде безбожия, и в религиозной агитации нынче можно обвинить куда больше людей, чем когда-либо казнила Святая Инквизиция.

Однако сама проблематизация обществом спорных вопросов религии и веры все же внушает некоторый оптимизм. И хочется верить, что это стимулируется не только страхом усиления религиозной вражды, но и осознанием того, что неуважение к святыням превращает социум в «дикое поле». Что свобода слова предполагает речевую ответственность. Что всякое поношение сакрального есть искажение человеческой природы, важнейшее свойство которой – сострадание, а одно из ключевых понятий – понятие нормы. Любой спор о богохульстве – апологетический или агонистический – это проблематизация нормы.

Альбрехт Дюрер «Рыцарь, Смерть и Дьявол», 1513, гравюра на меди

Аллегорическая гравюра Дюрера с изображением всадника, проезжающего узкое ущелье, имеет множество толкований. Одно из самых известных связывает ее с религиозно-этическим трактатом Эразма Роттердамского «Наставление христианскому воину» и Псалмом 22: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…»

Путник здесь скорее всего не рыцарь в традиционном смысле: у него нет щита и герба, на плече – пика. И сам Дюрер изначально назвал гравюру просто «Всадник». Песочные часы символизируют конечность земного пути. Стоит только всаднику оступиться, как крадущийся следом дьявол пронзит копьем, вцепится когтями. Но тверд взгляд путника, и уверен шаг его коня, и прочна броня доспехов – как крепка вера, защищающая от падения.

Как Распятие – нечто гораздо большее, чем тело на кресте, так и богохульство отнюдь не просто оскорбление святынь. Это перевернутое, искаженное отображение того, как Человек постигает Бога. «Антиспособ» познания священного и, одновременно, апофатическое доказательство его существования.

Богохульник тщится пройти долину смертной тени без высшей помощи. Насмехается над наивной верой простаков или упрекает Бога в равнодушии к людским страданиям. Богохульство – особая разновидность гордыни. В хрестоматийной притче человеку снилось, будто он идет песчаным берегом, а его спутник – сам Господь. Взору идущего являлись видения прожитой жизни, и после каждого на песке отпечатывались две цепочки следов. Человек вдруг увидел, что самые тяжкие моменты его жизненного пути сопровождались лишь одной цепочкой следов. Возроптал человек и потребовал объяснений. И ответил Господь: «В эти моменты Я нес тебя на руках».