Богу бой!
Власть советская пришла – жизнь по-новому пошла. Полетели кресты с колоколен, посыпались ризы с икон, покатились клобуки с голов. «Всякий боженька есть труположество – будь это самый чистенький, идеальный… боженька, все равно. <…> Всякая религиозная идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость» – эта цитата из письма Ленина Горькому задала параметры общественного отношения к религии и вере если не на весь период СССР, но на ближайшие полвека точно.
Вначале богохульство соотносилось с богоборчеством, но как юридическое понятие отрицалось напрочь, поскольку сам Бог считался не иначе как «выдумкой церковников». Отныне лампа Ильича что церковная свеча. Кощунством считалась критика коммунистической идеологии. «Как повяжешь галстук – береги его, он ведь с красной рыбою цвета одного» – известный перефраз Вагрича Бахчаняна не менее известного стихотворения Степана Щипачева можно считать типичнейшим образчиком советского кощунства.
Страница «Антирелигиозной азбуки» Михаила Черемных, 1933
Перестав существовать как официальное понятие, богохульство фактически становится формой глумления (гл. X). Вот лишь пара вопиющих случаев 1919 года. В селе Тогул казнь священников обставили в декорациях Страшного Суда: сначала прогнали через строй крестьян с нагайками, а затем перед публичным сожжением заставили заклинать партизан анафемой и петь «Христос воскресе». В Кузнецке, учинив расправу над восемьюстами горожанами, пьяная мразь горланила глумливые частушки: «Попадью застрелил Ваня, Бело платье на меня. Я иду собой любуюсь, Все равно как попадья».
В 1925 году возник «Союз воинствующих безбожников», под эгидой которого журналы «Безбожник», «Атеист», «Крокодил» исправно штамповали издевательские карикатуры и пафосные агитки.
Появились новые антицерковные пословицы. Без бога шире дорога. За богом пойдешь – ничего не найдешь. Икона для духа что сивуха для брюха.
Наибольшую популярность имели пословицы «антипоповские», изображавшие священников врагами нового общества, алчными и лживыми мракобесами. Без попа в нашу пору пошла жизнь в гору. Не ступай на тропу, что ведет к попу. Чем к попу идти, лучше в клуб зайти. Богу поклоны, а попам миллионы. Не будет дела там, где поп за агронома правит. На священнослужителей навесили ярлык «народных воров». Попу да вору дай золотую гору – им все мало. Вор вооружен руками, а поп – языком. Читает божьи страсти, а глядит по сторонам, нельзя ли чего украсти.
Богохульство отразилось также в поэзии этого периода. Демьян Бедный нападает на религию и веру в глумливом «Новом завете без изъяна евангелиста Демьяна». Лирический герой поэмы Маяковского «Облако в штанах» ведет с Богом воображаемый ернический диалог, называя его «недоучкой, крохотным божиком». Но, пожалуй, самое впечатляющее стихотворение принадлежит Анатолию Мариенгофу.
Твердь, твердь за вихры зыбим,
Святость хлещем свистящей нагайкой
И хилое тело Христа на дыбе
Вздыбливаем в Чрезвычайке.
Что же, что же, прощай нам, грешным,
Спасай, как на Голгофе разбойника, —
Кровь Твою, кровь бешено
Выплескиваем, как воду из рукомойника.
Кричу: «Мария, Мария, кого вынашивала! —
Пыль бы у ног твоих целовал за аборт!..»
Зато теперь: на распеленутой земле нашей
Только Я – человек горд.
По словам Ивана Бунина, измыслить что-либо гнуснее и гаже этих строк поистине невозможно, кроме разве что написанного Исааком Бабелем. Правда, у Бабеля богохульные речи вложены в уста персонажей, словно надышавшихся сатанинской серой: «Честным стервам игуменье благословенье!»; «Хапать нечего – поспеешь к богородице груши околачивать»; «Сашка-святитель у богородицы сифилис захватил»; «…Я вижу раны твоего бога, сочащиеся семенем, благоуханным ядом, опьяняющим девственниц.»
В романе Михаила Пришвина «Мирская чаша» описываются всевозможные богомерзости. Ребятишки швыряют камни в Святой крест и называют его «чертовым рогом»; льют деготь в лампаду возле иконы Николая Угодника, чтобы «ему усы подкоптить». Сын священника рассказывает, как вскрыли гробницу со святыми мощами. Страшное людское одичание, гибельные помыслы и богохульные речи писатель определяет емким и метким словом: «очертенели».
1920-е годы печально памятны празднованием «Комсомольского рождества» – карикатурного гибрида митинга и карнавала: с богохульными речевками, издевательскими плакатами, чучелами святых, пародийными молебнами. Оскорбленные в религиозных чувствах жестоко мстили. В одном из поселков Алтайской губернии крестьяне убили коммуниста и зарыли вместе с песьим трупом и запиской: «Коммунист и собака – одно и то же».
В 1933 году вышла «Антирелигиозная азбука» Михаила Черемных – образчик идеологической заботы о подрастающем поколении. Изображения букв сопровождаются циничными картинками с хлесткими подписями-речевками: «Вера вредна, вредней вина»; «Мешают мощи машинной мощи»; «Сказки – святцы, стоит смеяться»; «Угодников уничтожай, умножай урожай»; «Читай четко: чушь – четки». Афористичное кощунство, напоминающее современные демотиваторы.
Затем в СССР массово переводились сочинения французского писателя и прославленного богохульника Лео Таксиля, среди которых наибольшей популярностью пользовались «Забавная Библия» и «Забавное Евангелие, или Жизнь Иисуса».
Однако вот что интересно. Сочиняли богомерзкие тексты, громили «поповщину», глумились над чувствами верующих, шили из риз портки и кисеты, превращали храмы в овощехранилища и отхожие места. При этом, согласно переписи 1937 года, среди грамотного населения страны 45 % (более 30 млн) назвали себя верующими, а из неграмотных граждан – вообще 84 % (25 млн). И это в самый разгар сталинизма!
Иван Владимиров «Реквизиция церковного имущества в Петрограде», 1922, бумага, акварель
В устных повествовательных практиках лютовало «срамословие», но теплилось и его же осуждение. Сквозной мотив – слепота как кара за поношение святынь. Ослепленный неверием человек теряет зрение в прямом смысле, физически. Вот пара иллюстраций этого назидательного параллелизма. В одной из деревень Нарымского края Томской области иконе завязали глаза – «чтоб боженька не увидел», как работники едят мясо в пост, а наутро самый упорный безбожник «света белого не взвидел», на сорок дней лишился зрения. Другая история повествует про агитатора-атеиста, который занимался антирелигиозной пропагандой и должен был отвадить от Церкви не только односельчан, но и собственных родителей. Однако старики твердо держались веры и продолжали ходить в храм. Затем отец умер, следом ушла мать – и когда агитатор выносил ее тело из дому, неожиданно ослеп на те же сорок дней. Уверовав, вновь обрел зрение.
Не менее любопытно и очень показательно, что в подобных рассказах просматривается парадоксальная взаимосвязь богохульства с богобоязненностью. Поругание священного и, одновременно, трепет перед ним.
Из художественной литературы вспомним еще дореволюционный рассказ Александра Куприна «На покое». Престарелые актеры в богадельне рассказывали кощунственные анекдоты, но по ночам, «когда так назойливо лезли в голову мысли о бестолково прожженной жизни, о собственном немощном одиночестве, о близкой смерти, – актеры горячо и трусливо веровали в бога, и в ангелов-хранителей, и в святых чудотворцев и крестились тайком под одеялом и шептали дикие, импровизированные слова молитвы».
Вспомним также одну из ключевых сцен «Братьев Карамазовых». Смердяков, вешаясь, показывает иконе кукиш – то есть явно богохульствует. Но именно этим самым признает Бога, отрицая лишь Его власть над собой.
Та же парадоксальная двойственность – в бодрых газетных отчетах советского периода. Вот как рапортовала пресса о первом «Комсомольском рождестве» 1923 года: «Более трех тысяч рабочей молодежи и комсомольцев штурмовали небо. Они дали первый бой богу». Значит, Бог все-таки есть? Внимание, неравнодушие наделяют объект свойствами подлинного, настоящего.
Выстраивается троичная система представлений. Богохульство, исходящее от верующего, – своеобразная антимолитва, крик отчаяния или бравада пред ликом смерти. Богоотступничество – отпадение от веры, хула разуверившегося человека. Богоборчество – ропот на Всевышнего, ниспровержение Его авторитета либо протест против духовенства, антиклерикальные выпады.
Дени (Виктор Денисов) «Селянская Богородица», 1919, литография
Религиозная образность активно эксплуатировалась в политических карикатурах. Особо впечатляют сатирические антииконы. На одной из них пародируется канон Елеуса (Умиления). Эсер Чернов изображен «богоматерью», адмирал Колчак – «младенцем Христом», генералы Юденич и Деникин – обрамляющими икону «святыми ликами». На груди Колчака табличка: «Расстрелять каждого десятого рабочего и крестьянина». Этот лубочный групповой портрет затем был растиражирован на открытках.
Плакат заимствует у иконы символическую концентрацию и моментальную обращенность к чувствам зрителя. Как писал сам Дени, «взглянул зритель – мыслью объят, вот это и есть плакат!».
