Очищение огнем

Что же касается наказаний за богохульство, то эта практика поначалу шла путем ужесточения. Если Второй Равеннский собор (1311) всего лишь отлучал на месяц впервые уличенных в богохульстве, а злостным ругателям отказывал в церковном погребении, то Пятый Латеранский собор (1514) уже установил целую карательную систему, где были и «штрафное» посещение месс, и покаянное паломничество, и тюрьма, и галеры, и суточное позорное стояние перед городским собором в «митре бесславия».

Начиная с XV столетия богохульников в Европе все чаще и охотнее стали карать лютой смертью, преимущественно через сожжение на костре. В Русском царстве XVI века их сжигали в срубе – заполненном паклей и смолой сооружении из бревен.

При этом показательно, что обвинения непосредственно в богохульстве были не столь уж часты, тогда как обличения ереси носили массовый характер. А вот еретик автоматически считался богохульником. Инквизиторы виртуозно жонглировали обоими понятиями, в чем только не усматривая обвинительные предлоги, из чего только не извлекая мотивы посягательства на христианские догматы. Нередко истовость происходила от искренней убежденности, являя образец религиозного фанатизма.

Инквизиция возомнила, что она-то и есть Тело Церкви, что несовершенные и бренные тела окормляемых ею духовных чад можно жечь, резать, рвать, складывая в троеперстие натруженные пытками ладони. Лучшим средством «заграждать уста» считалось терзание плоти, а высшим проявлением любви – подношение креста к устам осужденных на казнь. Масштабное художественное воплощение эта идея получила в «Божественной комедии»: поверженные богохульники жестоко мучаются в жаркой пустыне, сгорая от льющегося с неба огненного дождя.

Гюстав Доре «Насильники над божеством (богохульники)», 1857, ксилография

Не случайно рука об руку с богохульством издревле шло проклятие – и как его иррациональное последствие (отклик «высших сил»), и как общественная реакция (изгнание), и как церковное наказание (анафема). Последние два сценария рассмотрены в главе III, а иллюстрацией первого может служить легенда о «Летучем голландце» – паруснике-призраке, который не может пристать к берегу и обречен на вечное плавание.

Система наказаний за богохульство очень долго подчинялась метонимическому принципу: «Какая часть грешит – та и карается». Лжеприсяжникам отсекали руки или отдельные пальцы, которыми клялись именем Господа. За непристойную божбу верхнюю губу прижигали раскаленным железом, нижнюю рассекали бритвой или ножом. Хулителям Бога и святых протыкали либо вообще отрезали язык.

«Летучий голландец», немецкая гравюра втор. пол. XIX в.

Прослывший записным богохульником капитан попал со своим кораблем в сильнейший шторм и поклялся продать душу дьяволу, но непременно обогнуть мыс Горн (по другой версии, мыс Доброй Надежды), даже если на это уйдет вечность. Варианты легенды: капитан клялся костями своей матери и поносил Господа; сгоряча решил плыть «хоть до Второго Пришествия». Ответом капитану был небесный глас: «Да будет так – плыви!» Проклятие свершилось – корабль богохульника по сей день бороздит морские просторы.

Свидетели лжеприсяги и божбы должны были заставить преступников пасть на колени и поцеловать землю, оскверненную богохульством. Людовик XI повелел богохульникам позорно шествовать в церковь с горящими факелами в руках и там публично каяться перед образом Богоматери. Ну а «продавших душу» дьяволу (то есть полностью оказавшихся в бесовской власти) в лучшем случае погружали в воду – дабы «смыть» скверну, а в худшем – подвергали все тому же «очищению огнем».

Той же самой метонимической логике подчинялись и библиоклазм (сожжение «богохульных» книг), и ритуальная казнь неугодных текстов посредством их съедения сочинителем. Раз книга содержит яд оскорбления – пусть им отравится сам автор. В качестве «поблажки» наказуемому иногда дозволялось предварительно сварить бумажную жертву.

Однако постепенно смертная казнь за богохульство, не связанное с ведовством и отрицанием христианских догм, начинает заменяться телесными наказаниями. Вместо членовредительства применяются бичевание, заключение в «смирительный дом», денежные штрафы, публичное покаяние. Городской статус Флоренции 1415 года гласил: «Всякий, кто похулит имя нашего Господа Иисуса Христа, или любого святого, или любой святой, должен уплатить сто лир обычной чеканки, а если он не может уплатить, его следует раздеть донага и при свете дня бить палками, ведя по городу». Параллельно сужается объем данного преступления – например, к XVII веку отменяется судебное преследование божбы.

Цена свободы

Литературные, но притом очень реалистичные иллюстрации богохульства изобильно представлены в бессмертной классике, взять хотя бы «Гаргантюа и Пантагрюэля» или «Легенду об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке». События обоих произведений происходят в XVI веке, только у Франсуа Рабле изображена преимущественно словесная игра, а у Шарля Де Костера – отталкивающий натурализм:

Несколько оборванцев, мальчишек и неизвестных личностей стояли под хорами, перемигиваясь и кривляясь, стуча ногами и щелкая языками. Никто не видел их в Антверпене ни раньше, ни позже. <…> Собравшись вокруг пресвятой девы, горланили:

– На Машутке наряд важный! На Машутке венец царский! Вот бы моей девке такой!

Они вышли было, но тут один из них взобрался на кафедру и оттуда нес всякую чепуху; тогда они вернулись с криком:

– Сойди, Машутка, сойди сама, пока мы тебя за шиворот не стащили… Сотвори чудо, покажи, что ты и ходить умеешь, не только на других ездить, бездельница!

Некоторые кричали, что надо сломать хоры и заставить Машутку слезть. <…>

– Машутка, в раю тебе играть не приходится, все скучаешь, – поиграй-ка с нами.

И, понося изваяние, они улюлюкали, орали, свистали.

Произведение Рабле долго пробивало дорогу к читателю. С самого начала оно подверглось осуждению богословами и католическими клириками и было запрещено. Затем король Франциск I все же разрешил продолжить публикации, но после его смерти Рабле снова начали чинить препятствия. Даже Вольтер станет затем восхищаться в «Гаргантюа» сатирическим изображением папства, но назовет эту книгу «ужасающей похабщиной», «скопищем непристойностей и нечистот».

Однако судьба Рабле сложилась относительно удачно, чего не скажешь о множестве других выдающихся деятелей искусства, поставивших на карту судьбу и жизнь ради свободы творчества.

Время шло, но в европейские кодексы XVII–XVIII веков по-прежнему включались преступления против Бога. Однако постепенно юриспруденция начинает отделять сферу божественного от сферы человеческого. Криминальная практика переходит от понятия посягательства на божество к понятию посягательства на права верующих.

В результате богохульство отходило в область оскорблений, а покушение на свободу вероисповедания – в группу посягательств на свободу в целом. Пресечению подлежали лишь деяния, направленные на оскорбление религиозных чувств, подстрекающие к смуте или наносящие материальный ущерб религиозным учреждениям. Хотя до окончательной замены морального понятия богохульства правовым термином оскорбление религиозных чувств было еще очень далеко.

Параллельно шел встречный процесс. Постепенное отделение Церкви от государства, распространение оккультных идей и анархических веяний настойчиво взывали к протестному, а подчас и откровенно эпатажному «антиповедению». Наиболее ярко это отразилось в литературе и живописи XIX столетия, достаточно вновь упомянуть «проклятых поэтов» (Бодлера, Верлена, Рембо, Лотреамона) и близких к ним художников, например Ропса или Вебера с их циничными карикатурами и откровенными до непристойности иллюстрациями.

Торрентиус. Эротическая сцена (возможно, копия или пародия неизвестного мастера)

Голландского художника Торрентиуса (Йоханнеса ван дер Бека) пытали четыре палача. Не предъявив толком никаких доказательств и не добившись признания вины, его объявили «богохульником, еретиком, атеистом и сатанистом», заключили в тюрьму на двадцать лет, а картины публично сожгли. Хотя на дворе был уже 1628 год, а не глубокий мрак Средневековья.

В коллекции Рейксмузеума в Амстердаме хранится рисунок эротической сцены предположительно работы Торрентиуса. В 2006 году этот рисунок вошел в книгу под знаковым названием «Богохульство: искусство, которое оскорбляет» (S. Brent Plate «Blasphemy: art that offends»).

Жан Вебер. Илл. к предисловию поэтического сборника Шарля Бодлера «Цветы зла», 1896

«Цветы зла» Бодлера публично признают богохульными, издание запрещает цензура, поэта привлекают к суду.

Рембо пишет на заборе «Смерть богу!», вместе с Верленом витийствует в литературном кружке с говорящим названием «Чертыхатели» и утверждает, что они «отвергли Бога и заново распяли Спасителя». Публикатор скандальных «Песен Мальдорора» Лотреамона отказывается распространять их по книжным магазинам, опасаясь преследований за богохульство.

Однако порой все это искусственная демонизация деятелей искусства или мистификация наивных читателей. Например, тому же Рембо приписывали «Омегу богохульника» Лорана Тайада. Кроме того, не только в обыденном сознании, но и в профессиональном восприятии провокативный персонаж часто ошибочно отождествляется с автором.