Глава 6. Дэйв Альварес

– Хорошо-то тебе, Бенджамин, – тяжело вздохнул я, наблюдая за тем, как голодный пес уплетает жареные крылышки из большого картонного ведерка. – Набил брюхо, и ладно!

Я с тоской покосился на открытую бутылку виски, к которой так и не притронулся. Пить мне совсем не хотелось, есть – тоже. Поэтому почти весь вечер я только молча курил, поглядывая на блестящие капли дождя, срывающиеся вниз сквозь прохудившуюся крышу заброшенного здания.

К ночи похолодало, и я решил развести костер прямо на бетонном полу верхнего этажа. В блуждающем свете пламени старый дом казался особенно тоскливым, одиноким и нелюдимым. За голыми оконными проемами гулко стучал ливень, и в другой раз я бы с превеликим удовольствием растянулся поближе к огню с бутылкой хорошего спиртного, но только не сегодня.

– Мучает меня что-то, Бенджамин, терзает внутри-то, – произнес я, и пес на мгновение оторвался от своего угощения, с удивлением взглянув в мое лицо. – Будто что-то я забыл. Что-то важное!

Я снова закурил и с грустью подумал о том, каким счастливым я был бы всего день назад, выпади мне шанс набить карманы такими большими деньжищами.

Должно быть, на радостях я бы накупил новой, теплой одежды, а заодно заменил старые изношенные ботинки на новые – удобные и кожаные. Однако неясная тревога, колыхающаяся внутри моей груди, не давала мне никакого покоя. И в горло не лезло даже пойло, о котором я еще недавно мог лишь мечтать.

Не в силах совладать с душевными сомнениями, я поднялся с грязного пола и медленно побрел к дыре, зияющей в толстой каменной стене. Уперся плечом в мокрые кирпичи и выглянул наружу, задумчиво почесывая колючий подбородок.

Пустая улица внизу утопала в булькающих лужах. Даже свет вечерних фонарей не мог развеять мокрый сумрак, который обрушился на город вместе с непогодой. Я с трудом мог разобрать светящуюся вывеску старой аптеки на соседнем строении, а уж очертания домов по ту сторону Кахлуа-роуд и вовсе смазались в сплошную черную массу.

Где-то там, поодаль, в укромном старом мотеле у самого шоссе остановились два детектива из Вашингтона: молодой и угрюмый, похожий на скелет, обтянутый кожей, и второй – постарше и поплотнее, который нравился мне гораздо больше первого.

– Что-то я этим двум не досказал-то, Бенджамин, – просипел я самому себе под нос. – Но вот что?

Я сокрушенно покачал головой и снова шумно вздохнул. Сигаретный дым вырвался из моих ноздрей рваной струей и тут же упорхнул в разрушенное окно, испарившись без следа.

– Что бы сейчас-то сказала моя бедная мать, – я с горечью шлепнул себя по лбу. – Взял плату у двух хороших людей, но не смог им помочь. Как стыдно-то, Бенджамин!.. Но если бы я только сумел понять, отчего мне так паршиво на душе…

Я задумался и попытался отчетливо вспомнить то утро, когда заприметил странного парнишку неподалеку от аптеки. Если бы я был помоложе, то память, должно быть, не подводила бы меня так сильно.

– Давай рассуждать здраво, Бенджамин, – начал я, бездумно таращась в ночной ливень. – Отчего мне может быть так погано-то?.. Конечно, это связано с тем несчастным пареньком, тут нечего и сомневаться-то. Что-то я знал о нем, но забыл об этом рассказать тем двум детективам… О чем же я мог позабыть-то, Бенджамин?

Я взъерошил влажные волосы на затылке и ругнулся в пустоту. Не стоило мне так часто лакать спирт из аптеки ворчливого старика – от этого моя бедная голова совсем отупела. Я потерял ясность мысли, стал забывать собственные воспоминания. Если бы не те дьявольские пузырьки, то я наверняка давно бы ухватил верное направление и понял, что именно тревожит мой ум.

– Я, Бенджамин, совсем не виню людей, которые презирают таких, как я, – я с досадой махнул рукой, признавая свою никчемность. – Погляди-то на меня! Стою тут и мучаюсь, а сам не знаю, от чего. И другим от меня пользы никакой, и себе-то помочь не могу.

Я прикрыл глаза и изо всех сил постарался напрячь собственную память. Воскресил в своей голове образ сгинувшего паренька, как мог, восстановил события того раннего утра. Казалось, что внутри моей головы вот-вот произойдет прозрение – чувство это было таким близким, почти осязаемым. Однако чуда так и не случилось.

Я открыл глаза и разочарованно вздохнул. Я определенно двигался в правильном направлении, вот только никак не мог ухватить нужную мысль за скользкий хвост.

Пока я опустошенно пялился в мокрую аллею, Бенджамин за моей спиной успел умять все лакомство, и теперь удовлетворенно укладывался возле костра, громко покряхтывая. Я обернулся и с укором поглядел в его довольную морду.

– Помощи от тебя никакой! Жрешь за двоих, а толку-то чуть!

Рыжий пес обиженно моргнул, наклонив голову вбок. Затем молча опустил виноватую морду на передние лапы и замер.

Я уже собирался вернуться к огню, чтобы отогреться – промозглый ветер изрядно потрепал мои лохмотья, когда заметил какое-то движение внизу. Запоздавший пешеход со всех ног спешил куда-то под проливным дождем, напрасно стараясь прикрыть лицо ладонями и защититься от ледяных капель.

– И чего дома-то человеку не сидится в такую ненастную погоду, Бенджамин? – проворчал я, наблюдая за тем, как неизвестного внизу нещадно полощет ветер. – Будь у меня дом, Бенджамин, я бы из него и носа нынче не высунул…

Я хотел сказать что-то еще, но внезапно осекся. Какая-то смутная, скользкая мысль шевельнулась внутри моей головы, как неожиданно проснувшаяся на солнцепеке змея.

– Вот тебе и раз, – взволнованно выдохнул я, а затем закричал изо всех сил. – Бенджамин! Ну же, старая развалина! Поднимайся!

Пес, успевший было задремать, неохотно открыл один глаз, широко зевнул и с удивлением уставился на меня, явно не собираясь покидать свое уютное теплое гнездышко.

– Сказал тебе, пошевеливайся-то! – прикрикнул я, и пристыженное животное наконец послушно поднялось на все четыре лапы. – Давай-давай, пошли… Не ворчи, это важное дело! Пора тебе размять скрипучие кости, не то совсем превратишься в рухлядь-то!

Я быстрехонько юркнул вниз по темным, скользким ступеням, наощупь нашарил ладонями узкий проход, мигом пересек небольшое помещение на первом этаже, некогда служившее холлом, и очутился на аллее, поливаемой ночным дождем.

⁂

– Прости, Альварес, но я ничем не могу тебе помочь, – отрезал толстый Тэд. – Мистера Миллера и мистера Рида сейчас нет в мотеле.

– Куда же они пошли-то, в такое ненастье? – нетерпеливо воскликнул я. – Мне очень нужно поговорить с этими детективами, хороший человек!

– Я не могу тебе этого сказать, – толстый Тэд раздраженно блеснул глазами. – Личные дела моих постояльцев ни с кем не обсуждаются.

Он окатил меня презрительным взглядом с ног до головы, явно мечтая о том, чтобы спровадить неугодного гостя как можно скорее.

За окнами мотеля под дождем мок несчастный Бенджамин, покорно ожидая моего возвращения и с тоской наблюдая за тем, как я с обратной стороны стекла пытаюсь разговорить упитанного хозяина заведения.

– Но это очень важно…

– Я понимаю, – перебил меня толстый Тэд. – Но тебе придется запастись терпением и дождаться их возвращения… в другом месте.

Он недвусмысленно кивнул на дверь.

Понимая, что мне здесь не помогут, я повернулся и пошел прочь, шагнул под холодные струи дождя, похлопал Бенджамина по вымокшей спине и просипел:

– Давай-ка мы сами поищем детективов, Бенджамин. Должно быть, они оба решили вернуться в тот жуткий дом, чтобы снова его осмотреть…

Пес точно не собирался продолжать ночное путешествие по пустым холодным улицам, однако я никак не мог ждать до утра. Чего доброго, я бы снова забыл о том, что по счастливой случайности припомнил, и тогда попросту бы окончательно спятил.

К тому же, мне не терпелось поделиться с детективами своими наблюдениями, ведь я нутром ощущал, что это очень важно.

Поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как молча терпеть катящиеся градом капли на своем лице, быстро семеня по длинному шоссе в направлении чернеющей вдалеке скалы. Там, у ее подножья, сейчас должны были копошиться два полицейских из Вашингтона. По крайней мере, я надеялся на это всей своей трусливой душой.

Путь до оставленного особняка занял гораздо больше времени, чем я рассчитывал. К тому моменту, как мы с Бенджамином свернули на обочину и вышли к размокшей грунтовой дороге, прошло уже не менее часа. Мои зубы громко клацали друг о друга, а в прохудившихся старых ботинках хлюпала грязь, и я уже не раз в сердцах пожалел о том, что не прихватил с собой бутылку с виски, который в эти мгновения был бы весьма кстати.

Мокрые и уставшие, мы наконец дотащились до высокого одинокого здания, однако оно встретило нас черными провалами окон. Казалось, что внутри никого нет, и это наблюдение не на шутку меня расстроило.

– Послушай, – я опустил глаза и погладил пса по загривку. – Ты подожди меня тут, понял-то? А я сбегаю и гляну… Может, детективы исследуют последний этаж, окна-то там закрашены изнутри, отсюда ничего не увидать!

Бенджамин понурил сырую голову и покорно уселся на землю.

На всякий случай оглядевшись по сторонам и с внутренним сожалением отметив, что машины полицейских нигде нет, я все же решительно двинул к темнеющей вдалеке каменной груде, окруженной ветхим частоколом, на ходу стараясь подавить нарастающий страх.

Я понимал, что если не найду внутри детективов, то поход в особняк станет для меня настоящим испытанием. Поэтому я старался не думать о том, с каким ужасом буду бродить по дьявольским коридорам в попытках отыскать две знакомые фигуры.

Однако я даже не представлял себе, как сильно испугает меня мертвый дом. Стоило мне перешагнуть через порог и вдохнуть спертый запах сырости и тлена, витающий под тихими сводами особняка, как сердце внутри моей груди тут же заколотилось, как бешеное.

– Бенджамин! – громко выкрикнул я, прислушиваясь к гнетущей тишине, царящей на первом этаже. – Ты-то еще там?

Услыхав в ответ звонкий собачий лай, я немного успокоился и сделал глубокий вдох.

Все, что мне нужно – это быстро преодолеть лестницу и громко позвать детективов. Мне совсем ни к чему подниматься на последний этаж. Если мне никто не ответит, значит, их здесь и нет. Тогда я живо стащусь вниз, выберусь наружу, схвачу Бенджамина за шиворот, и мы тотчас поспешим домой. Возможно, к тому времени оба детектива уже будут в мотеле, и я наконец сумею с ними поговорить.

Этот простой план воодушевил меня, и первый лестничный проем вскоре остался за моей спиной. Скрипучие древние ступени гулко стонали подо мной, будто встревоженные нерадивым непрошенным гостем, и мне приходилось собирать всю свою оставшуюся храбрость в кулак, чтобы не пуститься наутек. Так жутко мне не было еще никогда в жизни.

Облезлые стены мрачно темнели справа, будто становясь все ближе и ближе с каждым моим шагом. Поэтому, когда мои дрожащие ноги ступили на пролет второго этажа, я решил остановиться. Идти дальше в полном одиночестве было слишком страшно.

– Хорошие люди, – не очень-то громко позвал я, напряженно прислушиваясь к мертвой тишине. – Вы тут?

Я потоптался на месте несколько коротких мгновений, размышляя про себя над тем, что меня бы скорее всего услыхали даже отсюда. Однако пустой дом хранил гробовое молчание, нарушаемое только стуком дождевых капель снаружи.

– Что ж, – сглотнув ком в горле, прошептал я. – Детективов здесь нет, а значит нет нужды и тащиться еще выше… Можно со спокойной душой поворачивать обратно и бежать к Бенджамину. Вот старый пес обрадуется-то!

Я набрал полную грудь воздуха, неловко развернулся на последней ступеньке, громко взвизгнувшей во мраке, и уже занес одну ступню для последнего, решительного рывка вниз. И тут же мой нос уловил отчетливый, уже знакомый запах. Аромат гнилых, будто забродивших в мокрой земле, вишен.

– Бенджамин, – истошно завопил я, бросаясь вниз и рискуя сломать себе шею. – Бенджамин!

Я несся так быстро, насколько только были способны мои немолодые ноги. Далекий собачий лай, казалось, свистел в моих ушах вместе с натужным скрипом пыльных ступеней. Но оглушительнее всего колотилось сердце, настойчиво пульсируя прямо внутри моей головы своими громовыми раскатами.

Каким-то чудом я легко преодолел оба лестничных пролета, ни разу не споткнувшись в темноте, и с внутренним трепетом ликования уже готовился пересечь большой холл, чтобы рвануть прочь из страшного, дьявольского дома.

Однако последняя широкая ступень, противно заскрежетав, внезапно просто растворилась под моими ногами. И я, нелепо взмахнув руками, провалился в кромешную темноту.

Больно ударившись спиной, я рухнул на что-то холодное и твердое. Тут же вскочил на ноги и заметался по сторонам, выставив ладони вперед. Лишь спустя несколько мгновений ко мне вернулся рассудок, и я понял, что могу рассеять темноту карманной зажигалкой, которую купил днем в городской лавке.

Прямоугольник из благородного тусклого металла в моих пальцах вспыхнул колеблющимся оранжевым языком, и я тут же с ужасом осознал, что провалился в подпол старого особняка.

– Бенджамин! – завопил я так громко, что у меня самого заложило уши. – Бенджамин, я в беде!.. Dios me salve!

Выбраться из каменного плена самостоятельно было невозможно. Отвесные стены, покрытые скользким темно-зеленым мхом, уходили ввысь на добрых десять футов, венчаясь наверху изнанкой лестницы, где теперь слегка светлела сквозная дыра.

Обломки нижней доски валялись прямо под моими ногами, и я с неподдельным душевным трепетом осознал, что мог запросто погибнуть, рухнув с такой высоты. То, что я остался жив, да еще и ничего не сломал, казалось настоящим чудом. Ушибленная спина слегка саднила, однако я был так напуган, что почти не замечал этого.

– Бенджамин! – прокричал я снова дрожащим голосом, не дождавшись ответа. – Скотина ты неблагодарная, ты меня слышишь-то?!

Наконец до моего слуха донеслось далекое собачье брехание, и я со вздохом облегчения смахнул со лба катящийся градом ледяной пот.

– Ко мне, Бенджамин, тащись сюда! Date prisa!

Пламя зажигалки хорошо освещало квадратную ловушку, похожую на тайное подземелье. Как я ни старался отыскать в стенах лазейку или потайной выход, напрягая испуганные глаза, мне этого не удавалось. Казалось, что в этот сырой, пропахший плесенью склеп можно было угодить лишь одним способом – рухнув сверху.

Я громко чертыхнулся и обхватил голову руками. Затем поднял глаза вверх и едва не завопил от возгласа ликования. В дыре на лестнице темнела взъерошенная морда пса.

– Бенджамин! – я вытер рукавом выступившие на глазах слезы радости. – Я угодил в ловушку! Тебе придется привести помощь, понимаешь?.. Понимаешь-то, что я говорю тебе?

Он громко залаял, отчего его лохматые рыжие уши заходили ходуном. Затем жалобно завыл, стараясь просунуть в дыру переднюю лапу. Поняв, что он и сам может свалиться вниз, пес забегал кругами вокруг провала, заливаясь яростным лаем.

– Заткнись ты, Бенджамин! – пристыдил я его, взмахнув кулаком. – Мне самому не выбраться из этой чертовой ловушки. Ты должен позвать кого-нибудь на помощь! Поспеши, Бенджамин, не то я умру здесь со страху!.. Ты все понял-то, глупое животное?!

Он ненадолго замер на самом краю пропасти, словно переваривая мои слова, затем громко тявкнул и исчез из виду. Я услыхал, как его когтистые лапы гулко стучат о деревянные перекрытия где-то высоко вверху. А после наступила полнейшая тишина.

Я обхватил свои плечи руками и поежился.

В подполье особняка было гораздо холоднее, чем наверху. Казалось, что от сырых каменных стен веет замогильной стужей. Я с ужасом подумал о том, сколько времени мне придется здесь скоротать. В лучшем случае, пес доберется до города за час. И даже если ему удастся сразу найти доброго человека, что отважится откликнуться на зов бродячего животного, дорога обратно займет еще столько же времени.

– Santa María, – пробормотал я себе под нос, готовый лишиться чувств от охватившей меня паники. – Дай мне сил дожить до утра!..

Я был уверен в том, что Бенджамин не оставит меня в такой скверной беде, но почти не надеялся на то, что подобное сочувствие ко мне проявят и люди. Учитывая, что на дворе уже стояла ночь, подтапливаемая непогодой, я наверняка был обречен торчать в этой сырой бездне до самого утра. От этой мысли по моей спине пробегала колкая дрожь, а сердце сжималось в ледяных тисках.

Чтобы хоть немного успокоиться, я принялся обходить каменную ловушку по кругу, изучая каждую стену и втайне надеясь отыскать хотя бы что-нибудь полезное. Но под лестницей особняка не было ничего, кроме мшистых стен и холодного, скользкого пола.

Лишь у дальнего угла, прячущегося в полном мраке, я обнаружил какой-то лоскуток грязной ткани. Тонкий и сырой, он был больше всего похож на обрывок женского платья – красивый узор из синих горошин все еще можно было разглядеть даже сквозь слой плесени. Не задумываясь, я сунул лоскут в карман и продолжил путь.

После того, как я несколько раз исследовал каменную коробку и с горечью был вынужден признать, что никак не сумею отсюда выбраться, я опустился на колени и тихо помолился, чтобы сохранить остатки самообладания и хоть немного успокоить натянутые до предела нервы.

Затем я уселся прямо на мокрые камни, погасил зажигалку и запрокинул голову вверх. Там, откуда зияла призрачным светом дыра, доносились приглушенные звуки ливня, все еще бушевавшего снаружи особняка. Я даже мог, если сильно постараться, рассмотреть сквозь щель обрушившейся ступени кусок просевшего потолка первого этажа.

Тихо напевая себе под нос воодушевляющие песни на родном языке, я просидел так больше часа, пока окончательно не продрог. Решив хоть немного согреться, я сгреб в охапку обломки деревянной ступени, валяющиеся неподалеку, поднес к ним зажигалку и постарался развести костер.

Пламя лениво лизало отсыревшую древесину, не слишком торопясь поглотить ее, и я немало провозился, пока наконец развел очаг.

– Так-то лучше, – прошептал я в пустоту. – Ох, и глупый же я… Зачем только потащился на ночь глядя в этот чертов дом?..

Подобравшись поближе к огню, я старался отогреть закоченевшие руки, сотрясаясь всем телом то ли от страха, то ли от холода, то ли от всего сразу.

Когда щепки догорели, я понял, что меня начало клонить в сон. Обхватив колени руками, чтобы сохранить остатки тепла, я откинулся спиной на влажную стену и судорожно вздохнул. Прошло несколько часов, кажущихся целой вечностью, а Бенджамин так и не вернулся.

Это могло означать лишь одно – никто не откликнулся на его зов. Пес не нашел хорошего человека, готового протянуть руку помощи несчастному бродяге Альваресу, угодившему в беду.

Я горько усмехнулся своим невеселым мыслям и вытащил из кармана последнюю сигарету. Чиркнул колесиком новенькой зажигалки и приготовился наполнить свои заледеневшие легкие дымом, когда краем глаза заметил в дальнем углу что-то неладное.

– Al rescate! – закричал я что есть сил, вскакивая на ноги и вжимаясь всем своим дрожащим телом в каменную кладку. – Боже мой! Боже мой, на помощь!

Едва дыша, я таращился сквозь темноту на тонкую, зыбкую женскую фигуру, неподвижно замершую в другом углу. Она молча глядела прямо на меня своими черными, неживыми глазами, будто удивленная тем, что кто-то посмел очутиться в этом проклятом месте.

– Умоляю, – едва не плача, я выкинул вперед руку. – Сеньора, кем бы вы ни были, пощадите беднягу Альвареса!

Мое сердце грозило не пережить такого ужаса, трепыхаясь в груди из последних сил. Я был уверен, что загадочная, жуткая фигура бросится на меня и растерзает, не оставив от меня даже живого места. Мысленно готовясь погибнуть самой ужасной смертью, я уже не сдерживал малодушных рыданий, и горячие слезы катились по моим грязным щекам сплошным потоком.

Однако призрачная сеньора так и не пошевелилась. В конце концов, когда я больше уже не мог выносить всего происходящего кошмара, она неожиданно исчезла – молча и бесшумно, так же, как и появилась, будто просто растворившись в плесневелом воздухе.

Продолжая исступленно таращиться в темноту перед собой, я шептал себе под нос все молитвы, которые только смог вспомнить, умоляя о помощи всех богов мира сразу на двух языках. И только когда цепкие клешни потустороннего ужаса наконец слегка ослабили свою хватку, и я смог немного соображать, я понял одну страшную, леденящую мою измученную душу, вещь.

Платье на призрачной молчаливой сеньоре, испугавшей меня почти до смерти, показалось мне смутно знакомым. Я уже видел это сукно с синими горошинами прежде.