XI

Люк ожидал, что его потащат к Генеральному и заранее леденел от ужаса, представляя допрос, проникающий до костей, голос, жуткий серый пузырь над воротником. Но вместо этого его отволокли в комнату охраны – обширное помещение, перегороженное пополам крепкой железной решёткой – и без лишних разговоров запихнули внутрь. В клетке уже помещались остальные пленники, и среди них Пол. Люк испытал мгновенное облегчение, увидев товарища, но тот быстро его остудил: все они приговорены к Паучьему холлу, и теперь остаётся только ждать.

А вот встреча с Огнепоклонниками Люка не обрадовала – слишком свежо было в памяти недавнее предательство. Один из пленников, видимо, разгадав его мысли, горько усмехнулся и сказал: «не спеши осуждать других, парень. Разве не ты привёл этих сволочей наверх? Да, конечно, Генеральный промыл тебе мозги своим голосом – но почему ты думаешь, что с другими поступили иначе? Всех нас ждёт лютая смерть, так что не стоит напоследок обвинять друг друга…»

Он как в воду смотрел – часа не прошло, как в клетку кинули напарника Люка по неудавшейся разведвылазке. Он был страшно избит, глаза заплыли громадными кровоподтёками, сломанная рука висела плетью. Огнепоклонники уложили беднягу в углу клетки, на единственный вонючий матрац, и девушка – одна из двух, отобранных для утех охраны – протянула ему жестяную кружку с водой. Пол, помедлив, присоединился к друзьям.

Люк понимал, что если кто в чём и виноват, то лишь в неспособности противостоять голосу Генерального, все такие везунчики, как Лея. Но это не помогало – между ним и товарищами по несчастью пролегла полоса отчуждения, разделившая их надёжнее любой решётки.

Ожидание тянулось и тянулось. Люк потерял счёт времени; два раза охранники просовывали в клетку бак с водой, и все по очереди пили из единственной кружки. Ночь они провели в полумраке, едва рассеивавшегося зеленоватым свечением графина со светляками Люк поймал себя на мысли, что после настоящего живого огня это гнилостное свечение стало ему омерзительно.

Постепенно зеленоватый свет тускнел – светало. Охранник принёс ещё воды и – новое издевательство! – вонючее ведро, в которое предложил справить нужду всем подряд, парням и девушкам. Пришлось преодолеть отвращение – мочевой пузырь был переполнен, ещё немного, и пришлось бы опорожнить его прямо на пол. Завтрака не было; на просьбу одной из девушек дать чего- нибудь поесть, охранник мерзко заржал: «не успеешь проголодаться, соска, недолго вам осталось!» – и Люк заледенел, осознав, что наступило последнее утро в его короткой жизни.

Он не заметил, как провалился в забытьё – и проснулся от скрежета замка. Перед клеткой со связкой наручников в волосатых лапах стоял гнилозубый. За спиной у него выстроились пятеро охранников, вооружённых железными прутьями.

– Ну что, птенчики, дождались? – проскрипел он. – Подставляйте ручонки, пришло ваше время. Ежели, кто надумает дёргаться – кости переломаем и в таком виде отправим в Паучий холл. Чтобы, значит, волосанам меньше возиться!

Он смачно харкнул себе под ноги, растёр плевок подошвой и взялся за решётку.

– Всё поняли? Тогда – выходи по одному! Паучки проголодались, не стоит мучить бедных зверушек!

Охранники загоготали.

* * *

– Разбирайте, покойнички! Повеселите нас!

Арматурины залязгали по бетонному полу. Люк, двигаясь словно во сне, подхватил одну из железяк – тяжёлая, холодная, шершавая от рыжей ржавчины. Один конец срублен наискось.

«…если изловчиться – им можно и колоть. Но пробьёт ли тупая железяка прочный панцирь?..»

И таким жалким показалось ему это орудие – захотелось отшвырнуть его, забиться в угол, закрыв голову руками и обречённо ждать, когда мерзкие твари дотянутся, вцепятся…

Люк прислушался. Звуки, доносящиеся из-за заслонки были какими-то другими. Никаких осторожных поскрёбываний – громкий треск, стук, скрежет, будто вся нечисть с той стороны скопом ломится в закрытую дверь.

Раздался глухой хлопок – один, другой, третий. Громко, торопливо простучало, будто кто-то огромный с размахом провёл толстой палкой по прутьям решётки. Брызнули щепки, и в досках возникли две большие дыры с неровными вызубренными краями.

А трос уже скрипел в потолочных блоках, заслонка рывками поползла вверх, и в открывшуюся щель водопадом хлынули пауки. Вместе с ними в холл ворвалось густое облако пыли, от которого у Люка защипало в глазах и запершило в горле.

Прерывистый грохот повторился, и Люк увидел, как особенно крупный волосан словно лопнул, разлетаясь клочьями. Остальным паукам явно было не до жертв – они в панике метались по холлу, пытались протиснуться между прутьями решётки, забраться на стены. Люк с размаху ударил по одному, кинувшемуся прямо на него – и гадина разлетелась, словно была из стекла. Следующий волосан угрожающе вскинулся на дыбы, вскинув передние конечности, но задние с сухим треском подломились, и потерявшая опору тварь рухнула на бетон. Хитин панциря на глазах разлезся по швам, обнажая гнойно-жёлтые внутренности. А палка невидимого великана всё стучала и стучала. Пауки уже не влезали – влетали, вкатывались в облаках едкой пыли, теряя по дороге суставчатые ноги. Люк наотмашь молотил арматурой, стараясь не задеть кого-то из своих, волосаны метались, лезли на стены – и валились под ударами на бетон, расползаясь, будто мокрая бумага, растекаясь тошнотворными лужами.

Заслонка заскрежетала и застряла, не поднявшись и до середины. Позади, в холле истошно, перекрывая требовательный визг Генерального, вопили зрители. На доски обрушился тяжёлый удар, дерево треснуло, разлетелось на куски, и на пороге, в клубах пыли, возникла высокая фигура.

Кожаная, сильно вытертая на локтях и плечах куртка, странный, с толстыми гребнями, шлем. Вместо лица – кошмарная резиновая харя, похожая на рыло минипига, серая, голая, с огромными круглыми стеклянными глазами и длинным рубчатым шлангом на месте пятачка. В руках чужак держал замысловатое приспособление в виде трубы с раструбом и деревянной ручкой сверху; с плеча у него свисала широкая лента, составленная из блестящих латунных цилиндриков.

Пришелец направил «трубу» на сгрудившихся в углу волосанов. От грохота заложило уши, из раструба вырвался пульсирующий язык пламени. От пауков полетели клочья вперемешку с кусками бетона и искрами из железной решётки; что-то пронзительно взвизгнуло над ухом, раздался болезненный вскрик. Толпа зрителей взорвалась паническими воплями – люди кинулись к двери, сбивая с ног, давя друг друга, ступая по спинам и головам упавших.

– Хватит палить, Мехвод! – прогудела ещё одна фигура, возникшая рядом с первой. – Рикошеты, твою мать! Гражданских положишь!

«…это же помощь! Та самая, обещанная белкой…»

Люк скосил взгляд на товарищей по несчастью. Они стояли, прижавшись спинами к решётке – глаза полны страха, пальцы, сжимающие арматурины, побелели от напряжения.

– Не бойтесь! Это друзья! Люк, Пол… ап-п-чхи! – вы живы!…

Из-за спин гостей выпорхнула Лея – раскрасневшаяся, решительная, волосы развеваются невесомым облаком. В руке лук, из-за спины торчит оперение стрел. За ней – весёлая физиономия Майки и решительная зелёная мордочка: Яська. В руке у почтовой белки опасно блестит тумбаш.

«…успели. Всё-таки успели!..»

– А ну, всем стоять! Не двигаться!

Люк обернулся. Генеральный встал в полный рост на своём помосте – голова под потолок, толпа бурлит у ног, ошалевшие охранники притиснуты к доскам, едва сдерживают напор.

– Друзья, значит? Снизу? Отлично, отлично…

Люк увидел, как из-за воротника выпирает, набухая, знакомый серый пузырь. Голос Генерального из привычно-визгливого становился низким, гулким. Он вибрировал в костях черепа, отдавался ноющей болью в зубах, лишал сил и желания шевелиться.

– … А теперь – бросайте оружие и садитесь на пол! Все!

Ноги сами собой подкосились. Обитатели Офиса, следуя гипнотическому голосу, затихали и послушно усаживались на бетон – тесно, вплотную, кто где стоял. Между лопаток мальчика пробежала ледяная струйка – он увидел, как пришельцы тоже снизу замерли и, один за другим, стали оседать.

– Сидеть! Не двигаться! Молчать! Молчать! Молчать!

Голос разбухал вместе со страшным пузырём, заполнял Паучий Холл, Офис, всё мироздание.

– Молчать? Вот уж не дождёшься, гад!

Голос Леи прозвенел словно сквозь вату, плотно забитую в уши. Словно во сне Люк смотрел, как сестра делает шаг вперёд, поднимает лук, тянет к плечу тетиву. Звонкий щелчок, стрела свистнула между прутьями решётки – и глубоко, по самые перья, вошла в левую глазницу Генерального. Тот на мгновение замер, широко раскинув руки, потом медленно, спиной вперёд, повалился с помоста.

Гнилозубый пришёл в себя первым. В мёртвой тишине он вскочил, рванул из кобуры на поясе большой чёрный пистолет, вскинул обеими руками и выстрелил, целясь в Лею.

Пол опередил его на долю секунды. Он метнулся к Лее, стремясь оттолкнуть девочку – и оказался между ней и смертоносной железкой. Пуля ударила его в грудь, и Пол замер, словно наскочил с разбега на стену. А гнилозубый, оскалясь, всё жал и жал на спуск. Пистолет послушно плевался огнём, на рубашке Пола одна за другой возникли чёрные отверстия, из них толчком выплеснулась кровь. Он ещё падал лицом вперёд, а Майка уже рванула из-за пояса одного из пришельцев, – высокого, конопатого, со смешной угловатой шапочкой на рыжей шевелюре – короткое, будто обрезанное, ружьё и навскидку выпалила в гнилозубого.

Голова охранника разлетелась, словно гнилой фрукт под ударом молотка. Фонтан крови и мозговой жижи окатил толпу. Люди ахнули и подались назад.

Пришедший в себя чужак – тот, первый, с пулемётом – помотал головой, длинно, невнятно, выругался и стащил с головы шлем вместе с противогазом. – Стволы на землю, сучары бацильные! – он дал короткую очередь поверх голов.! Всех покрошу нах!

– Прекратить огонь! Мехвод, не пугай людей!

Пришелец, в длинном, до колен, резиновом балахоне, с висящими за спиной ярко-красными баллонами, решительно отстранил пулемётчика, шагнул вперёд и поднял руку.

– А вы – прекратите панику, пока не передавили друг друга! Бояться нас не надо: мы пришли снизу, там живут такие же люди, как вы.

Голос звучал мягко, успокаивающе. Люди, заполонившие Паучий холл – обычные обитатели Офиса, охранники, приговорённые – невольно обратились в слух.

– …повторяю – не бойтесь, мы вам не враги. Пусть те, у кого есть оружие, спрячут его, а лучше, бросят. И никто больше не пострадает!

Ответа не последовало, лишь вздохи и истеричные всхлипывания. Вылетела из толпы и зазвенела по бетону длинная заточка. За ней посыпались на пол дубинки, короткие копья, тяжело лязгнул пистолет. И, заглушая все эти звуки, горестно, надрывно, закричала Лея.