VIII

Глина чавкала и норовила содрать с ног ботинки, и приходилось с неимоверным усилием вытаскивать их при каждом шаге. Это была мёртвая глина – как, впрочем, и вся трясина. Ни кровососущего гнуса, ни многоножек, ни паучков-водомерок на чёрных зеркальцах воды. Даже тонкие хвощи, заменяющие привычную осоку, почернели, высохли и сгнили. В прошлый раз, когда Сергей тут проходил, ничего подобного не было. Болото как болото, полное летучей, ползучей, многоногой, крылатой, суставчатой жизни.

Проплешина, вроде Мёртвого Леса – здесь, на Пресне? Может быть, может быть… хотя, хвощинки не рассыпаются в пыль, лишь сухо шуршат, цепляя за штормовку. И чего только не подсунет Лес своим обитателям: «удивляйтесь, гадайте, запоминайте накрепко…»

После Трёхгорного вала пошла обычная трясина – обильно насыщенная водой после недавних дождей, с редкими островками мокрой земли и всё тех же опостылевших хвощей. Между островками вода доходила до груди, и нельзя было тащить сетуньца волоком – он наверняка захлебнулся бы. Пришлось и перетаскивать поклажу по частям: сначала рюкзак, потом возвращаться, взваливать волокушу на спину и идти, пригибаясь к самой воде, а иногда и уходя в неё с головой – вслепую, раздвигая древком рогатины жёсткие стебли густые заросли болотной растительности. А потом – переводить дух, повалившись на замшелый бугорок, и с тоской думать, что вот сейчас надо будет встать – и всё начнётся по новой.

Создание напоминало одновременно диковинное насекомое, вроде палочника, и личинку ручейника с домиком из щепок и сосновых иголок. Только домик этот не лежал мирно на дне речушки, а ковылял по болоту на шести суставчатых ногах-опорах, составленных из трухлявых палок. Время от времени диковинное существо опускало тулово-трубу к воде, и из переднего торца высовывалась бесформенное рыло, украшенное парой антрацитово-черных глаз, крупных, размером с хороший грейпфрут, и трубчатым хоботком длиной около полуметра. Хоботок этот нырял в болотную жиду – и возвращался с наколотой на острый кончик многоножкой. Затем рыло вместе с добычей втягивалось обратно в «трубу», и создание продолжало неспешное движение.

Поначалу оно показалось Сергею несуразно громадным, и лишь когда «палочник» приблизился шагов на тридцать, егерь смог оценить его истинные размеры. Метра полтора в высоту, не меньше двух – в длину; «выдвижная» башка добавляет ещё три четверти метра. Медлительное, неуклюжее – казалось, оно шагало по болоту с древних каменноугольных эпох, и будет шагать и дальше, и никакие катаклизмы, никакие Зелёные Приливы не смогут ему помешать. И уж тем более, не станет помехой замшелая кочка, с распластавшимися на ней двуногими, один из которых глухо стонет, а другой, не отрываясь, следит за нелепым созданием и прикидывает – как бы половчее убраться с его пути?

Сбоку от «палочника» забурлило – там, оставляя за собой полосу взбаламученной болотной жижи, скользило какое-то существо. Сергей разглядел гребенчатую спину, как у крокодила – здоровенного такого, метра три в длину. А удивительное создание не обращало на «эскорт» ни малейшего внимания – знай себе, переставляло опоры, от которых его спутник пару раз едва сумел увернуться. Это продолжалось, несколько минут, пока «палочник» не замешкался, выцеливая хоботком особенно вкусную добычу. Неведомому охотнику – Сергей не сомневался, что присутствует при сцене охоты – этого хватило с лихвой. Из воды высунулась покатая спина, покрытая тёмно-оранжевыми то ли костяными, то ли роговыми пластинами каждую украшала белёсая шишка, а по «хребту» создания шёл ряд загнутых назад шипов. В отличие от крокодилов, тварь могла похвастать довольно длинными лапами и вытянутым, бочкообразным рылом с огромной зубастой пастью. Этой пастью она ловко скусила неосторожно высунувшуюся из дупла голову – и нырнуло в воду. Палочник на мгновение замер – и, как ни в чём не бывало зашагал, деревянно переставляя сучья-опоры. Лишь через несколько шагов конечности подогнулись и существо плашмя шлёпнулось в воду, расплескав вокруг фонтаны коричневой грязи.

Удачливый охотник не стал медлить – вынырнул из воды, вцепился в заднюю ногу «палочника» и, пятясь, поволок в кусты, оставляя за собой широченную полосу поднятой со дна мути.

Сергей перевёл дыхание.

– Ничего себе зверушки тут водятся… – сказал он вслух. – Не дай Лес с такой встретиться – сожрёт, и имени не спросит. Ладно, не будем беспокоить, пусть себе обедает…

И принялся озирать болото, выбирая безопасный маршрут в обход логова неведомой твари. Следовало поторопиться.

* * *

Обрез крутанулся вокруг кисти, скоба звонко клацнула, досылая картонный патрон из подствольного трубчатого магазина. «Арни отдыхает» – удовлетворённо подумал Виктор и повторил знаменитый голливудский жест. Вскинул оружие на уровень глаз и застыл, считая до ста. На семидесяти в запястье обозначилась лёгкая дрожь.

«…старею. А ведь когда-то садил с руки из РПК и даже попадал в цель…»

Необычный ствол по его просьбе раздобыли егеря – по уверениям Бича, его даже не пришлось заказывать из-за МКАД. В Лесу со времён Зелёного прилива осталась немало оружейных магазинов, личных оружейных коллекций, музейных собраний – и далеко не все эти сокровища подверглись разграблению. Некоторые лесовики – тот же Бич – и сами собирали редкие, раритетные образчики огнестрела и могли похвастаться поистине уникальными экземплярами, вроде африканского штуцера-дриблинга, или «люгера» с орденом Красного знамени в рукояти и гравировкой «За проявленную доблесть в деле защиты Мировой Революции. Лев Троцкий».

Запросы Виктора были гораздо скромнее. Задумавшись над выбором ствола, удобного в его нынешней однорукой ипостаси, он перебрал массу вариантов, и совсем, было, остановился, на обрезе двуствольного ружья (и стрелять можно с руки, и перезаряжать, зажав под мышкой) – когда вспомнил знаменитый эпизод из второго «Терминатора». Тот самый, в котором Арни верхом на байке лихо расстреливает преследующий его трак. Сказано-сделано: заказанное оружие («Винчестер», модель 1887 со скобой Генри, 12-го калибра) прибыло спустя восемь дней, причём его не пришлось даже подвергать обрезанию – дробовик изначально был изготовлен в виде популярного шварценегерровского коротыша. Осталось поупражняться в перезарядке и заряжании, что Виктор и проделывал с неослабевающим удовольствием при каждом удобном случае.

– Не наигрался? Как мальчишка, честное слово…

– А ты не знала? – Виктор бросил обрез на кресло, где уже лежал наплечный патронташ-бандольер (тоже особый, изготовленный по его заказу лучшими мастерами Леса), и повернулся к двери. – Взрослый мужчина отличается от ребёнка только ценой игрушек. Ну, иногда ещё наличием усов и бороды.

– Только не вздумай бороду отпустить! – ответила Ева. – Терпеть не могу растительность на физиономии!

Он смотрел на неё – домашнюю, в войлочных тапочках и халатике, с рассыпавшейся по плечам тёмными, густыми волосами. Он знал, что на самом деле они снежно-седые, На самом деле, и Ева раз в неделю, старательно подкрашивает корни, а потом долго ходит по Норе в тюрбане из махрового полотенца. Она даже в лаборатории так работала – а Виктор спускался в подвал и останавливался на пологе, вдыхая сложную смесь ароматов трав, снадобий, отваров и невесть ещё чего. Рассматривал ряды колб, реторт, спиртовок, которыми были сплошь заставлены полки и чучело доисторического предка крокодила (Ева называла его «капрозух»), подвешенное под потолком. Как-то раз он спросил: неужели в работе медика и фармацевта так уж необходим этот аксессуар, которому месте скорее в склепе средневекового алхимика? «Хочу, чтобы всё было точь-в- точь, как в пещере Гингемы. – с усмешкой ответила Ева. – Помнишь такая ведьма из «Волшебника Изумрудного города? Вот состарюсь окончательно, стану горбатой, морщинистой – и будет тогда полное сходство. Что до алхимии, дорогой – а с чего ты взял, что я ею не занимаюсь?»

Положим, насчёт старости – это она преувеличила. Недаром говорят в народе: «сорок пять, баба ягодка опять» – и кому как не Виктору, знать, насколько это справедливо. Конечно, лет ей куда как побольше, но всем известно как Лес влияет на возраст. Да и в омолаживающих снадобьях она знает толк – вон какая кожа упругая, что на лице, что… хм… в других местах.

Правда, на запястьях и шее всё же проглядывают предательские морщинки, но куда меньше, чем у её ровесниц из-за МКАД. Даже у тех, кто не жалеет денег на дорогущую пластику.

А грудь? Почти не обвисла – крепкая, как у молодой, ещё не рожавшей женщины. Оставшаяся в Новосибирске жена Виктора не может похвастаться такой грудью – а ведь она моложе на верных пятнадцать лет…

Воспоминание о жене привычно кольнуло сердце – и он столь же привычно прогнал его прочь. Прежняя жизнь сгорела, в Грачёвке, вместе с лечебными слизнями, вытянувшими из раны друидский яд. Как он там назывался – Анк-Тэн, «сок мёртвых корней»?

«..да какая разница? Как бы дело не обернулось, за МКАД он больше не вернётся. Зато здесь есть дочка – Яська, Ярослава, родная кровиночка. И новая жизнь – не самая, между прочим худшая из всех возможных. И ещё Ева…»

Из распахнутого настежь окна донёсся звонкий лай. Виктор подхватил с кресла обрез, накинул на плечо патронташ и пошёл к двери. По пустякам пёс гавкать не будет, если уж подал голос – значит, стоит побеспокоиться.

Обогнув угол башни, он почти сразу увидел двух человек. Один, с ног до головы заляпанный грязью, тащил на себе другого, такого же грязного, с лицом, сплошь замотанным грязными тряпками. Культи в окровавленных бинтах неловко обнимали шею носильщика – тот придерживал их одной рукой, а другой волок за собой станковый рюкзак с привязанной к нему егерьской рогатиной-пальмой. Они тащились, ползли! – прямо на замершего от неожиданности Виктора, а пёс скакал вокруг, радостно повизгивал и всё норовил лизнуть покрытое коркой засохшей тины лицо.

Пришелец качнулся – и едва не повалился вперёд, сумев каким- то чудом не уронить спутника. Виктор кинулся к нему, подхватил раненого единственной рукой.

– Ева, у нас гости! – крикнул он зычно, и пёс поддержал его громким лаем. – Готовь горячую воду, побольше! И пилюли свои готовь, похоже, они сейчас понадобятся…