IV

– Прямо держи!

Яцек кивнул и заработал веслом. Каякер повёл стволом вправо, ловя в прорезь прицела голову здоровенного жука-плавунца. Курок щёлкнул, разбивая медную крышечку пистона, длинный ствол «оленебоя» пыхнул облаком белого дыма. Остро запахло серой – Коля-Эчемин признавал только чёрный порох.

– Есть!

Водяная тварь брызнула во все стороны чёрно-жёлтыми ошмётками. Колина дульнозарядная винтовка, на которую пошёл ствол крупнокалиберного пулемёта, стреляла пулями Минье. Он самолично отливал в особой пулелейке – тяжёлыми, надпиленными для пущей убойности крест-накрест.

Каякер положил «оленебой» на дно лодки и подхватил короткое, с поперечной перекладиной на конце, весло. Он сам вырезал его – из ясеневой доски, тщательно выводя резцом на лопасти прожилки, словно на древесном листе. Теперь Колины вёсла – как, впрочем, и его пирога, особым, правильным» образом изготовленная из проваренной в масле древесной коры, могла по праву называться произведением искусства. Особого, нигде больше не встречающегося искусства – индейские узоры соседствовали тут с мотивами, подсмотренными в экранизации «Властелина Колец» и буддистскими символами. Впрочем, в Пау-Вау, «индейском», посёлке на берегу богатырского пруда в Сокольниках, видали и не такое.

– Браздо… много их тут развелось… – буркнул Яцек. Он отложил своё весло и поудобнее пристроил на коленях обрез. – То есть уже третий?

Первый водяной жук, крупный, размером с откормленную свинью, с иссиня-чёрными хитиновыми надкрыльями, увязался за ними сразу после Новоарбатского моста. Но, то ли участки реки были у плавунцов поделены, и они не рисковали соваться на чужую территорию, а только проплыв за пирогой пару сотен метров он отстал и повернул восвояси. Второй попытался вцепиться в борт длинными серповидными жвалами, но получил от Яцека веслом по башке и отстал.

– Третий, да. – кивнул Коля. – И здоровенный – такой нос у пироги откусит, и не поморщится. А что ты хотел – Пресня! Тут полно всякой насекомой дряни, и плавунцы далеко не самое скверное. Я всегда стараюсь побыстрее проскочить, только здесь не везде разгонишься…

Он ткнул веслом вперёд, где громоздились в воде глыбы бетона.

Почему-то новые мосты, возведённые незадолго до Зелёного Прилива, в отличие от тех, что были построены в стародавние времена, не пережили Зелёного Прилива. То, что от них осталось, были теперь источником головной боли для всякого, путешествующего по реке. Особенно зловредными считались у лодочников руины Живописного моста, по странному капризу мостостроителей протянувшегося, не поперёк, а вдоль течения, а так же рухнувший пешеходный мост возле Экспоцентра. Обойти его не было никакой возможности. Приходилось, отталкиваясь вёслами, баграми, а то и просто руками, протискиваться между берегом и особо крупными обломками – и ощетинившиеся ржавой арматурой глыбы исправно собирали бань в виде расщеплённых бортов, пропоротых днищ и сожжённых нервов гребцов.

Когда пирога миновала последнюю стремнину между торчащей наискось бетонной плитой и заросшей водорослями и проволочным вьюном стальной балкой, Коля-Эчемин шумно выдохнул и положил весло поперёк бортов.

– Выше по реке Дорогомиловский мост, за ним – дощатая пристань, Медицинский сад. Там наших и подождём.

Лёгкая, стремительная пирога оторвалась от неуклюжей плоскодонки, на которую погрузились остальные члены маленького отряда, не меньше, чем на километр.

– Может, лучше прямо здесь? – предложил поляк.

– А смысл? На стрежне, всё время надо грести, чтобы не снесло обратно к мосту. К берегу подходить не стоит – мало ли кто оттуда выползет? Нет уж, отшвартуемся и подождём. Кабачок там в паре шагов от пристани, сгоняем за пивом… Пиво в Медицинском саду отличное, пробовал?

– Случалось. – кивнул Яцек. – Рок тому… год назад наши хотели пошарить в башнях Москва-Сити, вот и пошли в посёлок – запытать, як там дела.

– Ну и как? – с интересом спросил каякер.

– Але ниц… никак. Пауки и всякая блудно штучка… пшепраше, всякая пакость. Патронов пожгли дюжо, а выше третьего этажа так и не поднялись.

– Пресня. – кивнул каякер. – И что же вы, снова туда?

– А куда мы денемся с подводной лодки?

– Типун тебе на язык! – Коля сплюнул за борт. – Накаркаешь ещё – «подводная»… Давай, бери весло, погребли отсюда!

Над серебристыми кронами вётел, заполонивших набережные возле Дорогомиловского моста, высились башни Москва-Сити. Егор припомнил картинки из Интернета – как выглядели небоскрёбы до Зелёного Прилива. Гигантская друза драгоценных кристаллов: один уступчатый, облитый красной медью, другой скручен, наподобие спирали ДНК, третий – похож на поставленное торчком самолётное крыло. Раньше башни сияли бесчисленными стёклами, и часть этого великолепия сохранилась до сих пор. Закатное сентябрьское солнце дробилось в уцелевших панорамных окнах, там где их не заслоняли взбирающиеся по фасадам жгуты ползучей растительности.

– Сколько не вижу, каждый раз дрожь пробирает. – признался Чекист. Партизаны вытащили из лодок поклажу и теперь дисциплинированно ждали команды.

– Ребёнком видел в книжке старинную гравюру: гигантский кальмар оплёл щупальцами корабль и утягивает его под воду. Так один в один. И как они живут рядом с этим?

Небоскрёбы, обвитые стеблями древолиан, наводили на мысль о звёздных кораблях пришельцев, приземлившихся по неосторожности в этом уголке планеты, и атакованных подземной роднёй какого- нибудь Ктулху.

– Кто живёт-то?

– Да фермеры же! – он показал на кучку людей возле речников. – Все время эти штуки над самой головой…

– Ну, не совсем над головой. – лениво отозвался Егор. Это с пристани их видно, а в самом Медицинском саду небо кронами закрыто.

– Нормально они живут, богато даже – влез Сапёр. – Сады у них, фруктовые, как в Мичуринском. Травы опять же, лечебные – челноки от них тащат и на Речвокзал и на Воробьёвы, даже на ВДНХ.

– В натуре! – подтвердил Мессер. – Чуете, духан сладкий? Они ещё самогонку настаивают на этих… как их…

– Фейхоа. – подсказал Сапёр. – Дурьяновка тоже ничего.

Дурьяном называли экзотический шипастый фрукт дуриан, который не рос больше нигде больше во всём Лесу. В Медицинском саду из него гнали самогон, по популярности мало уступающий добрынинской чаче.

– Всё бы вам про бухло… – Чекист поморщился. – Сколько можно?

– А что – бухло? – не понял Мессер. – Хорошее тут бухло, недорогое. В прошлый раз вообще в долг наливали…

Егор огляделся. Весь отряд устроился на пристани – он сам, Татьяна, пятеро партизан. Рюкзаки сложены горкой в стороне, возле них бдит Мехвод с ручным пулемётом на коленях.

– Кстати, а где Эчемин?

– Колян-то? – Чекист поправил деревянную коробку с «Маузером» на боку. – Сказал, что переночует в ихнем кабаке. Речники сегодня до Серебряного бора не пойдут, здесь переночуют.

– Да не в кабак он пошёл, а к бабе! – сально ухмыльнулся Мессер.

– Баба у него тут.

– Так Коля, вроде женат? – удивилась Татьяна – Жена на Богатырском пруду, с Пау… ой… – Ап-чхи!.. – простите… с Пау-Вау. Имя у неё ещё такое… забыла…

Егор с беспокойством посмотрел на подругу. Глаза у неё были красными и слезились.

– «Моема» – сказал он. – «Сладкая» на языке индейской мове.

Каякер, оказавшись в Лесу, сначала осел в Сокольниках, среди таких же, как он, поклонников аборигенов Северной Америки. Но долго не усидел – построил пирогу и присоединился к сообществу речников, обосновавшихся в Нагатинском затоне.

– Подумаешь – жена… – Мессер длинно сплюнул, демонстрируя презрение к столь несерьёзной теме. – Что ж теперь, и по бабам не сходить? Речники, они такие: у каждого по всей реки, в любом посёлке по бабе…

– Не завидуй так громко. – посоветовал подошедший Коля-Эчемин. Он пожал руки Чекисту с Егором и устроился рядом, на рюкзаке.

– Да было бы чему! – Мессер пустил ещё одну струю между зубами, на этот раз – с откровенным пренебрежением. – Да я себе сколько хошь найду. Эти фермерские дочки все на передок слабы, их только пальцем помани…

– Вот ты и поманил! – ухмыльнулся Коля. – Я тут встретил одну тётку— говорит, ты её дочку, Кирой её кличут, пробовал на сеновал затащить. А ейный дядька с сыновьями рёбра тебе за это пересчитали. А когда ножичком стал махать – дали по голове поленом и отходили сапогами. Учти, мать Киры, как услышала, что вы снова здесь— сразу побежала к братцу: оборони, говорит, от охальника…

– Да, Мессер, не завидую я тебе… – сказал Чекист. – Слушай, может, тебе не нарываться? Ну его, к гребеням, кабак этот переночуешь в лодке, мы тебе пожрать принесём…

Партизаны обидно захохотали.

– Да пошли вы!.. – огрызнулся красный, как рак Мессер. – барал я этого дядю вместе с его племянницей. Пусть только сунутся!

– Моё дело предложить. – покладисто согласился командир. – А то подумай. Рёбра – они не казённые, ты мне в башне здоровый нужен.

– Кстати, о башне… – припомнил Егор. – Ракетницу доставай!

Чекист снова полез в сидор и извлёк громоздкий сигнальный пистолет. С клацаньем переломил, загнал в ствол толстенькую картонную гильзу.

– Салют в честь прибытия!

Ракетница хлопнула, дымная полоса ушла в небо и расцвела яркой белой вспышкой.

– Ну, вот, теперь каждые два часа по ракете. И – ждём, пока белка не ответит.

– А кабак? – с надеждой спросил Мессер.

– Иди, куда от тебя деться… – великодушно дозволил Чекист. Но, предупреждаю бойцы: о дурьяновке и фейхуёвке чтоб и думать забыли! Вот вернёмся – гульнём от души, а пока пивом обойдётесь. Завтра день тяжёлый.

Егор заметил, как «партизаны» при этих словах командира один за другим, незаметно сплёвывали через плечо. Мехвод украдкой перекрестился.

«…да, Чекист прав. Завтра тяжёлый день…»

И, словно в ответ, с одной из башен – самой высокой, с обугленной чёрной верхушкой – взмыла и повисла в вышине зелёная ракета.

– Во! – восхитился Сапёр. – Белка, значит, уже там?

– Зелёная— это что означает? – тихонько спросила Татьяна.

– «Девчонка жива, всё в порядке». – тоже шёпотом ответил Егор.

– Отлично, значит, с утра и двинем.

Татьяна кивнула, сморщилась, громко, несколько раз подряд чихнула и принялась ожесточённо тереть глаза носовым платком.

– Хуже стало? – обеспокоенно спросил Егор.

Во время плаванья по реке Эл-А слегка её отпустила. Но, стоило сойти на берег – приступы вернулись, причем с удвоенной силой. Пока девушка кое-как справлялась, но что-то будет дальше?

«…хотя – есть варианты…»

– Мартин говорил, что в башне Эл-А будто бы не действует. Может и врёт, конечно. Но вдруг?

– Мартин-то?..

Она перестала тереть глаза и отвернулась.

– Чушь он порет, твой Мартин. Пьянь и трепло, нашёл, кого слушать… И вообще, отвернись, не смотри, у меня глаза красные, как у кролика.

– Всё равно ты у меня самая красивая. – Егор притянул её к себе за плечи и чмокнул в затылок.

– А про Мартина ты зря так. Он, конечно, бухает не по-детски, но порой и дельные вещи говорит. Вот, к примеру…

– Ещё одна! – заорал Сапёр, тыча пальцем в башню Федерации.

Рядом с угасающей белой звёздочкой вспыхнула красная.

– «Срочно нужна помощь». – прокомментировал Чекист. Он извлёк из чехла, притороченного к вещмешку, ППШ без диска, расстегнул ремень и привесил на него полукруглый брезентовый подсумок. – Так, бойцы, оттяг и пиво отменяются, наверх идём прямо сейчас. Стволы расчехлить, проверить. Яцек, Мехвод, поспрошайте местных, нужны тряпки на факелы и масло – работать придётся ночью. Сапёр – сгоняй в кабак, закупи чего-нибудь на сухпай. Перекусим, как доберёмся до башни. И чтоб никакой самогонки!