Утренний воздух в деревне сдобный, спелый, горячий, как будто всю ночь на опаре зрел, – нарезай ломтями и ешь. Гладкие холмы залиты молочно-зеленой глазурью, утыканной фарфоровыми бородавками овечек. Травы мне знакомы – клевер-кашка, крапива, куриная слепота – все как в Псковской области, но вдруг попадается рощица спаржи или фиолетовое облако иудина дерева, и мираж рассеивается.

Бабушка Александра смотрит на выкрашенные красным руки – это от яиц, что ли? – и сильно трет ладони железной пружинкой, которой удаляют ржавчину с кастрюль.

Собака Аспрула, коротконогая, вислоухая, с добрым безотказным сердцем – по этой причине не вылезающая из беременностей, несмотря на живот и общую немощь, – ежедневно трусит за дедом Мицосом в поле, к баранам. Назад ей уже не дойти, поэтому за ней ездит сын Мицоса Янис и привозит домой на мопеде. В одной руке – Аспрула, в другой – руль. Недавно Янис попал в аварию, сломал руку, так вся семья перекрестилась – слава богу, Аспрула была дома!

Александра подготовилась к празднику: напечено шесть килограммов пасхальных рогаликов, таз с бисквитом «падеспани», сделаны две огромные коробки пахлавы со своим медом и грецкими орехами, пирожки из свежего сыра с зеленым луком и укропом, накрашено шестьдесят яиц. Рогалики у Александры невесомые. Как из муки, которую Царевна-лягушка насеяла из лунного света.

Мы с Маргаритой наседаем на Александру:

– А почему у нас рогалики выходят плотные? И яйца опять все потрескались?

Александра отвечает:

– Девочки! – Мне сорок лет, Маргарите – пятьдесят. – Девочки! Не надо торопиться! Яйца я начала красить еще вчера, и из шестидесяти у меня лопнуло всего три.

Александра дает мне задание – нарезать салат на магирицу. Салат крепкий, его основание толщиной в руку. Листья плотные, мясистые, не поддаются ножу. Я спрашиваю:

– Как его резать? На две части? На четыре?

Александра складывает руки на животе.

– Вот ты уже и торопишься. Режь как хочешь!

Старики собираются, пьют кофе, макают в него маловесные рогалики Александры, вспоминают молодость, обсуждают, как привыкнуть к старости. Кто-то жалуется на бессонницу.

– Любимые часы! – возражает дед Лука. – Ошибка – лежать в кровати и мучиться. Вот я – встаю, варю кофе. Потом встречаю рассвет. Затем открываю свой компьютер… И я как молодой. Любимейшие часы!

В церковь идем рано, в полдесятого: у местного попа несколько деревень, надо объехать все. В каждой он на скорую руку «делает Воскресение». У нас Пасха будет в пол-одиннадцатого вечера, а у кого-то – в четыре утра. Рассказывают, что у прошлого попа, отца Федора, был друг Аристид, без которого он не служил ни одной службы.

И вот четыре утра, сонные деревенские переминаются с ноги на ногу, ждут – Аристида нет. Аристид проспал. Поп без него не начинает. В толпе начинается ропот:

– Давай начинай!

– Подождите! – отвечает отец Федор. – Не понимаете, что такое дружба? Сам Христос не хотел воскресать без Лазаря!

Нынешний поп Спиридон без закидонов. У него другая слава, своя: он анти-Златоуст и к тому же крайне неуклюж. Бегает по алтарю, роняет свечи, спотыкается на ковриках, забывает возгласы. В церкви шумно, все здороваются, целуются, обмениваются новостями.

Спиридон кричит в микрофон:

– Эй! Прихожане! Разговаривать будете после службы!

Гул приветствий на секунду смолкает.

– Что ты сказал, отче? – переспрашивает кто-то из мужчин.

– Разговаривать, говорю, после церкви будете, тетери глухие.

– Ладно! – не обижаются деревенские.

Спиридон читает Евангелие, но его еле слышно из-за петард.

– Христос воскрес, – откладывает тяжелую книгу Спиридон. – Пасха здесь, Пасха там, Пасха по всем домам! Приятного всем аппетита. И это… Когда придете домой, посмотритесь в зеркало.

– Зачем?

– Чтобы увидеть, ради кого страдал Христос.

Бывает, что анти-Златоуст может переплюнуть Златоуста.

Чуреки – это греческие куличи, атрибут пасхальной трапезы, такой же обязательный, как яйца и барашек, запеченный на вертеле. Примечание для туристов: Греция – страна, где можно (и нужно!) насладиться вкусом мяса, приготовленного на огне (здесь по цене оно доступно любому желающему). Не проходите мимо жаровен – отведайте сочного ягненка, баранину, ароматную свинину, откормленную арбузными и дынными корками, козлятину и курятину.

Но продолжим разговор о пасхальной трапезе. Греки разговляются магерицей – это суп из бараньих потрохов и зелени. Также на углях запекаются кокореци – те же бараньи внутренности: ливер, перетянутый кишочками. Звучит неблагозвучно, но вы только попробуйте это гастрономическое чудо. К счастью для нас, кокореци готовят в тавернах круглый год.

Венчает пасхальный стол обязательное сладкое – чуреки.

Сдобные, благоухающие византийскими пряностями, чуреки продаются в булочной или супермаркете. Попробуйте, и если понравится, а другого результата я и не ожидаю, купите в Греции необходимые пряности – мастиху и махлепи, без которых чурек не настоящий чурек, а просто сдобная булочка.

1 кг муки высшего сорта

3 яйца

90 г растопленного сливочного масла

1,5 пакетика сухих дрожжей

250 мл теплого молока

2-3 чайные ложки измельченного в блендере или ступке махлепи цедра 2 апельсинов

2-3 чайные ложки измельченной мастихи

250 г сахарной пудры

желток для смазывания поверхности

кунжут для обсыпки

• Яйца должны быть комнатной температуры, чтобы хорошо взбиться.

• Взбиваем яйца с сахарной пудрой в глубокой миске 3 минуты с помощью миксера.

• Разводим дрожжи в теплом молоке и выливаем их в миску.

• Добавляем туда же растопленное масло.

• Высыпаем пряности – мастиху, махлепи, цедру.

• Насыпаем понемногу муку, замешивая не слишком энергично, стараясь не «перевзбить» тесто – оно должно оставаться воздушным.

• Ставим тесто в теплое место, накрываем полотенцем.

• Как только тесто подойдет, лепим из него чуреки различной формы: улитка, косичка, цветок, барашек…

• Выкладываем чуреки на смазанный маслом противень на некотором расстоянии друг от друга и оставляем еще на час в теплом месте, чтобы тесто хорошо расстоялось и подошло.

• Смазываем чуреки желтком. Посыпаем их кунжутом, если вам он нравится.

• Выпекаем чуреки в разогретой заранее до 180 °C духовке примерно 45 минут – они должны быть ярко-румяными.

На Пасху бабушка Александра сварила пять килограммов свежего овечьего сыра – греческую рикотту – и сделала из него самые вкусные на свете пирожки – с укропом, зеленым луком и ванилином.

Отвесила два килограмма йогурта – для дзадзики и просто так – внукам ужинать.

Напекла фирменных лаганейских невесомых рогаликов – не менее двухсот, они как раз поместились в картонную коробку из-под телевизора.

Застелилатри противня баклаваса.

Бисквит падеспань занял один круглый противень диаметром, наверное, в полметра.

– Сколько яиц вы положили в падеспань, тетя? – спрашиваю.

– Ну… наверное, штук двадцать семь.

Все, что не съели на праздник, Александра завернула с собой. Себе не оставила ничего. Возражений не приняла: в городе такого не купишь, вы с дороги, не готовили, а что же будут есть дети?

Только глупец может думать, что Пасха – это про еду.

В Страстную пятницу утром кажется, что до Пасхи еще очень далеко: впереди длинные грустные службы: снятие с креста, чин Погребения. Строгий пост: нельзя оливковое масло.

– А оливки-то… Оливки сами можно? – спрашивают мужчины у Александры, матриарха, верховной жрицы, хранительницы ларов и пенатов.

– Оливки? Конечно, можно, – благословляет Александра.

Кузина Маргарита заходит в комнату с ворохом одежды в руках. Показывает платье – одно светлое, другое темное. Озабоченно морщит лоб: «Какое же мне надеть на Погребение? Не могу выбрать…»

На обед пустая фасоль. Дети едят пасхальное: яйца и рогалики. Ибо их и так есть царствие небесное, зачем же ограничивать? Фармазон дядя Янис выпил вина и пустился в обличение фарисеев.

– А много ли истинно верующих, говорю я вам? – с форсированным, хорошо узнаваемым синтаксисом вопрошает он. – Возьмем нашего попа. Что он проповедовал в прошлый раз? Сравнил Великий пост с женщиной на сносях. Мол, через сорок дней вынь да положь – что? И сам не знает что. Многие ли за этим столом постятся ис-тин-но? Фасоль, значит, без масла, а на десерт – пахлаву? Да, Такие, это я о тебе. И заметь, я говорю прямо, не бросаю ножей в спину! Маргарита, ты уже, я надеюсь, записалась на завтра на маникюр?!

Дядя Янис – единственный из братьев холостяк. Бирюк. Для общения завел канарейку в клетке и собаку Лизу. Лиза – белошерстная, вытянутая в длину сука. Пожилая девица без талии. По причине избытка веса вынуждена двигаться как иноходец: сначала перемещает целиком левую сторону, а потом уже правую. Из-за того, что вся округа ее любит, Лиза разучилась лаять и только иногда скулит визгливым сырым голосом.

Зимой дядя Янис гостит у женатых братьев в Афинах: Лизу оставляет на попечение Александры, а канарейку берет с собой. В одно Рождество канарейка испустила дух. Дядя Янис был потрясен, но не пролил ни слезинки: сдержался, чтобы не испортить людям праздник.

Идем на погребение плащаницы. Маргарита в подходящем платье, но на нервах – подходит ли к платью новое колье. Янис одиноко шагает в стороне: воротник до ушей, взгляд в пол. «Нет, я не Байрон, я другой».

Плащаницу располагают на носилках с шатровым верхом, украшенным разноцветными гвоздиками, и обходят с ней всю деревню. Хозяйки выстилают напротив своих домов ковры, сверху кладут лучшую белую скатерть с вышивкой. Шествие делает остановку, и принимающая семья проходит под ней, ступая прямо по скатерти – из уважения к плащанице. В одном из дворов нас гулко облаивает огромный цыганистый кобель с желтыми бровями.

– Это родной брат Лизы, – кивает на него Янис.

– Что? Но ведь они совершенно не похожи!

– Да-а, да, конечно! Разница есть, – охотно соглашается Янис. – Ведь это мальчик, поэтому естественно, что он крупнее.

В конце процессия возвращается в храм. В церкви все фрески подписаны. Каждое изображение – личный вклад семьи. Меценаты святой Екатерины – дом Диомида Алексопулоса, святого Иоанна Русского – дом Панайотиса Николопулоса. Деисус Воскресения Христова – вклад дома Йоргоса Константопулоса.

Мы на похоронах Христа, поэтому темы соответствующие. Дедушка Мицос вспоминает, как умер его отец, Йоргос Константопулос.

– Мама просыпается утром, зовет его: «Йоргис, Йоргис!» Он – молчок. Не шевелится. Она тогда ему как взжарит – так и растак, почему не встаешь! Кофе на столе! А он уже на небесах. Спасся!

Мицос улыбается, думая о приятном.

– Раз в жизни, но доказал жене, что она не права!

После службы время делает скачок. Оказывается, что Пасха – уже все. Здесь. Субботы только-только хватит, чтобы доделать дела по хозяйству. А для того чтобы стать лучшей версией себя, если кто ставил такую цель, гейт закрыт. Сегодня дедлайн.

Отец Спиридон произносит проповедь:

– Погребенный Христос желает вам того, что вы сами себе желаете, и всем вместе – мира и здоровья. Не забывайте мыть грязные тарелки, прежде чем положить в них свежую еду. Это я о грехах и исповеди, если кто не догадался. Воскресение встретим завтра в двенадцать ночи. Вообще-то по-настоящему оно свершится гораздо раньше. Примерно поутру в субботу. Но человек так устроен, что до него не сразу доходит. Поэтому, согласно своему темпу, мы примем сообщение в полночь. В полпервого будете у себя дома лопать магирицу. И не забудьте угостить своего попа!

Дядя Янис, забыв о распрях, подходит к Спиридону поздороваться. Но тот очень занят – показывает язык младенцу в коляске, подъехавшему на благословение. Язык клирика розовый и широкий, как лопата, – ребенок смотрит на него, словно загипнотизированный. Янис улыбается.

– Эй, племянница, – обращается он к Маргарите и, кажется, удерживает слезу. – Ты ведь не забыла записаться на маникюр? Я надеюсь.

Фасолада – одно из культовых греческих блюд. По популярности можно ее сравнить лишь с русскими щами из поговорки «Щи да каша – пища наша». Ее здесь называют «пища героев», «пища богов». В каждом греческом доме непременно готовят белую фасоль не реже чем раз в две недели. Интересно, что белая фасоль появилась в Европе не так давно – после открытия Америки. Изначально ее готовили с лимоном, так как помидоры появились в Европе еще позднее. Приготовим фасоль в ее аутентичном виде – с лимоном, сельдереем и орегано.

500 г белой фасоли среднего размера, замоченной с вечера

пучок сельдерея

луковица

морковка

пучок петрушки

соль, перец,

1 чайная ложка сахара

орегано

оливковое масло

сок 1 лимона

• Кладем фасоль в воду и, как только закипит, сливаем воду с пеной.

• Режем лук, обжариваем его в кастрюле, в которой будем готовить, на оливковом масле до золотистого цвета. Добавляем фасоль, ложку сахара, нарезанный сельдерей и нарезанную же на крупные куски морковь. Заливаем горячей водой так, чтобы она покрывала овощи.

• Варим на среднем огне до готовности. Обычно это занимает час, в скороварке 15 минут.

• Как только фасоль станет мягкой, усиливаем огонь. Следим, чтобы жидкости было достаточно. Кладем соль и перец, еще оливкового масла, лимонный сок и орегано. Похлебка не должна быть очень жидкой.

• При желании можно выжать еще половинку лимона прямо себе в тарелку.

В рыбных лавках густые очереди. Впереди Вербное воскресенье, Страстная. Греки чтят. Разговоры в очередях душеспасительные, постные – все больше о здоровье.

– Понравился тебе кардиолог, тот, что тебе отец твой рекомендовал? – спрашивает один мужчина у другого. Оба средних лет, с залысинами, животиками, списками продуктов, написанными женским почерком.

– Нет.

– Нет? Почему?

– Ну, делает он мне стресс-тест на сердце. Бегу я бегу, заморился, жму на кнопку, дескать, вырубай. А он не выключает! Я ему – доктор, остановите свою машинерию. Я уже весь мокрый. А он мне такой: «Ты даже не догнал своего отца!» Я сразу на своей могиле эпитафию представил: «Он так и не догнал своего отца». И вот скажи – на фига мне такая эпитафия?!

– Сардины два кг за два евро! – кричит торговец рыбой.

Ему из-за спины антифонно подпевает его сын: – Сардины два кг за два евро!

– Простите, что мы отдаем два кг за два евро, – заглядывая в глаза покупателю, театрально кается торговец.

– У кого же вы просите прощения?

– У сардин, конечно!

Рядом старичок, продающий морепродукты: бестелесный, как морской конек, бледный, как раскрытая мидия, слаборазличимый на фоне интенсивной барочной архитектуры ракушек. Жалуется на самочувствие:

– Давление упало… Но ничего. Сейчас мы это поправим.

Достает мешочек с морской солью, слюнявит палец… Ест немножко соли.

– Ну вот! Сразу лучше стало. Море лечит.

– Отличные чуреки печет твоя мама! – говорит одна молодая девушка другой. – Спросишь у нее рецепт? Отличусь перед своими на Пасху.

– Тесто обычное. Только не забудь встать обмять его ночью.

– А! – энтузиазм гаснет, как свеча на ветру. – Знаешь, что-то мне расхотелось хвастаться…

В сырах – тишина. Только один покупатель, зато приметный. Высокий старик с квадратным лбом. Необычный с геометрической точки зрения лоб расчерчен пятью четкими линиями челки, как нотостан. Жесты у него чрезмерные, крупные, будто бы он – провинциальный трагик. Он активно ест ломтик сыра, ну как ломтик – вообще-то целый ломтище, который дали ему на пробу. Продавец уставился на него саркастически. Видимо, ситуации предшествовал пролог, который я пропустила.

– Ну? – продолжает неизвестный мне разговор квадратный старик.

– Не верю! – запальчиво отвечает продавец.

– Как ты можешь не верить? Я клянусь тебе, клянусь! Не ем я сыр на Страстной, – старик от негодования даже жевать перестает.

– Не ве-рю! – выкладывает на груди руки калачиком принципиальный продавец, не подозревающий, кого он так великолепно косплеит.

– А это вот что? – грозно указывает продавец на свертки с сырами, которые держит покупатель.

– Это для внука! Клянусь глазами Богородицы, – божится трагик. – Мой друг Геракл может подтвердить. Как заставить тебя мне поверить?

От трясет головой, челка срывается с нотостана и повисает всеми своими пятью раздельными частями в воздухе.

К нему подходит дама, наблюдавшая сцену со стороны. Старость истерла даму, сделала ее фигуру и характер тонкими и мягкими, как ветошка. Или она всегда была такой, кто знает. Она прикасается к рукаву трагика ласковыми слабыми пальчиками и говорит:

– Я. Я вам верю!

Трагик успокаивается, забирает свой сыр и уходит. Пасха уже здесь, очень близко.

Афины полуопустели. Пасху празднует деревня. Качество времени после выезда из города меняется быстрее, чем пейзаж. Скорость в провинции не в почете, минуты тянутся тяжело и сладко, как мед. Проезжаем деревушки: Предтеча, Сули, Хороший Парень, Симопулос. Останавливаемся выпить кофе в придорожном кафе. Туалет оптимистично пахнет хлоркой. Рядом с раковиной доверчиво хранится штабель минеральной воды в открытом доступе. За соседним столиком пара. Девушка капризничает: и зачем мы только поехали, девяносто евро бензин, тринадцать евро заплатить за дороги, лучше бы в Венецию скатались. Парень окидывает взглядом облитые молоком вершины гор, зеленые луга, сиреневые капли иудина дерева, баранов, слипшихся в курчавое неспокойное облако, и торжественно возглашает: «Добро пожаловать в лучшую Венецию в мире. Венецию Пелопоннеса!»

В деревне не работает городская этика. Про вежливость здесь не слышали, а вот про любовь знают все. При встрече целуют горячо: в щеки, губы, шею. Сразу за стол, постный по случаю Страстной: артишоки, горошек, вино. Бабушка Александра жалуется на ногу. Нога болит.

– Люди только приехали, а ты сразу про свою ногу, – упрекает ее дядя Янис. – На то она и нога, чтобы болеть. А ты знаешь что, Алексо… отрежь ее. И выкинь!

Дедушка Мицос уступил гостям свою спальню и поэтому отдыхает на диване в гостиной.

– Поздоровались с Мицосом? – волнуется Александра.

– Да вроде он вздремнул. Неудобно будить.

– Вздремнул? Мицо, Мицо! – пронзительно вопит Александра. – Ты спишь, что ли?

– Сплю! – отзывается, не открывая глаз, Мицос.

– А! Ну тогда ладно!

Заходит соседка Ирини – подруга детства Алексо и Мицоса. Старики наливают себе кофе и вспоминают главное сокровище человека – молодость.

– Когда Мицос приехал свататься, отец Александры ему отказал. Ох, как плакал Мицос! – говорит Ирини.

– Я? Плакал? – изумляется Мицос. – Это Александра плакала! Алексо встает, чтобы проводить подругу.

– Мицос у тебя ничегошеньки не помнит, – замечает ей вполголоса Ирини.

– Да что с него взять, – рассеянно отвечает Александра. – У него мозг с зернышко. На кладбище была? Могилы помыла?

– Забежала лампадку зажечь. Мои уже с четверга чистые.

Деревенские правила напоминают устав строгого монастыря. Тут работают, ходят в церковь и ездят в Амальяду в супермаркет. Все.

Дядя Янис, фрондер и вольнодумец, натягивает пиджак и заявляет:

– Иду в церковь.

– В церковь? – удивляется наивная и легковерная Александра. – Но ты же поссорился с попом!

– Иду в церковь, – с нажимом повторяет Янис. – Но дойду, скорее всего, до кафенио…

Во дворе развешивает белье незнакомая бабушка вся в черном: черные чулки, туфли, юбка, кофта, платок. Лицо румяное, сдобное, свежее, как пасхальный рогалик.

– Здравствуйте, дорогие! – отвлекаясь от работы, еще издалека кричит она. – Как вы? Хорошо? Желаю, чтобы у вас всегда и все было хорошо! Удачи вам, здоровья, счастья! Ребята, – продолжает она. – Умоляю, только не обижайтесь. Тысяча извинений! Но я что-то не припомню… А кто вы такие?

Пасху празднуют везде, но только в деревне она оживает.

Популярный десерт. Оксюморон, объединивший константинопольские тонкие пряности и обычную манную кашу.

½ кг теста фило

чайная чашка манки тонкого помола

700 мл молока

300 мл сливок

чайная чашка сахара

цедра лимона

ваниль (ванилин)

4 яйца комнатной температуры разделить на белки и желтки

пачка масла (столовая ложка масла в начинку, остальное растопить для смазывания листьев)

2,5 чайной чашки сахара

3 чашки воды

кожура лимона

палочка корицы

1 столовая ложка свежевыжатого лимонного сока

• Готовим сироп. Кладем сахар, ароматизаторы и кипятим на среднем огне примерно 4–7 минут. Отставляем в сторону, чтобы остыл.

• Готовим начинку: наливаем в кастрюлю молоко со сливками, кладем цедру, сахар и ванилин. Как только начинает кипеть, тонкой струйкой вводим манку, непрерывно помешивая, чтобы не допустить образования комочков. Варим густую манную кашу. Как только каша будет готова, кладем в нее сливочное масло.

• Занимаемся подготовкой яиц, помешивая время от времени манную кашу, чтобы на поверхности не образовалась пленка. Взбиваем белки до мягких пиков, затем в отдельной посуде взбиваем желтки. Вводим желтки в белки мягкими, но энергичными движениями. Затем также аккуратно вводим взбитые яйца в манную кашу, мягко, но тщательно помешивая массу деревянной ложкой.

• Если кому-то мешают кусочки цедры, то на этом этапе самое время протереть начинку через сито.

• Смазываем маслом противень. Смазываем маслом также каждый лист теста, не забывая о краях. Выкладываем в противень или форму 5–6 листов. Если листы рвутся, не переживайте – этому пирогу все равно. Просто соберите части уже в самой форме. Затем наступает очередь начинки. Как только выложили начинку, заверните внутрь выступающие края теста. Заканчиваем сборку галактобуреко, выкладывая остальные смазанные маслом листы.

• Разрезаем неглубоко, как бы намечая, поверхность галактобуреко. Щедро сбрызгиваем ее водой и ставим в прогретую заранее до 180 °C духовку. Выпекается галактобуреко не менее часа, а то и все 70–80 минут. Если поверхность начинает подгорать, прикройте ее пекарской бумагой.

• Как только вынимаем галактобуреко из духовки, в него следует немедленно залить холодный сироп. Это важно: пирог горячий, сироп холодный.

• Вводим сироп столовой ложкой, равномерно. Оставляем его на ночь впитаться.