19.13. Его смоленский корреспондент

Бывают такие совпадения: когда я начал работу над этим фрагментом о друге, родственнике и единомышленнике Салтыкова, в последнем тогда номере журнала «Новый мир» появился блестящий очерк Юрия Черниченко, обозревающий нашу «деревенскую» литературу. Автор начинает с Энгельгардта и кончает им. Но какое отношение может иметь писатель, экономист и агроном, живший столетие тому назад, к советскому сельскому хозяйству, продовольственной проблеме и литературе, трактующей эти острейшие проблемы?

Александр Николаевич Энгельгардт – в некотором роде родоначальник того жанра, который получил распространение в последние десятилетия и в котором работают современные талантливые публицисты, в числе которых и Ю. Черниченко. Речь идет об очерке-исследовании о социально-экономических проблемах деревни и сельского хозяйства, нередко критическом и полемическом. «Деревенщиком» Энгельгардт оказался не совсем по своей воле. Сосланный в начале 70-х гг. за неблагонадежность из Петербурга в свою деревню в Смоленской губернии, профессор-химик углубился в изучение агрономии и сельского хозяйства, а заодно и жизни крестьян. По просьбе Салтыкова он начал с 1872 г. писать в «Отечественные записки» статьи-письма, которые имели большой успех. Редактор не мог нарадоваться своей счастливой находке, хлопотал «в сферах» о том, чтобы вытащить Энгельгардта из глуши. Энгельгардт безвыездно прожил в ссылке свыше десяти лет, потом получил разрешение бывать в Петербурге, но постоянно жил в деревне до самой смерти в 1893 г.

Ю. Черниченко справедливо пишет о безукоризненной честности и гражданской смелости Энгельгардта, его огромном профессионализме и писательском мастерстве. Это был выдающийся человек, русский интеллигент в лучшем смысле слова.

Маркс читал и конспектировал Энгельгардта, а Ленин многократно использовал его сочинения при анализе социальных проблем русского сельского хозяйства и в полемике с народниками.

Сам Энгельгардт был близок к народническим взглядам. Но его практический опыт и честность не позволяли ему идеализировать мужика и общину. Он знал о мирской взаимопомощи, об артельном начале в крестьянской жизни, но он же с суровой прямотой написал горькие слова: «У крестьян крайне развиты индивидуализм, эгоизм, стремление к эксплуатации. Зависть, недоверие друг к другу, подкапывание одного под другого, унижение слабого перед сильным, поклонение богатству – все это сильно развито в крестьянской среде, каждый гордится быть щукой и пожрать карася». Кстати, это щедринский образ. Подобные вольные и невольные отсылки к произведениям Салтыкова-Щедрина мы встречаем у Энгельгардта не раз.

Прочитав первое письмо Энгельгардта, строгий заказчик и редактор сообщает автору: «Давно я не читал ничего с таким наслаждением», а через несколько месяцев пишет: «Ваши «Письма из деревни» всех очаровывают». Он же предлагает Энгельгардту писать книгу и не ленится составить подробнейший расчет тиража и доходов: Энгельгардт был небогат и, имея жену и троих детей, живших в Петербурге, постоянно нуждался в деньгах. Но книга вышла лишь в 1882 г.

Конечно, теперь, через столетие с лишним, это не такое захватывающее чтение. Но литературное мастерство Энгельгардта волшебным образом оживляет его простые рассказы о хлебе и скоте, тяжком труде и голоде, мужиках и помещиках. От рисуемых им картин иной раз прошибает слеза, иной – трудно удержаться от смеха.

Значение писем Энгельгардта «Из деревни» в истории русской социально-экономической мысли определяется тем, что он убедительно показал в них два основных фактора пореформенной аграрной системы: наличие огромных крепостнических пережитков и неудержимое развитие капиталистических отношений. Независимо от субъективных чувств и стремлений автора изображенная им картина восстает против иллюзий народников насчет устойчивости общины и самостоятельного мелкого хозяйства. Как мы видели, такова же была по своей сущности позиция Салтыкова.

Враждебность к остаткам крепостного права переплетается у Энгельгардта с отвращением к бюрократической регламентации, которой власти опутали и душили мужика после реформы. Самоуправство чиновников как бы пришло на смену бесконтрольной власти помещиков. В статье «От какого наследства мы отказываемся?», написанной в 1897 г., В. И. Ленин дает глубокую оценку Энгельгардта как практика и великолепного наблюдателя и пересказывает несколько примеров такой тупой и вредной регламентации. Кабинетные «ученые» из земств, вмешиваясь в хозяйство практически опытных крестьян и игнорируя погодные и прочие условия, не разрешали им, например, сеять рожь ранее определенной даты. Опять мы слышим саркастические ноты Щедрина, когда Энгельгардт передает мнение тех, кто хотел бы из городов и уютных кабинетов руководить сельским хозяйством: «Мужик глуп, сам собою устроиться не может. Если никто о нем не позаботится, он все леса сожжет, всех птиц перебьет, всю рыбу выловит, землю испортит и сам весь перемрет».

Энгельгардт, опираясь на факты, со страстной убежденностью выступал против помещичьего землевладения и помещичьего хозяйства. «Помещичье хозяйство в настоящее время ведется так плохо, даже хуже, с меньшим толком и пониманием дела, чем в крепостное время, когда были хорошие старосты-хозяева, – что оно только потому кое-как и держится, что цены на труд баснословно низки». Несмотря на дешевизну наемного труда, помещичьи хозяйства хиреют и прозябают, а помещики ведут себя как собака на сене: владея лучшими землями, не используют их рационально. Аренда этих земель в разумных формах тоже не получает распространения: масса крестьян слишком бедна, чтобы платить арендную плату и вести хозяйство на арендованной земле.

Энгельгардт приходит к закономерному выводу о том, что подъем сельского хозяйства возможен только в том случае, если земля перейдет в собственность крестьян. Он не мог в легальной печати писать откровенно о том, что выступает за прямую и безвозмездную передачу помещичьей земли крестьянам, за радикальную аграрную реформу, а вынужден был обволакивать смелые выводы более или менее туманными выражениями насчет необходимости принципиального изменения существующих поземельных отношений. Отметим, что Салтыков несколько раз вынужден был предупреждать своего корреспондента о суровости цензуры и необходимости соблюдать осторожность.

Энгельгардт хорошо видел преимущества крупного хозяйства перед мелким: возможность использования машин, удобрений, правильных севооборотов, рационального разделения труда и специализации. Он мечтал не о капиталистических фермах, а о крестьянских артелях, о коллективных хозяйствах на общей земле. Условия возникновения такой собственности Энгельгардт не исследовал, но был твердо уверен, что лишь в том случае, когда земля находится в общем пользовании и обрабатывается сообща, может быть решена главная социально-экономическая проблема – оптимального сочетания личного интереса работника и общего интереса коллектива.

Но этот социалистический идеал приводил Энгельгардта к народникам. Народнический уклон заставляет Энгельгардта на словах преуменьшать капиталистическую тенденцию в русском сельском хозяйстве, хотя приводимые им самим факты подтверждают ее. Утверждая в теории, что русские крестьяне никогда не превратятся в батраков, сельских наемных рабочих, Энгельгардт своей собственной хозяйственной практикой опровергал это утверждение. Он неусыпными трудами создал в своем имении хозяйство, в котором работали батраки, хозяйство, основанное на чисто капиталистических началах. И ни на каких других началах оно не могло быть основано.

Деятельность Энгельгардта в сельском хозяйстве развернулась в период, когда русская молодежь «пошла в народ». Он сочувствовал и помогал этому движению, хотя ко многим молодым людям, которые пытались без подготовки и выдержки браться за крестьянскую работу, относился несколько иронически. Для таких горожан у него было прозвище «тонконогие». Зато к тем, кто выдерживал тяжелый крестьянский труд и, подобно самому Энгельгардту, оказывался способен жить и работать среди крестьян и наравне с ними, относился с уважением. Таким он выдавал особые аттестаты, которые высоко ценились среди молодых народников. За период 1877–1884 гг. у него работало в общей сложности свыше 80 человек, но лишь 14 получили такие аттестаты.

Молодые энтузиасты создавали коммуны и селились на землях, примыкающих к хозяйству Энгельгардта. Он оказывал им всевозможную помощь. Однако коммуны эти распадались, просуществовав не более нескольких лет. Практика вновь и вновь показывала, что социально-экономическая реальность сильнее красивых утопий, что в условиях этой реальности расти могут только капиталистические хозяйства.

Как агроном-практик Энгельгардт много сделал для улучшения земледелия в нечерноземной полосе. Он изучал рациональные направления и формы специализации хозяйства в этих климатических и почвенных условиях. Особенно важной была многолетняя и упорная работа Энгельгардта по внесению минеральных удобрений, которые до этого были практически неизвестны в России. Он проводил практические опыты в этой области и излагал их результаты и свои предложения в научных и популярных публикациях. Энгельгардт работал в сотрудничестве с несколькими крупнейшими русскими учеными того времени, почвоведами и агрономами, пользовался их консультациями и делился своими выводами. Его труды и усилия наталкивались на огромные трудности: нехватку средств, материалов и помощников, невежество крестьян, равнодушие чиновников. Лишь за два года до смерти Энгельгардт получил некоторую поддержку Министерства земледелия.

Интересна судьба хозяйства Энгельгардта. После его смерти оно было куплено благодаря усилиям его учеников и друзей, министерством земледелия и превращено в Энгельгардтовскую сельскохозяйственную станцию, занимавшуюся агрономическими опытами и внедрением достижений агротехники в практику. После революции станция была реорганизована и расширена.