19.10. Киевская школа

Третьим по значению центром университетского образования после Москвы и Петербурга был Киев. Основанная Вернадским буржуазно-либеральная традиция преподавания и исследования политической экономии жила в университете Святого Владимира вплоть до начала XX в.

В тот период на Украине и в Южной России развитие производительных сил промышленности шло быстрыми темпами. Помещичье хозяйство успешно перестраивалось на капиталистический лад. В обстановке формирования и роста крепких крестьянских хозяйств процесс распада общины шел интенсивнее, чем в Центральной России. Киевские профессора чутко улавливали происходящие перемены, приспосабливали к ним свои социально-экономические взгляды и пытались в современном духе воспитывать молодые умы. В буржуазной историографии русской экономической мысли сложилась традиция выделять киевскую школу или киевское направление и хвалить это направление за полное неприятие марксизма и социализма. Действительно, имеется определенная преемственность взглядов киевской профессуры, начиная от И. В. Вернадского и кончая А. Д. Билимовичем, который работал в Киеве в начале XX в. и продолжал свою деятельность в эмиграции.

Столпом киевской школы был Николай Христианович Бунге, который много лет читал разные курсы общественных наук в Киевском университете, в том числе политическую экономию. В течение долгого времени он был ректором университета, а впоследствии стал министром финансов, председателем Комитета министров (пост в правительстве, существовавший до 1906 г.) и членом Академии наук, где унаследовал место, освободившееся после смерти В. П. Безобразова. От Бунге осталась целая серия книг по разным вопросам теории, экономической политики и народного хозяйства. Как министр финансов, Бунге начал осуществлять меры, послужившие основой реформ Витте и Столыпина.

Учеником Бунге был Д. И. Пихно, который занимал должность профессора в Киеве с 70-х гг. до начала XX в. В эти годы происходила эволюция его взглядов от либерализма до монархизма черносотенного толка. В 80-е гг. Пихно одним из первых в русской литературе занимался проблемой смены свободной конкуренции на Западе разными формами монополий. Он исследовал практически важные вопросы экономики железнодорожного транспорта, особенно тарифы на перевозки.

В экономической теории для киевской школы характерен эклектизм, заимствование разных методов исследований и идей с Запада, начиная от смитианства и кончая новейшими направлениями, появившимися в 70-80-х гг. Но безоговорочно отрицательным было ее отношение к трудовой теории стоимости и теориям, которые связывали капиталистическую прибыль с эксплуатацией труда. Например, киевский профессор А. Я. Антонович в своем солидном учебнике критически отзывается о Рикардо и Дж. Ст. Милле, из учения которых вытекало, что капитал приносит прибыль благодаря эксплуатации наемного труда. «Источник дохода на капитал – производительность последнего», – афористически изрекает Антонович и при этом ссылается на Рошера, которого Маркс считал образцом буржуазной апологетики. Что касается экономического учения Маркса, получившего к 80-м гг. широкое признание, то профессор просто не упоминает о нем.

Прославление позитивной роли рынка и конкуренции является обязательным элементом взглядов киевской школы. Скажем, Пихно в своем пособии дает целый список благодетельных последствий конкуренции. Вообще, киевские профессора воздерживаются от какой-либо серьезной критики капитализма, отходя от одной из важнейших традиций русской общественной мысли XIX в.

В вопросе об общине и крестьянском хозяйстве, который более всего волновал русскую общественную мысль, киевские профессора занимали антиобщинную позицию и выступали за свободное развитие капитализма в сельском хозяйстве. Они в разных видах тасовали хорошо известную мысль, которую усиленно выдвигал еще Вернадский в 50-х гг.: общинная собственность на землю и связанные с ней хозяйственные явления мешают росту производительных сил сельского хозяйства. Киевскую школу сильно занимали практические вопросы развития русского капитализма, и они стремились способствовать этому процессу как своей научной и педагогической деятельностью, так и работой в государственном аппарате.

При такой общей позиции любые формы социализма – марксистского, народнического и даже реформистского – были чужды киевской школе. Эти профессора стояли на традиционной позиции: капитализм – естественный, соответствующий человеческой природе, закономерно вырастающий из гущи экономической реальности строй; социализм и коммунизм – искусственное порождение ума людей, не знающих или не желающих знать человеческую природу.

Частная собственность представляется им необходимым условием экономического прогресса, который немыслим без личной инициативы. Напротив, общественная собственность, которая имеет при капитализме «естественную сферу» (собственность государства на определенные виды средств производства) должна быть строго ограничена. В противном случае, пишет Антонович, «общая собственность превращается в коммунизм, в систему, отрицающую всякую собственность и превращающую свободного производителя в раба, не имеющего никаких прав на результаты своего труда и легко превращающегося в паразита, в потребителя продуктов, созданных другими… Коммунизм как распространение общей собственности на чуждую ей сферу, представляет собой такое же нормальное явление, каковым было бы, например, употребление мер длины там, где употребляется только мера веса. Пуд никогда не может заменить собой аршина, как и наоборот. Точно так же общая собственность никогда не может заменить собой личной, та и другая имеют свое самобытное значение, и поглощение одной из них другою – ненормальное явление».

Эти мысли не лишены интереса в свете нынешних дискуссий о многообразии форм собственности в нашем обществе. По крайней мере одна из них заслуживает особого внимания: общественная собственность не должна распространяться, да еще насильственным путем, на чуждые ей сферы.

Советская историография экономической мысли почти полностью игнорировала киевскую школу и ее представителей, за исключением, может быть, Вернадского. Объяснялось это неприятием школой марксизма и социализма. Теперь становится ясно, что анализ и непредвзятая критика трудов киевской школы по политической экономии могли бы внести полезный вклад в историю отечественной экономической теории.