15.5. Герцен и русский крестьянский социализм

Деятельность А. И. Герцена представляет собой важнейшее явление русской культуры. Писатель, философ, революционер, он был и крупным социально-экономическим мыслителем. Значение деятельности Герцена состоит в том, что он стал основоположником мощного общественного течения в России – народничества, особого рода русского крестьянского социализма.

Но этого мало. Органически сочетая в себе оба начала, глубоко русское и – в лучшем смысле этого когда-то опороченного слова – космополитическое, Герцен и теперь предстает перед нами как образец человека, писателя, политика. Герцен – самый замечательный эмигрант в печальной двухвековой истории русской политической эмиграции. Он показал, как может служить Отечеству и своему народу человек, изгнанный авторитарной властью.

Это был человек необычайного личного обаяния, жизнелюбия и яркости. Ф.М. Достоевский писал о его «страстной любви к жизни – к жизни, которою он так дорожил и высоко ценил и в которую так глубоко верил».

Зрелая деятельность Герцена и главные его социально-экономические труды приходятся на период дискуссий и борьбы вокруг освобождения крестьян от крепостной зависимости. Поэтому здесь уместно сказать несколько слов о крестьянской реформе.

Реформа 1861 года

Отмена крепостного права была навязана царскому правительству и помещикам неумолимыми законами общественного развития и угрозой крестьянского восстания. После Крымской войны всем сколько-нибудь мыслящим деятелям правящего класса, в том числе самому Александру II, стало ясно, что лучше провести эту отмену сверху, чем дожидаться, когда мужики осуществят ее снизу, с топорами и «красным петухом».

Крестьянская реформа, объявленная манифестом от 19 февраля (3 марта) 1861 г., имела историческое значение. Она решительно содействовала капиталистическому развитию России. Вместе с тем, сохранив массу остатков крепостничества, реформа заложила «мину замедленного действия» под весь общественный порядок огромной страны. Хотя со времени реформы прошло свыше 140 лет и мы живем в мире, который стал совершенно иным, опыт ее подготовки и проведения остается на удивление актуальным.

Осуществление реформы на деле заняло годы, а некоторые ее последствия растянулись на десятилетия. Непосредственно реформа коснулась помещичьих крепостных крестьян, которых по ревизии (переписи) 1858 г. числилось 20,2 млн человек, или 39 % всего населения, относимого к сословию крестьян. Другой крупнейшей категорией были государственные, или казенные, крестьяне (16,5 млн, или 32 %). К ним были близки удельные крестьяне, т. е. сидевшие на землях, принадлежавших лично членам царской фамилии (2 млн, или 4 %). Законами 1863–1866 гг. было урегулировано земельное устройство государственных и удельных крестьян путем предоставления им в собственность или в бессрочное пользование земли, которую они фактически обрабатывали. Земля предоставлялась им не бесплатно, а за определенные платежи, носившие характер выкупа.

Но важнейшее значение имело все же новое устройство крепостных. Перечислив его основные черты, мы наглядно увидим ограниченный характер реформы. Крестьяне получали личную свободу и формально не платили никакого выкупа за свою личность. Но система оплаты крестьянами выделяемой им земли была построена таким образом, что фактически они платили, как отмечал еще дореволюционный автор, «не за землю только, но и за все выгоды крепостного права, т. е. главным образом за потерю права облагать крестьян произвольными оброками».

Некоторые оговорки и лазейки, выгодные для помещиков, дали им возможность отобрать у крестьян часть земли, которую те обрабатывали для себя до реформы. По 36 губерниям европейской России эти так называемые «отрезки» составили 5,3 млн десятин (5,8 млн га), или 18 % всей крестьянской земли. В некоторых губерниях размер отрезков доходил до 40–45 %, что означало обезземеливание крестьян в больших масштабах.

В основу реформы был положен принцип, согласно которому вся земля в дворянских поместьях считалась собственностью помещиков. Поэтому были определены условия, на которых крестьяне получали свой надел. Законом был установлен размер барщины, которую должны были отрабатывать крестьяне в тех имениях, где до освобождения применялась барщина, и размеры денежного оброка для остальных крестьян. Не позже чем через три года барщина заменялась оброком. Крестьяне, привязанные этими отработками и выплатами к своим прежним феодальным владельцам, назывались временнообязанными. Вскоре выяснилось, что оброки забирают непомерно большую долю убогого денежного дохода крестьян, а в некоторых случаях даже превышают этот доход. Может быть, лучше всякой статистики наглядное представление о безрадостном положении временнообязанных дает замечательная поэма Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».

Завершением реформы считалась выкупная операция. Либо по соглашению между крестьянами и помещиками, либо по воле последних крестьяне выкупали свою землю. Размер выкупа устанавливался путем капитализации оброка из расчета 6 % годовых, иначе говоря, путем умножения годовой суммы оброка на 162/3 При этом до 80 % суммы выкупа выплачивало помещикам государство, а остаток – крестьяне. Если операция проводилась по требованию помещика без согласия крестьян, он лишался этих 20 %. Крестьяне становились должниками государства и погашали долг в течение 49 лет с выплатой относительно высокого процента – 6,5 % годовых. К 1881 г. лишь 15 % освобожденных крестьян оставались на положении временнообязанных, для остальных была совершена выкупная операция.

Эта операция обернулась тяжелым бременем для крестьян, которые, кроме того, должны были платить государству традиционный личный налог – подушную подать. Но вопреки надеждам правительства помещичье хозяйство не получило в результате реформы стимулов к развитию: выкупные суммы пошли на погашение старых долгов дворянства, расточительно расходовались помещиками.

Временнообязанные крестьяне оставались полукрепостными, неполноправными гражданами России. Но и переход в «свободные» собственники не уравнивал их в правах с так называемыми привилегированными сословиями. По приговору местных судов их можно было подвергать телесному наказанию.

Община была нужна самодержавно-дворянскому государству как гарант крестьянских платежей. Она принимала на себя и трудную обязанность разверстки земли между крестьянскими семьями. В остальном общинное самоуправление было одной видимостью. Сельский сход (общее собрание членов общины) избирал «исполнительную власть» – старосту, но подчинялся он не сходу, а местным государственным чиновникам.

Во многих губерниях осуществление реформы сопровождалось волнениями и выступлениями крестьян против помещиков и властей, а кое-где дело дошло до кровопролития. Скандальную известность получило массовое избиение в селе Бездна Казанской губернии.

В преддверии реформы и в ходе ее проведения в России складывалась революционная ситуация. Впервые стихийное народное движение нашло выражение и поддержку в деятельности революционных демократов в стране и за рубежом. Но царское правительство было достаточно сильно, чтобы справиться и с крестьянскими бунтами, и с неорганизованными и слабыми группами оппозиции. Оно пошло лишь на частные уступки либералам, которые опасались чрезмерно реакционного характера реформы.

Развитие социально-экономической мысли имеет свою логику. Хотя крепостное право и его последствия неизбежно оставались в центре внимания, дискуссии по этим вопросам породили волну научных исследований и публикаций по более широкому кругу проблем. Не только судьбы России, но и судьбы западной цивилизации обсуждались с невиданной ранее глубиной и остротой.

Неразвитость общественной мысли в России, отставание ее от Запада заставляли талантливых людей эпохи, как и в предшествующие десятилетия, заниматься просветительством. Великими просветителями были Герцен и Чернышевский, расцвет деятельности которых приходится приблизительно на десятилетие 1854–1863 гг. Это было революционно-демократическое просветительство, которое выступило со страстной проповедью обновления России путем свержения самодержавия и крепостничества.

Эпоха выдвинула шеренгу деятелей революционно-демократического движения. Достаточно назвать такие имена, как Н. П. Огарев, Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев, П. Л. Лавров. Не забудем и того, что в этот период достигло высокого художественного уровня творчество великих писателей, которые составили славу русской литературы, – Тургенева, Достоевского, Толстого, Салтыкова-Щедрина. Общественные проблемы периода падения крепостного права нашли в их произведениях яркое выражение. Имя Герцена занимает почетное место в этом перечне талантов. Ведь сам Лев Толстой говорил, что он всегда преклонялся перед Герценом.

Искандер

На хорошо известном портрете Александра Ивановича Герцена, который сделан в 1836 г. его другом по вятской ссылке художником Витбергом, мы видим красивого молодого человека с умным и выразительным лицом, исполненным воли и энергии. Этот портрет, я думаю, прекрасно выражает высокие душевные качества Герцена, которые он сохранил до конца дней.

Жизнь А. И. Герцена подробнейшим образом описана и документирована им самим в «Былом и думах» – одной из самых замечательных автобиографических книг мировой литературы, во многих других его сочинениях, в огромной переписке. Это была жизнь, исполненная труда и борьбы, утрат и достижений. Много тяжелого пришлось перенести ему. Он знал моменты отчаяния и тоски, испытал мысли о самоубийстве. Но только самые близкие люди знали об этих минутах слабости. Он трудился и боролся до конца, буквально до последнего дня жизни. Герцен написал замечательные слова, которые полезно запомнить каждому человеку: «Монахи спасались от минут ропота молитвой. У нас нет молитвы: у нас есть труд. Труд – наша молитва».

Сделанное этим человеком, оставленное им людям, поистине необозримо. Он и его друзья воспитали целое поколение лучших русских людей. Без Герцена нельзя себе представить русское революционное движение, общественные науки, литературу.

Герцен родился в 1812 г. в Москве и грудным ребенком пережил ужасы французского нашествия и пожара Москвы. Он был сыном богатого помещика И. А. Яковлева и немки Луизы Гааг, с которой отец не состоял в законном браке. Фамилия была придумана отцом, который следовал традициям русских бар: давать незаконным, но любимым детям фамилии, выражающие родительскую любовь. Фамилия Герцен произведена от немецкого слова Herz – сердце.

В своих сочинениях Герцен много раз повторял, что его политические взгляды сложились под прямым влиянием декабрьского восстания и судьбы декабристов. Он и его друзья, и прежде всего прошедший рядом с ним весь жизненный путь Н. П. Огарев, рассматривали свою борьбу против самодержавия и крепостного права как прямое продолжение борьбы декабристов. Два мальчика в возрасте 15–16 лет дали друг другу на Воробьевых горах, откуда открывается панорама Москвы, клятву отдать жизнь за освобождение русского народа и остались верны этой клятве до последнего вздоха.

В 1829 г. Герцен поступил на физико-математическое отделение Московского университета, которое окончил в 1833 г. Вскоре он был арестован как участник революционного студенческого кружка и, проведя несколько месяцев в заключении, сослан сначала в Пермь, затем в Вятку и Владимир, где служил мелким губернским чиновником и находился под полицейским надзором. Прожив 1840–1841 гг. в Москве и Петербурге, он был вновь сослан в Новгород за высказанный в частном письме резкий отзыв о полиции. Перлюстрация писем была вполне обычным делом. В обязанности Герцена как губернского чиновника входили, между прочим, дела сосланных под надзор полиции, каким был он сам. Таковы были нелепости службы, которая со временем сделалась ему невыносимой. Наконец он добился отставки и смог поселиться в Москве – относительно спокойно, но отнюдь не чувствуя себя в безопасности от жандармов. В 1842–1847 гг. Герцен жил «московским барином», но занимался отнюдь не балами и сплетнями, а интенсивным самообразованием и неустанным трудом.

Чтобы представить во всей полноте жизнь Герцена, надо читать «Былое и думы». Там несравненной герценовской прозой рассказывается история лучшего человека мрачной николаевской эпохи, счастливого влюбленного, мужа и отца семейства, несчастного отца умиравших в младенчестве детей, верного друга своих друзей и неукротимого противника многочисленных врагов. Через много лет, когда первые части книги вышли на Западе в переводах, один из рецензентов хвалил «стремительный, торопливый, гневный и пламенный стиль Герцена, делающий правдоподобным слух, что автор родился во время московского пожара».

В 1840 г. в «Отечественных записках» появилось имя Искандера, которое навсегда стало литературным псевдонимом Герцена (арабский вариант имени Александр). Еще в 30-х гг. Герцен испытал сильное влияние Сен-Симона и Фурье. Вся его дальнейшая деятельность была, по существу, развитием и попытками применения социалистических идей к условиям России. В 40-е гг. он, вместе с Виссарионом Белинским, становится во главе нарождавшейся русской революционной демократии. В этот период появляются беллетристические сочинения

Герцена («Кто виноват?», «Доктор Крупов», «Сорока-воровка»). В них он выступает с гневным протестом против крепостного права, стремится запечатлеть черты нового русского человека, утверждает право женщины на самостоятельную роль в обществе. Впрочем, романистом Герцен не стал: его одновременно влекли наука, публицистика, общественная деятельность. В эти же годы Герцен создает философские произведения, написанные с блестящим мастерством публициста и полемиста.

После долгих и унизительных хлопот Герцен получил разрешение на поездку за границу и в 1847 г. выехал с семьей во Францию. Больше ему не было суждено увидеть родину. Узнав о революционной деятельности Герцена на Западе, царское правительство приказало ему явиться в Россию. Герцен, естественно, отказался. В ответ на это он был лишен сенатом русского подданства. Позже он стал гражданином одного из кантонов Швейцарии.

Герцен и до отъезда за рубеж занимался политической экономией и касался экономических вопросов в своих сочинениях. Знакомство с нравами и порядками на Западе, революционные события 1848–1849 гг. заставили его гораздо пристальнее вглядеться в экономические основы буржуазного общества. Свои наблюдения и выводы он использовал для обоснования путей социально-экономического развития России.

Поражение революции во Франции, а затем и в других странах Европы, торжество реакционной буржуазии и формирование своего рода нового «священного союза» под эгидой Николая I – эти события Герцен воспринял как личную трагедию. Он увидел в них «закат Европы», упадок западной цивилизации, крах надежд на социалистическое развитие Запада. Разочаровавшись в европейском мещанском мире и не видя будущего за пролетариатом, Герцен обратился к русскому крестьянству и стал страстно ратовать за его освобождение от крепостного права и за некапиталистический, общинно-социалистический путь России. К этому вопросу мы еще вернемся.

В период 1849–1852 гг. на семью Герцена, которая жила в это время большей частью в Северной Италии, обрушились несчастья. В море при кораблекрушении погибли его мать и семилетний глухонемой сын. Развернулись события, которые сам Герцен назвал семейной драмой. Тесная духовная близость с женой исчезла, между ними стал третий – немецкий поэтэмигрант Гервег. Драма закончилась смертью Натальи Александровны Герцен в 1852 г.

Герцен чувствовал себя человеком, случайно уцелевшим в кораблекрушении: ни родины, ни семьи, ни дела, ни надежд. Но воля и темперамент бойца взяли верх. Герцен поселился с детьми в Лондоне, основал вольную русскую типографию и начал в обстановке глухой реакции и, как говорил Ленин, «рабьего молчания» в России прямую революционную пропаганду, обращенную к русскому народу. Герцен искал и нашел связи с русскими революционерами-разночинцами, которые приняли у передовых дворян эстафету борьбы против самодержавия. В 1855 г. Герцен основал альманах «Полярная звезда», а в 1857 г., вместе с Огаревым, «Колокол» – первую русскую революционную газету. Оба эти издания получили широкое распространение в России. Литературным пером и печатной машиной лондонской типографии Герцен и Огарев вместе с немногими помощниками держали в тревоге и страхе петербургский двор, помещиков, полицию. Честные люди, нередко очень далекие от революции, считали своим долгом помогать лондонским изгнанникам. У них появилось немало тайных корреспондентов, разными способами пересылавших в Лондон материалы, которые разоблачали царизм и крепостников.

В период реформы 1861 г. «Колокол» решительно выступал за освобождение крестьян с землей, разоблачал маневры крепостников, звал крестьян к протесту. Во время польского восстания 1863 г. Герцен спас честь русской демократии, твердо выступив против русского царизма. Но это лишило «Колокол» значительной части читателей в России, которые не были готовы пойти за Герценом столь далеко и не разделяли его интернационалистской позиции. Издание было перенесено в Женеву. В 1867 г. вышел последний номер «Колокола».

Живя и работая в Лондоне, Герцен оказался в центре многих европейских революционных течений, в постоянном общении с деятелями не только русской, но и французской, немецкой, итальянской, польской, венгерской эмиграции. В своих сочинениях он создал яркие портреты и дал глубокие характеристики многих замечательных людей своего времени – Бакунина и декабриста Орлова, Роберта Оуэна и Прудона, Луи Блана и Кошута, Гарибальди и Мадзини. Ни один биограф и исследователь не может писать об этих людях, не обращаясь к наследию Герцена.

Наименее близкими были связи Герцена с немецкой эмиграцией. Он изощрял свое перо талантливого сатирика, изображая мелкие дрязги, свойственные ей в тот период. Герцен не выделял из этой среды Маркса, Энгельса и их соратников и оказался не в состоянии понять и оценить историческое значение марксизма. Характеризуя связи Герцена с революционной эмиграцией, Г. В. Плеханов писал: «Только с Марксом и его кружком (с «марксидами», по его выражению) у него, как нарочно, были дурные отношения. Это произошло вследствие целого ряда печальнейших недоразумений. Точно какая-то злая судьба препятствовала сближению с основателем научного социализма того русского публициста, который сам всеми своими силами стремился поставить социализм на научную основу».

Недоразумения и печальные совпадения действительно были. Например, Карл Фогт, против которого Маркс выступил с гневным памфлетом, был близким другом Герцена. Маркс несколько односторонне представлял себе позицию Герцена по вопросу об исторических судьбах России и славянства, считая его сторонником «панславизма».

Но были и более глубокие основы расхождений между ними. Герцен не верил в революционность западноевропейского пролетариата. Маркс, в свою очередь, не мог согласиться, что будущее социализма непременно связано с крестьянской общиной.

С конца 50-х гг. жизнь Герцена была связана с Н. А. Тучковой-Огаревой, ставшей его гражданской женой. Это принесло ему не только счастье, но и тяжкие переживания. Наталья Алексеевна не могла сблизиться с детьми от первого брака. Ее и Герцена дети-близнецы умерли почти одновременно в трехлетием возрасте.

После закрытия русской вольной типографии ничто не удерживало Герцена в Англии, и он уехал на континент. Проведя два десятилетия в эмиграции, он все более терял связи с Россией, с новой демократической молодежью. Жизнь поставила Герцена перед трудной задачей поиска новых форм деятельности и борьбы. Но эту задачу Герцену не суждено было решить.

Идейное завещание

1869 год. Герцен ездит по Европе, разрываясь между больными и растущими в отчуждении от отца детьми, отбиваясь от клеветы и угроз, ища себе пристанища. Но, как всегда, он энергичен, полон планов, идей, интереса к жизни. То в Ницце, то в Брюсселе, то в Париже он пишет статьи-письма, которые увидели свет лишь после его смерти под заглавием «К старому товарищу». Старый товарищ – это Михаил Бакунин, русский революционер, один из основоположников анархизма, весьма склонный к политическому авантюризму.

Написанные со всем блеском публицистики, яркие по форме и глубокие по мысли, эти письма представляют собой своего рода идейное и политическое завещание Искандера. Один из мемуаристов рассказывает, что при жизни и с согласия Герцена он вел переговоры с Н. А. Некрасовым о печатании писем в журнале «Отечественные записки». Мыслилось, что публикация будет подписана псевдонимом. Однако Некрасов отказался, опасаясь, что из-за своеобразия герценовского слога автор будет немедленно узнан под любыми псевдонимами и это поставит журнал под удар властей.

Две главные идеи пронизывают это великое произведение. Первая – идея экономической закономерности, исторической неизбежности и вместе с тем обреченности капитализма в Западной Европе. Впервые Герцен рассматривает роль рабочего класса как могильщика капитализма и требует тщательной подготовки социалистической революции. Вторая идея – защита гуманистического идеала социализма – идеала высшей человечности и созидания лучшего общества с использованием всех достижений прежней цивилизации.

Можно сказать, что в письмах «К старому товарищу» Герцен ближе всего подходит к научному социализму и высказывает, по-своему и с огромной оригинальностью, ряд мыслей, близких марксизму. Многое в этом сочинении сохраняет свое значение и в наши дни, особенно в свете борьбы современных марксистов против «левого» ревизионизма, псевдорадикального авантюризма, антигуманизма.

В письмах можно найти немало афоризмов и удачных выражений, например такие: «Это глупо, но пора с глупостью считаться как с громадной силой», «Великие перевороты не делаются разнуздыванием дурных страстей», «Как будто слово не есть дело. Как будто время слова может пройти».

Но дело не в этих находках. Герцен высказывает вполне актуальную и ныне мысль, что общественные перевороты лишь тогда прогрессивны, когда они опираются на реальные экономические факторы. Объективно обусловленная закономерность развития общества заключается в том, что царство капитала и безусловное право собственности приходит на смену феодализму и аристократии, но само в себе заключает неизбежность собственного конца. Социализм становится из фразы делом не потому, что кто-то этого хочет, а потому, что «современная монополь», т. е. капиталистическая форма собственности на средства производства, экономически изживает себя. Пока этот процесс еще не продвинулся достаточно, попытки свергнуть буржуазный мир обречены на неудачу.

До тех пор, пока проповедники социализма обращаются к совести, вере, справедливости, не опираясь на экономический фундамент, социализм остается фантазией, утопией. Нет, «твердыню собственности и капитала надобно потрясти расчетом, двойной бухгалтерией, ясным балансом дебета и кредита». Это значит: надо показать людям, что социализм обеспечит более высокую общественную производительность труда и более высокий уровень жизни, чем капитализм.

Герцен мудро предостерегает социалистов и революционеров против увлечения одной лишь военно-политической стороной дела, против пренебрежения экономической программой борьбы и революции. В этом он видит главный порок революционеров 1848 г. и высказывает уверенность, что подобной ошибки рабочие Запада больше не повторят. Учитывая особую важность экономики в обществе, Герцен писал, что «экономические промахи, не косвенно, как политические, а прямо и глубже ведут к разорению, к застою, к голодной смерти».

О прозорливости и честности Герцена свидетельствует тот факт, что, во многом расходясь с Марксом, он вместе с тем признавал и предвидел великое значение возглавляемого им Интернационала. Как отметил В. И. Ленин, этим Герцен достойно увенчал свою деятельность революционера. «…Разрывая с

Бакуниным, Герцен обратил свои взоры не к либерализму, а к Интернационалу, к тому Интернационалу, которым руководил Маркс, – к тому Интернационалу, который начал «собирать полки» пролетариата…» («Собирать полки» – это выражение Герцена. – А. А.) Герцен высоко ценил первые успехи рабочего движения в Западной Европе, подчеркивал необходимость долгой и упорной организационной работы. Деятели вроде Бакунина на это не были способны. «Тот, кто не хочет ждать и работать, тот идет по старой колее пророков и прорицателей, иересиархов, фанатиков и цеховых революционеров… А всякое дело, совершающееся при пособии элементов безумных, мистических, фантастических, в последних выводах своих непременно будет иметь и безумные результаты рядом с дельными».

В полемике с «леваками» своего времени Герцен отстаивал созидательные функции социалистической революции. Браться за разрушение старого мира, не имея четкой программы и реальных возможностей для созидания мира нового, – дело безумное и преступное. Строить новое надо не на пустом месте, не на пепелище, а на фундаменте достигнутого старой цивилизацией. Герцен выступал против утопических и вредных мечтаний анархизма о немедленной ликвидации государства. Задача заключается не в том, чтобы отменить, «распустить» его, и в том, чтобы взять государство в свои руки и использовать в интересах народных масс.

Гневно обрушился Герцен на бакунистов, говоря, что «они ушли от народа дальше, чем его заклятые враги… Оттого-то они и полагают возможным начать экономический переворот с tabularasa, с выжиганья дотла всего исторического поля, не догадываясь, что поле это с своими колосьями и плевелами составляет всю непосредственную почву народа…».

Эта позиция всеобщего разрушения закономерно ведет к отрицанию науки, культуры, гуманности. Наконец, Герцен поставил еще один величайший вопрос социалистической революции – вопрос о позиции массы мелких собственников, особенно крестьянства. Он предвидел, что этот класс, жестоко страдающий от капитализма, тем не менее окажется его упорным защитником. Предостерегая от поспешных и насильственных мер по экспроприации мелких собственников, Герцен писал, что только время, терпение, факты могут в конце концов убедить крестьян-собственников «в невыгоде беспрерывно крошащихся и дробимых участков и в выгоде сводного (коллективного. – Л. А.) хозяйства, общинных запашек». Иначе, продолжал он с гневной иронией, придется «начать водворение нового порядка – нового освобождения… избиением!.. Не начать ли новую жизнь с сохранения социального корпуса жандармов?».

Здесь единственный раз Герцен возвращается к своей любимой идее – о спасительной силе общинного владения в России. Но он только упоминает об этом, не развивая мысль в многочисленных вариантах, как он делал раньше. Не означает ли это, что Герцен приблизился здесь к пониманию принципиальной общности судеб развития Европы и России, единства законов общественной эволюции? Трудно ответить на этот вопрос.

Письма «К старому товарищу» оказались последним крупным произведением Герцена. Через полгода после написания последнего, четвертого письма, в январе 1870 г., он неожиданно умер в Париже. Похоронен Герцен в Ницце. Автор не забудет теплый майский день, когда, поднявшись на невысокий холм, на котором находится кладбище, он увидел среди буйной зелени и ярких цветов статую Искандера в человеческий рост на его надгробии…

Огромное литературное наследие и архив Герцена оказались раздробленными на несколько частей, которые попали в разные страны. Лишь сравнительно недавно завершена концентрация этих материалов в подлинниках и копиях в России, где продолжается их публикация.

Община и социализм

Центральной проблемой жизни и творчества Герцена была историческая общность и различность судеб России и Западной Европы. Какие-то грани этой проблемы отразились в творчестве русских мыслителей XVIII и начала XIX в. Но она приобрела новый и острый смысл, когда, с одной стороны, в Западной Европе укрепился капитализм и народились социалистические идеи, а с другой – в России назрел кризис феодально-крепостнического строя и встал вопрос о «выборе пути». Герцен с особой яркостью и неповторимым своеобразием показал, что вокруг проблемы «Россия и Запад» группируется весь круг вопросов будущего развития России и русского народа.

Нельзя не согласиться со словами А. Володина: «Русские мыслители самых разных мировоззрений, но объединенные общим беспокойством о будущем своей страны, проявляют именно в это время предельную активность в осмыслении проблемы «Россия и Запад». Амплитуда решений – громадная. Достаточно только перечислить имена некоторых мыслителей, чтобы понять, насколько разнообразен их ряд: Чаадаев… Гоголь… Белинский… Хомяков… Достоевский… Салтыков-Щедрин… Тютчев… Чернышевский… Писарев… Чичерин… В этом ряду Герцен – одна из важнейших фигур».

Хорошо известен принцип: идеи мыслителей прошлого надо рассматривать в свете исторических условий их деятельности, искать в этих идеях не то, чего эти мыслители не дали и объективно не могли дать, а то, что было ново и смело для своего времени. Герценовский крестьянский социализм сложился в 50-х гг., когда человек, чьи помыслы были устремлены к России, не мог видеть в жизни этой страны тех общественных сил, которые развились через несколько десятилетий.

Теперь-то нам ясно, что капиталистическое развитие России в тогдашних конкретных условиях было неизбежно, закономерно и прогрессивно. Это был единственно возможный путь к социализму. Но было бы нелепо требовать, чтобы так смотрел на дело Герцен в эпоху, когда еще страшной реальностью было крепостное право, а рабочего класса в сколько-нибудь «европейском» смысле вовсе не существовало. Гуманист и народолюбец, Герцен искал для России какой-то третий путь, который позволил бы ей освободиться от крепостничества и вместе с тем избежать капитализма и господства буржуазии.

В идейных спорах 40-х гг. Герцен выступал как один из вождей западников, которые, в противовес славянофилам, отстаивали прогрессивность вхождения России в «европейский мир». В 50-е гг. Герцен вроде бы меняет фронт: он говорит об особом пути и особом предназначении России. Его публицистика как бы перекликается с прославленными строками Тютчева:

 

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать —

В Россию можно только верить.

 

Но в главном Герцен был далек от тютчевского «поэтического» славянофильства и еще дальше – от воспевания старины и отсталости, чем занимались официальные монархические славянофилы.

Он видел особое призвание России в том, чтобы соединить западные идеи социализма с народными основами русской крестьянской общины и показать миру возможность нового общественного строя без эксплуатации человека человеком. «Идея социальной революции – идея европейская. Из этого не следует, что именно западные народы более способны ее осуществить». Так писал Герцен в 1854 г.

Залогом русской социальной революции он считал крестьянскую общину, отсутствие развитой частной собственности крестьян на землю, традиции коллективизма, взаимопомощи, артельности в русском народе. Эти национальные особенности он видел и в рабочих, ремесленных артелях. Русских рабочих по психологическому складу он считал теми же крестьянами и полагал, что они принципиально отличны от западноевропейских. На стихийный общинный социализм (в других местах он употребляет понятие «коммунизм») возлагал Герцен свои надежды, противопоставляя его как крепостничеству, так и капитализму.

Община испокон веков существовала в русской деревне, однако до 40-х гг. XIX в. несколько загадочным образом почти не привлекала внимания ученых и писателей. Может быть, потому, что она была чем-то абсолютно органическим, очевидным и потому незаметным.

Своеобразная честь привлечь к общине внимание русских выпала прусскому социологу и этнографу Августу Гакстгаузену, который с благословения и с помощью царского правительства совершил в 1843 г. большое путешествие по России, итогом которого явился изданный в Германии трехтомный труд «Исследование внутреннего состояния, народной жизни и в особенности сельских учреждений России» (1847–1852 гг.). Здесь-то Гакстгаузен и «открыл» общину, объявив ее в высшей степени благотворным учреждением, которое способствует сохранению «добрых» патриархальных отношений между крестьянами, помещиками и правительством. Впрочем, несмотря на сугубый монархизм автора, третий том труда Гакстгаузена, трактующий вопрос об общине, был все же допущен в Россию без права перевода на русский язык.

Книга Гакстгаузена пришлась в России ко времени, чем и объясняется ее необыкновенный общественный резонанс. Реакционные круги, вплоть до правых славянофилов, стремились использовать его «открытие» для увековечения «патриархальных» крепостнических отношений. Герцен и другие революционные демократы, критикуя монархизм и замаскированное крепостничество автора, хотели видеть, независимо от этого, в русской общине прообраз ячейки социализма. Во второй половине XIX в. сельская община оказалась в центре дискуссий по вопросам общественного развития России.

Общине были присущи элементы демократии, порой защищавшие крестьянскую массу как от произвола помещиков и правительства, так и от нарождавшихся кулаков-мироедов. Но в конкретных условиях перед реформенной и пореформенной России община могла стать и стала преимущественно учреждением, в котором воплотились не социалистические, а феодально-крепостнические отношения. Прогрессивным во второй половине века могло быть только капиталистическое развитие, а этому-то развитию община мешала, прикрепляя крестьянина к земле, препятствуя переливу рабочей силы в промыслы, увековечивая сословную замкнутость, косность, забитость крестьянских масс.

Герцен не мог не видеть многие проявления тенденций капиталистического развития России. Любопытно, что он иногда называл обуржуазива-ние дворянства, соединение феодальной эксплуатации крестьян с капиталистической «распространением начал политической экономии». Для Герцена политическая экономия его времени ассоциировалась с именами Мальтуса и Сэя и представлялась антигуманной наукой об обогащении немногих за счет многих, о способах эксплуатации труда капиталом.

Внедрение «принципов политической экономии» в России он считал гибельным для народа и надеялся, что ему будет противостоять община, поскольку «ее экономический принцип – полная противоположность… положению Мальтюса: она предоставляет каждому без исключения место за своим столом». Жестокому, антигуманному капитализму Герцен стремился противопоставить патриархальную гуманность русского сельского «мира», где все бедны, но с голоду человек не умрет, если у соседей есть чем поделиться с ним.

Герцен бесчисленное число раз объяснял, что он понимает под русским социализмом. В одном из самых ярких мест он говорит: «Мы русским социализмом называем тот социализм, который идет от земли и крестьянского быта, от фактического надела и существующего передела полей, от общинного владения и общинного управления, – и идет вместе с работничьей артелью навстречу той экономической справедливости, к которой стремится социализм вообще и которую подтверждает наука». В этой статье Герцен в нескольких ярких фразах показывает пути зарождения и формирования социалистических идей в России и место в этом процессе Чернышевского, который тогда был уже в Сибири, на каторге.

Из цитаты видно, что Герцен считал важнейшим «социалистическим» элементом общины отсутствие безусловной частной собственности на землю (постоянный передел земли в общине по размерам семьи). К сельской общине он присоединяет и промысловую артель. Наконец, он указывает, что принципы социализма подтверждаются наукой, но, конечно же, не буржуазной политической экономией его времени. Какую именно науку имел здесь в виду Герцен, мы не знаем. Теория, которая действительно стремилась соединить науку с социализмом, уже существовала, но Герцен не мог принять ее основных положений.

Николай Огарев

Дружба Герцена и Огарева может и должна служить высоким образцом для нашего юношества. Единство взглядов и убеждений, честность, готовность всегда быть рядом с другом в самые трудные минуты, большая человеческая теплота связывали этих двух прекрасных людей всю жизнь.

Огарев, революционер-практик, публицист и просветитель, не написал экономических трактатов, но в его статьях и письмах, отражающих глубокую эрудицию автора, мы находим примеры блестящего анализа хозяйственных явлений. Обдумывая в конце 50-х гг. проект тайного революционного общества в России, Огарев ставил перед ним как главную задачу уничтожение крепостного состояния. Но любопытно, что, подобно декабристам – учредителям Союза благоденствия, он намечал для тайного общества программу широкого просветительства и пропаганды и при этом особый упор делал на экономические знания. Изучению и, очевидно, использованию в целях тайного общества подлежали, например, такие вопросы: «Значение капиталов в России, их количество, ценность, оборот. Отношение к массам потребителей и производителей. Будущность капитала и труда в России при освобождении крепостных людей, преобразовании чиновничества и системы налогов. Отношение земельной собственности к капиталу. Отношение денежного капитала к иным движимым и недвижимым имуществам».

Николай Платонович Огарев происходил из богатой дворянской семьи и получил в наследство имения с 4 тыс. душ крепостных. Преодолев юридические препоны и ненависть соседей-помещиков, Огарев освободил за небольшую выкупную сумму крестьян своего самого крупного имения в Рязанской губернии. В 1856 г. он уехал за границу и присоединился к Герцену, став совместно с ним издателем свободной русской печати в Лондоне. Огарев пережил своего друга и умер в эмиграции в 1877 г.

В произведениях Огарева учение Герцена о крестьянской общине как основе социалистического преобразования России получает дальнейшее развитие. До реформы 1861 г. он считал мирный эволюционный путь вполне возможным. Но реформа и подъем крестьянского движения в стране развеяли сохранявшиеся у него иллюзии и усилили революционное начало взглядов Огарева. Он перешел на позицию полной ликвидации помещичьего землевладения (а это могло быть осуществлено только революционным путем!) и превращения общинной собственности в единственную форму владения землей. В тех районах, где общинная система отсутствовала, Огарев намечал постепенное внедрение общинных начал путем ограничения права наследования земельных участков и других мер. Помещиков предлагалось уравнять в правах с крестьянами, предоставив им пай в общине «по тяглому расчету», т. е. по численности семьи.

Как другие теоретики раннего социализма, Огарев не мог обойти вопрос об экономической эффективности общинного хозяйства. Он отказывался признавать логику тех «западников-прогрессистов» (вроде известного нам И. В. Вернадского), согласно которым относительно высокая производительность земледелия в Западной Европе исторически оправдывает ликвидацию общинной системы и утверждение капиталистического хозяйства. Приведем соответствующее место из его статьи, написанной в 1858 г.: «…Мы не должны забывать, что земледелие существует для человека, а не человек для земледелия, и что нам нечего прибегать к формам землевладения, истощившим Европу (т. е. капиталистическим. – А. А.), только для того, чтоб улучшить наше земледелие. Нам не приходится поставить как догмат: уничтожимте общинное начало, чтоб улучшить земледелие; нам надо поставить вопрос: каким образом при общинном начале улучшить земледелие? С этим вопросом мы действительно пойдем по пути развития нашей цивилизации». Выдвинутый Огаревым вопрос имеет историческое значение и в известном смысле не потерял своего значения и поныне: как реально использовать потенциал более высокой эффективности, заключенный в коллективном хозяйстве?

Вопросы экономической теории всегда интересовали Огарева. В. М. Штейн пишет: «Огарев был большим знатоком и любителем современной ему экономической литературы. Он с увлечением «охотился» подчас за тем или иным сочинением, в котором надеялся найти новую мысль». Это было даже «своеобразное гурманство в области экономической теории».

В последние десятилетия, когда во всех областях экономики интенсивно внедряются математические методы исследований, внимание ученых привлекает творчество талантливого француза Огюстена Курно, чья работа, опубликованная еще в 1838 г., является одним из первых опытов. Огарев знал работы Курно и высказывался об его идеях чрезвычайно интересно. В 60-х гг. он ознакомился с философско-математической работой Курно и написал для себя краткие замечания о ней. Вероятно, под впечатлением этого чтения он просит Герцена в феврале 1865 г. привезти ему книгу Курно, в которой содержится «приложение математики к политической экономии». «Этого мне нельзя не знать», – отмечает Огарев.

Известно высказывание К. Маркса о том, что наука тогда лишь достигает совершенства, когда ей удается использовать математику. Замечательно, что в схожей форме Огарев высказал ту же мысль, имея в виду конкретно экономическую науку. Отсюда понятен его интерес к Курно. Однако попытка Курно применить к экономическим явлениям методы дифференциального исчисления вызвала у Огарева возражения, о которых он сообщил Герцену в письме от 5 мая 1866 г. Применение этих методов допустимо тогда, когда функции являются непрерывными. Огарев считал подобное допущение для экономической сферы необоснованным. Непрерывность функций присуща природе, общественные же явления, выражаясь современным языком, по своему характеру дискретны. Огарев говорил, что в общественной жизни явления существуют «в законченных группах», в виде «целых величин». Оценивая идеи Курно, он писал, что «тут вводится формализм, который куда бы ни вышел, им можно все подтвердить, что хочется…».

Не беря на себя смелость судить, кто прав в этом споре – Курно или Огарев, тем не менее можем смело утверждать, что заочная дискуссия представляет удивительный факт в истории науки. Поставленный Огаревым вопрос сохраняет свое значение в экономической теории. Можно не сомневаться, что московским и петербургским профессорам его времени такие проблемы и не снились.