Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Золотая пора русских университетов в первые два десятилетия XIX столетия сменилась в николаевское царствование реакцией и застоем. Старые университеты влачили жалкое существование. За все время до реформы 1861 г. был основан лишь один Киевский университет, но и о его судьбе в 40-х гг. читаем в дореволюционной энциклопедии: «В университете началась было новая жизнь, но круто оборвалась под влиянием суровых мер 1848 г. Кафедры снова опустели, число студентов было ограниченно».
Тем не менее во всех университетах, обычно на юридических факультетах, преподавались политическая экономия и статистика, социально-экономические вопросы фигурировали в некоторых других курсах. Профессоров политической экономии можно было пересчитать по пальцам, но они читали лекции и писали книги, которые так или иначе формировали мировоззрение поколения 60-х гг., когда в общественной жизни и в социально-экономической мысли России произошли огромные сдвиги.
Стандартный курс политической экономии, который; преподавался в русских университетах, опирался на западную экономическую мысль, преимущественно на французскую школу Сэя. Некоторые профессора в угоду крепостническим и реакционным силам ослабляли либерально-буржуазный дух даже этого учения, сделавшего примирение классовых интересов своим знаменем. Английская наука, которая еще дышала смелыми и суровыми идеями Рикардо, была гораздо менее известна и популярна в России. Когда в 1860 г. Чернышевский опубликовал перевод «Оснований политической экономии» Джона Стюарта Милля и свои замечания к ним, он провел резкое различие между этой политической экономией и «искажением ее… нынешними французскими так называемыми экономистами по внушению трусости».
Идеи западного социализма с трудом проникали в русские университеты. Но запретный плод сладок, и они получали распространение вне аудиторий, в студенческих и других кружках. Впрочем, известно, что в Петербургском университете профессор В. С. Порошин уже в 40-х гг. знакомил студентов с учением Фурье. Во второй половине 50-х гг. И. В. Вернадский мог уже довольно подробно, хотя и критически, излагать учения французских и английских социалистов-утопистов. В конце 40-х и в 50-х гг. в России становятся известны некоторые произведения Маркса и Энгельса.
В царствование Николая I университетская наука упорно сторонилась острых вопросов социально-экономического развития России. Кризис крепостничества был очевиден всем сколько-нибудь мыслящим людям, но говорить и писать об этом было нельзя. Поэтому предпочитали помалкивать. Для иных абстрактные рассуждения на темы политической экономии, не имевшие прямого отношения к условиям России, позволяли, ничем не рискуя, поддерживать свой ученый престиж.
Неудачный исход Крымской войны и смерть Николая I в 1855 г. открыли шлюзы для оживления общественной мысли. Начавшаяся вскоре подготовка крестьянской реформы вызвала невиданную в России дискуссию. Ведущая профессура (Вернадский, Бабст, Кавелин и др.) выступила в ней с антикрепостнических позиций, придерживаясь разных оттенков либерализма. Эта дискуссия подготовила также почву для более глубоких академических исследований в социально-экономической области.
Царствование Николая I распадается на три четко выраженных этапа. Первый (1826–1830 гг.), хоть и отмечен жестоким приговором декабристам, характеризовался надеждами на какие-то реформы. Этот этап завершают революции 1830 г. в Западной Европе и трагическое польское восстание 1830–1831 гг. Второй этап (1830–1848 гг.) – между двумя европейскими революциями, «эпоха внутренней и внешней «стабилизации» николаевского деспотизма, жалких, половинчатых реформ и увядания надежд на решительные преобразования. Преобладающее влияние на царя в тот период имели люди типа шефа жандармов Бенкендорфа, изобретателя «официальной народности» Уварова и старого консерватора, министра финансов Канкрина. Третий этап (1848–1855 гг.) – эпоха реакции, внешнеполитических неудач, хозяйственного застоя. Власть попала в руки царедворцев, имена которых мало кто помнит, даже Уваров оказался слишком либеральным. В эти годы пошел на каторгу Достоевский, томился в солдатах Шевченко, отправились в ссылку Тургенев и Салтыков (будущий Щедрин). Крымская война была проиграна, в стране усиливалось глухое брожение. Николай I, солдат на троне, умирая, сказал наследнику престола: «Сдаю тебе команду не в добром порядке».
В этих условиях реформы, прежде всего отмена крепостного права, были, можно сказать, навязаны Александру II реальной обстановкой.
Для проведения реформ понадобились и новые люди. Некоторые способные чиновники, которым при Николае I не давали хода, оказались теперь на высоких постах. Даже либеральный профессор Вернадский отправился из Москвы в Петербург служить.
Формы крепостного права нисколько не смягчились за время царствования Николая, и сравнение русских крепостных с американскими черными рабами получало новые подтверждения. На протяжении многих лет император время от времени высказывался о желательности запретить продажу крестьян без земли, но так ничего и не сделал для ликвидации чудовищного порядка, при котором люди приравнивались к скоту.
Автор знаменитой книги «Россия в 1839 году» француз А. Кюстин рассказывает об эпизоде, когда пустые разговоры, которые вел царь, стали причиной кровопролития. Принимая депутацию крестьян, которые просили, чтобы казна выкупила их у помещиков, Николай I сказал: «Я не могу купить всю Россию, но придет, надеюсь, время, когда всякий крестьянин в империи станет свободным; если бы дело было только за мною, русские уже теперь пользовались бы независимостью…». Слова царя были доведены депутатами до крестьян в том смысле, что царь хочет дать им свободу, а господа этому сопротивляются. Крестьяне начали истреблять помещиков и жечь усадьбы. Как положено в таких случаях, были вызваны воинские команды. Дело кончилось массовой поркой и ссылкой в Сибирь.
О состоянии экономики России в ту эпоху трудно говорить однозначно. Мы имеем здесь, можно сказать, классический случай конфликта между производительными силами и производственными отношениями. Россия вступила в полосу промышленного переворота. Бурно развивалась хлопчатобумажная промышленность, в которой ручной труд все более заменялся машинным. Прогресс отмечался в металлургической и железоделательной промышленности. Началось железнодорожное строительство, и в 1851 г. была открыта дорога Москва-Петербург. На реках появились пароходы.
Но в этот же период промышленность в Западной Европе и Северной Америке сделала огромный скачок, и отставание России не уменьшилось, а возросло. Если в наполеоновских войнах начала XIX в. вооружение, снаряжение, транспорт русской армии едва ли были хуже, чем у французов и других наций, то в Крымской войне экономическая и социальная отсталость России обнажилась в полной мере. В 30-х гг. Россия одновременно с Германией начала строительство железных дорог, но к концу царствования Николая I она имела менее одной тысячи километров линий, тогда как Германия – 6 тыс. В России практически не было акционерных обществ и банков, без которых крупное капиталистическое хозяйство не могло развиваться.
Прогресс производительных сил настоятельно требовал изменения общественного строя, в первую очередь – ликвидации крепостного права. Но в России, в отличие, скажем, от Франции XVIII в., не было сильной, организованной и просвещенной буржуазии, способной повести народ на штурм феодальных твердынь. Русское третье сословие, слабое экономически и реакционное политически, скорее оставалось резервом самодержавия и поместного дворянства, чем самостоятельным фактором в столкновении классовых сил. Самое большее, на что оно было способно, – выделить небольшую группу образованных либералов, сторонников реформ. В борьбе против крепостников буржуазные либералы объединились с дворянскими либералами, что создало достаточно весомую общественную силу, противостоящую реакционным кругам.
Либералы надеялись, что освобождение крестьян на относительно благоприятных для них условиях (с землей и с ограниченными повинностями по отношению к помещикам), во-первых, предотвратит назревающее крестьянское восстание, во-вторых, обеспечит возможности дальнейшего капиталистического развития. Во второй половине 50-х гг. голоса либералов разных оттенков громко раздавались с университетских кафедр и со страниц печати.
Но в эти же годы старое доброе слово «либерал» начало приобретать отрицательный оттенок: оно стало ассоциироваться с примиренчеством по отношению к злу, готовностью к беспринципным компромиссам, пресмыкательством перед властью. Против крепостного права, против самодержавия и – в силу логики истории – против либералов выступили революционные демократы, которые видели свою цель не в создании условий для буржуазного развития, а в подлинном освобождении народа. По мере того как выяснялась неспособность самодержавия провести действительно освободительную реформу, многие из революционных демократов стали допускать возможность того самого крестьянского восстания, которого так боялись либералы. Разделительная линия между либералами и революционными демократами становилась все более четкой.
Разумеется, профессорские кафедры были недоступны для революционных демократов. Тем не менее их влияние на студенчество в конце 50-х и начале 60-х гг. усилилось. Этому способствовало постепенное изменение социального состава студентов. Среди них возросла доля разночинцев – образованных детей мелких чиновников и бедных дворян, купцов, мещан, духовных лиц и, в редких случаях, крестьян. В образе сына военного лекаря Евгения Базарова из романа «Отцы и дети» (1862 г.) И. С. Тургенев с большой художественной силой отразил этот новый социальный тип.
В 1847 г. 30-летний петербургский чиновник Александр Бутовский издал в трех томах труд под громким заглавием «Опыт о народном богатстве, или О началах политической экономии». Это был первый полный курс новой науки, написанный русским на русском языке.
Как уже говорилось, судьба сочинения Бутовского была печальной: Владимир Милютин создал ему непоправимо плохую репутацию. В своей оценке книги Бутовского Милютин был, безусловно, прав. Но надо принять во внимание важнейший факт: Милютин был одним из первых русских социалистов и находился под сильным влиянием Фурье. Это определяло его отношение к буржуазной политической экономии вообще. Как он писал, вся общественная наука на Западе состоит «из двух главных школ, враждующих между собой, – школы экономистов и школы социалистов».
Бутовский был для Милютина слабым учеником школы Сэя – главы «школы экономистов». Милютин отвергал книгу Бутовского в принципе, вовсе не интересуясь вопросом, какое место она займет в поступательном развитии русской экономической мысли.
Между тем появление такой книги, как пухлый трехтомник Бутовского, было по-своему закономерным. Чтобы критиковать современную буржуазную политическую экономию, надо было ее прежде изложить. Именно это сделал Бутовский, без блеска, но грамотно и добросовестно.
В 40-х гг. Франция была главным источником идей для русской интеллигенции. Сказанное относится как к «школе экономистов», так и к «школе социалистов». Через много лет Салтыков-Щедрин, который был сверстником и другом Милютина, с горьким сарказмом вспоминал, что о русских делах им и говорить-то не хотелось: такая кругом царила подлость и немота. Публично высказываться о крепостном праве было невозможно из-за цензуры. Поэтому вся дискуссия Милютина с Бутовским шла в каком-то вакууме, в отвлечении от реальностей российской действительности.
Сочинение Бутовского делится на три части: «Производство богатств», «Обращение и распределение богатств», «Потребление богатств». В первой части он рассматривает три фактора производства – землю, капитал и труд, которые у него, как у Сэя, равноправно сотрудничают в создании богатства. При этом богатство рассматривается как в натуральной форме – масса потребительных стоимостей, так и в стоимостной форме – сумма стоимостей, выражающих затраты факторов производства. Тем самым читатель готовится к восприятию второй части труда, где дается анализ доходов – земельной ренты, процента и прибыли, а также заработной платы. Совершенно ясно, что никакого намека на эксплуатацию труда (рабочего класса) капиталистами и земельными собственниками здесь нет. Впрочем, Бутовский констатирует противоположность экономических интересов буржуазии и рабочего класса, высказывая, между прочим, без акцента мысль, которая была центральным элементом учения Рикардо: «…при данной рыночной цене произведений прибыль предпринимателя усиливается всякий раз, когда уменьшается задельная плата, и, напротив, она уменьшается по мере того, как задельная плата увеличивается».
Доход на капитал в виде ссудного процента вытекает из естественного права, а именно из частной собственности и из права использования этой собственности. Если Сэй еще рассматривал частную собственность как не нуждающийся в определении принцип общественной жизни, то Бутовский, зная об атаках социалистов на частную собственность, счел необходимым открыто выступить в ее защиту. Размер ссудного процента определяется спросом и предложением капитала, а также степенью риска при предоставлении капитала в ссуду.
Прибыль представляет собой оплату труда капиталиста по организации и руководству производством. Этот труд Бутовский довольно неуклюже называет «соображательным», в отличие от труда «исполнительного», которым занимаются наемные рабочие. Конкуренция регулирует размеры прибыли, которая, вообще говоря, включает три элемента: «содержание предпринимателя и его семейства, непостоянство сбыта и риски, которым он подвергается…».
Просвещенный Бутовский был, естественно, сторонником развития капитализма в России. Но господство феодальных форм хозяйства и давление властей заставляли его, как считал И. Г. Блюмин, «молиться двум богам – капиталистическому и крепостническому». С одной стороны, он повторяет известную истину классической политэкономии, что свободный труд всегда производительнее подневольного, и объясняет помещикам, что барщина и принудительная работа на промыслах экономически невыгодна им самим. С другой стороны, он не сомневается в «законности» крепостного права и находит положительные стороны в жизни русских крестьян.
Хотя в России еще практически не было социалистов и западные социалистические учения были известны лишь ничтожному кругу интеллигентов, Бутовский, чутко воспринимавший дувшие с Запада ветры, уделил много места критике этих учений. Ругани в адрес «грубых коммунистов» и «увлекаемых несбыточными мечтами социалистов» посвящены заключительные страницы книги: это указывает на важность, которую придавал Бутовский борьбе с бродившим по Европе призраком. Критика социализма и коммунизма у Бутовского достаточно поверхностна. Приписав им вульгарную идею полного материального равенства, он затем обрушивается на нее, утверждая, во-первых, что неравенство вытекает из законов, установленных Творцом, во-вторых, что оно способствует экономической эффективности и безопасности общества и, в-третьих, что капитализм имеет тенденцию «смягчать слишком резкие оттенки» и создавать фактически достаточную степень материального равенства. В обществе, «где успешнее развились промышленность и образованность», т. е. при капитализме, «заметна фортуна наклонность уравнительная».
Бутовский не мог пройти мимо такого социального явления, как нищета значительной части рабочего населения в Англии и во Франции, так как об этом много писали в России в 30-х и 40-х гг. На русскую публику большое впечатление произвели труды Сисмонди и некоторых его последователей, которые связывали пауперизм с развитием капиталистической фабричной промышленности. Признавая талант Сисмонди, Бутовский резко выступил против его взглядов, доказывая, что эти явления не закономерное следствие капитализма, а лишь временные и несущественные отклонения от главной его тенденции. Для объяснения низкой заработной платы, паупиризма и культурной отсталости среди роста богатства и знаний он прибег к теории Мальтуса, о котором был очень высокого мнения. Вслед за Мальтусом он проповедовал рабочему классу лицемерные добродетели, призывая людей к воздержанию, поздним бракам, добровольному вдовству.
После выхода труда Бутовского Милютин опубликовал статьи, в которых подходил к этим вопросам с диаметрально противоположных позиций, критиковал Мальтуса и исследовал проблемы бедности. Милютин увидел в Бутовском идеологического противника и не оставил от его претенциозного сочинения камня на камне. После критики Милютина не могло быть и речи о переиздании книги, хотя более десяти лет она оставалась единственным полным курсом политической экономии в России.
Иван Васильевич Вернадский происходил из небогатых дворян Черниговской губернии. Он родился в Киеве в 1821 г. Семье Вернадских было суждено сыграть выдающуюся роль в русской науке и культуре. Сын И. В. Вернадского, Владимир Иванович, стал одним из крупнейших деятелей естествознания XX в., а внук, Георгий Владимирович, был талантливым историком, но большую часть своих трудов создал в эмиграции и опубликовал за границей.
Приведем некоторые биографические данные о Вернадском-экономисте со слов его сына.
«Он был горяч и вспыльчив, особенно в молодости, но был человеком ясного ума, замечательно нежной, мягкой души; ему недоставало только силы и настойчивости в характере, и этот недостаток имел на него большое влияние. Он кончил Киевский университет и после недолгого учительства в начале 40-х гг. был послан за границу, где пробыл три года; возвратившись, он был профессором политической экономии и статистики сперва в Киевском университете, потом в Московском… В начале царствования Александра II он хотел более практической деятельности, перешел сюда (в Петербург. – А. А.), в Министерство внутренних дел сперва; но там ему не особенно нравилось, хотя он принимал кое-какое участие во многих реформах начала прошлого царствования; тогда же он был профессором политической экономии и занимался изданием «Экономиста» и «Политического экономического указателя». Он был женат два раза; первая его жена умерла через несколько лет после женитьбы; она была, по рассказам, очень хорошая и умная женщина и на моего отца имела большое влияние. От нее у него остался один сын. Потом он женился на моей матери – Константинович… Отец и мать мои были киевляне. В обеих семьях были живы национальные украинские традиции… У нашей семьи (отца) никогда крепостных не было, и, когда в начале 1850-х гг. отец получил в приданое за своей первой женой имение, населенное крестьянами, он их тогда же освободил… В 1868 г., когда мне было не более 5 лет, мы должны были покинуть Петербург… С отцом от усиленной работы сделался удар, и он лишился возможности хорошо говорить (а он был, говорят, замечательным оратором), и доктора посоветовали ему ехать на юг. Он взял место директора конторы Государственного банка в Харькове… 1876 год. Переезд семьи в Петербург… В 1880–1881 годуя имел интересный разговор с отцом. Он меня тогда удивил своими познаниями в области естествознания, главным образом земледелия, ботаники. Это было перед катастрофой 1881 года, выведшей его из жизни (новый удар. – А. А.)… Отец тихо скончался 26 февраля 1884 г.»
Активная педагогическая, научная и публицистическая деятельность Вернадского продолжалась всего около 15 лет – с конца 40-х до начала 60-х гг. Тем не менее он успел много сделать. Он был одним из первых либеральных профессоров, безусловных противников крепостного права, сторонников буржуазных свобод в экономике и политике, знатоком и поклонником прогрессивных идей Запада. Вернадский имел большое влияние на студентов, и многие из них стремились впоследствии поддерживать независимость и честь русской науки. По главному вопросу, волновавшему и разделявшему в 50-60-х гг. мыслящих людей, – о путях развития русской деревни – Вернадский стоял на чисто буржуазных позициях. Он выступал как против помещичьего землевладения, так и крестьянской общины, поскольку и то и другое стесняло развитие капитализма. Исторически это была прогрессивная позиция.
В теории политической экономии Вернадский примыкал к английским классикам. Он высоко ценил труды Давида Рикардо и одним из первых пропагандировал его в России. Но по многим вопросам он склонялся скорее к школе Сэя, и Чернышевский небезосновательно обвинял его в пороках этой школы. По вопросам экономической политики Вернадскому были близки идеи английских фритредеров так называемой манчестерской школы – идеологов промышленной буржуазии.
В важнейшем вопросе о распределении в обществе вновь созданной стоимости он, в отличие от Бутовского, считал, что эту стоимость создает только труд, а капитал предъявляет претензию на часть этой стоимости по праву «владения». Земельную ренту он отказывался считать порождением земли или «трудов» землевладельца, а выводил из «исключительного владения», особого рода монополии.
Мы видим здесь своеобразное изложение идей Смита и Рикардо о том, что доходы капитала и земли представляют собой, в сущности, вычеты в пользу частных собственников из стоимости продукта, созданного трудом. С данным положением логически связано понимание заработной платы как величины стоимости, необходимой для «органической поддержки деятелей, орудий труда (работников)». Употреблением понятия «органическая поддержка» он хотел отмежеваться от представления, что заработная плата определяется физическим минимумом средств существования. Она включает ряд других потребностей, в том числе затраты на образование работника.
Вернадский писал об экономических кризисах и обнищании рабочих в западных странах. Эти явления он довольно наивно выводил непосредственно из одного фактора – вытеснения живого труда трудом «неодушевленным», т. е. машинами и орудиями.
Любопытные идеи в трудах Вернадского попадаются сплошь и рядом. Например, говоря о развитии форм денег, он пророчески писал: «Высшее экономическое развитие предполагает принятие за деньги идеальной единицы кредита». Можно сказать, что он предугадал здесь важнейшую тенденцию развития денег при капитализме.
Надо признаться, что взгляды Вернадского приходится вышелушивать из текста, в котором немало противоречий и прямой путаницы. Манера Вернадского как писателя противоположна стилю Бутовского: он стремился к сжатой, тезисной форме изложения, но это далеко не всегда шло на пользу ясности мысли. Так, трудовая теория стоимости излагается у него столь неотчетливо, что можно усомниться в приверженности автора ей.
Вернадского надо считать первым в России историком экономической мысли. Во всяком случае, по кругозору и компетентности он далеко превосходит всех, кто писал по этому предмету до него. В своей магистерской диссертации он осуществил исследование итальянской школы в политической экономии. В 1858 г. вышел его главный труд – «Очерк истории политической экономии». Хотя книга эта носит следы спешки и порой текст содержит простой перечень имен и сочинений, она не лишена интереса, а для своего времени представляла несомненное достижение.
Говорят, что страсть к классификаторству и систематизации характерна для ученых-французов. Маркс, например, отмечал эту особенность у Сэя. Вернадский отдал большую дань этой традиции – французской, если угодно.
Всю мировую экономическую науку, начиная с древних времен и кончая современностью, он хотел бы разделить на два больших направления, которые предлагал называть положительным и отрицательным. Принцип этого деления – понимание экономических законов и отношение к роли государства в народном хозяйстве. Первое направление считает, что экономическое развитие в решающей степени зависит от положительной, т. е. активной, деятельности государства. Второе рекомендует полагаться на естественные законы развития и отрицает вмешательство государства в экономическую жизнь или, во всяком случае, рекомендует ограничивать его узкими рамками. Свидетельство известной обоснованности этого деления можно видеть в сегодняшней конфронтации неоклассического и кейнсианского направлений в буржуазной политэкономии.
Вернадский включал в положительное направление меркантилизм, протекционизм и социализм, в отрицательное – физиократию и школу Адама Смита в различных ее разветвлениях. К последнему направлению он, разумеется, относил и себя. Возникшую в Германии историческую школу Вернадский помещал «на границах» между отрицательным и положительным направлением.
Отрицательное направление XIX в., или школа Смита, распадается у Вернадского на три большие ветви. Промышленная школа ведет свое начало от Сэя, включает множество французских и других экономистов и завершается Фредериком Бастиа, который был любимцем Вернадского. Ей противостоит «спекулятивная», почти исключительно английская школа, которая, в свою очередь, делится на «фаталистов» (Мальтус и его последователи) и школу Рикардо, последним представителем которой он считает Джона Стюарта Милля, еще почти незнакомого русской публике. Удивительный эрудит, Вернадский знал книгу немца Г. Госсена (1854 г.), которая осталась практически неизвестной современникам, но впоследствии сыграла важную роль в формировании идей предельной полезности и всей западной экономической мысли конца XIX в. Не уловив новизны идей Госсена, Вернадский по формальным признакам отнес его к «абстрактным писателям» школы Рикардо. Чтобы собрать воедино разного рода «промежуточных и половинчатых» авторов, Вернадский выделил также «эклектическую школу», куда зачислил другого своего любимца, Шторха. Кстати сказать, перевод и составление комментариев к книге Шторха были практически единственной научной работой Вернадского в последние 20 лет его жизни.
Положительное направление оказалось представленным гораздо более скромно. К «протекционистам» попали такие разнородные писатели, как знаменитый Фридрих Лист, русский министр финансов Канкрин и американец Кэри, которого Чернышевский называл тупым мономаном высокого тарифа.
Несколько подрывая основы своей собственной классификации, а возможно, чувствуя ее недостатки, Вернадский противопоставлял всем вышеназванным школам обоих направлений «общественную школу». По существу, это мелкобуржуазные и социалистические критики капитализма. Появление этой школы Вернадский считал закономерным, поскольку ранее скрытые «темные стороны» выступили на передний план и стали «главным, жизненным вопросом общества». Ее основателем он считал Сисмонди, а в коротком разделе собственно о социалистах говорил о Сен-Симоне, Фурье, Оуэне и Кабе.
Напрасно стали бы мы искать здесь сколько-нибудь серьезный анализ социалистических учений. Автор ограничивается несколькими «профессорскими» фразами о недостаточном знакомстве социалистов «с природой человека и с природой вещей». Но одно его соображение привлекает внимание. Говоря об объективных причинах распространения социалистических идей, Вернадский допускает, что «социализм есть необходимое явление, следующее за пауперизмом как сознанным убожеством целого класса народа; но поэтому естественно, что где нет последнего, там нет никакой опасности распространения первого». Здесь явно имеется в виду Россия и ее будущее. В противовес первым русским социалистам, которые искали спасение России от бедствий капиталистической цивилизации на путях коллективизма и общинности, Вернадский стоял за буржуазное развитие, но надеялся, что быстрый хозяйственный подъем позволит стране избежать западных болезней, которые уже три десятилетия вызывали страх и отвращение в России. В этом случае, говорил он, не будет почвы и для социализма с его опасными фантазиями.
В годы бурных, порой блестящих дискуссий по социально-экономическим вопросам Вернадский издавал журнал «Экономический указатель» (название его несколько раз менялось). За 1857–1861 гг. он выпустил более 250 номеров, а также несколько томов приложения под названием «Экономист». Вернадский был единоличным издателем, самостоятельно написал огромное количество статей и редактировал статьи других авторов, своих единомышленников. Он вел полемику на два фронта: с одной стороны, против крепостников и консерваторов, с другой – против «левых».
Оппонентом Вернадского в журнале «Современник», который стал в эти годы органом революционной демократии, был Чернышевский. В известном смысле можно утверждать, что Чернышевский своими статьями увековечил Вернадского, как десятью годами раньше Милютин увековечил Бутовского. Но это было бы не совсем справедливо по отношению к Вернадскому. Он был человеком и ученым несравненно большего масштаба, чем Бутовский. Не менее важно то, что дискуссия происходила в обстановке огромного общественного подъема, когда впервые широко и относительно свободно обсуждались кардинальные вопросы социально-экономического развития страны.
В центре дискуссии была проблема общинного владения землей и судеб русского крестьянства. Вернадский видел в общине только препятствие развитию капитализма в сельском хозяйстве и промышленности, а без такого развития он не мыслил ни подъема экономики, ни роста народного благосостояния. Чернышевский видел в общине данный историей России шанс избежать капиталистического пути со всеми его гибельными социальными последствиями и перейти к социализму.
Он развил и конкретизировал идею социалистического преобразования выделив в нем три ступени – общинное владение землей при индивидуальном производстве; общинное производство на общинной земле (очевидно, с распределением продукта по труду); общинное потребление на основе общинного производства – т. е. организацию всей жизни на социалистических началах.
Чернышевский ясно видел главную проблему, возникающую на пути социалистического преобразования общественных отношений: конфликт между социальной справедливостью и экономической эффективностью. Он писал: «…мы должны рассмотреть во всей строгости единственное кажущееся сильным возражение против общинного владения. Экономисты старой школы (в частности, Вернадский. – А. А.) полагают, что оно может препятствовать успехам сельского хозяйства. Это единственный пункт, который заслуживает разбора…».
Для опровержения данного аргумента Чернышевский использовал обширный материал по сельскому хозяйству Западной Европы, но все же считал нужным сделать важное допущение: «…если бы это неосновательное предубеждение и было обосновано, все-таки для большинства земледельцев выгоднее общинное владение, потому что при фермерском (капиталистическом. – А. А.) хозяйстве большинство земледельцев обращается в наемных работников, и потому хотя бы при фермерском хозяйстве масса производимых ценностей была значительнее, положение большинства земледельческого класса все-таки лучше при общинном хозяйстве».
Вернадский был не согласен ни с расчетами, ни с логикой своего оппонента и выступал с вескими возражениями. Стремясь найти новые аргументы, Чернышевский обратился к любопытным данным из книги Л. Тенгоборского, которого перевел Вернадский (см. об этом дальше). Приняв средний уровень урожайности зерновых в России в середине XIX в. за 100, Тенгоборский получил такой ряд: Пруссия – 110, Австрия – 130, Франция – 140. Приведя эти цифры, не свидетельствующие в пользу тезиса об огромном разрыве между средней урожайностью в России и Западной Европе, Чернышевский стремился подвести читателя к следующему выводу: если общинно-крепостной строй обеспечивал такие сравнительно удовлетворительные результаты, то общинно-социалистический строй позволит России обогнать Европу.
Было бы опрометчиво утверждать, что в споре с Чернышевским Вернадский был целиком прав: ситуация 50-60-х гг. прошлого века слишком далеко отстоит от нас. Но позиция и аргументация Вернадского заслуживают пристального внимания в свете современных проблем, когда в нашей стране взят курс на многообразие форм собственности в сельском хозяйстве, состязательность между нами в интересах эффективного решения продовольственной проблемы.
И. В. Вернадский выступал в печати не только как экономист и социолог, но и как политический писатель. В этом отношении интересна его небольшая книга «Политическое равновесие и Англия», вышедшая первым изданием во время Крымской войны (1854 г.) и переизданная в период войны 1877–1878 гг., когда Англия занимала антирусскую позицию. Во всеоружии своей эрудиции Вернадский разоблачает колониальную алчность и политическое вероломство Англии. К этому времени туманный Альбион в глазах русских все больше представал коварным Альбионом. Характерно, что это не мешало автору относиться с уважением как к национальному характеру англичан, так и к политическому строю Англии, наиболее полно воплотившему в себе принципы буржуазной демократии.
Мария Николаевна Вернадская, урожденная Шигаева, может с полным основанием считаться первой русской женщиной-экономистом. Вероятнее всего, она не стала бы экономистом, если бы не была женой И. В. Вернадского, который заинтересовал умную и хорошо образованную 20-летнюю женщину своей наукой и помогал ей в занятиях. Но главное не в этом. Даже беглое чтение ее статей показывает, что М. Н. Вернадская обладала самостоятельным подходом к общественным проблемам, своеобразной манерой письма и была талантливым популяризатором науки. Некоторые ее социально-экономические этюды находятся на грани науки и художественной литературы.
Вернадская родилась в 1831 г. в Петербурге, где служил ее отец. Девочкой рано лишилась матери и была воспитана гувернерами и домашними учителями: высшее образование для женщин было еще практически неизвестно в России. Она обладала замечательными способностями, много читала, хорошо знала французский и немецкий языки, а позже овладела и английским.
Вернадский, который был десятью годами старше, встретил ее во время одного из своих приездов в Петербург. В апреле 1850 г. Иван Васильевич и Маша Шигаева обвенчались и вскоре поселились в Москве, где и прожили свои счастливейшие годы. Она стала помощником мужа не только как «хранительница очага», но и как советчик, собеседник, соавтор. Когда неугомонный и трудолюбивый Вернадский предпринял перевод с французского огромного труда Л. Тенгоборского «Производительные силы России», жена приняла участие в этой работе. Мария Николаевна сама сделала перевод двух английских книг по политической экономии, одна из которых была опубликована.
После переезда семьи в Петербург она стала работать вместе с мужем над изданием журналов, которым он отдавал так много сил. Статьи М. Н. Вернадской регулярно появлялись в этих журналах и, по-видимому, нравились читателям. Объем проделанной ею в 1857–1859 гг. работы вызывает изумление, особенно если учесть обязанности хозяйки дома и матери маленького сына, а также быстро ухудшавшееся здоровье. Помимо примерно двух десятков статей она опубликовала большое число кратких, но чрезвычайно дельных библиографических заметок о новых книгах и важнейших журнальных статьях. Выбор тем этих работ указывает на то, что происходившая в те годы подготовка отмены крепостного права была в центре ее внимания.
Способности Марии Николаевны Вернадской не смогли полностью раскрыться. Она умерла в 1860 г. на двадцать девятом году жизни. Ее опубликованные и оставшиеся в рукописи работы составили книгу, которую издал И. В. Вернадский. Сочинения М. Н. Вернадской никогда не переиздавались и давно забыты. Но ее деятельность не просто дополняет труды мужа. Это своеобразная страница в истории русской общественной мысли.
Наиболее значительная по объему работа М. Н. Вернадской – «Опыт популярного изложения основных начал политической экономии» (1860 г.). Она интересна прозрачно-ясной формой изложения, но по содержанию не выходит за пределы трудов ее мужа, который сам был, как мы знаем, интерпретатором идей школы Сэя и английских фритредеров. Работа эта оторвана от конкретных условий России, и лишь в общих истинах буржуазной политэкономии можно усмотреть антикрепостнические элементы: «Для того чтобы труд развивался в стране с успехом, должно, чтоб он был свободен от всяких стеснений: заработная плата, условия работы и т. п., все это дело работников, которым должна быть поэтому предоставлена полная свобода выбора и действий, и только та страна может быть действительно богата и тот народ может благоденствовать, у которого труд развивается, увеличивается, делится и подразделяется сообразно действительным нуждам – как можно более и как можно свободнее». Под этим мог бы, конечно, подписаться еще Адам Смит, но ведь для России, где свободный (в буржуазном смысле) труд был редкостью, эта истина была крайне актуальна.
Некоторые статьи Вернадской имеют форму любопытных притч, содержащих определенную социально-экономическую мораль. Чтобы показать благодетельную роль свободной конкуренции, автор рассказывает притчу о том, как багдадский халиф, желая своему народу добра, повелел мясникам и булочникам продавать населению съестные припасы по твердым низким ценам. Результат оказался плачевным: вскоре мясо и хлеб исчезли с рынка, стало сокращаться и производство. Мораль: надо предоставить установление цен рынку, и это будут, выражаясь современным языком, оптимальные цены, поскольку они будут обеспечивать устойчивое производство и поступление товаров потребителям.
Притча об острове Робинзона иллюстрирует невыгодность автаркии и целесообразность международного разделения труда и специализации производства. В сущности, в притче в шутливой форме обосновывается принцип сравнительных затрат (сравнительного преимущества), теперь вошедший во все учебники экономики, но тогда еще никем строго не сформулированный. Автор делает вывод, что «правильные торговые сношения одни только могут доставить стране действительное богатство и силу».
Свобода торговли занимает видное место в публицистике Вернадской. Ее литературная манера напоминает порой парадоксы Фредерика Бастиа, самого крайнего фритредера в школе Сэя. Возможно, она читала Бастиа и знала, скажем, его пародию на протекционистов, где он приписывает фабрикантам свечей прошение в палату депутатов с требованием запретить использование продукта такого «заграничного соперника», как… Солнце.
Серию своих статей Вернадская посвятила новому в то время вопросу о женском труде и положении женщин в обществе. Ее основной тезис: социальное освобождение и моральное раскрепощение женщины возможны только через труд, посредством полноценного участия в общественном производстве. Автор призывает, с одной стороны, женщин «средних классов» (только к ним она и обращается, о крестьянках и фабричных работницах нет речи) готовить себя к труду и заниматься трудом вне традиционных рамок семейного хозяйства. С другой стороны, она требует ликвидации «искусственных» преград, которые в России мешали женщинам заниматься множеством видов деятельности, монополизированных мужчинами. Свобода труда, свобода выбора профессии для женщин – вот ее девиз.
Статья «Дворовые люди» прямо связана с подготовкой крестьянской реформы. Она написана с блестящим литературным мастерством и с удивительным знанием дела. Автор констатирует, что в дискуссии о реформе вопрос о судьбе дворовых, т. е. крепостных крестьян, живших при доме помещика и обслуживавших его семью, не привлек особого внимания, а между тем таких крестьян насчитывается более миллиона. Если сидящие на земле крестьяне могут считаться вассалами помещика, то дворовые – в полном смысле слова рабы. Гневно восстает Вернадская против имевшей хождение среди крепостников идеи о том, что дворовые должны будут выкупать у помещиков свою личность. Автор считает, что эти крепостные ничем не обязаны своим хозяевам и должны быть освобождены без всяких условий. Если помещик хочет оставить их в услужении, то это возможно лишь на условиях соглашения между свободными людьми, а труд их должен оплачиваться как вольнонаемных работников.
Слабым местом статьи было то, что судьба бывших дворовых никак не связывалась с экономическим развитием страны. Даже не рассматривалась возможность их «переквалификации» и перехода в сферу капиталистического наемного труда. Но для этого была объективная причина: крайне слабое развитие капиталистических форм хозяйства в дореформенной России.
Едва ли кому-нибудь надо доказывать теперь, что женщины могут успешно заниматься профессией экономиста. Но для России 50-х годов прошлого века деятельность М. Н. Вернадской была выдающимся достижением.
Войти с помощью соц. сетей: