13
Силовые линии истории 2: Ким Второй
Чучхе 83 (1994) — 100 (2011)

★

С тех пор как он родился на горе Пэкту 16 февраля 1942 года яркой звездой, корейский народ с надеждой смотрел в светлое будущее, озаренное многими поколениями великих вождей и генералов. Ким Чен Ир родился на священной горе революции — горе Пэкту — и вырос с духом любви к своей стране и своему народу .

На самом деле Ким Чен Ир, скорее всего, родился в селе Вятское Хабаровского края, на территории Советского Союза. Ким Ир Сен, которому пришлось бежать из Кореи, служил тогда в советской Красной армии и дослужился до чина полковника.

У Ким Чен Ира был младший брат, в четыре года утонувший в пруду в Вятском. При этом присутствовал лишь сам Ким Чен Ир, и некоторые западные источники утверждают, что он мог нарочно толкнуть малыша в воду и просто-напросто утопить его . Как бы то ни было, у Кима Второго явно были и другие личные проблемы, помимо отношений с отцом и сыном. Он никогда не летал на самолете и вообще едва ли выезжал за пределы Северной Кореи, не считая краткого периода эвакуации во время Корейской войны. Этим он разительно отличается от предшественника-отца и преемника-сына, которые провели важные периоды в своей жизни за границей. Ким Чен Ир и внешне не очень походил на мужественного Ким Ир Сена.

Он вполне мог бы быть подкидышем — как если бы новорожденного Арагорна в колыбели подменили на Голлума. Голос у него тоже был не особенно звучным — за всю жизнь он лишь однажды произнес публичную речь на открытом воздухе, да и то ограничился одним предложением: «Да здравствует Корейская народная армия!»

Парикмахерская. Вопреки всем слухам, что прически в КНДР строго регламентированы и мужчины обязаны стричься под Ким Чен Ына, подобные плакаты призваны вдохновлять клиентов. Впрочем, с разнообразием вариантов у женщин дела обстоят получше.

Судя по всему, у Ким Чен Ира было множество комплексов по поводу внешности, и с возрастом они усугублялись. Уже в среднем возрасте он начал укладывать (или ему начали укладывать) редеющие волосы в высокую прическу в стиле рокабилли — вероятно, в стремлении прибавить немного роста к тем 158 сантиметрам, которыми его наградила природа. Потом он начал носить андрогинные сапожки на каблуках , которые американский госсекретарь Мадлен Олбрайт (тоже весьма низкорослая дама) после государственного визита в 2002 году охарактеризовала как «выше, чем мои собственные». Долгие годы Ким Чен Ир вслед за отцом надевал спартанский костюм в стиле Мао, но в начале 1980-х он нашел собственный стиль и его визитной карточкой стал оливково-зеленый костюм, напоминающий ползунки, — этакая помесь школьного вахтера, офицера низшего ранга и младенца. Позднее, в особенности после инсульта в 2008 году, он стал производить впечатление человека, которому нет дела до последовательности в стиле и до универсальных представлений об эстетике. Вероятно, он делал это сознательно, формируя образ скромного и непритязательного государственного деятеля, полностью поглощенного управлением страной и не думающего о себе.

Даже учитывая прическу и каблуки, Ким Чен Ир не был совсем лишен привлекательности. Со временем он обзавелся довольно экстравагантными по западным понятиям солнечными очками, вероятно, украденными его агентами где-нибудь на чердаке Элтона Джона, и эти очки Вождь охотно надевал на сеансы «руководства на местах» и во время государственных визитов. В общем, неудивительно, что вдобавок к бесчисленным северокорейским и международным наградам и титулам Ким Чен Ир в конце концов оказался в первых строчках самого важного и потрясающего рейтинга двухтысячных, а именно — «Топ-25 мужчин, выглядящих как старые лесбиянки» .

Его сумел обойти только Брюс Дженнер (как его тогда звали), но поскольку с тех пор он сменил имя на Кейтлин и считает себя женщиной «во всех смыслах этого слова», согласно правилам спортивных состязаний золотая медаль должна достаться полноправному победителю, Любимому Руководителю Северной Кореи .

Будни. Не каждому дано принимать президента Вьетнама в таком виде: очки Лайзы Минелли, костюм вахтера и ботинки на каблуках.

Последняя знаковая вещь, сопровождавшая Вождя в конце пути, — довольно неопрятная парка с сиреневым подкладом, бессменный спутник последних лет его жизни, не считая разве что летних месяцев. Существует много сложных причин тому, что за 17 лет правления Ким Чен Ира некогда столь уважаемая Северная Корея превратилась в глазах окружающего мира в трагикомичного горохового шута. Большинство из них от него самого никак не зависели, но тот факт, что страной руководил полутораметровый гибрид Мао и пожилой Лайзы Минелли, явно не пошел на пользу делу. К счастью для Ким Чен Ира, а также множества других низкорослых и, прямо скажем, непривлекательных государственных деятелей, большая политика — не конкурс красоты. И хотя Ким Чен Ир не может похвастаться внешностью кинозвезды, он глубоко и искренне интересовался кинематографом и его возможностями в деле массовой пропаганды. Будучи заместителем директора — и фактически руководителем — Департамента пропаганды и агитации, он еще в середине 1960-х лично занялся развитием киноиндустрии в Северной Корее. Иные формы творчества — например, музыка, танцы и театр — тоже играли в северокорейском обществе важную роль при Ким Чен Ире и до, и после его прихода к власти. Впрочем, для произведений того периода характерны сдержанность и консервативный соцреализм. Под руководством Ким Чен Ира бурно развивались, множились и закреплялись за официальными поводами различные формы массовых представлений, ставших визитной карточкой Северной Кореи в глазах окружающего мира: экстравагантные военные парады, «живые картины», в которых бесчисленные участники служат пикселями, а также поражающие воображение массовые гимнастические выступления с десятками тысяч участников.

Многотомные собрания зубодробительно скучных мемуаров, трудов и изречений ныне царствующего Кима обо всем, начиная от сельскохозяйственной политики и пятилетних планов и заканчивая международной солидарностью антиимпериалистического движения, по-прежнему являются постоянным (и зачастую единственным) элементом северокорейских библиотек и книжных магазинов. Но из трех поколений династии лишь Ким Чен Ир оставил потомкам произведения о высоких материях: «Об оперном искусстве» (разумеется, речь идет о революционной опере, как в Китае при Мао, — не какой-нибудь там буржуазный Верди), «Жизнь и литература» и «Характер и актер». Одновременно с тем, как Ким Чен Ир незаметно, но настойчиво утверждался — и был утверждаем — в роли преемника отца и худрука своей страны, он стал архитектором культа личности Ким Ир Сена — а позднее и собственной. По всей видимости, Ким Чен Ир обладал глубоким инстинктивным пониманием искусства сценической постановки, так что именно этот аспект общественной жизни стал основным при его правлении.

Ким Ир Сен, уже находившийся на склоне лет и из отца нации превратившийся в ее добродушного дедушку, постепенно передавал бразды правления наследному принцу. Он охотно позволял превозносить и чествовать себя. Ким Чен Ир построил вокруг него культ личности, тем самым обеспечив себе его благоволение. Вместе с тем он был образцовым сыном в полном соответствии с традиционными корейскими ценностями. Тем не менее на фотографиях и видеозаписях начиная с 1970-х седеющий крестный отец появляется с сердечной, но слегка недоверчивой и снисходительной улыбкой. Как будто у него не получается воспринимать все это раболепное поклонение всерьез.

Совершенно очевидно, что таланты и наклонности Ким Чен Ира гораздо лучше подходили для закулисной деятельности, чем для главной сцены — он предпочитал находиться за объективом, а не перед ним. Эта замкнутость отразилась и на международном положении Северной Кореи в годы его правления, начавшиеся с целой череды политических кризисов, природных катаклизмов и исторических совпадений, известных как Трудный поход. Хуже не придумаешь.

Ким Чен Ир встал у руля страны, которая оказалась загнанной в угол и вынуждена была буквально бороться за выживание. Можно с уверенностью утверждать, что КНДР никогда не была так близка к краху, как в первые годы правления этого замкнутого, несимпатичного человека — разве что во время Корейской войны, за 40 лет до этого. Всего пару десятилетий назад коммунизм довлел над половиной земного шара, а теперь пылился на свалке истории. Большинство влиятельных политиков и экспертов сходились в том, что рыночный капитализм и различные формы парламентской демократии захватят территории бывшей советской империи, а затем распространятся и дальше. Северная Корея мелькала в новостях как последний враждебный западу оплот тоталитарного коммунизма, и весь мир с нетерпением ожидал, что этот оплот вот-вот рухнет. Все были уверены, что окончательный коллапс Северной Кореи — лишь вопрос времени.

«Генерал Ким Чен Ир, блистательный главнокомандующий эпохи сонгун». Идеологам, учитывая полное отсутствие военной подготовки у нового вождя, пришлось постараться, чтобы дотянуть его имидж до уровня Ким Ир Сена.

Власти жестоко подавляли подобные настроения, если, конечно, страх наказания мог потягаться с голодом и растущим недовольством населения. За действия, которые при обычных обстоятельствах можно рассматривать как мелкое хулиганство — кража зерна или иной провизии с полей или складов, — грозила публичная казнь. Попасть в лагерь для «политически неблагонадежных» стало проще простого. В этих тщетных попытках еще сильнее закрутить гайки сквозило отчаяние. В условиях всеобщей нищеты каждый был сам за себя, и вскоре подкуп, прямой обмен и проституция стали неотъемлемой частью жизни для большинства обитателей «коммунистического рая». Люди по-прежнему послушно делали все, что велено и чему они были обучены, но теперь, в отличие от прежних времен, они делали много того, что не велено и чему не учили. Через границу с Китаем на севере в страну попадали новые технологии — к примеру, небольшие бытовые видеокамеры. В условиях распада системы контроля граница охранялась хуже, чем раньше, а голодных пограничников проще было подкупить. Трясущимися руками на скрытую камеру сняты голодающие дети и деревенские улицы, по которым ковыляли отощавшие, похожие на зомби, еле живые местные жители, покидающие страну. Так окружающий мир узнал об истинных масштабах бедствия. Ким Чен Ир сам говорил, что изображение — не говоря уже о видеозаписи — говорит больше тысячи лозунгов. Даже сегодня, четверть века спустя, Северная Корея до сих пор ассоциируется у многих с голодом и нищетой.

Зернистые видеозаписи, на которых засняты истощенные дети с раздувшимися от голода животами, пустые больницы, худые люди в лохмотьях и разваливающиеся дома, с помощью новых информационных технологий быстро распространились по мировым СМИ. То же происходило с рассказами беженцев — об умерших ОТ голода друзьях И родственниках, о массовых казнях за мелкое воровство или неудачную попытку бегства.

Эти новые истории о Северной Корее быстро пустили корни и расцвели во всем мрачном и пленительном великолепии благодаря в том числе и склонности современных СМИ все драматизировать, упрощать и отбрасывать контекст.

На фоне официальной северокорейской пропаганды, упрямо твердившей, что рабочие в лучшей стране мира живут как в раю, эти истории казались гротеском. С середины 1970-х репутация Северной Кореи неоднократно страдала от дипломатических скандалов и кризисов, однако в основном окружающий мир считал ее эксцентричной и слегка раздражающей тоталитарной страной, которая живет сама по себе — не лучше и не хуже тех же Парагвая, Эфиопии или Болгарии. Но разительный контраст между официальной пропагандой, которой страна прикрывалась как обтрепанным сценическим костюмом, и безжалостной действительностью, в которой люди выживали, питаясь сорняками и насекомыми, навсегда отпечатался в памяти людей и в их представлении о Северной Корее.

Вот это я называю аудиосистемой! Пропагандистские автобусы с громкоговорителями — привычный элемент городской среды. Они транслируют записанные речи или патриотическую музыку.

Вчерашняя правда — сегодняшний миф, и в наши дни самые распространенные и живучие представления непосвященных об этой стране во многом основаны на информации о Трудном походе двадцатилетней давности.

★

В 1995 году северокорейские власти решились на беспрецедентный шаг и обратились к мировому сообществу с просьбой о помощи. Это стало очередным разрывом шаблона, по которому страна жила вплоть до этого момента. В последующие несколько лет, до 2000 года, Северная Корея была самым крупным в мире получателем гуманитарной помощи, поступавшей по линии Всемирной продовольственной программы ООН. Это сопровождалось порой немыслимыми нарушениями привычных стереотипов. К примеру, самыми крупными донорами гуманитарной помощи стали США и Южная Корея — страны, до сих пор находившиеся в состоянии войны с КНДР! В большой политике не бывает благотворительности, так что, надо полагать, щедрость проистекала не из любви к ближнему. Скорее — из страха перед неконтролируемым коллапсом и последующими потоками оголодавших и отчаявшихся беженцев, которые могли хлынуть на юг. Вот вам очередной характерный (и унизительный) для Северной Кореи парадокс: активнее всего в спасении страны участвовали ее заклятые враги. Еды все равно не хватало для того, чтобы накормить всех голодных, но без нее численность жертв наверняка была бы значительно выше.

В рамках Всемирной продовольственной программы в стране образовалось множество больших и малых организаций международной помощи. Северокорейские власти настояли, чтобы все поступающее продовольствие распределялось через государственную систему, что постоянно служило источником конфликтов и разногласий со странами-донорами и международными организациями, которые не без оснований подозревали, что часть продуктов достается армии и политическому руководству. В любом случае через эти организации в Северную Корею проникло гораздо больше иностранцев, чем когда-либо ранее, и они получили доступ к тем частям страны, которые раньше были совершенно неизвестны окружающему миру. Продовольственная помощь продолжала поступать и в 2000-х, одновременно с возвращением земледелия к прежним объемам урожая. Страна постепенно возрождалась. Помимо незначительного числа беженцев, перебежчиков и мигрантов, появились и другие изменения, куда более важные для северокорейского общества в долгосрочной перспективе: мелкие капиталисты и серый рынок. Полуофициальные импровизированные рынки — чанмадан, — где можно приобрести, продать или обменять различные товары, стали появляться на площадях, тротуарах и обочинах дорог по всей стране. Исключением стал Пхеньян и некоторые другие крупные города, где население предпочитает не провоцировать власти без нужды. В авангарде этой тихой экономической революции шли женщины.

★

В патриархальной корейской культуре все малопочетные обязанности вроде торговли традиционно отводятся женщинам. Во время и после Трудного похода именно женщины стали движущей силой развивающегося свободного рынка в Северной Корее — как раз в силу традиции.

Этот народный капитализм — который, скорее всего, не является какой-то сознательной позицией или идеологией — зародился именно в среде северокорейских домохозяек и хранительниц очага. Они зарабатывают деньги на жизнь для себя и своей семьи, а мужчины для вида продолжают ходить на работу.

Ловец моллюсков весенним вечером на берегу в Вонсане.

Несмотря на застой в промышленности и прекращение деятельности большинства государственных предприятий во время Трудного похода, мужчины обязаны были являться на работу по утрам, хотя и без того мизерная зарплата вообще не выплачивалась. Власти вынуждены были смотреть сквозь пальцы на пробивающиеся там и сям ростки свободной торговли — и давать на это молчаливое согласие. Государство больше не могло прокормить народ, так что ограничивалось символическими облавами, время от времени проводившимися на рынках. Вопреки всему, что заявляла официальная пропаганда, в Северной Корее появился частный сектор экономики, и помешать этому было невозможно. Преодолев кое-как долину смертной тени, страна вроде бы осталась прежней снаружи, но очень сильно изменилась внутри.

Во многих семьях именно матери, бывшие домохозяйки, стали главными добытчиками. Они продавали домашнюю выпечку — зачастую приготовленную по кризисным рецептам с примесью коры — и широко практиковали бартер. Они шили одежду, которую выменивали на еду. В случае крайней нужды не брезговали и проституцией. «Женщины — это цветы», гласят известная поговорка и припев северокорейского шлягера, прославляющего традиционный восточноазиатский идеал женщины: красота, послушание, чистота и непорочность. Для такого стереотипа имеются естественные предпосылки. Корейские женщины — одни из самых красивых в мире: нежные, как фарфор, и стройные, как фитнес-инструкторы, а скулы такие, что Кейт Мосс умерла бы от зависти. Еще один плюс — многие носят форму. Представьте себе тысячи Люси Лью в подогнанных по фигуре костюмах советских пограничников — не говоря уже о наших любимых дорожных регулировщицах. Типичные женские профессии, с которыми ежедневно сталкивается турист, — официантка, бармен, музейный гид, — создают обманчивое впечатление, что женщины играют в северокорейском обществе пассивную, второстепенную роль, как и гласит официальная пропаганда. Но за пределами этих «клумб» существует другой тип женщин, пользующихся большим влиянием в повседневной жизни. К нему относится внушающий любовь и трепет образ корейской тетушки — аджумма, пожилой матроны. Она бесцеремонна, смекалиста, предприимчива, заботлива, как солдатская мать, и упряма, как дорожный каток. Таких персонажей можно часто увидеть за прилавком на сером рынке. Женщины стали пионерами рыночной экономики в Северной Корее, они же остаются хранителями старых традиций.

Типичный пример тому — участница выборов в Верховное народное собрание, с которой мы познакомились ранее, госпожа Чо. В одном из государственных англоязычных журналов по случаю выборов вышла статья, в которой прославляются она и ей подобные . В интервью особенно подчеркиваются ее скромность, жертвенность, немно-гословие и терпение — качества, которые важны для новой должности. (Во всем остальном мире подобные качества у политика скорее говорили бы о профнепригодности.) Однако для официальной северокорейской пропаганды выборы (или скорее назначение) простой подметальщицы на престижную (формально) должность депутата Верховного народного собрания — лишь повод во всеуслышание заявить о равноправии коммунистического общества и продемонстрировать, что власть принадлежит народу.

Аджумма с барабаном в компании коллег на репетиции массового парада. Многие корейцы могут похвастаться опытом подобных выступлений — как правило, в качестве непрофессиональных артистов.

В дополнение к вышеупомянутым достоинствам госпожа Чо может похвастаться и другим ценным опытом — она несколько лет была председателем в «соседском товариществе». Это очень важная деталь, которая рассказывает о северокорейской системе работы и поощрения больше, чем может показаться на первый взгляд. Организация, в которой председательствовала госпожа Чо, — это, без сомнения, инминбан (народная группа). Все поселения в Северной Корее разделены на такие ячейки, которые, в свою очередь, могут делиться на этажи или подъезды, если жилой комплекс достаточно велик. Председатели инминбанов отчитываются перед районными комитетами. Это чем-то напоминает товарищество собственников жилья, члены которого вместе выходят на субботники.

Председателем может быть только человек, безоговорочно преданный системе, поскольку ее (чаще всего это именно взрослая или пожилая женщина, к тому же заядлая сплетница) важнейшая обязанность заключается в том, чтобы поддерживать порядок в подъезде, на улице или в квартале и докладывать наверх о любых беспорядках. Инминбан служит одной из малых ячеек в пирамиде власти, состоящей из комитетов и организаций, пронизывающих все северокорейское общество и осуществляющих контроль над ним. Дайте людям немного власти — и они охотно используют ее, чтобы следить за соседями. Это универсальное правило.

Еще в интервью приводится история, как госпожа Чо в случае поломок или иных проблем в их жилом комплексе собирает жителей на субботник вместо того, чтобы беспокоить и без того перегруженную районную комиссию. Госпожа Чо поступает как образцовый социалистический гражданин: во-первых, она хорошо выполняет работу председателя и берет на себя ответственность за соседей, своевременно докладывая о проблеме вышестоящему начальству. Во-вторых, она демонстрирует преданность системе, хотя, если подумать, всемогущая власть сама несет ответственность за то, что районная комиссия перегружена. В-третьих, она проявляет самопожертвование, неравнодушие и трудолюбие, самостоятельно решая проблему, — как велят 310 слоганов на все случаи жизни, придуманные партией. Так что в конце концов она возвращается с заседания районной комиссии в

свою «народную группу» и организовывает совместную работу по устранению проблемы — чтобы не беспокоить бедные власти, которые всегда так хорошо о них заботились. «Не спрашивай, что страна может сделать для тебя, — спроси, что ты можешь сделать для страны». Возвращаясь к тому, с чего мы начали: госпожа Чо делает в точности то же самое, что делали многие другие северокорейские женщины во времена Трудного похода, когда стало до боли очевидно, что власти больше не могут обеспечивать народ всем необходимым. Она берет дело в свои руки. Нужда — мать изобретательности, и одним из многих импровизированных ответов на недостаток продовольствия, и в особенности белковой пищи, стало так называемое инджо коги — искусственное мясо. Это северо-корейский вариант соевого мяса — продукта, который можно купить практически в любом супермаркете в развитых странах. Но в конце девяностых голодающей Северной Корее пришлось изобрести и научиться изготавливать его самостоятельно.

Рис с искусственным мясом (Инджо коги бап)

Это блюдо по-прежнему очень популярно в Северной Корее, хотя теперь его готовят ради гастрономических впечатлений и из чувства ностальгии, а не от нужды. Оно получило определенное признание и в Южной Корее, куда его завезли северокорейские беженцы, тоскующие по вкусам родины — но не по голодным временам Трудного похода. Кусочки «мяса» должны иметь форму полосок толщиной около сантиметра. В этих полосках осторожно делается надрез, который набивают белым рисом, а сверху все поливают острым соусом — выходит что-то вроде мини-тако.

Если хотите, вместо того чтобы делать надрез, можете просто обернуть искусственное мясо вокруг риса на манер японских роллов. Соус можно поместить внутрь рулончика, либо полить его сверху.

Тот, кто в целях эксперимента или полного погружения хочет полностью соблюсти аутентичность этого блюда, должен обзавестись маслопрессом — его можно приобрести в аренду. Соевое масло можно будет как-то использовать в хозяйстве, а вот из жмыха соевых бобов мы и будем делать «мясо». Полученную массу нужно раскатать в пластину примерно полсантиметра толщиной, а затем дать ей высохнуть и затвердеть.

ИНГРЕДИЕНТЫ

Рис с искусственным мясом

★

400 г искусственного мяса

соль

3 чашки отварного риса (лучше клейкого)

1 ст. л. кунжутного масла

Соус

★

4 ст. л. рапсового или подсолнечного масла

3 ст. л. хлопьев чили

Уз маленькой чашки мелко нарубленного чеснока

^}/5 маленькой чашки соевого соуса

Уз маленькой чашки мелко нарубленного шнитт-лука

Рис с искусственным мясом

★

І.Искусственное мясо размачивать в теплой, слегка подсоленной воде в течение 30 минут. Затем отжать лишнюю воду и выложить пластину на кухонный стол. Нарезать на полоски размером около 10 на 7 см. В каждой полоске острым ножом сделать надрез, чтобы получилась полость, как в пите.

2. Рис перемешать с кунжутным маслом, солью и небольшим количеством нарубленного шнитт-лука.

3. Приготовить соус: нагреть масло в сковороде на сильном огне. Высыпать в масло хлопья чили и оставшийся шнитт-лук, обжарить. Добавить соль на кончике ножа, соевый соус, немного воды и чеснок. Хорошенько перемешать и следить, чтобы смесь не пригорела.

4. Набить полоски искусственного мяса рисом и полить получившимся соусом.

★

★

Трудный поход стал околосмертным опытом для всей Северной Кореи и оставил глубокий след на ее политическом режиме. Северокорейское общество всегда было глубоко военизированным: количество людей в униформе здесь было одним из самых больших в мире. Крестный отец страны Ким Ир Сен был героем сопротивления и профессиональным военным, а его товарищи по оружию, пережившие чистки времен централизации власти в 1950-х, получили важные посты в армии и государственном аппарате. Их потомки, семьи и круг общения до сих пор составляют значительную часть «внутренней партии». С другой стороны, андрогинный поклонник искусства Ким Чен Ир совсем не имел военного опыта. Как и положено будущему вождю, он получал все более высокие военные звания, но, как известно, не звание красит человека. Ким Чен Ир так и не сумел завоевать тот же нерушимый авторитет среди влиятельных генералов, каким пользовался его отец благодаря многолетнему боевому опыту и узам дружбы. Его главными сторонниками и союзниками были интеллектуалы и идеологи Трудовой партии Кореи. Партия и вооруженные силы всегда были двумя основными конкурирующими, но тесно связанными фракциями в северокорейской системе власти.

Реклама: «Да здравствует победоносная политика сонгун (Армия на первом месте)!» Этот популярный пропагандистский мотив встречается на плакатах, почтовых марках и рекламных щитах.

Всего год спустя после смерти Ким Ир Сена его сын дал официальный старт политике сонгун — «Армия на первом месте». В двух словах она заключалась в том, что отныне вооруженные силы Северной Кореи всегда имели приоритет перед другими частями общества при распределении все более скудных ресурсов. Это касалось всего — от денежных субсидий до продовольствия. Тем самым армия стала высшим органом государственной власти и с тех пор удерживает занятую позицию. Ким Чен Ир понимал, что он сам и вся остальная «внутренняя партия» полностью зависят от армии, ведь только она может обеспечить контроль над населением в условиях усугубляющегося кризиса, которому не видно конца.

Во многих отношениях введение политики сонгун было мягкой версией военного переворота, при котором генералам было выгодно сохранить прежнего Вождя в качестве символа, объединяющего нацию и служащего объектом преданности населения. Однако было бы несправедливо утверждать, что Ким Чен Ир начал свое правление, будучи чьей-то марионеткой. И стоявшая за ним партия, и его собственный унаследованный статус по-прежнему оставались важными элементами политического равновесия. Тем не менее совпадение между началом Трудного похода и введением политики сонгун отнюдь не случайно. Напрашивается предположение, что с приходом к власти Ким Чен Ира Северная Корея превратилась в гибридную военную диктатуру, где последнее слово остается за генералами, но правящая партия выполняет роль советника в принятии важных государственных решений, хотя на самом деле все несколько сложнее. Сложившийся в глазах окружающего мира стереотип всемогущего и единовластного диктатора был не так уж далек от истины в случае Ким Ир Сена, не считая последних десяти-двадцати лет его правления, но с тех пор немало воды утекло.

Еще один долгоиграющий миф о Северной Корее гласит, что ее всемогущий единовластный диктатор — непредсказуемый, одержимый бешеной ненавистью к Западу психопат, держащий палец на ядерной кнопке. Расслабьтесь, дорогие читатели, и переведите дыхание. Ким Чен Ын не похож ни на Абу Бакра аль-Багдади, ни на Джокера из фильмов о Бэтмене. С самого основания политического режима КНДР в 1948 году он всегда действовал совершенно логично и предсказуемо, исходя из одной-единственной предпосылки, снова и снова, как во внешней, так и во внутренней политике: выживание любой ценой в краткосрочной и долгосрочной перспективе.

В последние годы в стране все больше распространяется подобная пропаганда. «Удержим экономический прогресс эпохи сонгун на твердом курсе, утвердимся в нашей независимости и предотвратим войну благодаря устрашающей силе нашего оружия!»

Северная Корея дважды чудом возвращалась практически с того света. Первый раз был во время Корейской войны, когда униженный Ким Ир Сен в последний момент был спасен от верного поражения китайскими войсками, второй раз — во время Трудного похода.

Всякий раз политический режим с трудом выкарабкивался из ямы, применяя действенную комбинацию из кнута и пряника в виде всеобщей мобилизации , призывов к чувствам национального единства и патриотизма, восхваления героев и запугивания остальных, а также безжалостных наказаний за непослушание и политическое диссидентство. Всякий раз политическое руководство страны утверждалось в представлении, что Северная Корея со всех сторон окружена врагами. Эта идея всеми средствами вбивалась в головы народа — наряду с идеей о том, что только текущий политический режим в лице династии Ким может защитить северокорейцев от полного истребления. Для этого нужны люди в форме, много людей в форме!

Военная карьера — к примеру, отец Мистера Вина был полковником — это, пожалуй, самая политически правильная и престижная судьба, какую можно пожелать для своих детей в Северной Корее. Социальный статус военных и политика сонгун гарантируют достойный уровень жизни для солдат, проходящих срочную службу, и серьезные привилегии и влияние для высших офицеров. Повсюду можно увидеть людей в характерной коричневатой (похожей на советскую) униформе Корейской народной армии, а также в чуть более скромной униформе Рабоче-крестьянской Красной гвардии, то есть народного ополчения, чьи узнаваемые береты в стиле Мао отличают их от регулярных войск. Точная статистика — табу в случаях, когда имеется конфликт мнений, но, по приблизительным оценкам, постоянная численность КНА составляет около 1 100 000 солдат, и независимые западные источники — например, журнал Jane’s Defence Weekly — заявляют, что численность запаса и разных «околовоенных» структур, включая народное ополчение, достигает еще 8,5 миллиона. То есть в сумме это почти половина всего северокорейского населения. Но с одной оговоркой. Не только размер имеет значение.

В рейтинге военной силы за 2018 год  на первом месте ожидаемо оказываются США, как и в предшествующие годы. Их союзник Южная Корея находится на весьма почетном седьмом месте. А вот «команда противника» — Северная Корея — занимает только 18-е место, уступив Пакистану и лишь немного опередив Испанию. В случае войны, в которой 1-е и 7-е место объединились против 18-го, я знаю, на кого поставил бы свои сбережения. Сухопутные вооруженные силы Северной Кореи состоят в первую очередь из пехоты, вооружение которой давно устарело. То же можно сказать и о Рабоче-крестьянской Красной гвардии. Стандартное вооружение пехоты — автомат АК-47, любимец военных в странах третьего мира, — как и большая часть всего остального арсенала, поставлялось Северной Корее подрядчиком, обанкротившимся почти тридцать лет назад, — Советским Союзом. Каждый военный парад — а они, надо полагать, предназначены для того, чтобы показать Корейскую народную армию с лучшей стороны — это настоящий бальзам на душу военным историкам и любителям винтажного оружия из стран Восточного блока. Вообще-то они похожи на бал-маскарад на тему «Красная армия 1960-го», и каждый раз устраивать его все труднее, потому что арсенал устаревает, а запчасти к нему брать негде.

Помимо пехоты, у Северной Кореи есть и другой козырь в виде стационарной артиллерии (пушки и ракетные батареи). Предполагается, что значительная часть этой военной мощи спрятана в горных пещерах и бункерах поблизости от ДМ3 и направлена в сторону столицы Южной Кореи — Сеула, находящегося в зоне поражения дальнобойных орудий. Пока у Северной Кореи не появилось свое ядерное оружие, эти сотни (а возможно, и тысячи) хорошо укрепленных огневых позиций вдоль границ служили прекрасной страховкой и средством устрашения противника. Однако если бы на Корейском полуострове разразилась настоящая война, как в 1950–1953 годах, что (внимание!) весьма маловероятно, все эти подержанные пушки и миллионы плохо вооруженных пехотинцев почти ничего не значили бы, несмотря на отточенные навыки парадного марша .

В случае полномасштабной войны в современном мире сторона, не обладающая сильной военной авиацией, заранее обречена на поражение. Пхеньянские генералы прекрасно осознают, что сейчас они еще более беспомощны перед значительной военной мощью американских ВВС, чем во времена Корейской войны. Состояние северокорейского военно-воздушного флота настолько плачевно, что, когда я присутствовал на параде по случаю победы (!!!) в Корейской войне в июле 2013 года, мне довелось наблюдать гражданский Ан (полученный, понятное дело, еще от Советского Союза), который перекрасили в цвета армии, чтобы придать солидности небольшому воздушному соединению, выполнявшему фигуры пилотажа над площадью Ким Ир Сена .

На том же параде, призванном продемонстрировать всю военную мощь Северной Кореи в наиболее выгодном свете, можно было увидеть похожие на игрушечные самолетики «дроны», трясущиеся по брусчатке в кузовах грузовых автомобилей. Когда же мимо трибун плотным строем проезжал полк тракторов, выпущенных еще в 1980-х, таща на прицепах пушечные лафеты, я повернулся к сидящему рядом начальнику Мистера Вина, высокопоставленному чиновнику в сфере культуры, и прошептал ему на ухо: «Спасите, рассерженные крестьяне идут!» Пятнадцать минут спустя, когда мимо нас катились тяжелые ракетные установки, он все еще смеялся.

С военно-морским флотом дела обстоят немногим лучше. Весной 2014 года Ким Чен Ын позировал для прессы на борту судна, до боли похожего на U-96 — звезду классического немецкого фильма о Второй мировой войне «Подводная лодка» (Das Boot). Северокорейский ВМФ состоит в основном из легких небольших судов вроде минных тральщиков и фрегатов, занимающихся патрулированием приграничных акваторий в Желтом море к западу от полуострова, где две Кореи так и не смогли договориться об окончательной границе. Боевой опыт северокорейского флота заключается в периодическом захвате южнокорейских рыболовных судов (и их экипажей), осмелившихся зайти слишком далеко на север. Две относительно крупные военные стычки между двумя Кореями в наши дни случились именно здесь, и обе в 2010 году. Тогда при невыясненных обстоятельствах затонул корвет южнокорейского военно-морского флота «Чхо-нан», погибли 46 членов экипажа. Международная комиссия по расследованию инцидента под руководством Южной Кореи пришла к выводу, что корабль потопила торпеда, выпущенная с северокорейской подлодки. Северокорейские власти яростно отрицали это, их поддержали Россия и Китай. КНДР так и не взяла на себя ответственность за гибель корвета «Чхонан». Осенью того же года КНДР сочла южнокорейские военные учения на приграничном острове Ёнпхёндо актом агрессии и ответила артиллерийским обстрелом, в результате которого погибли двое военных и двое гражданских лиц, а также были произведены значительные разрушения. Однако и на этот раз стычка не привела к эскалации конфликта до полноценной войны. Обе стороны понимают, что им есть что терять. И, согласно внутренней логике террора, риск возобновления масштабной войны снизился еще на несколько пунктов в одно сентябрьское воскресенье 2017 года.

В этот день, а именно 3 сентября, Северная Корея взорвала на испытательном полигоне, расположенном под горой Мантап на северо-востоке страны, водородную бомбу, в 15 раз превышающую по мощности снаряд, сброшенный на Хиросиму. От землетрясения, ставшего результатом подземного взрыва, задрожали здания в Пхеньяне, находящемся на другом конце страны. Спутниковые изображения показали, что отдельные фрагменты горы, использовавшейся для проведения испытаний начиная с середины 2000-х годах, обвалились, образовав кратер диаметром около 200 метров. Меньше чем через час я вместе с группой других иностранцев, захваченных серьезностью момента, и всем местным персоналом гостиницы «Хэбансан» стоял в холле, обратив все органы чувств к большому телевизору на стене. Принарядившийся по случаю диктор торжественным голосом зачитывал обращение высшего руководства вооруженных сил о «полном успехе» и «термоядерном оружии повышенной разрушительной силы, разработанном нашими силами и технологиями».

Армейские будни. Отряд новобранцев идет копать траншеи и мешать бетон. Несмотря на большую численность, северокорейская армия не может похвастаться хорошей подготовкой, боевым опытом или современным вооружением, поскольку большую часть времени служит источником бесплатной рабочей силы для промышленности и сельского хозяйства.

Диктор процитировал и самого Великого вождя: «Все компоненты водородной бомбы на 100 процентов произведены в нашей стране». Два десятка гостиничных работников вокруг нас разразились бурными аплодисментами. Наконец-то Северная Корея совершила последний, решающий шаг и вступила в ядерный клуб. А последовавшие за этим столь же бессмысленные, сколь и предсказуемые упреки, которыми в один голос осыпали страну Совет Безопасности ООН, США, Южная Корея и вся остальная Солнечная система, звучали музыкой для ушей северокорейцев.

Один из множества объектов, в строительстве которого может поучаствовать северокорейский военнослужащий, — единственный и неповторимый горнолыжный центр. Не исключено, что «строителя» повысят до работника центра и поручат ему следить за состоянием лыжных трасс.

Впрочем, статус ядерной державы отнюдь не означает немедленного сокращения численности Корейской народной армии, которая теперь кажется еще более раздутой, чем раньше. Впрочем, армия выполняет важную внутриполитическую функцию: срок службы по призыву составляет 5–7 лет и служит эффективным инструментом социального контроля, поскольку благодаря ему значительная часть северокорейского населения (по крайней мере, мужской и молодой его части) оказывается связана строгой системой военной иерархии.

Жизнь в бараках — особенно в течение долгого времени — подготавливает почву для взращивания лояльности к группе как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. Северокорейским мужчинам всегда приходилось дожидаться женитьбы дольше, чем жителям соседних стран, — именно из-за долгого срока службы. Все эти годы солдаты и офицеры в каком-то смысле являются их семьей, чем успешно пользуется официальная пропаганда. Идеалы самопожертвования, единства и готовность «пролить кровь за товарищей» (и, само собой, за Вождя) пронизывают Северную Корею не только в политических речах и пропагандистских лозунгах, но и во всем остальном, начиная от сентиментальных баллад, родившихся у партизанского костра в годы борьбы с японцами, и заканчивая массовыми гимнастическими представлениями. И последнее, но немаловажное обстоятельство: у доктрины «половина населения носит униформу» есть важная социально-экономическая функция. Таким способом власти обеспечивают все крупные проекты в первичных отраслях экономики — сельском хозяйстве, строительстве и развитии инфраструктуры — неиссякаемой и практически бесплатной рабочей силой. По всей стране на стройках, ремонтах, вспашке земли, сборе урожая и тому подобных работах заняты солдаты Корейской народной армии, часто под руководством своих же инженерных войск. Большинство северокорейских солдат, если не все они, за время службы гораздо чаще держат в руках лопату или кирпичи, чем оружие.

РЕЦЕПТ

Блюдо на целую армию — Тонбэчу кимчи

★

После целого дня рытья траншей или равнения по струнке на очередном параде можно подкрепиться доброй порцией кимчи — самого знаменитого национального блюда обеих Корей. Как и многие другие блюда национальных кухонь по всему миру, оно родилось задолго до изобретения холодильников, когда для сохранения продуктов прибегали к разнообразным ухищрениям. Кимчи готовится путем ферментирования различных овощей в зависимости от времени года в рассоле из соленой воды, красного чили и чеснока. Существуют разновидности кимчи с рыбой. Один или несколько сортов кимчи — обязательная составляющая любой корейской трапезы. Это блюдо подают и как закуску, и как гарнир. В последние годы кимчи получило международное признание — в особенности варианты, приготовленные из пекинской капусты (бэчу кимчи), которые пользуются заслуженной популярностью и в Корее.

В прежние времена было очень важно запастись достаточным количеством кимчи, чтобы хватило на всю долгую и суровую зиму. Поэтому блюдо традиционно готовили в больших количествах — на случай, если и в самом деле придется кормить целую роту солдат.

Предлагаемый рецепт тонбэкчу (вилок) кимчи, может быть, покажется слишком амбициозным для среднестатистической семьи, но, если вы хотите приготовить блюдо таким, каким его едят в Корейской народной армии, нужно отталкиваться от него. Впрочем, вы можете взять калькулятор и разделить все объемы примерно на 40. Вперед!

ИНГРЕДИЕНТЫ

Тонбэчу КИМЧИ

★

200 кг пекинской капусты

8 кг соли

40 кг редиса

1,5 кг зеленого лука

3 кг японской груши (наси)

1 кг каштанов (очищенных)

1 кг чеснока

200 г имбиря

700 г корейского (кочху кару) или обычного порошка чили

3 кг сайды, поллака, пикши или трески (без кожи и костей)

1 кг соленых, квашеных мелких креветок (сэ-чуот) или анчоусов

1-2 кг сахара (для рассола)

ПРИГОТОВЛЕНИЕ

Тонбэчу КИМЧИ

★

ГУдалить с пекинской капусты внешние листья и отложить их в сторону. Каждый кочан разделить надвое и подготовить рассол. В 10 л воды размешать 1 кг соли и промыть капусту в этом рассоле. Проследить, чтобы рассол был между всеми листьями и попал во все ложбинки. Промытую капусту положить разрезом вверх в большую глиняную емкость или другой сосуд. Оставить для ферментирования на 24–30 часов. Затем промыть холодной водой и отложить в сторону.

2. Приготовить соус кимчи. Треть всего редиса нарезать соломкой толщиной со спичку, зеленый лук нарубить кусками длиной 3–4 см. Груши прокрутить через мясорубку или растолочь, каштаны нарезать пластинками. Имбирь и чеснок мелко нарубить. Из порошка чили и теплой воды приготовить пасту. Рыбу нарезать кубиками с ребром 1–2 см. Слегка посолить. Креветки пропустить через мясорубку или блендер, добавить к ним немного порошка чили и нарубленного чеснока, чтобы получился красный соус. Соус довести до кипения и поставить охлаждаться. Нарезанный редис смешать с пастой чили, а затем — с рыбой, красным соусом, чесноком, имбирем, грушами, каштанами и 2–3 горстями соли.

3. Все листья и слои капусты смазать получившимся соусом и завернуть каждую половину кочана в отложенные в начале приготовления листья, чтобы начинка не растеклась.

4.0ставшийся редис нарезать кубиками. На дно сосуда, в котором будет готовиться кимчи, положить подсоленный редис. Затем налить в сосуд воду и плотно уложить половинки кочанов разрезом вверх. Время от времени придавливать содержимое, чтобы удалить пузырьки воздуха. Сосуд следует заполнить кочанами капусты до самого верха. Верхний слой посыпать солью и прикрыть последними оставшимися листами, чтобы избежать попадания воздуха. Сверху разместить гнет. Сосуд прикрыть пищевой пленкой или крышкой. Спустя трое суток блюдо готово.

★

Еще одним прямым последствием Трудного похода стало заметное количество беженцев, сумевших пересечь границу одной из самых хорошо охраняемых стран в мире. Большинство стремились попасть в Южную Корею. Очень многие северокорейские беженцы изначально проживали в приграничных районах на севере и просто переплыли или перешли зимой по льду одну из пограничных рек — Амноккан или Туманган, заплатив пограничникам или контрабандистам. До начала Трудного похода никому и в голову не могло прийти, что верных солдат можно подкупить всего-навсего пачкой сигарет. За почти полвека, прошедших между завершением Корейской войны в 1953 году и условным концом Трудного похода в 1998-м, было зарегистрировано всего 923 удачных побега из Северной Кореи. Для сравнения: во время существования ГДР в Западную Германию ежегодно бежали из Восточной 21 000 немцев . К 2015 году в Южной Корее проживало около 25 000 беженцев из Северной Кореи . Это нельзя назвать массовым исходом, особенно на фоне вышеупомянутой Восточной Германии, но выходит, что 90 % из них покинули Северную Корею на рубеже тысячелетий или позже, то есть в конце — а не в самый разгар — Трудного похода.

Распространенное представление о том, что любой житель Северной Кореи, самостоятельно пытающийся покинуть страну, бежит либо от политических преследований, либо от голодной смерти, основано на жутких историях тех, кто уехал из страны в эти страшные годы. Это представление не беспочвенно. Даже само правительство КНДР давно уже признало, что в стране свирепствовал голод. Нет никаких сомнений и в том, что во имя контроля и устрашения в стране совершались и продолжают совершаться ужасные вещи. Тем не менее в сегодняшнем мире, двадцать лет спустя после Трудного похода, такое представление одновременно устаревшее и слишком упрощенное. В языке всегда отражаются политические реалии. В этом смысле примечательно, что все те, кто прибывает из Северной Кореи, называются в западных и южнокорейских СМИ перебежчиками или беглецами и никогда — иммигрантами.

Очень многие беженцы, прибывшие в Южную Корею в последние 10–15 лет, в качестве причины бегства указали стремление к благосостоянию. Несколько лет назад норвежская исследовательница Ренате Сульберг провела серию интервью в пункте приема беженцев при христианской миссии в Сеуле. Она отмечает, что многие из опрошенных происходят из «относительно обычных семей, принадлежащих к среднему классу, и решение бежать из страны было принято одним или несколькими членами семьи в результате печального, но не трагического события в их жизни». К примеру, главный добытчик в семье умер от болезни или впал в немилость и потерял работу, так что семья лишилась статуса и средств к существованию. Зачастую речь идет о семьях, отец в которых работал в местном самоуправлении или руководителем среднего звена. Многие из них выросли или долгие годы прожили недалеко от границы с Китаем, где имеется корейская этническая группа. Во многих подобных семьях отец был наполовину или полностью китайцем, а мать — кореянкой. Некоторые называют главным мотивом улучшение благосостояния, другие говорят о личной свободе или возможностях для самореализации — как и многие мигранты по всему миру. Большинство их них прибыли из городов и поселков, расположенных вблизи китайской границы, и прибегли к помощи опытных контрабандистов по обе стороны — тоже весьма распространенная мировая практика. Позднее контрабандисты помогают беглецам поддерживать связь с оставшейся на родине семьей — к примеру, передают им деньги.

Тем же путем эмигранты получают новости об обстановке в Северной Корее. Это не сложнее, чем сделать телефонный или видеозвонок из Сеула на китайскую сторону границы с Северной Кореей. Многие демонстрируют довольно легкое и прагматичное отношение к северокорейской политической системе, а также рассматривают возможность вернуться на родину и, к примеру, заняться торговлей, если позволят обстоятельства. Другие же явно бежали от реальных политических преследований со стороны власти и таким образом подпадают под понятие «беженцы».

★

Очень жаль, что многие уникальные истории, имеющие многочисленные нюансы, полутона и разные финалы (как это всегда бывает в историях беженцев), теряются в тени международных бестселлеров и лекционных турне отдельных «звездных перебежчиков» . Два самых знаменитых беглеца последнего десятилетия — Шин Дон Хёк (главный герой книги Блейна Хардена) и Пак Ёнми (написавшая книгу «Чтобы жить: путь северокорейской девушки к свободе» в соавторстве с Мэри-энн Воллере).

Обе истории — как в форме книги, так и в форме лекции — это душераздирающие и захватывающие повествования о нечеловеческих испытаниях, неугасимой надежде и чудесном, невероятном спасении от жестокого режима Ким Чен Ира в начале 2000-х. Оба автора пользуются широким арсеналом средств художественного воздействия. Пак Ёнми, в частности, описывает реки, запруженные трупами, и публичную казнь матери своей лучшей подруги, которую застали за просмотром голливудского фильма на DVD .

Шин Дон Хёк тоже не жалеет пороху, и его история о взрослении, а потом бегстве из «концентрационного» лагеря № 14 — одно из самых устрашающих произведений в этом мрачном и кровавом жанре. Вдобавок его рассказ является ключевым элементом отчета о соблюдении прав человека в Северной Корее, опубликованном специальной комиссией ООН в 2014 году. В отчете в весьма резких выражениях порицается северокорейский политический режим за систематические нарушения прав человека, а председатель комиссии даже заявил, что преступления КНДР против человечества «поразительно похожи на действия нацистов».

История Шина в пересказе Хардена мало чем отличается от множества похожих свидетельств о пытках и бесправии человека в северокорейской системе лагерей, где отдельных людей и семьи считают врагами государства и держат взаперти — часто без суда и следствия, без определенного срока. Нередко это происходит на основании дальнего родства с кем-то, кто впал в немилость. Что отличает книгу Хардена и Шина от остальных вариаций на ту же тему — это очень длинные и подробные описания безграничного садизма и насилия, которому подвергали главного героя и других пленников охранники и персонал лагеря. Шин пережил 23 года абсолютного и бессмысленного зла — от рождения и до самого бегства. Это чудо может превзойти только поистине библейская удача, которая сопутствовала ему на протяжении одинокого бегства сквозь мрак и туман через всю страну, где другие люди вырисовываются лишь неясными тенями. Шин вырос как Маугли в ГУЛАГе — результат «поощрительного брака» без любви, разрешенного родителям в качестве «награды за усердную работу», что напоминает о некоторых практиках в Камбодже при Пол Поте. Шин не знал жизни за пределами трехметрового забора, обнесенного колючей проволокой под напряжением.

Внутри царили условия, которые сделали бы честь ветхозаветному аду. Основные человеческие чувства — любовь, ненависть, сочувствие и родительские инстинкты — у заключенных полностью атрофировались. Лагерная охрана искоренила их путем безжалостной дрессуры, в ходе которой в людей с младенческого возраста вколачивали страх и вину за малейшие упоминания о грехах предков. Даже учителями начальной школы были вооруженные люди в униформе. Слепой, животный инстинкт самосохранения пронизывает поразительно краткие, расплывчатые и схематичные рассказы Шина о членах его семьи и других заключенных. Они даже не дотягивают до статистов в этой истории.

Впрочем, как уже говорилось, описания насилия и жестокостей, которые пережил сам Шин, далеко не схематичны. Родители, избивающие детей мотыгами и лопатами «с той же жестокостью, с которой лагерная охрана — заключенных». Истошно вопящие дети, поджаривающиеся на крюках над открытым огнем, словно туши животных. Учитель, насмерть забивающий шестилетнего ученика указкой на глазах его истощенных одноклассников за украденные им пять — пять! — зернышек кукурузы.

Сам Шин настолько очерствел от такой жизни, что с радостью отправляет на смерть собственных мать и брата, доложив об их планах побега после того, как его обделили миской риса во время обеда. Обоих позднее казнили на глазах у равнодушной лагерной публики: мать через повешение, брата через расстрел. Лагерь отделяли от окружающего мира 60 километров колючей проволоки, постоянно находящейся под высоким напряжением, убивающей моментально, так что запах паленого мяса обжигает ноздри. И в этом, и во многих других местах книги читатель ощущает присутствие неспящих псов нацистской Германии и дыхание Освенцима. Единственный путь отсюда лежит через колючую проволоку. Шин смог бежать благодаря тому, что его старший товарищ Пак, заменивший ему отца, придавил один из проводов под напряжением своим мертвым телом. Мальчик прополз в образовавшееся отверстие прямо по «тлеющему» телу Пака, «заземлившему» электрический ток. Сам он отделался «всего лишь» серьезными кровоточащими ожогами. Блейн Харден целую страницу уделяет подробному описанию всех счастливых совпадений, которые должны были произойти, чтобы такое бегство удалось.

Другой аспект, который в книге никак не обсуждается, — едва уловимые, но повторяющиеся стереотипы о расовой принадлежности как носителей зла, так и его жертв. Лагерные охранники до того одержимы жестокостью, что это становится контрпродуктивно даже по меркам диктатуры, подходящей к человеческим жизням с калькулятором пользы. Абсолютное Зло — с большой буквы — становится здесь и целью, и средством. Жертвы безропотно принимают жестокое обращение и даже, если верить Шину, согласны с его обоснованием. Подобное поведение не противоречит распространенным представлениям о восточноазиатских народах (китайцах, японцах, корейцах). Принято считать, что они меньше уважают жизнь отдельного индивида (ведь их так много!) и в большей степени, чем мы, поддаются дрессировке и превращению в бездушных роботов и послушных муравьев в иерархической и авторитарной системе. Истории из Северной Кореи очень легко — и, к сожалению, неизбежно — обрастают преувеличениями и искажениями из-за хронического недостатка достоверной информации. Кроме того, даже в самых стереотипных рассказах присутствует зерно истины. Так, и Корея, и многие ее соседи развивались под влиянием конфуцианской культуры, в которой коллектив и авторитеты влияют на решения отдельного человека гораздо больше, чем это принято у нас. К тому же большое количество очень похожих свидетельств о лишении свободы и жестоком обращении, поступающих независимо от разных беженцев из Северной Кореи, служат друг другу подтверждением. А поскольку проверить каждую историю в отдельности нет никакой возможности, приходится доверять им всем.

Понятийный аппарат Шина сближается с дуалистическим христианским мировоззрением, где мир делится на абсолютное добро (старые «мудрецы» и отцовские фигуры, к которым Шин привязывается в лагере) и абсолютное зло (поджаривание на огне и жестокие избиения за грехи отцов) без всяких промежуточных вариантов. Скорее всего, неслучайно, что многие из лекций Шина в «свободном мире» проходят в церквях и помещениях для религиозных собраний. Стремясь вызвать у читателей доверие, Харден уже в самом начале книги поднимает вопрос о достоверности рассказа Шина. Он не скрывает, что в процессе работы над книгой Шин не раз менял некоторые части своей истории. Книга была бы гораздо сложнее и интереснее как с политической, так и с литературной точки зрения, если бы Харден — в чьей благонамеренности у меня нет сомнений — более строго отнесся к роли Шина, своей собственной и к их взаимодействию в истории. Можно догадаться, что эта мысль не раз приходила ему в голову, особенно в последней и самой откровенной (намеренно ли?) главе.

После того как Шин относительно успешно адаптировался к жизни беженца в Южной Корее, его перевезла в США правозащитная организация «Свобода в Северной Корее» (Liberty in North Korea, LiNK). В лучших традициях американского бизнеса организация рассматривала его как «актив». «Ты можешь стать лицом Северной Кореи», — сообщили ему.

Но Шин уже выпустил в Южной Корее книгу о своем побеге, принятую довольно прохладно (если не сказать равнодушно). Во время многочисленных выступлении в церквях, организованных для него «Свободой в Северной Корее», он показал себя не очень-то харизматичным рассказчиком. Его история и способ ее презентации оказались настолько скучными, что «слушатели едва ли не засыпали ко времени вопросов и ответов».

Одним сырым зимним вечером, когда все уже почти утратили надежду, в некой корейско-американской церкви в присутствии Блейна Хардена, который смог засвидетельствовать преображение, произошло еще одно чудо: «После молитвы и пения псалмов Шин начал „разжигать слушателей, (…) говоря, что Ким Чен Ир был хуже, чем Гитлер (курсив мой)“». Затем он в общих чертах пересказал сюжет «Побега из лагеря смерти», который к тому моменту отшлифовывал вместе с Харденом уже почти год. В конце он описал побег через высоковольтное ограждение по «тлеющему» телу своего единственного друга.

«Позднее, — пишет Харден в приступе то ли наивности, то ее прямой противоположности, — я понял, что этот рассказ стал запланированным результатом тяжелой работы (курсив мой) <…>. В тот вечер слушатели не могли спокойно сидеть на своих местах. На их лицах читались дискомфорт, отвращение, гнев и шок. Некоторые плакали». В конце «вся церковь разразилась аплодисментами». Последнее предложение книги — сумасшедший гибрид голливудского хеппи-энда и неосознанной аллюзии с книгой Оруэлла «1984»: «В этой речи — после всех прожитых лет — Шин наконец взял прошлое в свои руки (курсив снова мой)».

Но погодите: взять прошлое в свои руки — не тем ли знаменита северокорейская пропаганда? Несколько лет спустя после выхода «Побега из лагеря смерти» Харден и Шин признались, что некоторые части истории были просто-напросто выдуманы . На самом деле Шина и его семью перевели в лагерь гораздо менее строгого режима, когда ему было шесть лет. Как и в СССР при Сталине (или в царской России), в Северной Корее существует множество типов лагерей (кваллисо). Самые строгие лагеря предназначены для осужденных за особо тяжкие преступления. Они хорошо охраняются, а их местонахождение хранится в тайне, их заключенные редко выходят на свободу. Самые мягкие лагеря напоминают колонии-поселения, где заключенные живут в специальных поселках и могут свободно передвигаться в пределах определенной (и охраняемой) зоны. Узники таких лагерей чаще всего возвращаются домой, отбыв наказание, и зачастую их жизнь на свободе мало отличается от жизни в лагере.

В 2015 году северокорейские власти опубликовали видеозапись, в которой отец Шина, Кён Соп, который лишь мельком упоминается в самом начале «Побега из лагеря смерти», а затем и вовсе пропадает из истории, отметает всю ложь, которую Шин нагородил в своей книге. «Приди в себя и возвращайся домой, в объятия партии», — призывает он. Конечно, государственные СМИ Северной Кореи — не самые надежные источники, но как у Шина, так и у Пак Ёнми имеется множество критиков среди их соотечественников, проживающих в Южной Корее, утверждающих, что они нарочно преувеличивают и искажают свои истории, чтобы привлечь побольше внимания. Это, в свою очередь, подрывает доверие ко всем, кто пострадал от железных кулаков северокорейского государства.

Очень многое может пойти не так — и порой так и случается, потому что искусство равновесия требует, чтобы мы все время, шаг за шагом, расширяли границы того, что северокорейские власти могут позволить, и при этом ни разу не пересекли черту. Рядом с нами всегда находился слон, тяжело дышащий за нашим плечом. Мы так привыкли к нему, что иногда почти — всего лишь почти — забывали, что он существует.

За эти годы я много раз испытывал стресс, иногда нервничал, но всего трижды по-настоящему испугался. Но вы, мой корейский брат, знаете, что есть вещи, которые необходимо сделать, несмотря на опасность. Потому что иначе ты не человек, а ни то ни се, дерьмо!

Вы никогда не говорили точно, в какой отдел он о вас доложил, но уж точно не в службу безопасности дорожного движения. И он не ограничился простым осуждением и клеветой — он неустанно продолжал борьбу даже после того, как вы привлекли к делу свое начальство, которое встало на вашу сторону. Зато вы рассказали, как ваша жена неделями плакала каждое утро, когда вы уходили на работу. Она была уверена, что каждый день может стать последним. Я в то время находился дома, в позорной безопасности, и мало что мог сделать, кроме отправленного мной заявления, что вы совершенно невиновны и вся инициатива по этому проекту исходила от меня и только от меня. К счастью, у вас имелись связи, которые в конце концов оказались более весомыми, чем связи вашего обвинителя. Все закончилось хорошо. После этого случая у нас появилась шутка, что каждый седой волос у вас на голове назван в честь меня, а на заднице — в честь того оппортуниста.

Осло, 12 мая 2015 года

«Газета „Моргенбладет“, вниманию главного редактора А.Й. и редактора отдела Л.Л.

«17 декабря 2011 года в 8:30 Ким Чен Ир скончался в результате сильного физического и психического переутомления, вызванного серией поездок с целью руководства на местах. Это произошло на борту поезда, в разгар его работы над строительством процветающей нации и улучшением условий жизни нашего народа» .

Ким Чен Ир никогда не мог похвастаться тем же могучим здоровьем, каким обладал его отец, — как физическим, так и психическим. В 1993 году, за год до смерти Ким Ир Сена, он получил травму спины и перелом черепа во время верховой езды. Многие героические картины, на которых он изображен скачущим во весь опор на белом коне, скорее всего, были призваны компенсировать гораздо более скромную действительность.

Долгие годы работы допоздна и злоупотребления выпивкой и сигаретами никому не идут на пользу, даже северокорейскому мужчине. Все три вождя из династии Ким были заядлыми курильщиками, по крайней мере в отдельные периоды своей жизни. Ким Чен Ын часто появляется на фотографиях с сигаретой в руке. На большом военном параде в честь 60-летия основания КНДР в сентябре 2008 года Ким Чен Ир не появился, к изумлению всех присутствовавших и окружающего мира. (Если бы он пришел, он бы, вероятно, обратил внимание на автора этих строк, стоявшего с дискошаром под мышкой на ВИП-трибуне в десяти метрах справа от его собственного места.) В последующие несколько месяцев о нем не было ни слуху ни духу, не считая недатированных и неизвестно когда сделанных официальных фотографий в северокорейских СМИ.

В декабре того же года французские нейрохирурги подтвердили давно ходившие слухи о том, что их в строжайшей тайне спешно вызвали в Пхеньян, где Ким Чен Ир незадолго до юбилея перенес обширный инсульт и едва не отправился на тот свет. Впрочем, утверждали они, сейчас он идет на поправку и все еще крепко держит власть в своих руках . В апреле следующего года исхудавший, взъерошенный и ослабевший Ким Чен Ир снова показался на публике, когда Верховное народное собрание формально переизбрало его верховным руководителем страны. Половина его тела была все еще частично парализована, и левая рука почти не двигалась, так что он едва мог аплодировать.

Впрочем, Ким быстро выздоравливал, учитывая, насколько тяжелым было его состояние. Билл Клинтон, посетивший Северную Корею в августе 2009 года для переговоров об освобождении двух корейско-американских журналистов, отметил, что Любимый Руководитель выглядел «неожиданно бодрым». Тем не менее его здоровью был нанесен серьезный и непоправимый урон, и он так и не оправился полностью. Многочисленные пропагандистские фотографии с возобновившихся поездок для «руководства на местах» по всей стране показывают, что он так и не восстановил полную подвижность левой руки — она осталась неестественно скрюченной, и он старался ею не пользоваться. Вне всяких сомнений, инсульт стал тревожным звоночком для высшего руководства страны, и оно всерьез озаботилось вопросом престолонаследова-ния.

Недремлющая официальная пропаганда принялась ловко вплетать очевидное нездоровье Кима в легенду о нем: еще больше, чем раньше, подчеркивалось его отеческое самопожертвование и то, как он вопреки рекомендациям врачей продолжал служить стране в ущерб собственному здоровью.

Таким образом, даже Ким Чен Ир, вступивший на престол в наихудший момент из всех возможных, справился с ролью главы государства. Ему удалось провести страну и политическую систему сквозь страшный Трудный поход, хотя по пути пришлось пойти на некоторые болезненные компромиссы, в том числе уступки военным. В нынешнем обществе наблюдались слабые намеки на современность и осторожный рост благосостояния. Вероятно, он никогда не был и не мог стать объектом столь же безусловной народной любви, как его отец, но он сдержал свое обещание и присматривал за страной и народом в горе и в радости, как только мог.

Новость о смерти Ким Чен Ира сообщила, едва сдерживая рыдания, одетая в траурный костюм ветеран телевидения Ли Чхон Хи — самая известная дикторша в стране. Именно она в свое время в том же узнаваемом, драматичном стиле поведала миру о смерти Ким Ир Сена. Как и тогда, новость вызвала спонтанные массовые проявления скорби, судорожные рыдания и громогласные причитания по всей стране.

Старики рвали волосы на голове, кричали от горя и воздевали руки к небесам. Целые классы рыдающих школьников лежали на тротуарах, словно разбросанные куклы, — точно так же, как их родители 17 лет назад. Суровые офицеры стоически промокали уголки глаз с лицами, перекошенными от горя. Когда кортеж с черным катафалком медленно ехал через Пхеньян к Кымсусанскому мавзолею — месту последнего упокоения Вождя, — истерически рыдающие толпы через силу сдерживали истерически рыдающие солдаты. А поскольку Северная Корея теперь была более открыта международным СМИ и информационные технологии тоже изменились, безутешный народ предстал перед окружающим миром в стольких ракурсах, что в 1990-х такого и представить не могли. И мир мог оценить: было ли что-то неискреннее и постановочное в этой массовой скорби? Или все было по-настоящему? Это истинные чувства или притворство? Скорее всего, того и другого понемногу.

★

★

«Да неужто они действительно сами в это верят?» — неизбежный и совершенно естественный вопрос любого приезжего после нескольких дней или недель под постоянным давлением тысячи лиц официальной пропаганды: сопровождающих, экскурсоводов, дикторов теленовостей, памятников, архитектуры, вездесущих лозунгов, а также местных жителей, на разные лады повторяющих мантры в честь «Великого/Любимого/Верховного вождя /Товарища / Вечного президента / Солнца двадцатого века / Генералиссимуса Ким Ир Сена / Чен Ира / Чен Ына» (подчеркнуть нужное). Благодаря «неистощимому энтузиазму и искренней заботе о корейском народе / лидерским качествам на пути к победе социализма / непревзойденной мудрости и гениальности» они «указали нам путь к всеобщему благосостоянию и счастью / вели нас вперед к возведению неприступного оплота независимости / освободили нас от ужасов японского рабства и разбили американских империалистов в Отечественной освободительной войне». И так далее. Большинство северокорейского населения живет под такой аккомпанемент круглые сутки, 365 дней в году. Тот же вопрос настойчиво звучит в голове, стоите ли вы в окружении 500 000 кричащих в экстазе участников парада, прославляющих пухлого коротышку на балконе, «словно недостающее звено между Нюрнбергскими съездами НСДАП и истерией вокруг битлов» , или наблюдаете, как взрослые люди разражаются рыданиями над сделанной почти 20 лет назад видеозаписью траурного кортежа на похоронах Ким Ир Сена. Безудержное хвастовство и самодовольство официальной пропаганды так же трудно принимать всерьез, как столь же безудержные проявления преданности, которых власть требует от своих подданных. Для иностранцев, привыкших распознавать рекламные трюки в тысяче более или менее завуалированных форм, все это выглядит как пародия.

Согласно общеизвестной теории, самые отчаянные хвастуны компенсируют таким образом глубокую неуверенность в себе, и мы можем предположить то же и о северокорейском государственном аппарате. Чем больше масштабы лжи, тем чаще и обильнее ее нужно подкреплять, особенно когда громкие слова так разительно контрастируют с наблюдаемой действительностью. Любой турист, оказавшийся в Северной Корее, вопреки всем манипуляциям и ограничениям очень скоро поймет со всей очевидностью, что реальность совершенно не соответствует (само)рекламе. Тот, кто хоть раз видел женщин, занимающихся стиркой в обмелевших ледяных ручьях в начале марта всего в нескольких километрах от столицы, едва ли поверит, что про себя они думают: «НЕ ЗАВИДУЕМ НИКОМУ НА СВЕТЕ».

Итак, повторим вопрос: «Да неужто они действительно сами в это верят?»

Упрощенный ответ на сегодняшний день будет такой: в Северной Корее, как и во всем мире, люди верят постольку, поскольку им это выгодно. Причем не только в материальном смысле, но и в духовном. В конце концов, вера — опиум для народа, она залечивает и успокаивает раны, нанесенные неизбежным расхождением между миром каков он есть и каким должен быть. Делая выбор в пользу веры, что Северной Корее действительно нечему завидовать, человек делает серые и безрадостные будни чуть более выносимыми. Теодор Далримпл во многом прав, когда утверждает, что главная социальная функция пропаганды в Северной Корее заключается не в том, чтобы убеждать и просвещать, но в том, чтобы унижать людей и делать их пассивными. Чем меньше связи с действительностью, тем лучше. Чем больше пропаганда противоречит опыту и впечатлениям тех, кто ей подвергается, тем больше вины в соучастии ложится на тех, кто не протестует, тем больше отвращения к себе они испытывают и тем более они внушаемы .

Мотивация и сила веры у разных людей будут разными. Заводской рабочий из отдаленной нищей провинции в гораздо меньшей степени обладает доступом к альтернативной информации по сравнению, например, с сотрудником государственного экспортного предприятия, по несколько раз в год совершающим поездки в гораздо более развитый и глобализированный Китай. Вместе с тем последнему, нуждающемуся в одобрении и покровительстве своих знакомых в верхних эшелонах власти и пекущемуся о сохранении своих привилегий, в гораздо большей степени есть что терять.

Как и в других авторитарных странах, обувь в Северной Корее — один из немногих доступных способов выразить индивидуальность (особенно для женщин). Фото сделано на праздновании победы (!) в Отечественной освободительной войне (она же Корейская).

Поэтому он заинтересован в том, чтобы казаться окружающим гораздо более правоверным и лояльным. С самого основания Северной Кореи власти снова и снова очень ясно давали понять, что беспорядки в строю и отклонения от партийной линии будут безжалостно подавляться. Одним из первых шагов Ким Ир Сена после прихода к власти была весьма тщательная и масштабная чистка и устранение реальных и мнимых конкурентов. Одним из важных инструментов социального контроля была так называемая вина по ассоциации. Этот инструмент применялся столь широко, что даже дальний родственник, замеченный в «неблагонадежности», мог стать причиной опалы, а то и ареста целой семьи. Таким образом, постоянное и повсеместное давление сделало тотальную и демонстративную лояльность единственно возможной карьерной стратегией в Северной Корее (вероятно, самой демонстративной стране в мире). Большинство людей играют предписанную им роль, позволяющую избежать проблем и жить настолько хорошо, насколько это возможно при их исходных данных. Однако каждый театрал и каждый политик знают, что невозможно быть убедительным без убежденности. Независимо от того, каким образом чувства возникли или были внушены людям, большинство из них в той или иной степени испытывают искреннюю гордость и любовь к собственной стране и культуре. Это касается в том числе и преданности Вождям, в особенности отцу-основателю Ким Ир Сену. В основе демонстративных проявлений верности, ВЫГЛЯДЯЩИХ как слепое И бездумное ПОклонение в равной степени жалкому, комичному и жестокому руководству, лежит смесь личной выгоды, инстинкта самосохранения, стадного чувства, страха и преданности. Эта смесь является раствором, скрепляющим большинство иерархических структур как у животных, так и у людей. В такой иерархии есть несколько господ, некоторое количество рабов, но больше всего — приспособленцев и оппортунистов. Совсем как в твиттере и фейсбуке.

Добрый — и с иголочки одетый — друг, который заслуживает, чтобы мир увидел его. Если В душе ТЫ рокер, ЭТО может проявляться и в мелочах!

«Но ведь им действительно промыли мозги», — может подумать усталый турист, которого целый день гоняли от одного монумента к другому, с одного парадного проспекта на другой в сопровождении девушки-экскурсовода в национальном костюме или униформе, которая через каждое слово с одинаковым энтузиазмом и одинаковой интонацией повторяет, будто автоответчик: «Народный парк развлечений Нынна был заложен по приказу маршала Ким Чен Ына, который в своей безграничной доброте и заботе о корейском народе…», «Несмотря на то что американцы постоянно угрожают нам полномасштабной войной, мы находимся в полной безопасности под защитой храброго генерала Ким Чен Ына…», «Наш любимый руководитель Ким Чен Ир сказал 24 октября 1983 года: „Мы будем производить высококачественные тракторы и превратим всю страну в плодородные поля“…», «Как говорил Великий вождь Ким Ир Сен: „Наши дети — короли будущего“…», «Благодаря блестящему руководству и вдохновляющему примеру… (подставьте любого из династии Ким)…» И так далее, и тому подобное. До бесконечности. Многие непосвященные возмущаются — за себя и за ругих — таким настойчивым и повсеместным воспеванием руководителя одного из самых суровых политических режимов. Самовосхваление — будь то на уровне отдельного человека или целого государства — в большинстве культур считается безвкусным и невежливым, и чем более настойчиво и очевидно это бахвальство, тем хуже. Гости страны могут воспринимать столь демонстративные преувеличения и откровенную ложь как насилие над своей личностью. Как будто это им пытаются промыть мозги.

Впечатление усугубляется тем, что мы заранее знаем — или думаем, что знаем — об условиях жизни большинства северокорейского населения. Нам известно, что в стране процветают нищета и угнетение. Похожим образом женщины, подвергающиеся домашнему насилию, защищают своих мужей. Что еще хуже, мы знаем, как бывает, когда привилегированная элита поддерживает систему, которая поддерживает элиту.

Отчасти из вежливости, отчасти из осторожности большинство из нас, отягощенных бременем белого человека, никак не проявляют возмущения или осуждения. Да и к чему бы это привело?

Очень распространенная и весьма эффективная стратегия переваривания огромных объемов когнитивной информации, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, заключается в том, что мы сознательно или же неосознанно усваиваем лишь ту новую информацию, которая лучше всего согласуется с тем, что мы уже знаем и умеем, и подтверждает имеющиеся у нас представления. Мы бы просто сошли с ума, если бы нам пришлось все время менять свои представления, не говоря уже о том, к какому хаосу в окружающем мире это привело бы.

Понятие «предрассудки» имеет сильные негативные коннотации, особенно в безукоризненно политкорректной и иногда чрезмерно толерантной Европе, но это не означает, что в них на самом деле есть что-то плохое. Туристы, приезжающие в Северную Корею, часто имеют некое полуосознанное представление о том, что местные жители с ранних лет подвергаются идеологической обработке, или промывке мозгов, если угодно, столь же масштабной и целенаправленной, как в мусульманской медресе. Это действительно так, и это несложно проверить. В Северной Корее даже нет оппозиции. Но несмотря на то что северокорейцы подвергаются промывке мозгов, это вовсе не означает, что их мозги промыты. Или что они глупы. Кроме того, не следует забывать, что они подвергают себя риску, вступая в разговор на опасные темы, такие как политика и права человека (два явления, одно из которых часто используется как инструмент достижения другого). Им предстоит и дальше жить своей жизнью, работать на своей работе и наслаждаться своими скромными, с трудом добытыми привилегиями долгое время после того, как вы сядете в самолет и улетите домой. Они обычные люди, которые делают то, чему обучены, и просто выполняют работу. Ни в коем случае не стоит думать, что большинство местных жителей — или хоть кто-то из них — на полном серьезе повторяют по памяти цитаты из трудов Ким Ир Сена или политической программы Трудовой партии за кухонным столом или в спальне.

Один мой знакомый, побывавший в зоне свободной торговли Расой на северо-востоке страны в годовщину смерти Ким Ир Сена 8 июля, имел привычку с отсутствующим видом дергать себя за бороду, когда был чем-нибудь глубоко поражен. Этот его жест вызвал такое оживление в траурной процессии у монумента Ким Ир Сену, что ее участники даже забыли о своей скорби. Когда бородатый объект их внимания заметил произведенный им эффект, он нарочно немного утрировал свой жест, вызвав у зрителей настоящую истерику, расходившуюся по толпе как круги по воде. Разумеется, ни он сам, ни местные жители не стали бы вести себя подобным образом, если бы стояли в первых рядах, но тем не менее: предписанный траур не может быть слишком глубоким.

Еще один показательный пример: в день смерти Ким Ир Сена запрещено употреблять алкоголь, чтобы не притуплять скорбь, как это принято в Страстную пятницу. Тем не менее народ повсеместно топит свои горести в пиве, поскольку прагматичные и толстокожие корейцы считают этот напиток слишком слабым и не воспринимают его как спиртное.

★

Неизвестно, чьими методами великий деятель искусства и столь же великий руководитель Ким Чен Ир восхищался больше: художественными методами актера и режиссера Константина Станиславского (1863–1938) или политическими методами Иосифа Сталина, железной рукой правившего Советским Союзом в последние 15 лет жизни Станиславского и его работы в Московском художественном театре (МХАТ). В любом случае признать влияние зарубежных идей было бы несовместимо с принципом самодостаточности чучхе. Тем не менее метод Станиславского, согласно которому актеры должны были играть свои роли в спокойной и естественной манере, оказал такое влияние на мировую театральную практику, что даже самодостаточному универсальному гению не удалось избежать его воздействия. «Современная культура» Северной Кореи в значительной мере основана на грубых и беззастенчивых заимствованиях из советской культурной традиции. Метод Станиславского лежит в основе актерских приемов всего западного кинематографа, так что едва ли такой заядлый любитель кино, как Ким Чен Ир, мог не восхититься актерскими достижениями, вырастающими из принципов, сформулированных старым русским маэстро.

Метод Станиславского, подобно колесу или беспроводному интернету, кажется сегодня очевидным. В общих чертах он сводится к тому, чтобы помочь актеру создать образ, который будет казаться достоверным, в котором нет переигрывания и театральных приемов, кажущихся зрителю искусственными и чужеродными. В труде, который до сих пор остается библией каждого актера от Камчатки до Калифорнии, — «Работа актера над собой» — Станиславский описывает важнейшие приемы актера (а в продолжении — режиссера), позволяющие ему создать правдоподобный — или «реалистичный» — и достоверный образ. По Станиславскому, одним из важнейших инструментов является так называемая эмоциональная память. К примеру, если персонажу нужно проявить какие-то сильные чувства — радость, гнев или горе, — актер может представить их достаточно убедительным образом, если обратится к воспоминаниям о похожих переживаниях в собственной жизни. Таким образом, топливом для создания образа и его художественного воплощения становятся подлинные эмоции. Реконструкция — не то же самое, что фальсификация. Другой важный принцип в системе Станиславского — магическое «если бы». Актер должен спросить себя: каким образом я — то есть актер как индивид — реагировал бы в такой ситуации? Как выглядит мое горе, моя радость, мой гнев и мое желание?

Знаменитый метод актерской игры Ли Страсберга, основавшего собственный Институт театра и кино в Нью-Йорке, — это дальнейшее развитие системы Станиславского. Он предполагает еще большее слияние личности актера с личностью персонажа. Несколько поколений голливудских звезд обучались по этому методу.

Один из самых известных примеров почти бесчеловечных требований, которые актеры предъявляют к себе в стремлении слиться со своим персонажем, — подготовка Роберта де Ниро к главной роли в фильме «Бешеный бык». В течение съемочного периода он не только стал профессиональным боксером, но и набрал несколько десятков килограммов, чтобы как следует прочувствовать рост, а затем падение главного героя. Существует множество других примеров того, как актеры играют персонажей, очень похожих на них складом личности, темпераментом и биографией. Именно поэтому они демонстрируют блестящую игру. Вспомните Робина Уильямса в «Короле-рыбаке» или «Фото за час». Или Микки Рурка в «Рестлере». Или Глорию Суонсон в «Бульваре Сан-сет». Не то чтобы все северокорейские актеры перед сном перечитывали «Работу актера над собой» (или любую другую книгу). Скорее всего, ее в Северной Корее и не достать. (Но я советую вам шутки ради проверить при случае, нет ли этой книги в библиотеке Народного дворца учебы.)

И тем не менее нельзя не вспомнить об этой общепризнанной системе обучения актерскому мастерству, говоря о согласованности публичного поведения граждан самого театрализованного государства в мире. Способность отождествить себя со своим персонажем здесь играет гораздо более важную роль, чем во многих других странах. Иногда это вопрос выживания, потому что требование безусловной и демонстративной верности никуда не исчезает со сменой вождя — наоборот, оно становится строже.