7 Городская популярная культура эпохи Эдо
Изменчивый мир и не только
Конец XVII — середина XIX века
Сёгунат Токугава проводил политическую, административную и социальную работу, направленную на укрощение иных центров власти, однако жесткость сословной системы, которую он установил, не могла гибко реагировать на изменения, которые непрерывно происходят в экономике и обществе. Урбанизация и коммерциализация экономики работали на перераспределение богатства от самураев к простолюдинам, что подрывало систему. Кроме того, эти процессы способствовали развитию среди горожан новых живых форм народной культуры.
Придворные и высокопоставленные самураи долгое время имели возможность наслаждаться изысканными развлечениями, например поэтическими собраниями, чайными церемониями и соревнованиями по составлению икебаны. В период Эдо, как еще называли эпоху сёгуната Токугава (1600–1868), в подобные развлечения все больше вовлекались и простые горожане. Мир и благополучие способствовали расцвету народной культуры, которую могли себе позволить непривилегированные слои, что включало в себя книги, ксилографии, театр и «веселые кварталы» с их борделями и чайными домами. Часто эта культура обозначается термином укиё («зыбкий мир»). В Средние века этот термин был связан с буддийской идеей непостоянства как части полного страданий человеческого существования, но в эпоху Эдо он уже означал мир, полный игры, юмора, эротики и потакания своим прихотям. Дух культуры укиё — дразнящий, дерзкий и самоуверенный, смеющийся над торжественностью самурайских элит. Все измерения этой культуры — художественное, литературное и артистическое — были тесно переплетены, поскольку рождались в одних и тех же великих городах и предназначались для одной и той же аудитории, непрерывно росшей, — для богатых и богатеющих горожан.
Эпоха Гэнроку (формально 1688–1704, но чаще имеют в виду более широкий период — 1680–1720) — высшая точка развития городской культуры. На ранних этапах периода Эдо культура была на грани дозволенного и ориентирована на сексуальность, но по прошествии времени понятие «укиё» усложнилось. Хотя изобразительное искусство, литература и театр укиё в основном фокусировались на актерах театра Кабуки и на куртизанках «веселых кварталов», они также стали отражать радости и горести повседневной жизни горожан. К концу XVII века лицензированные кварталы театров и борделей развились в системы со сложной структурой, с иерархией власти и статуса, скрупулезными правилами этикета и богатыми традициями. Актеры и проститутки как представители касты «нелюдей» считались властями, ориентированными на конфуцианство, источниками социальной нечистоты. Поэтому им было предписано жить в определенных районах, отгороженных от «чистой публики». Тем не менее актеры Кабуки и женщины «веселых кварталов» неизменно очаровывали людей и потому оставались центральными персонажами театра, прозы и изобразительного искусства этого периода.
Урбанизация
Установление центра сёгуната в Эдо наряду с практикой санкин котай, при которой все даймё со своими вассалами-самураями должны были попеременно жить то в Эдо, то в единственной крепости своего княжества, запустило по всей Японии ускоренную урбанизацию, что привело к беспрецедентному росту коммерции. Иэясу после своей победы при Сэкигахаре приказал всем даймё вносить вклад деньгами и рабочей силой в гигантскую стройку новой резиденции: нужно было осушить ежегодно затопляемые земли, построить огромный замок (ныне Императорский дворец), спроектировать сеть водоводов и мостов. Отголоски этих былых усилий до сих пор можно обнаружить в Токио и оценить масштабность первоначального проекта Иэясу. Внутренний ров опоясывал центр Эдо; он до сих пор остается важной транспортной артерией, по которой проходит линия метро Яманотэ, 34-километровое кольцо, самая загруженная и важная линия в Токио, связывающая все основные центры в городе. Все усадьбы даймё располагались внутри этого кольца, к северу и западу, занимая около 70% территории города; кварталы горожан теснились в «нижнем городе» (ситамати), занимая 15% внутреннего кольца. На остальной территории располагались храмы и святилища. Вокруг городских водоводов выросли кварталы развлечений, изначально задуманные для простых горожан, но охотно посещаемые также многими самураями. По вечерам предлагались развлекательные лодки — для увеселительных прогулок компаниями, поездок в театр или в кварталы удовольствий.
Эдо стал культурным центром страны не в одночасье. Киото и Осака, которые иногда объединяют под названием Камигата, на протяжении XVII века оставались в авангарде литературы, изобразительного искусства, ремесел, религии и торговли. Присутствие самураев в этих городах было минимальным; элитные группы придворных, торговцев и самураев свободно общались и заимствовали опыт друг друга, создавая новые культурные формы и площадки. Художники Киото достигали новых высот, как это видно на примере братьев Огата — Корина (1658–1716) и Кэндзана (1663–1743), происходивших из семьи богатого торговца текстилем. Братья занимались всеми модными тогда видами культурного досуга — чайной церемонией, живописью и каллиграфией. Со смертью их патронессы в конце XVII века дела семьи пошли хуже и вскоре окончательно развалились, что вынудило братьев заняться живописью уже профессионально. Они блестяще применяли в своих рисунках и росписи керамики те приемы и схемы, которые освоили благодаря текстильному ремеслу. Однако через некоторое время оба уехали из приходящего в упадок Киото в Эдо в поисках богатых покровителей.
Элиты Камигаты ценили элегантность. Жителей Эдо, предпочитавших новизну и удаль, они считали бестактными и неотесанными ниспровергателями устоев. Это разделение между западным и восточным стилем можно проиллюстрировать региональными предпочтениями в театре Кабуки: в Эдо актеры играли воинов при помощи гиперболизированных движений и эпатажа в стиле, называемом арагото («грубый стиль»), тогда как особенностью Камигаты были утонченные, стильные актеры, зачастую известные как отличные любовники, творившие в стиле вагото («мягком стиле»). Начиная же с XVIII века первую скрипку в национальной культуре начинает играть Эдо. Он был хотя и менее рафинированным, чем старые города, зато более динамичным. На протяжении XVIII–XIX веков народная культура укиё, зародившаяся в Эдо, распространилась по всем городским центрам, тогда как многие придворные и самурайские искусства пришли в упадок.
Эдо, как и города-крепости в княжествах, был в первую очередь военным центром, построенным для нужд сословия самураев. Поэтому население Эдо преимущественно состояло из мужчин, причем не только самураев, но и купцов, которые нанимали в новые лавки в сёгунской столице служащих-мужчин и подмастерьев из своих провинций, и рабочих, которых десятками тысяч свозили на строительство нового города. Согласно переписи начала XVIII века, население Эдо состояло примерно наполовину из самураев и горожан, причем мужчины превосходили женщин численностью по крайней мере вдвое. Подобная гендерная диспропорция вызвана грубоватыми культурными предпочтениями раннего Эдо и в значительной степени обусловила проституцию и эротическое искусство в народной культуре, поскольку они были важными видами развлечений для населения, состоящего из холостых мужчин.
Концентрация городского населения спровоцировала рост культуры потребления, поскольку относительно еды, одежды и прочих необходимых вещей жители зависели от магазинов и рынков, предлагавших товары на любой кошелек. Богатые позволяли себе изящную, хорошо сшитую одежду, дорогую керамику и лаковую роспись; они ели изысканные блюда вроде журавлей и карпов в дорогих ресторанах, зачастую расположенных рядом с театром или кварталом удовольствий, где щедро платили за развлечения. Бедные слои, с другой стороны, могли купить поношенную одежду и товары с уличных прилавков, питаться вкусной уличной едой, пить в кабаках дешевое сакэ и развлекаться в недорогих театрах профессиональных рассказчиков или на галерке театра Кабуки. Суши, лапша соба и запеченный угорь — культовые блюда современной японской кухни — зарождались как дешевая еда навынос в уличных лавках, чтобы накормить рабочий люд Эдо. В 1860 году собу продавало более 3700 магазинов, и это означало, что лапшичная была в каждом квартале Эдо. Люди же со средними доходами могли делать покупки в новых крупных торговых галереях Эдо, где продавали бакалею, например в «Этигоя», открывшейся в 1673 году. Традиционно продавцы кимоно приходили к клиентам на дом, разнося заказы и продавая ткань оптом. В «Этигоя» этот процесс стал более удобным для покупателей: большие магазины там продавали готовое платье и аксессуары по фиксированным ценам, что уничтожало традиционный торг и делало торговлю более эффективной. Продажа небольших отрезов тканей вместо оптовых продаж оказалась невероятно прибыльной, что позволило «Этигоя» открыть магазины и в других городах. В западном мире подобная практика не применялась до самого 1852 года (открытие универмага «Бон Марше» в Париже). В результате «Этигоя», переименованная впоследствии в «Мицукоси», была предтечей современных торговых центров Токио.
Горожане, родившиеся в Эдо, — эдокко — очень гордились этим, поскольку отличались и от бережливого, настроенного на морализаторство сословия самураев, и от сельских провинциалов. К середине периода Эдо говорили, что сметливые эдокко совмещали стильный шик (ики) с силой характера (хари). Для духа ики были характерны щедрость в деньгах, скромность и сдержанное поведение, познания в искусстве, моде, правилах этикета в театре и в «веселых кварталах». Самые утонченные горожане, известные под названием цу (стильные знатоки), стали ролевыми моделями для других, стремившихся к культуре. Тех же, кто претендовал на статус цу, но при этом совершал грубые ошибки, например надевал дорогую, но вышедшую из моды одежду или вел себя заносчиво и эпатажно, называли поверхностными лицемерами (ханкацу) или деревенщинами (ябо). Качество хари, в свою очередь, определялось прямолинейностью натуры, духом противоречия и отказом угодничать. Это чувство противоречия рождалось из неприятия подавляющих правил самураев как класса и прочих сословных запретов. Иногда говорили, что куртизанки и гейши «веселых кварталов» также обладают ики и хари, однако более распространенным идеалом для женщины было кокетство (битай) — очаровательный соблазнительный флер, эротический, но не пошлый.
Книжная культура
Такие качества, как ики, хари и битай, распространялись и популяризировались благодаря книгопечатной промышленности, которая заметно разрослась за период Эдо. Эти понятия иллюстрировались с помощью ксилографии и разъяснялись в иллюстрированной литературной прозе (кана-дзоси), написанной на японском языке с использованием знаков азбуки-каны, что делало такую литературу доступной для широкой, в том числе и малограмотной, аудитории. В XVII веке по мере развития книгопечатания приемы менялись. Наборный шрифт, привезенный иезуитами в XVI веке, уступил место более старой форме — ксилографической печати, поскольку наборные литеры не позволяли художественно сочетать текст и изображение и использовать каллиграфию. Возможности ксилографии совмещать текст и изображение позволили печатникам создавать книги для читателей любого уровня — от хорошо образованных до неграмотных, что играло важнейшую роль в создании широкой потребительской аудитории.
В начале XVII века книгопечатание определяло и легитимизировало режим Токугава, в изобилии производя карты Японии, включая отдельные карты всех провинций, крупных городов, сети дорог и популярные маршруты путешествий. Вскоре к ним прибавился поток коммерческого книгопечатания, включавший «атласы, энциклопедии, словари, календари, альманахи, сельские географические справочники, городские адресные книги, отчеты о путешествиях, именные списки, сборники биографий, руководства по различным ремеслам, инструкции к играм, путеводители с информацией о местных магазинах и продуктах, школьные буквари». М. Э. Берри определяет огромное разнообразие новой информации, доступной широким массам, как «библиотеку общественных сведений». Например, чрезвычайной популярностью среди горожан пользовался жанр современной художественной литературы. Строго говоря, именно горожане и были его целевой аудиторией. Порой за несколько месяцев расходилось до 10 000 экземпляров бестселлера. Также существовали люди, дававшие книги во временное пользование (каси хонья), что позволяло беднякам, не имевшим возможности покупать книги, все равно приобщаться к чтению. Эти люди ходили по домам клиентов с огромными стопками книг на спине или раздавали свои тома прямо на улице за примерно шестую часть их стоимости. В 1808 году в Эдо насчитывалось более 650 владельцев таких переносных уличных библиотек, и в Осаке их было сопоставимое число. Некоторые из них даже отправлялись в деревни, распространяя тем самым городскую культуру по всей стране.
В XVII — начале XVIII века издательский мир был сконцентрирован в Киото и Осаке. Рынок в Эдо был наводнен киотскими книготорговцами. Самые популярные и успешные авторы этой эпохи, сатирик Ихара Сайкаку (1642–1693) и драматург Тикамацу Мондзаэмон (1653–1725, о нем см. далее в этой главе), жили в Осаке. Однако к середине XVIII века верх взяли предприимчивые издатели Эдо за счет публикации новых жанров: иллюстрированных сюжетных историй, включая эротические «книги у изголовья», книг сатирических стихов и политических памфлетов, из-за которых их авторы частенько оказывались за решеткой. Издатели Эдо также печатали множество книг о голландских науках, включая «Кайтай синсё» («Новый трактат по анатомии») Сугиты Гэмпаку и многие другие переводы голландских работ по медицине, физике и прочим наукам. Авторское право они игнорировали, перепечатывая книги, получившие популярность усилиями их конкурентов из Камигаты. Особенно успешно продавались полноцветные ксилографии (нисики-э). В конце концов сети книжных магазинов Эдо, к примеру Суварая и Цутая, продававшие различные типы текстов и гравюр, обошли своих конкурентов из Киото. Помимо книг и произведений искусства печатная промышленность также издавала рекламу, афиши, путеводители и рейтинги для театров и «веселых кварталов». Либретто и комментарии к популярным пьесам Кабуки и Бунраку (кукольного театра) позволяли любителям самостоятельно зачитывать монологи дома или разыгрывать их в кругу таких же энтузиастов. Поток книгопечатания тесно связывал производителей городской культуры с ее потребителями.
Ихара Сайкаку был плодовитым поэтом и писателем, которому принадлежит слава популяризатора жанра укиё-дзоси («истории зыбкого мира»). Будучи отпрыском богатой купеческой семьи, он много путешествовал, и главными героями его рассказов становятся актеры, куртизанки и богатые ценители прекрасного. Самые известные произведения Сайкаку — уморительные истории из жизни горожан, повествующие о сексе, деньгах и приключениях в увеселительных кварталах. Первый роман писателя «Мужчина, несравненный в любовной страсти» (1683) часто рассматривают как сатиру на классическую «Повесть о Гэндзи». Он повествует о сексуальной жизни Ёносукэ, ненасытного гедониста, от его первого любовного приключения в семилетнем возрасте до отплытия в рай — на сказочный Остров женщин — на корабле, полном афродизиаков и сексуальных игрушек, в возрасте 60 лет. Ёносукэ соблазняет любовников обоих полов; его дневник насчитывает 3742 женщины и 735 мальчиков. В отличие от нежного Гэндзи и его придворных собратьев Хэйан, Ёносукэ остается равнодушным к красоте или эмоциональным переживаниям: им двигает только похоть и сексуальное желание.
В одном из эпизодов Ёносукэ встречается с одной из фрейлин, прислуживающей во внутренних женских покоях дворца сёгуна. Народная молва приписывает таким женщинам ненасытную сексуальную жажду: в свои выходные они будто бы выискивали себе мужчин в театральных кварталах. Ёносукэ встречает эту даму в упомянутом районе, и она умоляет его спасти ее от смертельного врага. Они отдыхают в ближайшем чайном доме:
«Я расскажу тебе все, что тебе необходимо знать», — сказала она с наигранной скромностью, пряча лицо в воротник своего кимоно и протягивая ему парчовую сумочку. Ёносукэ развязал алый ремешок и заглянул внутрь — там обнаружилась длинная тонкая вещица размером около 20 сантиметров, и выглядела она так, будто многие годы ею нещадно пользовались. «Что это?» — воскликнул он, отпрянув назад.
«Это мой смертельный враг! Каждый раз, как я использую это оружие, я кричу так, будто умираю! Я хочу отомстить ему!» — воскликнула она, бросаясь к Ёносукэ.
И он достал собственное оружие не ранее, чем уложил ее на обе лопатки, и крепко схватил, причем промокли несколько слоев циновки, на которой они сидели. Но когда они поднялись вновь, чтобы разойтись, она открыла свой кошелек, чтобы достать оттуда аккуратно завернутую золотую монету, опустила ее в его руку и сказала: «Не забудь, мой следующий выходной шестнадцатого числа!»
Поскольку «Мужчина, несравненный в любовной страсти» стал бестселлером, Сайкаку продолжил тему в других своих произведениях — это, например, «История любовных похождений одинокой женщины» (1685), в которой описывается падение похотливой женщины от высокооплачиваемой юной куртизанки все ниже и ниже по рангам проституток, по мере увядания красоты, вплоть до уличной девки. Другая книга, «Великое зеркало мужской любви» (Нансёку окагами, 1687), описывает гомосексуальные связи самураев, актеров Кабуки и буддийских священников — явление, весьма распространенное в этих слоях общества: как правило, самураи и священники выбирали себе в любовники юных мальчиков, а актеры сами занимались проституцией. Сайкаку считает мужскую любовь ценнее женской: «Женщину можно уподобить растению, которое, хоть и цветет прекрасно, все равно обвивает тебя своими ползучими усиками. Юноша — замкнутый, но возбуждающий неописуемым ароматом, как первый цветок сливы. Поэтому, сравнивая их достоинства, приходится сбросить со счетов женщин в пользу мужчин».
Подобные книги пропитаны духом мизогинии, распространенной в то время. Книга Сайкаку «Пять женщин, предавшихся любви» (1686) усиливает ощущение гендерного неравенства и двойных стандартов для мужчин и женщин в области секса. Сюжеты в ней основаны на реальных скандалах и повествуют не столько об обычных куртизанках, сколько о женщинах купеческого сословия, которые в популярной культуре обычно изображались неприступными и скучными, верными своим мужьям и посвящающими себя успеху семьи. Однако в книге Сайкаку мы видим сильных, решительных женщин, добивающихся мужчин, которые им нравятся, однако заплативших за это высокую цену. У четырех из пяти женщин несчастная судьба: их казнят за измену или другие преступления, насильно постригают в монахини, вынуждают совершить самоубийство. Приведем отрывок из этой книги — комическую сцену, какие можно встретить и по сей день, — о том, как юноши оценивают женскую внешность:
Как раз в это время на всех перекрестках столицы пошли толки о «четырех королях» — компании молодых повес. Уж очень они выделялись, всех превосходили своей внешностью.
Беспечно тратя то, что им оставили родители, они от первого до последнего числа месяца развлекались любовью, не пропуская ни одного дня.
Вчера встречали рассвет в Симабаре с гейшами Морокоси, Ханасаки, Каору, Такахаси; сегодня — в театре на Сидзёгаваре с актерами Таканакой Китидэабуро, Карамацу Касэн, Фудзитой Китидэабуро, Мицусэ Сакон… что с мужчинами, что с женщинами — каким только любовным утехам они не предавались!
Однажды после представления все сидели в ресторане Мацуя. Говорили о том, что ни разу до сегодняшнего дня не появлялось на улицах столько миловидных простушек. «Глядишь, попадется какая-нибудь и нам по вкусу!» И вот они выбрали самого сметливого из актеров главным судьей и принялись ждать сумерек, когда женщины возвращаются с любования цветами. Это обещало необычное развлечение.
Однако женщины большей частью проезжали в носилках, и разглядеть их лица, к сожалению, нельзя было. В толпе же, что беспорядочно сновала здесь, хотя и не было дурнушек, но зато не встречалось и такой, которую можно назвать красавицей.
Тем не менее они решили взять всех хорошеньких на заметку. Придвинули тушечницу, бумагу и приступили к описанию: «На вид можно дать лет тридцать пять. Шея длинная, стройная, разрез глаз четкий, линия волос надо лбом естественна и красива. Нос несколько крупнее, чем нужно, но не слишком. Нижняя кайма подкладки, отвернутая наружу, — из белого атласа, средняя — бледно-желтая, верхняя — оранжевая. На левом рукаве рисунок от руки: преподобный Ёсида при лампаде читает старинные книги. Такой рисунок на платье говорит, во всяком случае, о необычных для женщины склонностях. Пояс из рубчатого бархата в клетку, на голове повязка, какие носят при дворе, таби светлого шелка, гэта на коже, с тройным шнурком. Походка неслышная, движения бедер естественные.
«Да, муженьку ее повезло, черт его побери!..» Но тут она открыла рот, чтобы сказать что-то слугам, и видно стало, что во рту у нее не хватает нижнего зуба. Весь их пыл сразу пропал.
Игривая комическая литература конца XVIII века и далее называется гэсаку. Она делится на два основных типа. Первый, кибёси («желтые обложки»), часто считается первыми комиксами для взрослых. Обычно их выпускали книжками по 10 страниц, а одна история занимала две-три книжки. Авторы часто сами рисовали иллюстрации, а свободное пространство на картинках заполняли диалогами, рассказами и пояснениями, что это за персонаж. Второй тип, сярэбон («шуточные книги»), описывал манеры, язык и стили одежды увеселительных кварталов. Мастером обеих форм был Санто Кёдэн (1761–1816), сын ростовщика из Эдо. Его шедевр в жанре кибёси, «Эдо умарэ уваки но кабаяки» («Похождения ветренника из Эдо, 1785»), — это история об очень уродливом юном торговце Эндзиро, который безуспешно стремится выглядеть великим любовником и цу. Он платит женщинам, чтобы те бегали за ним по улицам «веселых кварталов»; уговаривает родителей отречься от него, как часто делали в купеческих семьях с сыновьями-развратниками; устраивает фальшивое самоубийство от любви вместе с куртизанкой. Среди персонажей были реальные актеры Кабуки, поэты и куртизанки тех времен.
Чтобы не нарушать цензурные законы, запрещавшие публиковать книги и гравюры о текущих событиях, неортодоксальных теориях, слухах, скандалах, эротике, должностных лицах из правительства или о чем угодно, касавшемся правителей Токугава или императорской семьи, Кёдэн помещал свои сюжеты в исторические декорации, но делал это только для отвода глаз. Все равно его острая сатира на социальную структуру и политику привлекла внимание цензоров, и Кёдэна приговорили к 50 дням в кандалах, тогда как издателю Цутая Дзюдзабуро пришлось заплатить штраф размером в половину стоимости его книжной сети.
«Токайдотю хидзакуригэ» («Путешествие на своих двоих по токайдосскому тракту») автора Дзиппэнся Икку (1765–1831) — один из самых известных романов в комиксах начала XIX века. В нем рассказывается о злоключениях Ядзи и Киты, двух шутов, отправившихся в паломничество к Великому святилищу Исэ по дороге Токайдо между Эдо и Киото, подгоняемых в основном интересом к еде, алкоголю и сексу. Будучи из Эдо, они свысока смотрят на провинциалов, встречающихся им по дороге, однако в различных инцидентах, которые происходят с ними в разных тавернах, проявляется их глупость и недалекий ум. На одном из постоялых дворов они получают ожоги, пытаясь принять ванну, на другом спрашивают, как есть горячие камни, которые им подали, и не догадываются, что камни нужны для готовки, а не для еды. Также Ядзи и Кита частенько попадают в переплет, пытаясь залезть в постель к паломницам. «Токайдотю хидзакуригэ» служил путеводителем по 53 станциям дороги Токайдо, что способствовало лавинообразному увеличению туризма в период Эдо.
Поэзия
Хайку — короткие стихотворения из 17 слогов, построенные по схеме 5-7-5 и ставшие наиболее характерным видом японской поэзии, — появились в период Эдо как бесхитростная стихотворная форма, доступная для простых людей. Классическая поэзия вака существовала в зачерствевшем, жестко формализованном виде с очень ограниченным количеством сюжетов и образов, и ее главным достоинством были в основном аллюзии на знаменитые стихотворения из старинных императорских поэтических антологий. На протяжении эпохи Сэнгоку популярность стала набирать поэтическая практика, называемая нанизанными строфами (рэнга): поэты, собравшись, по очереди сочиняли строфы, связанные по определенным правилам с предыдущей строфой остроумными переложениями, игрой слов или метафорой. В эпоху Сэнгоку существовало два независимых вида рэнга, которые сочиняли отдельные группы: серьезные (усин), составляемые искусными поэтами в духе высокой классической традиции, и комические (хайкай рэнга) — простые стихи, часто непристойные или воспевающие грубое поведение. Их сочиняли простолюдины в качестве игры, и в результате получались сотни и порой даже тысячи строк. Вот известный пример комической пары нанизанных строф:
Горько, горько это было,
А все-таки смешно.
Даже когда
Отец мой лежал при смерти,
Я продолжал пукать.
Здесь первый поэт выражает противоречивые эмоции, а второй иллюстрирует их противопоставлением печальной торжественности потери и невозможности контролировать проявления тела. Сортирные шутки часто встречались как в простонародных стихах, так и в литературе Эдо.
Короткое открывающее стихотворение комической рэнга развилось в собственную отдельную форму. Если это было комическое произведение, оно называлось сэнрю, а если более серьезное — то хайку. Сэнрю часто были циничными, с черным юмором, как в следующих трех примерах.
«Хоть глаз у нее и один,
Но зато какой красивый!» —
Говорит сваха.
После того как он слишком
Разбранил свою жену —
Рис он готовит сам.
Мужчина-постирушка —
Он живет нечистоплотностью
Своих соседей.
Непревзойденным мастером более серьезного жанра хайку был Мацуо Басё (1644–1694), отказавшийся от своего статуса самурая ради того, чтобы стать мастером и учителем связанных стихов и преподавать их ученикам любого сословия. Басё написал самые известные в мире хайку, например следующие:
Старый пруд!
Прыгнула лягушка.
Всплеск воды.
В другом переводе:
Старый пруд.
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине.
Басё одевался и жил как монах, хотя никогда официально не приносил буддийских обетов. Он полагал, что настоящие поэты прошлого отвергали мирские искушения и радостно вели простую бедную жизнь. Поэтому сам Басё так и жил, переехав из Уэно, центрального квартала Эдо, в маленький домик на окраине. Возможно, в других обстоятельствах он предпочел бы жизнь отшельника, как Камо-но Тёмэй в Средневековье, но все-таки он был мастером и учителем нанизанных строф, что требовало плотной работы с поэтами. Так Мацуо Басё принял свое имя; басё — вид неплодородного бананового дерева, которое ученик как-то раз подарил ему.
С 1684 года мастер хайку начал уезжать в долгие путешествия. Это были трудные паломничества по проселочным дорогам, часто небезопасным. На протяжении веков многие поэты погибли в таких путешествиях. Шедевр Басё «По тропинкам севера» сочетает стихи и путевые заметки, описывая путь по северу Японии, занявший 156 дней и протянувшийся почти на 2500 километров. Большую часть дороги Басё прошел пешком, хотя иногда удавалось преодолеть часть пути верхом или на лодке. Он отправился в дорогу в начале 1689 года в память о Сайгё, монахе-поэте конца эпохи Хэйан, чтобы отметить 500 лет со дня его смерти. Басё хотел посетить все места, упомянутые в произведениях Сайгё, чтобы оживить собственные стихи. «По тропинкам» начинается следующими строками: «Месяцы и дни — путники вечности, и сменяющиеся годы — тоже странники. Те, что всю жизнь плавают на кораблях, и те, что встречают старость, ведя под уздцы лошадей, странствуют изо дня в день, и странствие им — жилище. И в старину часто в странствиях умирали. Так и я, с каких уж пор, увлеченный облачком на ветру, не оставляю мысли о скитаньях».
По дороге Басё записывал в блокнот свои наблюдения. По возвращении в Эдо ему понадобилось несколько лет, чтобы переработать эти записи в небольшую книгу — шедевр под названием «По тропинкам севера». Каждая глава состоит из лирических наблюдений о месте или событии, которое там происходило, и хайку, передающего связанные с этим эмоции или обстановку. Один знаменитый раздел описывает Хираидзуми — вотчину влиятельной ветви рода Фудзивара, которая в конце эпохи Хэйан построила у северных границ страны большую резиденцию с населением более 100 000 человек. Говорили, что Хираидзуми (называемый в отрывке ниже замком Идзуми) по размеру и пышности мог поспорить с Киото, а в его храмовом комплексе Тюсондзи на вершине горы были целые залы золота и драгоценностей, а также прекрасные сады. После падения рода Фудзивара город деградировал, а его поразительные здания и репутация жителей как искушенных знатоков приходили в упадок. Этот фрагмент наполнен буддийским ощущением непостоянства жизни; он противопоставляет бренность людей, их творений и их репутации живительным и диким силам природы:
Слава трех поколений миновала, как сон. Развалины замка неподалеку, в одном ри. Замок Хидэхира сравнялся с землей, и только гора Кингэйдзан сохранила свои очертания. Прежде всего я поднялся на Такадатэ; Китакамигава — большая река, вытекающая из Нанбу. Коромогава огибает замок Идзуми и впадает в нее у Такадатэ. Замок Ясухира был за заставой Коромо. Он, видимо, замыкал выход на Намбу и ограждал от северных айну. Да, превосходнейшие вассалы засели в этом замке, — и вот от недолгой доблести осталась лишь заросль трав. Ду Фу писал:
Царства погибли,
а горы и реки остались,
замок весной зеленеет
густою травою…
Я подложил под себя свою плетеную шляпу, и слезы лились, а время бежало…
Летняя трава!
Павших древних воинов
Грез о славе след…
Басё не писал работ по теории поэзии, хотя многие последователи мастера суммировали его учение в собственных произведениях. Он учил, что поэтический дух хороших хайку должен объединять изменчивость и постоянство. Хайку должно преодолевать время и пространство, обращаясь к художественным целям поэтов прошлого, но при этом всегда должно стремиться к свежести и новизне, чтобы не окостенеть, как классические стихи традиции вака. Вдоль бессмертного пути Басё в наши дни в местах его остановок воздвигнуты каменные монументы, каждый — со стихотворением, написанным об этом месте.
Ксилография
Еще одним важным и распространенным жанром печатной культуры Эдо были укиё-э — изображения «зыбкого мира». В отличие от религиозного искусства или классической живописи школ Кано и Тоса, изображавших в основном цветы и птиц, в центре внимания укиё-э оказывались новые сюжеты, например сцены повседневной жизни или отдыха, особенно популярными были куртизанки из «веселых кварталов» и актеры театра Кабуки. На этих гравюрах человеческие фигуры занимали главное место, а не случайно появлялись в пейзаже.
В некотором смысле эти гравюры можно считать интернетом эпохи Эдо — новой технологией, которая позволяла простым людям получить доступ к последним новостям и сплетням городской культуры, понять, кто крут, а кто не очень. Еще одним сходством укиё-э и интернета было то, что оба служили первичным средством распространения порнографии. Эротические картинки, называемые сюнга («весенние картинки»), составляли в сборники — «книги у изголовья». Даже самые известные художники не обходили вниманием этот популярный эротический жанр. Производить ксилографии можно было быстро, дешево и в больших количествах, что позволяло вовремя реагировать на новые веяния. Большие тиражи делали гравюры массово доступными, в отличие от уникальных произведений искусства. Их продавали книжные лавки и уличные разносчики. Покупатели украшали ими интерьеры или собирали в альбомах или шкатулках.
Живопись, отвечающая вкусам городского простонародья, появилась в Киото в конце XVI века. За ней последовали ксилографии на те же темы. Ранние работы Гэнроку были черно-белыми, позже их вручную раскрашивали. В 1730-х годах типографии начали работать с двумя красками, обычно розовой и зеленой. Печатники Эдо выработали свой узнаваемый стиль в 1760-х годах, когда появились техники полноцветной печати, а Эдо начал обгонять Киото в конкурентной борьбе. Гравюры Эдо отражали местные вкусы: актеров Кабуки изображали в маскулинных ролях арагото, что импонировало театралам, а сами изображения были более смешными и даже сатирическими по сравнению с более мягкими работами художников Киото.
Для изготовления полноцветной гравюры мастер вырезал отдельный рисунок на каждый цвет, иногда используя доску с двух сторон ради экономии. Основных сложностей было две: во-первых, выгравировать рисунок точно в нужном месте, а во-вторых, подогнать каждую цветную доску под базовое черно-белое изображение, чтобы цветные элементы появились ровно там, где нужно. Печатное дело было коллективным занятием. В отличие от нашего восприятия художника как создателя-одиночки, общую идею гравюры искал издатель и нанимал художника, чтобы тот создал изображение готовой работы. После требовалась работа копиистов, резчиков по дереву и печатников, чтобы воспроизвести рисунок во множестве экземпляров — в XVIII веке их обычно было 200, а в XIX веке — 1000 и более. Гравюры выходили в двух основных размерах — примерно 38 на 25 сантиметров (обан) и 26 на 20 сантиметров (тюбан). Однако со временем форма и размер гравюр приобретали все большее разнообразие в зависимости от назначения — веера, свитки, триптихи, календари и новогодние открытки.
Хисикава Моронобу (1618–1694), сын мастера по окрашиванию тканей и вышивке золотыми и серебряными нитями, изучал искусство обеих школ — Кано и Тоса. Его считают основателем укиё-э: он одним из первых начал использовать гравюру за пределами книжных иллюстраций, а также подписывать свои работы. Моронобу создавал разные работы — от сложных композиций на ширмах-бёбу, иллюстрирующих, к примеру, театр Кабуки, до серий непристойных графических монохромных рисунков, изображающих любовников в процессе раздевания. В сюнга полностью обнаженных любовников изображали редко, памятуя о заветах классического периода Хэйан о том, что обнаженное человеческое тело «лишено шарма».
С самого зарождения жанра укиё-э художники, удовлетворяя интересы своей аудитории, изображали актеров Кабуки. Изначально гравюры с актерами были оранжевого цвета и в них применялись приемы хётан-аси (уподобление мускулистых ног тыкве-горлянке) и мимидзугаки (червеобразные мазки, с помощью которых рисовали напрягшиеся мышцы, чтобы передать силу актеров). Один из учеников Моронобу, Тории Киёнобу (1664–1729), приобрел популярность портретными изображениями знаменитых актеров в маскулинной роли арагото. Также он рисовал афиши и программки для театра Кабуки, а основанная им школа продолжает создавать рекламу.
Популяризация нисики-э, или «парчовых картинок», — гравюр с использованием десяти и более цветов — часто связывается с именем художника Судзуки Харунобу (1724? — 1770). Харунобу первым начал последовательно применять более трех цветов на каждой гравюре. Также он наносил краску более толстым непрозрачным слоем и экспериментировал с более ценными породами дерева для ксилографий — например, брал вишню вместо катальпы. О его жизни известно немного, но в свои последние пять лет он создал по крайней мере 1000 различных работ. После его смерти его стиль и приемы широко разошлись по Японии. Гравюры Харунобу отличаются лиричностью и романтизмом: и мужчины, и женщины на них изображены андрогинными, стройными и хрупкими, их фигуры наполнены ощущением невинного изящества. Его излюбленными моделями были не профессиональные куртизанки, а другие местные красавицы, например работницы чайных домов или магазинов, занятые повседневными делами. Харунобу, как и многие его современники, иногда обращался к темам классического искусства, однако он переносил эти сюжеты на улицы современного ему Эдо. К примеру, в серии ксилографий по стихотворениям известных поэтов эпохи Хэйан на одной из гравюр сверху помещено известное стихотворение:
Вижу издалека:
цветы бело-розовой вишни
вместе с зеленью ив
разукрасили всю столицу драгоценной вешней парчою…
(Сосэй)
