“Восходящее” мышление

Как зародилась жизнь? В науке нет вопроса, сопоставимого с этим по масштабу. И наука, исключительно хорошо приспособленная для отмеривания сомнений, всегда рада хорошему вопросу. Ум всегда ищет объяснения необъяснимому. Кроме того, этот вопрос влечет за собой не менее интересные. Рождение жизни было легким или трудным? Одни ли мы во Вселенной? И зачем мы здесь? На подобные вопросы очень трудно ответить. Именно поэтому они до сих пор порождают множество споров.

Ответ на главный вопрос – как зародилась жизнь? – очень важен, поскольку он поможет определить, какова человеческая природа. Однако даже в науке главные вопросы могут иметь более одного ответа. Это очень неудобно, потому что ответы на такие вопросы сильно на нас влияют. Они обладают невероятной предсказательной силой. Мы пытаемся угадать, что скрывает будущее. И если мы ответим неверно, то вполне можем погубить цивилизацию. Ацтеки приветствовали Кортеса и его спутников как богов, но не лучше ли им было перебить пришельцев? В 2004 г. в Азии случилось цунами. Должны ли были туристы спасаться – или остаться на берегу и молиться? А должны ли врачи бороться с эпидемией СПИДа в Африке – или взывать к святым? Ответ очевиден. Когда дело принимает серьезный оборот, трезвый взгляд на вещи очень важен и для нас и для наших детей. А значит, мы должны знать о спорах по поводу батибия и эозоона.

Прежде чем мы двинемся дальше, стоит осмыслить этот урок. Наиболее поразительным было предсказание: древняя жизнь похожа на то, что мы наблюдаем в современных морях. Такие парадигмы все еще существуют. Парадигмы – это путеводители для ученых. Они придают форму и содержание нашим вопросам. Но, как мы видели, путеводители могут быть разрекламированы – и отброшены, если они не могут предсказать будущее. Методы проверки все время улучшаются: от изготовленной вручную линзы до электронного микроскопа, от кабинетных суждений до проверки геологических карт на местности.

Можно согласиться с тем, что эозоон – классический пример мышления ССМОСВДО. Но Доусон и Карпентер не были глупцами. Это одни из лучших, самых изобретательных микроскопистов своего времени. Вместе они выдвинули очень сильную гипотезу: жизнь началась с гигантского простейшего. Гипотеза была настолько простой и изящной, что коллегам-ученым не составляло труда проверить ее. Именно это коллеги и сделали – и не оставили от нее камня на камне. Гипотеза об эозооне не была плохой наукой. “Плохая наука” – это гипотезы, неясно сформулированные и с трудом поддающиеся проверке (или такие, которые вообще нельзя проверить).

К 1907 г. упоминания об эозооне почти исчезли из специальной и популярной литературы. Но это не значило возврата к утверждению, что ни один геолог не нашел следы жизни в древнейших породах. Начались более странные вещи.

Глава 9

Торридон

Вода жизни

Наконец я собрался подступить к вершине – одиноко стоящей каменной пирамиде Ан-Теллах на северо-западе Хайленда. Это пик в составе горной гряды, протянувшейся от Лох-Ассинт до Лох-Торридон. Если бы Генри Мур вместо матерей-богинь ваял горы, на его авторство указывал бы облик этих: Квинег, Силлвен, Канисп и Ан-Теллах. Когда-то местные фермеры считали их обителью фей и великанов, и мне понятно, почему. Это место, безусловно, является наиболее пригодным на планете для созерцания “затерянного мира”.

Когда зашло солнце, вершину Ан-Теллах скрыл туман. Наутро пелена рассеялась, и наша небольшая экспедиция решила взойти на пик. Тропа пролегала мимо слоев с кремневой галькой, и мы разделили трепет Дарвина: “В Кордильерах я наблюдал массу конгломерата толщиной в 10 тыс. футов [ок. 3 км]”. Эти красные слои – торридонские песчаники – столь же мощные, и они украшают дорогу вверх четкими полосами (как спина тигра). Мы знали, что каждая горизонтальная полоса таит историю древнего речного русла, изменившегося тысячи раз. Действительно, здешние реки столь часто поворачивали, что галька в итоге образовала слой в 6,4 км. Присев перевести дух, я попытался представить, каково это было: сидеть у древней реки и наблюдать за суровым миром с грозами и бурными паводками. Я также попытался оценить масштаб геологического времени. Хотя к этой игре я привычен, он меня ошеломил.

Дойдя почти до вершины, мы разглядели на северо-западе сильно изрезанную береговую линию с островками. К северу виднелся неясный контур Квинега и гор, поглотивших время. Поблизости мы заметили блестящий Мойнский надвиг и стоящую вверх ногами гору. Кажется, что бесплодные мойнские породы облокотились на кембрийские породы с окаменелостями, словно пытаясь преподать юным выскочкам урок. Над всем этим (неподалеку от Аллапула) виден дернесский известняк, оставленный исчезнувшим океаном.

Прямо перед собой мы видели очень старые – 3–1 млрд лет – породы. Древнейшими же были кристаллические гнейсы Льюис – почти такие же старые, как и пилбарские породы из Западной Австралии. Однако льюисские породы в Шотландии так спрессованы и сжаты, что они ощетинились серебристой слюдой и винно-красным гранатом, осевшим в массе серого кварца и полевого шпата цвета слоновой кости. Едва ли железные ножны Экскалибура, отделанные серебром и гранатами, выглядели внушительнее.

Мы шли над озером Торридон, и нас ожидало еще одно сокровище. У воды мы воображали себя Путешественниками по времени, блуждающими у древних лагун. Темные склоны над головой, сложенные из льюисских гнейсов, были иссечены ветрами и дождем задолго до возникновения медуз и червей. Маленькие долины среди гор, заваленные теперь галечником, более 1 млрд лет назад служили домом для речушек. Даже современный Торридон лежит на дне гораздо более старой лагуны, которую я называю “озером Жизни”. Его миллиардолетние берега (как и сам Торридон) вымыты волнами, иссушены солнцем, увлажнены дождями. Мы пришли сюда слишком поздно и потому не можем почувствовать ил между пальцами ног, учуять запах сочащегося из глубин метана. Но нельзя ли воскресить давно исчезнувших обитателей “озера Жизни”?

Когда-то здесь был пейзаж, достойный древнего мифа. И, как старый Артур на далеком острове Авалон, пейзаж казался задумчивым, ожидающим чего-то.