Кейс

Сервис доставки еды Delivery Club запустил в мае 2019 года рекламную кампанию, героями которой стали курьеры. Из постеров, развешанных на улицах и в метро, мы узнали, что среди курьеров Delivery Club есть заслуженный артист России, учитель литературы, полиглот, альпинистка и репортер. Целью кампании, по словам представителей Delivery Club, было показать значимость профессии курьера.

Катя: Первые реакции на рекламу Delivery Club были такие: «Это прорыв, мы гуманизируем курьеров, мы показываем, что они такие же люди и перестаем их игнорировать». Кто-то писал, что теперь мы наконец начнем уважать труд курьеров и давать им нормальные чаевые. Моя реакция была совсем другой, я подумала: «Как же это ужасно, какая грустная реклама — у нас в стране учителя, люди, владеющие девятью языками, репортеры, альпинисты работают курьерами за 200 рублей в час».

Андрей: А тебе не кажется, что ты стала жертвой социальных конструктов, которые внушают тебе, что учитель — это хорошая работа, а курьер — плохая?

К: У меня не было другого варианта — когда мне говорят, что передо мной не просто курьер, а учитель, мне навязывают этот конструкт.

А: Когда человек говорит «Я учитель» или «Я полиглот», это жизненный выбор, он выбрал себе какое-то дело и профессию. И работа курьером (говорят нам создатели рекламы) тоже может быть выбором, и делом, и профессией. Но мне видится неправда в том, что курьера противопоставляют учителю. Нельзя сказать, что учитель — это сейчас самая социально приемлемая, самая социально успешная работа. Многие люди работают учителями конъюнктурно. Например, те, кто учится в университете на старших курсах, могут пойти поработать учителями, потом найти другую работу, уйти из школы. То же самое с курьерами — если временно нет работы, можно пойти поработать курьером. Но, когда я вижу рекламный плакат, на котором написано, что мой заказ доставит доктор наук, для меня это выглядит так, будто этот человек навсегда останется курьером. А это уже грустно.

К: Мы знаем, что есть такие работы, которые считаются временными. На такую работу зазывает к себе «Макдоналдс» — «Ты никто, у тебя нет резюме, тебя никто не возьмет на приличную работу, иди к нам. Ненадолго — сначала постоишь у кассы, потом помоешь полы, потом пожаришь картошку, потом станешь менеджером зала, а затем пойдешь работать в какую-то нормальную компанию».

А: И это честно. К тому же они прямо обращаются к студентам и обещают им независимость и зарплату.

К: Это такая же работа, как бебиситтер, официант и, собственно, курьер — для молодых людей летом перед поступлением или после учебы.

А: Я знаю многих людей, которые работали курьерами, и никто из них этого не стеснялся. А такая реклама нам говорит «Вот работа, которую нужно стесняться, а мы вам покажем, что она нестыдная».

К: Ты веришь, что есть профессии, не требующие большого ума, даже не профессии, а работы? Что можно выстроить интеллектуальную иерархию работ?

А: В иерархию работ я не верю, хотя верю, что бывают люди успешные и не очень успешные.

К: Тебе не кажется, что твоя работа, например, при таком же заработке интереснее, осмысленнее, чем работа человека, который дремлет в будочке у эскалатора метро?

А: Может быть, но я же тоже делаю неинтересные вещи, посуду каждый день мою. Я, конечно, не по 10 часов ее мою, но я не стыжусь этого, это не часть моей идентичности, не свидетельство моей успешности в жизни в целом, не мой карьерный выбор.

К: Не у всех есть возможность выбирать. Курьерами работает огромное количество людей, приехавших из соседних государств. Странно делать вид, что доктор наук просто так решил поработать курьером. Это люди, которых не берут на другую работу. Это люди, которые, возможно, с удовольствием работали бы по профессии.

А: Если ты доктор наук, получаешь копейки дома и у тебя нет денег на еду, а здесь ты можешь прокормить детей или отправить их в школу, то это шаг вверх, и не важно, какая у тебя научная степень. Когда нам показывают доктора наук и говорят, что он работает курьером, это выглядит так, будто работа курьером для этого человека — финальная стадия поисков себя. Но в действительности дело в том, что бывают такие места на земле, где, выучив девять языков и физику в придачу, все равно придется голодать.

К: Тогда тем более странно использовать такой рекламный ход. Помнишь, как раньше пугали — «Не будешь учиться, кем станешь?».

А: Дворником.

К: А теперь говорят «Да выучи хоть девять языков, никто не гарантирует, что ты не закончишь курьером».

А: Целый пласт советской культуры был посвящен романтизации работы дворника. Когда человек идет работать дворником, чтобы иметь больше свободы или чтобы не учить историю КПСС и не общаться со свиными рылами, это его выбор. Если человек сделал выбор — подумал и решил, что пусть система не работает и мир устроен плохо и несправедливо, но он будет что-то вне этой системы делать и делать хорошо, в этот момент профессия, которую он выбрал, становится благородной. Но, в принципе, вне зависимости от отношений с системой, если человек работает, чтобы прокормить семью, добиться своих целей, то это хорошо, а не плохо.

К: Тогда не надо делать вид, что работа классная.

А: Ты не знаешь, работает этот курьер шесть часов или десять, получает он удовольствие или нет. Наверное, есть множество более приятных работ, но человек уже совершил выбор, и совершил его в некоторых обстоятельствах.

К: У меня был опыт эмиграции — и с работой, и без. Я могу себе представить ситуацию, в которой я иду мыть полы или нанимаюсь к кому-то бебиситтером. Но я не хочу, чтобы на улице висел плакат с моей фотографией и подписью «Это Катя, она журналист, она вела подкасты про этику, а теперь работает курьером». Не хочу, чтобы меня таким образом использовали.

А: Как они убедили людей сниматься и про себя рассказывать, мы не знаем. Солидаризироваться с героем плаката мне сложнее, чем с человеком, который идет работать курьером, чтобы прокормить себя и своих близких. Глядя на плакат, я вижу не курьера, а актера.

К: И не зря. Оказалось, что одна из героинь рекламной кампании то ли никогда не работала курьером, то ли работала всего две недели и непонятно в каком качестве.

А: Тут я, как человек либеральный, должен сказать: «Ну и хорошо, наняли кого-то для съемок — это тоже работа, все честно сделали свою часть».

К: А скажи мне, считаешь ли ты, что труд должен цениться одинаково? Мне кажется, что есть такая работа, которую — аккуратно скажу — может сделать робот.

А: Между прочим, именно так сейчас и принято говорить детям: «Если будешь плохо учиться, когда вырастешь, тебя заменит робот».

К: И ты думаешь, это правильно?

А: Если серьезно, я считаю, что дети должны учиться, потому что у тех, кто лучше образован, жизнь гораздо интереснее. Более того, я уверен, что жизнь образованного курьера богаче, чем жизнь курьера необразованного. Он идет мимо домов и узнает эпоху по деталям декора, он читает хорошую книжку — все это принципиально другие удовольствия, чем часами разгадывать судоку.

К: Ты только что очеловечил работу курьера, причем гораздо лучше, чем это сделала реклама Delivery Club. Как ты считаешь, нужно гуманизировать профессии, которые в обществе считаются неблагородными? Я все время говорю «профессия» вместо «работа», но в нашем с тобой разговоре это одно и то же.

А: Сейчас уже нет такого слова «профессия», есть слово «работа», надо все время переучиваться, все время искать себя. Я против идеи призвания, против немецкого Beruf — когда ты пошел подмастерьем к кожевнику в 8 лет, сносил побои, потом стал кожевником 3-го разряда, 2-го, 1-го, потом сам начал наносить побои, пошел в гильдию и так далее. Так было еще в Средние века. А мы живем в мире, где все постоянно меняется и статус профессий повышается. Например, профессии официанта или актера, который прошел путь от полного презрения до восхищения. Когда я брал интервью у антрополога Джеймса Скотта, он мне рассказал, что с интересом следит за тем, как повышается статус людей в равных свободных обществах, например, в Дании, где он в то время жил. Раньше по улицам ходил дворник с метлой, и у него был довольно низкий социальный статус. А теперь дворник едет на уборочной машине, у которой есть манипуляторы, рычаги и так далее. Чтобы просто управлять ею, нужно учиться несколько месяцев. И уже как специалист дворник получает принципиально другую зарплату. Так за счет роботизации поднялся статус профессии дворника.

К: Это, скорее, говорит о том, что нас всех постепенно заменяют роботы. Возможно, поэтому и повышается статус оставшихся профессий: если людей еще не заменили роботы, это уже ценность.

А: У меня есть и другой аргумент против иерархии профессий. Если мы считаем какую-то работу работой для неудачников, то автоматически закрываем возможность оценивать, насколько хорошо человек с ней справляется.

К: То есть ты считаешь, что бывают талантливые курьеры?

А: Да, и более того, есть бесталанные. И разница между первыми и вторыми невероятная.

К: Что такое «бесталанный курьер»? Человек, который не может пользоваться навигатором?

А: Невежливый, не умеет пользоваться навигатором, не умеет войти в подъезд, восемь раз звонит.

К: Он же просто неудачник, нет?

А: Нет, я знаю много людей, очень успешных в других специальностях, которые тоже обладают этими недостатками, просто они не работают курьерами. Но, даже если у человека нет явного таланта к тому, чем он занимается, ничего страшного.

К: Потому что таких людей большинство.

А: Да, главное — честно делать работу, которая кому-то нужна. Можно средненько шить, или средненько заниматься наукой, или средненько играть на скрипочке.

К: Для меня это непростой вопрос. Если ты видишь, что твой ребенок пусть и талантлив в чем-то, но у него при этом нет выдающихся способностей, нужно ли настаивать на том, чтобы он продолжал заниматься? Стоит ли мучить ребенка, заставлять бесконечно играть гаммы, чтобы он стал 33-й скрипкой?

А: Почему нет? Оркестр не может без 33-й скрипки.

К: Зачем мне хотеть такого будущего своему ребенку?

А: А ты не допускаешь, что человек может получать удовольствие от того, что он 33-я скрипка? Если ты первая скрипка, у тебя очень большая ответственность, а если 33-я — ты играешь красивую музыку, слушаешь красивую музыку, работаешь с лучшими дирижерами на земле, перед тобой открыт удивительный мир, недоступный другим людям. Быть средним в чем-то абсолютно нормально. И быть плохим в чем-то тоже нормально. Но зачем заниматься тем, в чем ты плох? Если есть что-то, что ты делаешь лучше, займись этим. Но не потому, что быть курьером плохо, а потому, что ты плохой курьер.

К: Когда мне рассказывают, что ко мне придет очень талантливый курьер или доктор наук, я не очень понимаю, что мне делать с этой информацией. Для меня курьер — это функция, это доставка, как «Почта России».

А: Не бывает работы, которая не была бы функцией. Все, что тебе кажется в твоей работе творческим полетом, это на самом деле ты и твои амбиции. У нас с тобой тоже есть функция как у журналистов или подкастеров — развлекать людей. То, как мы это делаем, — поем a capella или выступаем комическим дуэтом — уже наш выбор. Точно так же и курьеры бывают разные — есть те, которым доверяют перевозить очень ценные вещи. Про таких курьеров даже фильмы снимают.

К: Они все-таки не лапшу доставляют. Интересно, что в преступном мире курьер гораздо более уважаемая профессия.

А: Проблема в том, что социальные лифты криво работают. В любой профессии есть высоты, просто мы не всегда можем их увидеть.

К: Я не готова с тобой спорить о том, бывают ли хорошие или плохие курьеры. Но мне кажется, что некоторые профессии лучше описываются функцией, чем другие. Грубо говоря, одну работу легче роботизировать, чем другую. Можно доставлять заказы дроном, убирать листья специальной машиной. Многие пытаются доказать, что робот может написать художественный роман или картину, но мы точно знаем, что пока есть вещи, которые нельзя описать функцией. Не случайно же люди ходят слушать великих музыкантов в консерваторию.

А: Мне кажется, что твою мысль можно переформулировать так, чтобы она относилась ко всем профессиям: «Дойди в своей работе до предела, сделай так, чтобы тобой восхищались, а когда ты уперся в потолок, двигайся дальше». Можно и так, но бывает, что возникает драма, как в книге или в фильме, когда человек стремится к одному, но в силу обстоятельств или собственных ошибок делает что-то другое.

К: Так не надо делать вид, что это нормально. Человек получил уважаемую профессию, но волею судеб работает курьером. Не надо делать вид, что это то же самое, что его собственный выбор.

А: Но ты-то делаешь вид, что место, где он находится сейчас, — это дно. А может быть, это ступенька на пути наверх.

К: Если бы в рекламе говорилось, что перед вами будущий учитель, будущий астроном, будущий доктор наук, это звучало бы совершенно по-другому.

А: Собственно, так и стоило бы делать эту рекламу. А у нас с тобой есть еще один важный вопрос, который мы должны обсудить, — чаевые.

К: За мной один раз в Израиле бежал официант и скандалил полчаса, потому что я оставила ему всего 10% чаевых. Я не могла поверить, что я веду с ним такой спор, что он меня не отпускает.

А: Идея, что каждый приходящий должен заплатить 10% или 15%, мне кажется недостойной обсуждения, потому что это либо грабеж, либо завуалированный налог. Интересно мне другое — можешь ли ты повлиять на то, как человек выполняет свою работу и ведет себя, с помощью чаевых.

К: Есть люди, как ты говоришь, талантливые официанты, они умеют так общаться с посетителями, что те оставляют больше чаевых. Конечно, это инструмент. Бывает, что мы не оставляем чаевых, когда возмущены уровнем сервиса, но на самом деле непонятно, можем ли мы таким образом воспитать человека. Станет ли он лучше выполнять свою работу или мы сделаем его еще более несчастным и злым? К тому же у нас нигде не прописано, сколько и за что оставлять, и очень редко где можно добавить чаевые в счет. Если нет наличных, все время чувствуешь себя виноватым.

А: В некоторых приложениях для заказа такси есть опция выбора размера чаевых. Ты можешь их добавить, а можешь поставить водителю звездочки, мне кажется, это честная альтернатива. Оценка человека, как и чаевые, хорошо работает на эмоциональном уровне.

К: Почему тогда ты не даешь мне чаевые после удачного выпуска? Может, нам надо начать собирать деньги со слушателей? Пусть они оценивают наши разговоры.

А: Вот видишь, настроение у тебя сразу улучшилось. Появился маленький шанс, и ты сразу стала больше улыбаться, хотя вряд ли твоя жизнь изменится и ты станешь богаче от того, что нам будут переводить несколько долларов за выпуск.

К: Моя жизнь совершенно изменится, потому что я буду знать, что эта сумма — оценка того, как мы с тобой поговорили.

А: Я боюсь только, что ты меня заменишь на робота, когда поймешь механику этого бизнеса.

К: Если это будет собирать больше чаевых — конечно.