Жизнь и смерть похоронной индустрии

Петр Маняхин

Задача похоронной отрасли сегодня – выжить, – говорит основатель Новосибирского крематория, вице-президент Союза похоронных организаций и крематориев Сергей Якушин на открытии выставки «Некрополь-Сибирь 2016». – Похоронка находится в удушающем состоянии. Только пять фирм из нескольких тысяч сообщили о том, что у них есть прогресс. Коллег выкупают крупные игроки, которые никогда не работали в нашей отрасли».

Сергей говорит медленно, делает театральные паузы, окуная белую фарфоровую чашку в седую бороду. На нем темно-красные жилет и рубашка, галстук-бабочка, серые брюки и лакированные туфли. Другие похоронные чиновники, сидящие за большим столом, накрытым цветочной скатертью, – в пиджаках. Час назад директор Новосибирского крематория лично встречал посетителей выставки и журналистов, стоя на входе в Дом культуры Чкалова.

– В отрасли сегодня можно отметить состояние катастрофы, – делится мрачными мыслями Сергей Якушин, сложив мягкие ладони на уровне живота. – Около 80 % фирм находятся в кризисе, 90 % продукции на похоронном рынке – это зарубежные товары.

– А импортозамещение? – налегала журналистка «8 канала», искавшая на выставке розовые гроб и памятник.

– Цветы мы не умеем производить, не можем даже соревноваться с Китаем, – парировал Сергей. – Ткани – это Китай, Корея, Арабские эмираты, Индия. Камень тоже зарубежный. Россия дает только дерево для производства гробов, которое красят импортной краской.

Как ни парадоксально, в кризис смерть стала дороже жизни. Из-за отсутствия отечественного сырья цены на похороны выросли вместе с курсом доллара.

– Во времена Ельцина у нас минимальный комплекс услуг стоил 3 000 рублей, и никто не покупал, потому что он слишком дешевый и примитивный, – и это теперь называют очень бедной страной? – вспоминает Якушин. – Сейчас мы предлагаем худший комплекс, там гроб чуть ли не со щелями, обтянутый какой-то ужасной тканью, за 20 000 рублей. И его берут, учитывая, что 6 000 государство компенсирует. У людей нет денег. Что такое 20 000? У нас в Новосибирске средняя заработная плата 29 000, то есть люди не работают. Приходишь в похоронный дом – сидят пять человек, плачут, приехали из Академгородка, все ученые, а у них нет денег похоронить маму.

По словам Якушина, кризис и санкции вымывают с рынка бутафорную продукцию и стимулируют отечественных производителей активно осваивать похоронную отрасль, но пока это только намечающиеся тенденции. У стенда с картинами русских живописцев XIX века и иконами, вырезанными из дерева, одиноко сидит немолодой мужчина в очках, у него мохнатые седые усы.

Пока три богатыря переглядываются с Иисусом Христом, краснодеревщик Олег Максименко отрывисто рассказывает о своей жизни:

– Я пятнадцать лет занимался элитными деревянными лестницами. Когда начался кризис, решил чуть-чуть сменить профиль. Купил станок ЧПУ. И тут Сергей Борисович Якушин предложил мне заниматься похоронными принадлежностями, – говорит Олег и пытается прорекламировать мне импортную краску.

Якушин медленно обходит свои владения. Он осматривает памятники с фотографиями умерших знаменитостей, поднимается на второй этаж и подходит к стенду Музея мировой погребальной культуры. Там девушка в траурном платье XIX века раздает фирменные блокноты в форме гроба и рассказывает про модельки катафалков. Якушин идет к стенду с урнами для праха, берет одну из них и внимательно рассматривает. С панно на стене, где изображена история человеческих полетов от первых попыток до космического корабля, грустно смотрит Икар, как будто бы хочет сгореть на солнце дотла, чтобы его прах засыпали в одну из урн.

В конкурсе на звание лучшего церемониймейстера в этом году участвуют только двое: Наталья и Вероника. Их задача – оформить похоронную комнату, используя предметы, хаотично расставленные по красному ковру в центре зала. Они по очереди пытаются что-то сказать, но Сергей Якушин прерывает их и из судьи конкурса превращается в единственного его участника.

– Все элементы театра присутствуют на похоронах! – говорит директор Новосибирского крематория и начинает скрупулезно выстраивать мизансцену, как будто бы только он один в этом здании знает, что похоронная комната в царское время называлась лафетой, что крест должен стоять по центру, а портрет покойного – справа, и что венки на церемонии – моветон.

Сам Сергей практически ничего не двигает. Как только он бросает косой взгляд на чашу для пожертвований, церемониймейстер Константин в черной фуражке и с серьгой в левом ухе перетаскивает ее, куда нужно. Только директор крематория протягивает руку, и в ней тут же появляется белая фарфоровая чашка, из которой он прихлебывает, отодвигая микрофон ото рта. Члены жюри следят за действиями своего коллеги с нескрываемым любопытством.

– Вы должны обязательно позаботиться о запахах, – напоминает участницам конкурса профессиональный бальзамировщик Сергей Якушин. – Помните, тлен неистребим, – говорит он, натягивая белые перчатки движением английского аристократа перед конной прогулкой.

Несмотря на доскональное знание сценографии похорон, Сергей почтительно обращается к сидящему в жюри священнику, спрашивая, как должен вести себя церемониймейстер, чтобы не помешать отпеванию, и терпеливо ждет ответа, пока тот встает из-за длинного стола, придерживая висящий на груди крест.

Похоронная комната наконец обставлена. Директор крематория садится за стол и предоставляет слово участницам. Сейчас их задача – прочитать траурную речь собственного сочинения. Наталья хоронит лежащую в лакированном гробу пустоту по имени Николай Степанович. Он родился 1935 году в селе Парфеново в большой крестьянской семье, где был седьмым ребенком. Окончил ремесленное училище и уехал на комсомольскую стройку, там встретил будущую жену и перебрался в Иркутск, где всю жизнь работал на заводе. Николай был примерным семьянином с одиннадцатью внуками, уважаемым в городе человеком и построил свой дом. Ее соперница Вероника провела панихиду по пустоте, которую звали Борис Яковлевич Власов. Талантливый ученый, муж, отец, после смерти которого в квартире не смолкает телефон – это звонят его ученики и выражают слова благодарности и поддержки его семье. У обеих участниц периодически срывается голос, но воду, поданную церемониймейстером Константином, они стоически отвергают до конца выступления.

– Вы вносите в текст очень много оценок, – говорит с интонацией преподавателя журфака бывший корреспондент Западно-Сибирского отделения агентства печати «Новости» и редактор отдела информации Новосибирского комитета по телевидению и радиовещанию Сергей Якушин. – Мы не имеем права говорить, что покойный был хорошим отцом, – это знают только его дети. Ваша задача – сделать так, чтобы они сами сказали.

Директор Новосибирского крематория продолжает критиковать участниц. У одной слишком большой логотип похоронной фирмы на папке и туфли с острыми носами на высоком каблуке, у другой – непокрытая голова. Члены жюри покорно соглашаются с мнением Якушина и уходят совещаться. Победа вместе с денежным конвертом достается Наталье. На лице Вероники на секунду появляется завистливая гримаса, но тут же исчезает, ведь они с победительницей – подруги. В похоронном бизнесе нужно держаться вместе, чтобы выжить.

Театрализованные похороны встречаются все реже, и дело не только в том, что ни у кого нет денег на смерть. Дореволюционные традиции погребения были потрепаны советским периодом, и похоронный кодекс современной России – это православный коммунизм: синкретизм дворянских предписаний и советского военного протокола с долей фантазии церемониймейстера.

– Когда хоронили Ельцина, обнаружили, что никто не знает, как хоронить, – говорит Сергей Якушин. – И тогда добавили к светской части, реконструированной по дореволюционному образцу, элементы военного протокола.

II

Около памятника в виде айфона высокая молодая девушка в ярко-красном платье отбивается от журналистов. Надгробие в виде популярной модели смартфона уже засветилось в СМИ в конце мая на выставке «Белый тополь». Как оказалось, такие памятники нужны лишь для привлечения клиентов.

– Мы специально готовились к выставке, хотели чем-то удивить народ, – говорит сотрудница фирмы «Автограф». – Пока это единственная модель, но мы уже получили заказ от своих коллег, которые тоже хотят использовать это для привлечения клиентов.

На каменном айфоне – селфи Фаины Раневской и ее пожилого кавалера. Как объяснили сотрудники компании, это неспроста – по их мнению, высказывания актрисы очень популярны в интернете, а при помощи селфи человек отражает лучшие моменты своего бытия и фиксирует себя в наиболее привлекательной для него самого позе.

– Сейчас у людей зачастую нет фотографий, кроме селфи, – говорит представитель производителя гранитного айфона. – Если наши бабушки и дедушки специально ходили в салон, готовясь к смерти, то мы в этом плане более легкомысленны.

На втором этаже Дома культуры имени Чкалова проходит семинар для менеджеров сферы ритуальных услуг. Из зала выходит пожилая женщина с жемчужными бусами поверх черной блузки, кладет руки в черных перчатках на перила и вздыхает:

– Они учат людей не обращать внимания на слезы родственников, а требовать как можно больше денег. Ну разве так можно?

Как говорят сами педагоги-похоронщики, такое обучение – не просто попытка собрать деньги с коллег, а требование времени. Несмотря на то, что многие участники выставки отмечают кризисное состояние похоронной отрасли, недавно был принят закон, обязывающий всех похоронщиков получать лицензию у контролирующих органов, а это связано с дополнительными тратами.

– Стремление государства вытащить похоронную отрасль из теневого бизнеса – это правильный шаг, – говорит сотрудница Новосибирского учебного центра похоронного дела Галина Колчанова, бледная девушка в черном платье и с агатовым перстнем. – Многие наши коллеги связывают спешку с принятием закона со стрельбой на Хованском кладбище.

К стенду центра подходит его директор Неля Рыжкова, невысокая полная женщина с кудрявым каре, очками на лбу и хриплым голосом. Она бы резко выделялась на фоне утонченных готических особ, наблюдавших за конкурсом церемониймейстеров, но здесь, на втором этаже, где похороны воспринимают как бизнес, она выглядит вполне органично. По ее словам, несмотря на большие перемены в похоронной отрасли, весь бизнес держится на традициях:

– Бальзамировщики – очень востребованная специальность. Как бы хорошо ни работал менеджер, если труп будет некрасиво выглядеть и плохо пахнуть, клиент не захочет приводить в похоронный салон своих друзей, – говорит Неля Рыжкова.

Из зала, где проходит семинар, выскакивает мужчина в светлой рубашке с коротким рукавом и с кожаной барсеткой и догоняет прогуливающегося по выставке священника.

– Батюшка, как сделать так, чтобы родственники всех умерших прихожан приходили ко мне в фирму? – спешит бизнесмен применить только что полученные знания.

– Ну, я не знаю, – недоумевает священник, оторванный от своих размышлений, – может, какой-то договор с епархией надо заключить.

Однако некоторые представители отрасли против того, чтобы похоронная деятельность воспринималась исключительно как бизнес. По их мнению, они работают с человеческим горем и буквально спасают людей от призраков прошлого, отправляя в последний путь их близких.

– Если кто-то хочет ободрать людей до липки и заниматься бизнесом, пожалуйста! – возмущается президент Союза похоронных организаций и крематориев Павел Кодыш, вытирая пальцами опущенные вниз уголки рта. – Родственники умершего отдадут вам все до копейки, лишь бы достойно проводить покойника. Но надо все-таки понимать, что мы нечто большее, чем просто предприниматели.

III

В холле, отделенном от остальной выставки деревянными дверями, находится стенд компании «КриоРус», директор которой Данила Медведев заморозил мозг своей бабушки. Вокруг толпятся журналисты: операторы следят за руками Алексея Хозяйкина, представителя компании крионщиков, рассказывающего о работе «КриоРус», корреспонденты с испуганными лицами тихо перешептываются, приходя к выводу, что заморозка после смерти – это аморально, ведь против выступают большинство религий.

– Сохранено пятьдесят человек, десятки животных и заключено более ста пятидесяти контрактов, – говорит Алексей. – Люди заключают договор на сохранение собственного тела, если не доживут до технологий продления жизни.

Он резко отличается ото всех на этой выставке – как будто бы Алексей ехал в Технопарк на очередной форум молодых стартаперов в сфере информационных технологий, но ошибся адресом. Он не биолог и не врач, у Алексея юридическое и рекламное образование, пиджак, белая рубашка и поставленная речь. Мужчина настроен оптимистичнее, чем его коллеги с первого этажа, ратующие за традиционные способы погребения:

– В Америке такая услуга стоит в несколько раз дороже, поэтому у нас есть клиенты из многих стран. В России крионика находится на начальном этапе развития, но мы наблюдаем рост.

Сохранение головного мозга, который в будущем должны будут пересадить в новое тело или воссоздать ваше собственное из его клеток, стоит 12 000 долларов, сохранение всего трупа – 36 000 долларов. Чтобы кого-то заморозить, необходима юридическая констатация смерти. Дальше перкузионист или патологоанатом заменяют кровь на криопротектор, который не образует кристаллов льда и не разрывает кожу. После этой процедуры тело или головной мозг охлаждается сухим льдом и в контейнере отравляется в Москву. Там его помещают в большие резервуары, где криоклиент сохраняется при температуре жидкого азота –196 градусов.

По словам крионщиков, даже за миллион лет в белковой структуре тела ничего не изменится, а дальше нанороботы, которые пока еще не изобретены, должны подлатать тело и таким образом оживить человека. Если сохранен только головной мозг, специалисты надеются воссоздать тело при помощи технологий печати органов. После цикла оживления человек должен пройти период адаптации, и только потом отправиться в общество. При этом сомнений в адекватности крионавта у специалистов не возникает:

– Если мы обладаем технологиями, которые могут вернуть человека к жизни, – говорит Алексей, – думаю, работать с отдельными нейронами, которые отвечают за его нормальность, будет более простой задачей.

Между тем, оживляющими технологиями не обладает ни одна криофирма в мире, и ни одна не берет на себя обязательств «оживить пациента через столько-то лет». Это и вызывает у противников крионки наибольшие сомнения. Кроме того, если люди перестанут умирать, избежать перенаселения планеты не удастся, а это один из самых популярных сценариев Апокалипсиса. Крионщики придерживаются другого мнения:

– Во-первых, нет ничего этичного в том, чтобы, обладая интеллектом, позволять человеку умирать, – говорит представитель компании «КриоРус» Алексей Хозяйкин. – Во-вторых, бессмертие – это не обязанность, а возможность. У вас появится выбор – жить десять лет, двадцать лет, миллион лет или жить вместе со Вселенной. По поводу перенаселенности тоже ответ очень простой – достаточно поднять голову вверх и посмотреть, что место, в котором мы живем, бесконечно.

Журналисты расходятся, Алексей остается один и спускается вниз за кофе:

«Мы желаем жить и не умирать, – продолжает он рекламировать услуги своей компании, спускаясь по лестнице, – Если кто, не дай бог, умер, сохраняйте свои тела!».

Около входа стоит Сергей Якушин, все прихлебывая воду из маленькой фарфоровой кружечки. Он один из главных скептиков в отношении крионики. Несмотря на то, что в экономическом отношении дела у крионщиков благодаря грамотному маркетингу, обещающему бессмертие, идут хорошо, по мнению Якушина, этическая сторона заморозки тел должна быть исследована глубже.

– В случае с крио мы не знаем, кто оживет и будет ли он нужен тому обществу, сможет ли он жить в новой культуре, – говорит директор Новосибирского крематория. – Для кого мы это сохраняем? Это тщеславие, это вульгарное понимание памяти, это противоречит всем эзотерическим законам. Человек пришел в этот мир – он должен умереть.