Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
От скуки смотрю фильм «Скала». Стареющий супермен Коннери, конечно, крут. Но у нас бывает и повеселее. Недавно наблюдаю во дворе картину, очередной побег из соседнего дурдома. Парень четко спланировал побег. Заранее выкрал психиатрический ключ. Решил рвануть через приемный покой. Но куда в больничном халате без денег? Далеко не убежишь. Рассчитал, что успеет добежать до соседних жилых домов. Двери подъездов закрыты, везде домофоны. По водосточной трубе залезает на второй этаж и проникает в квартиру. Надо позвонить друзьям, а повезет – разжиться одеждой. Не учел одного, соседние дома ведомственные и заселены работниками дурдома. И попадает он в квартиру старшей медсестры приемного отделения. Мадам так ничего, килограммов сто двадцать, к сумасшедшим привыкла, тщедушный паренек испугать не способен. Телефона ему не дала, а позвонила сама, на работу: а что, у нас там ничего не случилось? С ее квартиры парня забирали со слегка попорченным лицом, но зато спокойного.
На работе списывают старую аппаратуру. Такую, что уже стала представлять опасность для здоровья нации. Удалось умыкнуть один прибор. Аппарат для искусственной вентиляции легких выпуска 86-го года РО-6. С трудом, после частичной разборки, запихнул его в багажник своего хэтчбека. Давно мечтаю сделать на даче в сарае слесарный верстачок, а для этой цели нет ничего более подходящего. Уже придумал, как на переднюю панель прибора прикрепить тиски и поставить небольшой токарный станок. А внутри можно оборудовать шкафчик для инструментов. Пусть еще послужит. Все же памятник эпохи, знаком с ним с юных лет. Обозначение РО – понятно, значит «респиратор объемный». Что обозначает цифра 6, похоже, уже никто и никогда не знает. Реликтовый монстр отечественной дыхательной аппаратуры. Разработан в 70-е, морально устарев в процессе разработки. Но при этом пережил несколько поколений врачей и до сих пор пыхтит на просторах нашей родины. В нем есть нечто брутальное, какая-то первобытная сила и полное отсутствие эмоций. Он будет вдувать в легкие заданный объем, что бы с человеком ни случилось. И ничто не сможет помешать ему делать свое дело. Сигналы тревоги не предусмотрены. Только монотонное шипение сжимающегося меха и бульканье пузырей в столбике с водой при чьих-то жалких попытках оказать ему сопротивление. И горе тому, кто решит с ним поспорить. Любая попытка кашлянуть или задержать дыхание заканчивается печально. Вплоть до баротравмы легких. Это не дыхательная гимнастика по Бутейко, лучше не пробовать. Светлая память всем борцам сопротивления.
Хотя в его защиту надо сказать, что внедрение современной дыхательной аппаратуры не очень понизило общую летальность, а скорее привело только к увеличению продолжительности жизни пациента в условиях реанимации. А тут санация отделений осуществлялась быстро. Два-три дня РО-6 работает с пациентом и все. Обычно этого было достаточно.
На рабочем столе компьютера есть папочка с таким названием, с бессмертным афоризмом Виктора Степановича Черномырдина. Там много скопилось поучительных историй на эту тему, вот несколько примеров. Первый о том, как тяга к мелкой халяве чревата крупными неприятностями.
Бабушка ровно в сто лет сломала шейку бедра. Так и было написано на прикроватной табличке, в графе возраст – один век. Жаль бабушку, хоть и была она в полнейшем маразме. Травма тяжелая, а в сто лет практически смертельная. И дел-то травматологам всего ничего. Деротационный сапожок на голень, йогурт и хороший уход. Не сможет подняться, встать на костыли, значит, не судьба. По идее, нужно оперировать, иначе шансов встать на ноги нет, но старушка и так последние годы не вставала с кровати по причине своего маразма. Но родня заботлива, как же, по-вашему, бабушка не сможет самостоятельно ходить? Нет уж, извольте сделать операцию. И как травматологи ни объясняли, что делать ничего не надо, бабка как не ходила, так и ходить не будет, ума операция не прибавит, как анестезиолог ни пугал, что в таком возрасте да в ее состоянии это опасно, не помогло. Родня настаивала, уверенная, что бабуля запрыгает с новым шарниром. И нашелся травматолог, согласился сделать эндопротезирование сустава. Можно было бы его подозревать в корысти, но нет, не будем, нельзя о людях думать плохо.
Ладно, воля ваша. Сделать местную спинальную анестезию не удалось, позвонки давно уже срослись в единую спинную кость. Пришлось оперировать под общим наркозом. Удивительно, но бабка операцию перенесла достойно. Несмотря на кровопотерю и возраст. Только крыша съехала уже окончательно, но это мелочь, в Изумрудном городе у волшебника Гудвина это успешно лечится. Полежала денек в реанимации, перелили ей крови, восполнили потерю, и все – на отделение, в заботливые руки родни. Одну ошибку допустили, при переводе оставили у бабки подключичный катетер, вены у старухи ни к черту, пусть стоит, может пригодиться. И вот сумасшедшая старуха кричит в палате, просит пить. Жажда. А никого вокруг нет, родственники, уверенные, что заплатили достаточно и весь персонал будет не отходить от бабки, своим присутствием ее особенно не обременяли. Лежи, поправляйся, мы не будем мешать. Бабка смотрит: висит над ней капельница с каким-то раствором. Жидкость! Но чтоб случайно старушечьи ручки капельницу не выдернули, их заботливо привязали к кроватке. Тогда мучимая жаждой старуха, дотянувшись зубами, перекусывает себе подключичный катетер, и высасывает флакон горько-соленого раствора. Жидкость кончается, но бабка продолжает сосать. Замечают поздно, когда старуха уже вдоволь напилась своей крови из вены. Кровь не густая, разбавленная, как положено – гепарином разжиженная для профилактики тромбозов, сосется хорошо. Вытащили перекушенный катетер, хватит, бабуля, не балуйся.
Все бы ничего, но к утру бабушка помирает. Не думаю, что от кровопотери, скорее просто пришло время. Как прекрасно писали в старые времена: «умер от старческого маразма». Предстоит вскрытие, родня отказывается, но тут есть закон. После операций вскрывать положено всех. Хирург, уверенный, что на вскрытии проблем не будет, чего там анатому копаться, сто лет, естественная в общем-то смерть, как-то там небрежно оформляет историю болезни для вскрытия. Пусть мы с нашим патологоанатомом выпили вместе не одно ведро спиртосодержащих жидкостей под его любимый профессиональный тост: «Выпьем, чтоб рука не дрожала и глаз не моргал», пусть он за пару бутылок на всякие мелочи закрывает глаза, но непорядок в документации он не прощает. А что он видит на вскрытии? Видит полный желудок не свернувшейся крови. Откуда, явного источника вроде нет, но будем искать. Находит свежую эрозию слизистой, а найти ее не проблема, после операций и у молодых находка нередкая, и пишет в заключении: желудочное кровотечение, смерть от острой кровопотери… И все, ставит расхождение диагноза третьей степени. Плюс ятрогению. Кто не в курсе, для врача это примерно то же, что подойти к постели и задушить больного подушкой. Последствия могут быть аналогичными. Как ни упрашивал доктор, сколько коньяка ни сулил, как ни просил поставить хотя бы вторую степень расхождения, анатом был тверд. Нет, и все. Доктор убеждал, что старуха сама насосалась своей крови, но разве нормальный человек в это сможет поверить? Да никогда, я бы, например, не поверил. А патанатом был человек нормальный, только разозлился, что его за идиота принимают, рассказывают какую-то бредятину. Где перекушенный катетер? Выбросил? Ну тогда и не пизди, получай, что заслужил. К счастью, родня не стала поднимать пургу, не стала писать жалобы. Умерла старушка, и царство ей небесное.
Пример того, что деньги не главный залог успешного лечения.
Решил человек прооперировать варикозные вены на ногах. Собрался, лег в больничку. Операция не самая сложная, но кровавая, эстетически неприглядная. Любой испытывает страх перед неизвестным, все-таки наркоз, боль, осложнения после операции. Так и тут, решил человек себя обезопасить от непредвиденного. А как? Естественно, заинтересовать врачей в благополучном исходе. Заинтересовал. Анестезиолог тоже был в доле, успокаивает страдальца: вы не волнуйтесь, вы наркоза даже не заметите. Свою задачу он выполняет на отлично, профессионал. И правда, товарищ после премедикации засыпает прямо в палате, сонного его везут в операционную. Кстати, самый неприятный для человека момент – лежать в оперблоке в ожидании операции. Суета, звон железа, страх от одного вида инструментов. Но тут все прекрасно, спящего товарища перекладывают на стол, снимают одеяло… Что за черт? Забыли на ногах нарисовать маркером места будущих разрезов там, где проходят вены. Проблема? Никакой. Но надо встать, немного постоять. Снимают со стола, ставят на ноги. Не стоит, собака, падает. Прислоняют к стенке, удерживают от падения. Да, надо еще добавить, что человек был весом в сто двадцать килограммов, удержать было непросто. Вены не выступают, надо несколько раз присесть. Пожалуйста, согните колени. Расслабленное тело валится на пол. Обходится без серьезных травм, так, по мелочи. Наконец действие премедикации начинает заканчиваться, человек осознает, где он и что с ним. И понимает, что он, совершенно голый, стоит в каком-то коридоре, вокруг люди, а его таскают вверх-вниз, прислоненного к стенке. Не знаю, никогда так не просыпался, наверное, стресс. Виноват оказался кто? Бесспорно, анестезиолог. Поспешил.
Избыток гуманизма порой приводит к серьезным осложнениям.
На каталке женское тельце, такой крепыш, весом от силы килограммов тридцать. Но глаза еще живые, черные, смотрят из-под одеяла. Рядом, в слезах, две дочки-алкоголички, лет тридцати.
– Что случилось?
– Мама заболела, она кричит у нас уже два месяца.
– А она давно у вас худеет?
– Где-то полгода.
– А вы ее покормить не пробовали?
– Она ничего не ест, а сейчас она уже неделю без сознания.
– Ну а почему решили сегодня приехать, на ночь?
Вопрос без ответа.
Лаборантка:
– Если вам нужен анализ крови – берите сами. Из ее пальца мне крови не насосать.
Ладно, добываю из вены бледно-розовую жидкость, которую назвать кровью не поворачивается язык, скорее – разбавленный морсик. Рук не пачкает, значит, гемоглобин меньше сорока. Оказалось двадцать. Понес пробирку в отделение переливания крови. К счастью, врач-трансфузиолог еще не ушел домой.
– Определяй сама, я по такой жидкости группу крови определять не буду.
– Ой, кажется, нулевка, вроде положительная.
– Странно, если бы получилась другая. Ну пусть будет нулевка, давай два пакета.
Через пару часов начинаем понимать дочурок, державших маманю на строгой диете. После первого пакета она ожила, стала громко просить закурить, затем – выпить. Две дозы крови подняли гемоглобин до 70. Перебор. Ремни с трудом сдерживали прилив сил.
– Люди! Ну за что меня привязали! Я живой человек, я выпить хочу! Дима, мне холодно! Иди ко мне, полежи рядом!
– Я тебе не Дима, лежи тихо!
– А пошел ты на х…! Выпить дай!
Ладно, пусть кричит. Главное, чтобы у этой кучки костей сил хватило до утра.
Утро. Начмеду нужно подойти к каждому, проявить интерес, выразить надежду на выздоровление. Задать вопрос, а как вы себя чувствуете? В ответ из-под одеяла:
– Пошла ты на х…, блядища! Меня тут связали, суки, где мой Дима, он вас всех…! А тебя, п…, в первую очередь.
Дальнейшая судьба у бабульки трагична. Развивается психоз, что естественно. Опохмелиться никто не дает. Связанное тельце бьется в кровати. Пищу принимать отказывается, выплевывая ее в лицо санитарки. Молодежь, переполненная гуманизмом, решает накормить бабушку через зонд. И ни к чему хорошему это не привело. Бабка умудряется выплюнуть изо рта конец зонда, дотянуться до него привязанной рукой и резко выдернуть наружу через рот. Но вороночка на конце зонда разрывает носовой ход, глотку, кровотечение, и бабуля, захлебнувшись, просто тонет в своей крови. Далее реанимация, попытки удалить кровь из бронхов. Все напрасно, развивается аспирационная пневмония, через пару дней приходит смерть. Хотели как лучше…
Наконец-то в нашей сельской фабрике здоровья появился свой собственный прирученный психиатр. Его появления все ждали очень давно, надеясь, что он сильно облегчит нашу жизнь. Избавит от трудностей перевода наших безумцев в психбольницу. А дураков у нас, слава богу, в избытке. Ставка психиатра была всегда, даже полторы, но реального человека заманить на работу никак не удавалось. О появлении нового доктора сотрудникам заранее не сообщалось, врачу перед официальным представлением коллективу дали пару дней на обустройство. Выделили кабинет в поликлинике на втором этаже. Психиатр оказался щупленькой невзрачной девушкой, лет 25–27, видимо – сразу после интернатуры. Вид доктора несколько разочаровал, для работы с нашей публикой хотелось бы видеть матерого бойца, волкодава, но на бесптичье и жопа соловей. Врачи узнали о ее появлении только к обеду, да и то неофициальным путем. Но в первый ее рабочий день в 9:20 на прием уже явился посетитель. Здоровенный громила, шизофреник лет тридцати в самом рассвете физических и психических сил. Товарищ был известен в районе своей одержимостью, своей сверхценной идеей – прооперировать какого-нибудь хирурга. Непонятливым он при этом внятно объяснял, что показания к операции возникнут сразу же после ее начала, а уже в процессе будут определяться ее объем и дальнейшая тактика лечения. Нас как анестезиологов его идеи не касались. Вопросы наркоза и анестезии его не заботили. Привели больного две крошечные женщины, мама и сестра, видимо, обманом. В психдиспансер он идти добровольно не хотел, хирургов там нет, а тут в поликлинике шанс встретить хирурга был, на что он и купился. Осмотр врача длился пять минут. В 9:25 ему было выписано направление в сумасшедший дом. Шизофрения налицо, никаких вопросов, никаких амбулаторных карт и сведений о прошлых обращениях тут не требовалось. Вызвана «Скорая помощь» и наряд полиции для сопровождения. Пока ехали сотрудники, «Скорая» под предлогом срочного вызова к тяжелобольному потихоньку слилась. Везти такого амбала в дурдом за 200 км им не хотелось даже с ментами и в наручниках. И исчезла с концами, благо район большой, больных много. Полисмены из местного отдела приехали часа через два. Посмотрев на сопровождаемую персону, они заявили, что тут нужен усиленный наряд, как минимум из райцентра, а лучше ОМОН, а у них другой профиль, и тоже потихоньку исчезли. Пришлось вызывать и ждать наряд из райцентра. Те примчались часа через полтора-два, сразу завалившись в стационар, в реанимацию, справедливо полагая, что самые буйные находятся там. Но в тот момент у нас лечился только один пациент с белой горячкой. Он был связан и спокоен. Его подобрали накануне на озере с удочкой в руке, где он разрезал себе щеки и доставал из них воображаемых опарышей, которых насаживал на крючок. Сознание у него начинало проясняться, и он пытался понять, что с ним произошло и почему он стал похож на исцарапанного хомяка. Никакой помощи силовых структур нам не требовалось. Решив, что произошло какое-то недоразумение, полиция умчалась к себе на базу.
Шизофреник времени зря не терял, а занимался поисками своего будущего пациента. Постояв перед закрытым кабинетом с табличкой «ХИРУРГ» (прием был в вечер), он пошел гулять по поликлинике. Встречая человека в белом халате, тряс его за плечи, спрашивая, не хирург ли он. Получив отрицательный ответ, к счастью, не занимался проверками и отпускал. Причем тряс настолько энергично, что даже настоящий хирург, только пришедший на работу, предпочел, как апостол Петр, не дожидаясь крика петухов, отречься от своей профессии и, не заходя в кабинет, скрылся по запасной лестнице. Врачи в поликлинике посчитали за благо на всякий случай из кабинетов не выходить. Все заперлись изнутри и боялись высунуться в коридор. Возмущенные больные, постояв перед закрытыми дверями кабинетов, пошли в администрацию, жаловаться главврачу, но там к тому времени были в курсе. Псих уже добрался до приемной и тряс секретаршу в надежде, что она все-таки хирург. Только вмешательство главного врача позволило разрулить ситуацию. Заставили приехать «Скорую», снова был вызван усиленный наряд полиции из райцентра, и несчастный наконец поехал лечиться. А поскольку почти весь персонал в поликлинике – женщины, справлять нужду в запертом кабинете им было затруднительно. Когда часам к пяти все улеглось, в служебный туалет около часа стояла очередь. Работа поликлиники на весь день была парализована. После этого у нас появились сомнения, долго ли проработает новый доктор. Сама уйдет, или предложат, для предотвращения будущих инцидентов.
Однако прошел месяц, психиатр работает. Больше серьезных происшествий не было, к крикам на втором этаже народ привык. Часто слышен даже в вестибюле вой типа у-у-у-у-у-о-о-о, на хуууй пошооооол! Ничего страшного, селян этим не испугаешь.
Вдруг статистика замечает, что поток больных уменьшается. Не критично, но тенденция явная. Как ни странно, наибольший ущерб понес уролог. К концу месяца он не выполнил план по приему. Главный врач забил тревогу. Проблема налицо, надо решать. Быстро и эффективно. Сразу был издан приказ:
п.1 Все мужчины старше 30 лет при первичном обращении в поликлинику направляются к урологу.
п.2. Без осмотра уролога не сметь выписывать больничных листов, справок и прочих документов.
Остальные пункты содержали угрозы в адрес врачей, нарушивших первые два.
Приказ есть, надо выполнять, пусть даже творчески. Так, например, приходит к окулисту мужик лет 30–35 выписать очки, а ему говорят: ты сходи сначала к урологу, там тебе пальцем залезут, сам знаешь – куда, а потом придешь за рецептом. А если не догоняешь, объясняем, что, может быть, у тебя просто спазм аккомодации, а от этого дела он сразу пройдет, на мир просто другими глазами посмотришь. Уролог ради общего дела тоже пообещал постараться, не формально подойти к осмотру, а серьезно, вложив душу. Связь с патологией ЛОР-органов не требует объяснений, улучшение слуха и голоса после процедуры сомнений не вызывает. Терапевты приуныли, им-то как быть, даже хотели на дверях повесить таблички: «Прием врача только через жопу», но постепенно втянулись, привыкли, тоже нашли способы объяснить больным, зачем им это надо. Один глупый человек сразу не понял, почему ему не хотят закрыть больничный после гриппа, стал спорить в приемной главврача, даже, увлекшись, выбил ногой дверь, но дело замяли, чем не пожертвуешь ради плана, подумаешь – дверь.
Хирургическое отделение отмечает юбилей одного из сотрудников. Круглая дата, накрыт стол, присутствует закуска. Торжество в разгаре, вдруг кто-то неожиданно вспоминает:
– А где наш рентгенолог, где самый большой друг нашего отделения? Почему не пришел поздравить именинника?
Рентгенолога в больнице уважали все, классный специалист и, естественно, редкостный алкоголик. Никогда не пропускал ни одной возможности, от предложения выпить по сто граммов после работы до торжественного банкета. Вспомнили, а он же в конце коридора! Он же уже почти неделю лежит на травматологии со сломанными ногами. Вечером шел с работы, на переходе сбит машиной. Можно даже поверить, что был трезвый, по крайней мере на ногах стоял. В результате бамперный перелом обеих большеберцовых костей. Лежит на вытяжении, ждет операции.
Но друга пригласить надо, как же без него? И четверо хирургов-мудозвонов берут каталку, грузят на него друга, естественно, с его согласия. Вместе с шинами Беллера, гирями, и по всему коридору катят дорогого гостя в ординаторскую, где и происходит действо. Не учли деталь, порожек. Ординаторская не предназначена для закатывания в нее каталок. Итог: друг со всеми железными конструкциями со всей дури вместе с носилками летит на пол. Один из переломов становится открытым. Бонус: сломаны ребра, пневмоторакс и дальнейшее лечение в реанимации. Шок. Операцию приходится отложить, приходится накладывать аппарат Илизарова, впоследствии договариваться о пересадке кожи.
Хотели как лучше…
Совет: никогда не планируйте на пятницу никаких хирургических манипуляций ни себе, ни своим родственникам. Конец недели, вечер. Хирург, торопясь домой, просит дежурного:
– Слушай, там у меня дед поступил с аденомой, с задержкой мочи, кинь ему эпицистостому. Я сегодня не успел.
Дежурный хирург, молодой энтузиаст, откликается с радостью:
– А где он?
– В первой палате. Там их всего двое, не перепутаешь.
– Без вопросов. – К сестрам: – Там в первой палате лежит дедушка, брейте живот, подавайте в операционную. Я пока в приемное.
Сестры лишних вопросов тоже не задавали, указание получено, дед в наличии, в результате побрили живот соседу, глухому маразматику-облитеранту, которому долго и безуспешно лечили трофические язвы в надежде спасти ногу. Погрузили на каталку и в оперблок. А поступивший утром дедок почти весь день провел в туалете, продавливая струйку мочи через свою суженную уретру. А какое дело анестезиологу? Больной есть, история при нем, ну говорить не умеет, так оно и хорошо. Называешь имя, написанное на истории болезни, – мычит. Мычание – знак согласия. Внутривенный наркоз, операция. Дед отправляется в палату.
Но то ли от долгого лежания в кровати, а может, от небольшой операции у деда через пару дней начинается кишечная непроходимость. Вздутый живот, надо оперировать. Устраняется непроходимость, колостома. Ногу спасти не удалось. Еще через пару дней – ампутация. В итоге дед выписывается без ноги, зато с двумя дополнительными отверстиями на животе. По правде сказать, дед не заметил ни того, ни другого. Родня была довольна, легче поменять калоприемник, чем выгребать переработанные продукты питания из памперсов. Все получилось даже еще лучше, чем планировалось, иначе родне долго бы пришлось уговаривать оперировать парализованного дедушку в плановом порядке. Справки собирать, анализы.
Не спросил, прооперировали деда с аденомой или нет? Знаю, что его еще не выписали, все еще ходит по больнице на двух ногах. Почему так долго не выписывают, непонятно. Тревожно как-то за деда.
Войти с помощью соц. сетей: