Глава 5
Это я, конечно, губу раскатал – «нас встречали…». Встречали само собой не нас, а Государя, Императора, Самодержца и так далее. Нас бы тут же и взяли под арест до выяснения личности и цели прибытия – в городе комендантский час никто не отменял. А стоило Николаю покинуть борт самолёта и оказаться на пляже, как настороженность патрулей и полиции сменилась на прямо противоположное действо. Так что и нам удалось получить в свою сторону некую толику уважения. Как же, самолично царя в город привезли! «Особы, приближённые к императору…», – как говорили известные в моём времени классики в одном своём весьма популярном романе.
Благодаря этому уважению нам не пришлось лезть в воду, сталкивать с мели и разворачивать носом к морю самолёт. За нас набежавшие матросики потрудились. Да ещё и подержали аппарат за поплавки вежливо и надёжно, пока мы моторы запускали, чтобы нашего «Муромца» волной не разворачивало и обратно на берег не выталкивало. Она, волна-то, хоть и небольшая, но, зараза такая, очень уж упорная и настойчивая, так и норовит избавиться от нашей водоплавающей бандуры, вытолкнуть прочь из своей стихии на берег.
А там мы убедились, что наших пассажиров отвели в сторону, что они не попадут под воздушный поток от работающих винтов, запустили для начала пару моторов, после чего Маяковский помахал рукой вслед убегающим за своими головными уборами морякам(поблагодарил тем самым за помощь, само собой, а не то, что все могли в этот момент подумать) и захлопнул дверь. Так на малом газу и порулили навстречу волне. В процессе руления запустили оставшиеся моторы. И взлетели. А что? Штиль же почти. Волна утренняя, мелкая, поплавки в неё ну никак не зароются. Вот потрясти на разбеге может хорошо. Плюс самолёт без пассажиров лёгкий, топлива тоже меньше половины баков, поплавки в воде высоко сидят – почему бы и не похулиганить?
Сразу же после отрыва правым разворотом пошли в сторону Качи. Высоту набирать не стали. На ста метрах перешли в горизонтальный полёт. Не успели оглянуться, а уже пора снижаться. Прошли над береговой чертой, над Немецкой балкой, нацелились носом в точку приземления.
– Володя, сажай сам! – и ударом ладони по штурвалу передал управление помощнику.
Пора и ему расти в профессиональном отношении. Так-то в воздухе он частенько берёт управление в свои руки, а вот самому сажать самолёт – этого ещё не было. Но начинать тоже когда-то нужно. Офицер и пилот он толковый, опыта уже набрался, пора подниматься к новым вершинам. Некогда раскачиваться. А я подстрахую на первых порах.
Заодно и посмотрю сейчас, как он себя при новой вводной поведёт, проверю на профессионально-волевые качества, так сказать.
Дитерихс резко кивнул головой и вцепился в рога штурвала. Вот это не есть хорошо. Ведь он и так их из рук не выпускал, а тут даже перчатки на тыльной стороне кистей рук натянулись до скрипа. И лицо застыло. Потому что заход нештатный? Так он почти всё время нештатный. Или ответственность неподъёмным грузом на плечи навалилась? Ничего, пусть привыкает. Это ему не в горизонте рулить. Ладно, посмотрим, как оно дальше пойдёт.
Одновременно с касанием колёсами земли взошло солнце. Символично.
Помогать мне почти не пришлось. Так, придержал немного на выравнивании, чтобы не перетянул штурвал, и всё. Чтобы хвостовым поплавком землю не цапануть. Остальное помощник сам сделал. Отлично!
Так и сказал ему после выключения двигателей. Потом, правда, немного на землю-то приопустил, об ошибках рассказал. Чтобы не зазнавался. А так, действительно, хорошо. Опыта именно на посадке ещё, конечно, не хватает, но это дело наживное. Полетаем, научится. Главное, «землю видит», а, значит, скоро ещё одним лётчиком будет больше, а мне хлопот поменьше.
На лётном поле никого, кроме часовых. Пусто. Школа в такую рань только просыпается. А мы только собираемся спать ложиться. Отдыхать ведь тоже нужно. Самолёт закатывать под крышу не стали – так и оставили на стоянке рядом с ангарами. Двери в кабину закрыли, опечатали и под охрану сдали.
Маяковский только сразу отпросился в город. Ему же срочно на телеграф нужно – отправить в столичные издательства свои статьи и снимки! Да и пусть идёт. Только предупредил его об отсутствии у нас командировочных предписаний и разрешения на выход в город. Ну никто не озаботился о нужных нам бумагах перед вылетом. Забегались все, закрутились, да и не до бумажной бюрократии в тех условиях было. Скорее всего, начальство подумало: «Мол, царя везут. Зачем им предписание?» А более всего – просто некому было об этом позаботиться.
Поэт и художник в одном лице головой помотал – мол, принял к сведению и умотал в город. А мы в своём ангаре устроились на отдых.
Вот только отдыха у меня не получилось. Разбудили через час, как только народ в гарнизоне проснулся и на лётном поле наш самолёт увидел. Ну и начались расспросы. Слухи-то о выигранном сражении на Босфоре уже вовсю гуляют. А потом и приехавшему из города руководству школы пришлось подробно рассказывать о недавних событиях. Какой уж тут может быть сон и отдых.
А ещё через час из комендатуры города позвонили. Уточнили информацию о Маяковском – служит ли у нас такой господин? Пришлось ехать в город, вызволять несчастного поэта из-под ареста. Срываться сразу после звонка и торопиться не стал – перед поездкой выправил нужные бумаги в канцелярии школы. В этом вопросе местное начальство пошло навстречу. А что Маяковский лишние пару- тройку часов под замком побудет, так ему полезно в камере комендатуры посидеть. Сумел попасться, сумей и ответить.
Вечером, ближе к ужину, за нами приехал автомобиль. Забрал меня, помощника и штурмана – увёз в Ливадию, во дворец. Понятно, зачем. Если бы одного меня, то для разговора, а если в компании – явно награждать за что-то будут. Наверное, за то, что целыми и здоровыми долетели…
Кроме императорской семьи в этом мероприятии приняли участие и Николай Николаевич, и офицеры Генштаба. Все те, кто прилетел со мной.
Повысили в звании нас троих сразу же, а вот наградить обещали позже, вместе со всеми. Удивился про себя, почему это повысили только нас, а остальные что? Не заслужили? Ладно, посмотрим, разберёмся.
Тут же, чтобы мы особо не расслаблялись, нас озадачили завтрашним вылетом в Ставку. Наступление на австрийском и немецком фронтах продолжается.
А потом меня тихонечко отделили от остальных и увели внутрь дворца, в рабочий кабинет императора, где он и начал в присутствии Александры Фёдоровны выспрашивать подробно обо всём мною виденном в последнее время. Ну, работа по противнику, атака на «Гебен», на турецкие батареи и, конечно же, о настроении людей, об их отношении ко всему происходящему. Поинтересовались о новых «предсказаниях», как же без этого-то. Не удержалась чета. Интересовалась, к слову, императрица, император лишь поморщился, но смолчал. Хотя всем нам было понятно, что поморщился только для приличия, а самому-то ему тоже интересно.
Нового ничего в ответ не сказал. Да и не знаю я ничего нового. Оно же как вспышка в голове – раз и что-то вспомнилось. То, что на глаза попалось в этот момент или о чём разговор зашёл. Но чем дольше я здесь нахожусь, тем всё реже и реже возникают подобные «воспоминания» в моём сознании.
Вот и сейчас повторил свои давние слова, не стал сдерживаться. О предательстве правительства и высшего генералитета, кое-кого из которых почему-то после моих прошлых «предсказаний» всё равно назначили фронтами командовать. Ну и до чего докомандовались они? Завязнувшее наступление, нерешительность действий, и, как результат, лишние и неоправданные людские потери в войсках. Напомнил и о всё возрастающей политической активности англичан и американцев и не отстающих от них французов, особенно в свете побед русского оружия на Босфоре. Не говоря уже о нашем удачном наступлении на севере и юге. А поход терских казаков на Анкару после взятия Зонгудлака? Нет, не смогут наши союзники стерпеть подобного успеха. Скоро начнут нам козни строить в виде какой-нибудь цветной революции… Красной…
Ответа не дождался, да и не ждал я его. А разговаривал так, потому что мог себе позволить. Границу в выражениях, само собой, не переступал, но и особо в разговоре не стеснялся. Если бы не присутствие государыни, я бы ещё более не постеснялся – высказал бы всё как есть. Но и одной голой критикой решил не отделываться. Нужно было и ложку мёда шмякнуть в бочку дёгтя. Поведение императора в последнее время позволило несколько сгладить напряжённость в обществе, а появление его в Константинополе явно изменило отношение к нему простого народа. Но это здесь. Газетчики, конечно, осветят это появление подробно, но этого мало. Теперь бы для закрепления успеха ему было бы хорошо объявиться на Кавказском фронте, особенно в свете предстоящего наступления, да и на Северном не помешало бы.
Александра Фёдоровна высказала желание принять личное участие в работе госпиталей. Недаром же она с дочерьми заканчивала соответствующие курсы. Кое-как отговорил её от этой затеи. Надеюсь, что отговорил. Хотя она дама упорная, одним разговором вряд ли что можно сделать. Всё равно общественного мнения этот самоотверженный поступок не изменит. Если есть уж такое желание, то можно и в Севастопольском госпитале устроиться. Наверняка сейчас начнётся поступление раненых из-под Константинополя.
А дальше всё, ничего более не сказал, отговорился напряжённой работой в последнее время, мол, не до «предсказаний» мне было. На том и был отправлен прочь. Не знаю, поможет ли Николаю этот разговор или не поможет – очень уж он мягок и слишком доверяет своему ближайшему окружению. Так и сказал на прощание. На удивление, император в ответ промолчал, и императрица ничего не сказала. Уже выходя, перед самыми дверями остановился, развернулся и испросил позволения вернуться в Константинополь. Всё-таки я военный лётчик и моё место на фронте.
– А как же ваша рекомендация мне лично в самом ближайшем времени появиться на Кавказском фронте? И на Северном? – развернулся в мою сторону Николай. – Предлагаете добираться до места морем? Или поездом? И времени моего не жалко?
– Жалко, Ваше Императорское Величество. Но ведь уже который день сидим без дела? Если бы не полёт в Ставку, то вообще бы не понял, зачем я здесь.
– А моего приказа вам мало?
– В любом приказе должен быть смысл. А здесь я его не вижу. Вот на фронте от меня был бы смысл…
Что-то я погорячился. Забылся. Не с товарищами ведь разговариваю. Только поздно уже, слова вылетели.
– Завтра, – Николай быстро переглянулся с супругой и повторил. – Завтра с утра готовьтесь к перелёту. Летите в Ставку с великим князем Николаем Николаевичем. Отвозите его и возвращаетесь сюда, за мной. Сначала посетим, как вы рекомендуете, Кавказский фронт, а уже от Юденича отправимся на Северный. Затем отвезёте меня в столицу и дальше можете возвращаться в Константинополь…
Присоединился к товарищам, а из головы всё не выходил этот разговор. И куда меня несёт? Хитрее нужно быть, изворотливее. А я правду-матку в глаза режу. Зачем? Кому она нужна, правда-то? Нет, нужна! И буду резать! Только так и никак по-другому. А иначе для чего я здесь?
Летим на кавказский фронт… Куда именно летим-то? Ладно в Ставку, туда маршрут известен, а на Кавказ? Ведь нам подготовиться к перелёту нужно, карты хотя бы получить. А связаться с Юденичем? А обозначить и подготовить аэродром посадки? Лучше бы я вот эти самые вопросы Императору задал, а то всякая ерунда в голову лезет. И что теперь делать с подготовкой к завтрашнему вылету?
После торжественного мероприятия уже на выходе меня аккуратно перехватил офицер в голубом мундире. Поздоровался, представился и тихонечко так, вежливо, но не подразумевая отказа предложил прогуляться по залитому лунным светом парку. Кивнул товарищам и отошёл в сторону, принял предложение, так сказать. А почему бы его и не принять? Особенно когда его, предложение это, настолько вежливо предлагают? Каламбур, однако. А если откровенно, то я уже догадываюсь, что, а точнее кто стоит за этим предложением от голубых мундиров.
Прогулялись. Молча. Вышли в парк, свернули на освещённую лунным светом боковую дорожку. Пока то да сё, а на улице уже стемнело, звёзды высыпали. Я шёл чуть позади, на четверть шага где-то, словно полностью доверяя своему провожатому. А на самом деле внимательно прислушивался к ночи – так, на всякий случай. Мало ли что.
Дошли до зимнего павильона. В котором мне навстречу поднялся сам Джунковский. Только теперь понял, насколько я был напряжён этим приглашением и прогулкой. Догадки догадками, а осторожность ещё никому не повредила и не помешала.
Улыбнулся искренне идущему навстречу генералу. Подобное отношение – честь для меня. И почему я ни разу не удивлён? Как знал, что он обязательно должен объявиться. Сейчас бы сюда ещё Мария Фёдоровна из какой-нибудь неприметной дверки вошла…
Нет, не вошла. А с Владимиром Фёдоровичем мы проговорили долго, больше двух часов. В самом начале разговора насторожился, дёрнулся – на одно из высоких окон в виде узких стрельчатых арок упала неясная тень снаружи.
– Охрана? – всё-таки сообразил спросить, прежде чем вскакивать.
– Охрана, – с еле заметной улыбкой наблюдал за моей реакцией жандарм. – Как же мне без охраны, Сергей Викторович?
И я немного расслабился. И уже не так резко реагировал на продолжавшие периодически мелькать неясные тени за окном.
А мы так и сидели почти в полной темноте при свете маленького светильника. Разговор шёл непростой, тяжёлый. Тяжёлый по своему содержанию и новостям. Владимир Фёдорович приехал в Ливадию с Николаевских верфей, где сейчас полным ходом по личному указанию Государя шла инспекторская проверка. Проверяли всё. Ход работ и сроки их выполнения, соответствие тех же работ проектной документации и, конечно же, параллельно со всем этим вели своё расследование жандармы.
Сказать, что Джунковский был удивлён результатами инспекции и проверки, значит погрешить против истины. Да не был он удивлён! Картина на Николаевских верфях соответствовала большинству картин на удалённых от центра российских предприятиях. Рабочие революционные ячейки охватили практически всё производство в стране. Исключение составляли те заводы и фабрики, где работа с людьми велась по методике Зубатова. Вот там был полный порядок. И на Николаевских верфях тоже будет срочно вводиться этот подход, будет проведено акционирование предприятия. Здесь свою роль сыграла удалённость от столицы, от так называемого центра государственного управления и вообще жизни.
– Сидят, словно лягухи в болоте. Пригрелись, шевелиться никто не желает. На то, что под носом творится… А-а, – махнул со злостью рукой Владимир Фёдорович, обвиняя местную полицию и жандармов. – Дела никому нет! Ну, уберу я этих… Так где других взять?
– А ведь подобное происходит повсеместно, – плюхнул и я свою очередную ложку дёгтя в сторону его ведомства. – Кроме центральных губерний. Не успеет Зубатов со своей командой везде побывать.
– Меня больше другое удивляет. Ладно жандармы с полицией! Здесь мы кое-как начинаем порядок наводить. Я о другом сейчас. Ведь закон об акционировании предприятий приняли! Дали возможность рабочим участвовать напрямую в управлении и получении доходов. Если бы вы знали, Сергей Викторович, чего это Государю стоило! Сколько на него собак повесили! И что? Получается, всё зря? Ничего ведь не работает! Эти ячейки революционные словно тараканы плодятся! Одну выведем, так взамен две новых появляются!
– Ну, кое-что и кое-где прекрасно работает. И вы об этом знаете. А то, что здесь творится… Так чем дальше от столицы, тем меньше на Закон оглядываются местные чиновники и промышленники с купцами. А с ячейками вы и без меня разберётесь…
– Да знаю я! – махнул рукой Джунковский. – Всё знаю! По должности положено знать! Беспокоит одно – успеем ли что-то сделать?
Промолчал на этот явно риторический вопрос. А что отвечать-то? Владимир Фёдорович и сам всё прекрасно понимает. Только уголком рта дёрнул. И всё.
Как там говорили в моём времени? «До Бога высоко, до царя далеко»? Вот и здесь имеется что-то подобное. В столице и рядом с ней порядок быстро навели, а вот дальше к окраинам… Дальше дело шло трудно – на местах своя власть, свои порядки, иной раз абсолютно далёкие от столичных.
Поговорили и о недавних событиях на фронте. Откуда бы я о них узнал? Газет не читал, просто не хватило на них времени. Только-только оклемался после Босфора. С удивлением услышал об успехах Балтийского флота. Эскадра адмирала Эссена не только способствовала взятию Данцига, но и блокировала с запада все подходы к Щецину, выставив от устья Свины до острова Борнхольм плотные минные заграждения.
И снова я задал тот же вопрос, что задавал совсем недавно императору:
– Владимир Фёдорович, а почему именно Рузский был назначен Командующим? Вы же знаете о его дальнейшей роли в истории Отечества?
– Знаю. И Император знает. Но предпочитает всё-таки в первую очередь верить своим людям. Не удалось нам с вами безоговорочно убедить императора в причастности Рузского к предстоящим событиям. Слишком уж у генерала хорошо язык подвешен. Умный и скользкий. Как вы когда-то очень верно сказали? «Без мыла в задницу влезет»? Верно, верно и очень точно! А то, что генерал очень умный… Если бы ум этот на благо Государства работал… Он и в Ставке свои ошибки умеет лихо на подчинённых переложить. У него все вокруг останутся виноваты. Ничего… Насколько я знаю, при осаде Данцига он проявил преступную нерешительность и медлительность. Объяснил собственные неудачи якобы отсутствием «Муромцев» Шидловского с их чудо-оружием. На Ставку собственные ошибки переложил. Предупреждая возможное наказание быстро сказался больным и сдал командование фронтом. На его место перед моим отъездом прочили Ренненкампфа.
– Да, Владимир Фёдорович, сколько мы с вами, да и не только с вами ни говорили о последующих событиях в жизни Империи и о некоторых людях, непосредственно в этой жизни участвующих, а всё без толку, ничего не меняется…
Джунковский помолчал немного, словно раздумывая над чем-то и явно сомневаясь. А потом коротко и точно уколол прямым взглядом глаза в глаза, заставляя меня насторожиться и подобраться, отвернулся в сторону и тихо заговорил, вынуждая меня наклониться вперёд и прислушиваться к его словам:
– Не хотел говорить, но… Уже знаю, что вчера поздно вечером возле своего дома неизвестными генерал Рузский был зарезан. Предполагается, что с целью ограбления. Преступников ищут…
А я замер от такого известия. Владимир Фёдорович же между тем продолжал говорить. Так же отвернувшись чуть-чуть в сторону, тихо и чётко, словно гвозди забивал.
– Утром… Сегодняшним утром, – уточнил Джунковский. – Под автомобиль Милюкова предположительно боевиками революционной группы была брошена самодельная бомба. Выживших в автомобиле нет. Никого из революционеров задержать не удалось. И ещё. Полиция второй день не может найти Протопопова. Представляете, исчез среди бела дня без следа…
– Владимир Фёдорович… – начал говорить и тут же был оборван жандармом.
– Лучше сейчас промолчать, Сергей Викторович. Лучше промолчать…
Только и кивнул согласно головой в ответ. С ошарашенным видом. А Джунковский так и продолжал дальше сидеть молча, полуотвернувшись чуть в сторону, выпрямив спину и крепко сжав губы. Словно давая мне время прийти в себя после этаких известий. Не позавидуешь сейчас Владимиру Фёдоровичу – слишком огромный груз ответственности он на себя взвалил…
На том и распрощались. Да, ещё перед прощанием уведомил главу Отделения о завтрашнем своём вылете. Всё равно Джунковскому о нём знать положено. Не я, так другие обязательно доложат. Так уж лучше я. Заодно и отвлёк генерала от тягостных мыслей, переключил на новые проблемы. И заодно сразу же и решил вопрос с картами по следующему заданию – завтра с утра все необходимые для полёта комплекты получим. Чтобы не откладывать это дело до нашего возвращения из Варшавы. И чтобы была у нас возможность во время полёта подготовить новый маршрут на Кавказ или куда нам скажут… Главное, в ту сторону…
Домой, в Качу, добрались поздно, далеко за полночь. По дороге озадачил штурмана предстоящим вылетом, пусть с утра готовится.
В ангаре сразу же завалился в койку, даже не стал умываться. Спать!
И проспал всё утро и глаза продрал только ближе к полудню. Не помешал ни шум моторов за брезентовой стенкой ангара, ни рабочая суматоха и перебранка механиков снаружи.
И где великий князь со своей свитой? После обеда приказал собраться экипажу возле самолёта. Буду проводить разбор полётов и ставить задачу на вылет. Всё равно рано или поздно, а лететь придётся. Если, не дай боже, ничего экстраординарного не произошло ночью.
Да и вообще, нечего народу расслабляться! Поспали спокойно ночь, и довольно!
Только построились, только я рот раскрыл, только речь приготовленную задвинуть собрался, как Дитерихс тихим возгласом моё внимание привлёк, глазами в сторону расположения школы показал.
Оглянулся – от зданий машины в нашу сторону едут. В пыли не разобрать, какие именно.
– Так, народ! – снова привлёк к себе общее внимание. – Не расслабляемся! Возможно, это по наши души.
И на вопрос в глазах обращённых ко мне лиц, ответил:
– А к кому ещё? Через поле едут. К авиашколе дорога в другую сторону уходит. Так что ждём и морально готовимся к вылету.
Не ошибся я в своих предположениях. Вот и организовался у нас срочный вылет в Варшаву, в Ставку. Всё-таки везём туда Николая Николаевича с сопровождающими его сиятельство лицами.
Что-то не припомню я того, чтобы Ставка в Варшаве находилась. Ну да сказано лететь, значит – будем выполнять приказ.
Тут же с штурманом прикинули маршрут, посчитали расстояние. Придётся делать промежуточную посадку. Где?
На мой вопрос князю от него тут же поступил однозначный ответ – в Киеве.
Ну, в Киеве, так в Киеве. И мы полетели.
Сам перелёт прошёл спокойно. Заночевали на промежуточном и ранним утром следующего дня вылетели в Варшаву.
Там не задержались и после дозаправки ушли в Крым по обратному маршруту. Уходили в спешке, потому что с севера надвигался большой циклон. Горизонт сплошняком затянуло чернотой, пришлось поторапливаться с заправкой и вылетом. Чуть-чуть было не опоздали – взлетать начали при первых снежных порывах сильного ветра. Повезло в одном – порывы эти задували в хвост, отчего на разбеге, да и в наборе самолёт ощутимо подбрасывало хвостом вверх. Приходилось всё время работать рулями, удерживая самолёт в более или менее прямолинейном полёте, пока не оторвались и не обогнали эти снежные заряды. Поболтало, правда, знатно. Ну а что? Работа такая.
Садились в Каче уже в полной темноте. Посадочная полоса была хоть и освещена фонарями к нашему прилёту, но то ли мы вымотались, то ли ещё что – но на посадке что-то не рассчитали и при приземлении заломали правый поплавок. Соответственно покорёженный поплавок заклинил колёса, поломал стойку. До утра провозились на поле с техникой, всем экипажем и приданными в помощь Смолину местными механиками исправляли поломку. Наших-то механиков нет, они все там, на корабле обеспечения остались.
А утром разобрались и с причиной этой поломки. Даже от сердца отлегло. Я-то всю ночь себя поедом за такой конфуз ел, а на помощника вообще смотреть было больно. А оказалось, что нашей вины в произошедшем и не было.
Стечение обстоятельств. Пока нас не было, здесь прошёл дождь. А по раскисшему полю умудрился проехать и забуксовать грузовик с аэродромным имуществом. Образовавшуюся колею, как всегда, просто забыли заровнять, когда поле просохло. Вот мы в неё и ввалились. И остались без поплавков. Потому что пришлось и левый с задним снимать. Обидно. Пока ещё новый взамен поломанного сделают. Соответствующий заказ на его производство в городе был оформлен. Зато после этого происшествия и моего отказа поднимать какой-либо шум по ненадлежащему содержанию лётного поля мы, наконец-то, нашли общий язык с местным начальством. Хочется верить, что отныне у нас с ним будут отличные служебные отношения.
И снова отсыпались до самого обеда. Как-то в последнее время мы всё больше ночной образ жизни ведём.
А после столовой решили прогуляться до города. Пешком. Да и вообще прогуляться вдоль берега. Собрались все. Что такое десяток или чуть больше километров для крепких молодых людей? Тьфу.
Но всё равно, вымотались быстро. По земле ножками ходить это не по небу летать. Устали. Поэтому на окраине Севастополя воспользовались услугами гужевого транспорта и до бухты Северной доехали с большим комфортом. Расплатились с извозчиком, заодно и воспользовались его рундуком под сиденьем – за невеликую плату одолженной щёткой с бархоткой почистили запылённую обувь. Неудобно в город в подобном виде заходить, не поймут.
А там на катере переправились к Графской пристани. Поднялись по широкой лестнице, прошли через Пропилеи на площадь. И пошли гулять по бульвару, отвечая на приветствия патрулей и приветствуя старших офицеров. На улице теплынь, но жаль, что не лето и не весна цветущая. Всё-таки, когда кругом всё зелено, тогда красивее. Зато сейчас листва не мешает и обзор во все стороны замечательный.
Маяковский вновь убежал по своим делам, за ним следом отправились куда-то Смолин, Дитерихс и Сергей. Миша посмотрел им вслед, какое-то время брёл вместе с нами, не принимая никакого участия в нашем трёпе, занятый полностью какими-то своими мыслями, а потом извинился и быстро затерялся среди прогуливающегося по набережной народа. Остался я в компании Игната и Семёна. Им-то от меня никуда не деться, как бы не хотелось – служба такая.
Единственное, так это казачкам пришлось немного отстать. Не по чину нам рядышком идти, если только сопровождать позади. Севастополь город морской, традиции и Устав крепко блюдёт, поэтому только так, несмотря ни на что.
Поддался общему настроению и пошёл по «течению» вслед за праздно шатающейся публикой через Синопский спуск на доносящийся издали колокольный звон. Изредка оглядывался назад, проверял, всё ли там с моими ребятами нормально. Игнат хоть и звания офицерского, но получил его совсем недавно – мог и накосячить где-нибудь. Да что мог, обязательно накосячит. Я и то сплошь и рядом в разнообразные мелкие неприятности по незнанию влипаю. И это с почти полной сохранившейся памятью моего предшественника! Благо, служу в авиации, а в авиации порядки немного другие, и люди здесь с их тягой к неоправданному(в глазах обывателей) риску и небу как бы, в основном, «не от мира сего» в глазах окружающего общества, поэтому эти мои странности на общем фоне в глаза так явно не бросаются…
Издалека, из-за ограды – ближе никак не удалось подобраться из-за огромного скопления народа, посмотрел на великолепный Владимирский Собор. Тут же и узнал, что здесь сейчас происходит. Догадки были, но это лишь догадки, а тут сразу ухватил гуляющие в толпе слухи, вычленил из них важное. Сам Государь с семьёй присутствует на службе в Соборе по поводу взятия Константинополя, проливов и беспрепятственного выхода России в Средиземное море. Ещё одна значимая победа русского народа…
Пришлось простоять у ограды больше часа. Потому что выбраться из плотной толпы не было никакой возможности, а пробиваться и толкаться никак мне нельзя. Потому как мундир и звание обязывают. Хорошо ещё, что место у меня получилось хотя бы с одной стороны свободное, а с другой Игнат с Семёном прикрывают, напор толпы сдерживают. Насчёт сдерживают я, конечно, погорячился, но хоть как-то упираются. Правда, к решётке иной раз нас крепко прижимали, но пока удавалось держаться. В крайнем случае, если совсем уж крепко придавят – наплюю на приличия и через верх перелезу. И своим такую же команду дам. Хотя вряд ли придавят и вряд ли полезу. Говорю же, мундир не позволяет. И царская охрана может неправильно понять сие моё стремление остаться в целости и сохранности.
А потом, наконец-то, служба закончилась, и народ начал потихоньку рассасываться. Вот только при выходе Государя с семьёй из собора наиболее впечатлительная часть этой публики рванула к нему поближе, и началась давка.
С Игнатом и Семёном нас разлучили сразу же. Завертел людской водоворот, потащил неудержимым потоком вперёд. Ладно я ко всему приучен. А обыватели? Особенно женщины в их длинных платьях…
Однако, ни особой ругани, ни матерных возмущённых и тем более болезненных вскриков поблизости я не слышал. А головой в отличие от тела удавалось крутить свободно. Именно тогда в поисках своих казаков я и заметил со стороны пристальное внимание к своей персоне. И мгновенно насторожился. Интуиция сыграла тревогу!
Жандармы или полиция? Нет, вряд ли, эти и так в любой момент могут меня к себе для разговора выдернуть. Тут кто-то другой. Кому я ещё мог дорогу перейти? Революционеры? Запросто! Наверняка прознали от кого-то о моих откровениях и решили при первом же удобном случае избавиться от «предсказателя». Вот как только вспомнил о своей одиозной известности в высших кругах, особенно столичных, так сразу и мысли свернули, завертелись в этом направлении. Григория же убили за подобное! Не сейчас, не в этом времени. В этом-то он пока жив! А в моём! Получается тогда, что в этом времени я должен буду занять его освободившееся место? Хладное? Да что должен! Я его уже занял, как ни крути! И убьют уже меня? Вон, уже готовятся! Тянутся следом! Даже между лопатками в этот момент ледяным холодом потянуло. Нет, что-то мне не нравится ход моих мыслей! Побарахтаемся ещё! Посмотрим, кто кого!
Рука хлопнула по кобуре, удостоверилась в наличии в ней револьвера(вес-то его не чувствуется, привык уже, не замечаю), провела по груди, нащупала сталь пистолета под мундиром – не поверите, но стало сразу значительно легче и… Проще как-то, что ли. Так просто не дамся никому!
Одно плохо – не выбраться никуда из плотной толпы! А зачем мне из неё сейчас выбираться? Сейчас эта толпа мне в помощь!
Постарался протиснуться в сторону от стоящих неподалёку двух господ в штатском платье. Как раз туда, где вроде бы как невдалеке две знакомые папахи мелькнули. Почти получилось. И подозрения мои укрепились в тот момент, когда эти неприметные ребята активно начали протискиваться вслед за мной. Вряд ли это у них получится, так что пока я в относительной безопасности. И вокруг одни штатские или военные, ни одного полицейского или жандарма не наблюдаю! Да и откуда они сейчас здесь возьмутся – наверняка в этот момент всеми силами проход государевой семьи обеспечивают.
Тут же опомнился, сообразил – а зачем мне полицейские? Пожаловаться? На кого? А самому слабо разобраться?
Ещё разок крутанул головой, стараясь не зацепить взглядом эту парочку, не показать своей осведомлённости о слежке. Нет, не вижу поблизости ни Игната, ни Семёна. То ли обознался с папахами, то ли ещё что. Куда их черти занесли? Ведь рядышком же были?
Закопошился активнее, с трудом преодолевая тягучее сопротивление толпы. Шалишь! Я когда-то в час пик в московском метро умудрялся к дверям вагона пробиваться! Поэтому ввинтился в толпу, извернулся ужом и начал потихоньку выбираться к её окраине, извиняясь практически непрерывно и делая при этом настолько несчастное выражение лица, что ни у кого язык не повернулся меня укорить. А вот позади наконец-то послышалась сдавленная, набирающая обороты, ругань. Кто-то не выдержал напора, это явно моих преследователей призвали к порядку.
В общем, из толпы я выбрался. И от странных типов оторвался.
Постоянно оглядываясь и определяясь на предмет слежки обошёл собор с правой стороны и быстрым шагом направился назад, к пристани. Переберусь сейчас на ту сторону бухты, а там только меня и видели…
Не получилось. Сразу за собором снова увидел эту же парочку в котелках. Пришлось снова свернуть в сторону, пока меня не засекли. Резко тормозить, а тем более разворачиваться и идти против потока не стал. Этим я сразу привлеку к себе чужое внимание. А так, пока меня никто не увидел, есть неплохой шанс незаметно уйти. Со скоростью толпы начал потихоньку забирать вправо, прикрываясь зонтиками и шляпками дам. Почему бы не воспользоваться такой прекрасной возможностью? Шляпки пышные, зонтики широкие – идти за их хозяйками сплошное удовольствие. В другое время. Хоть и не к месту, а в голову вопрос закрался – а зачем дамам зимой зонтики? Мода такая? Или якобы от солнца прячутся? И ответить-то некому…
Эх, такой день пропал! Только вот как они смогли меня обогнать? Или это другая пара? Я же их не по лицам, только по котелкам и определяю. Хорошо ещё, что народа вокруг хватает. Давки, как прежде, уже нет, но всё равно горожан много. Так и ушёл в сторону от собора, мимо здания гимназии, на центральные улицы.
Разбираться сейчас, во время отрыва, кто это и почему преследуют именно меня – смысла нет, всё равно все мои догадки ничего не стоят. Правду-то я не узнаю, пока лично с ними не столкнусь. А сталкиваться как раз и неохота почему-то.
Поэтому ходу, ходу! Уже можно. Быстрым шагом пошёл в сторону вокзала, постепенно обгоняя расходящуюся и оттого быстро редеющую толпу, отрываясь от основной её части. Только там, на привокзальной площади, и перехватил свободного извозчика, приказал везти меня в Качу. Пришлось пообещать щедрое вознаграждение, а то бы никто и не поехал в такую даль. И на погоны мои не посмотрели бы.
М-да, а ведь с утра всё хорошо было, такой день непонятные люди в котелках испоганили! Может, зря я осторожничать и перестраховываться начал? Может быть, стоило всё-таки пойти на контакт, на обострение и всё выяснить? И голову бы сейчас себе не ломал…
Да нет, всё я правильно сделал! Почему? Да потому! Вряд ли за мной следили полицейские или жандармские чины. Это кто-то другой. Кто? Революционеры? А эти-то тут с какого боку могли оказаться? Дорогу я им нигде явно не переходил… Если только каким-то образом моя информация о положении на Николаевских верфях могла на сторону уйти? Запросто. Если учесть то, что мне совсем недавно рассказывал Джунковский, то у революционеров точно ко мне появились претензии. А я знаю, как они обычно предъявляют эти претензии. Обычно в виде револьверного свинца или брошенной под ноги бомбы. Для бомбы я явно положением не вышел, а вот для револьверного выстрела или удара ножом в спину запросто…
М-да, придётся день-другой посидеть на аэродроме. Если это полиция, то они и там меня прекрасно найдут. А если нет, то… А не знаю, что то! Как бы мне отсюда убраться поскорее? Ну какого чёрта нужно держать в тылу такой самолёт? Особенно в то время, когда он так нужен на фронте?
К вечеру вокруг меня собрался весь экипаж. К счастью – все здесь, и все почти трезвые, никто не загулял, не попался в цепкие руки комендантских патрулей. Маяковский сияет, как восходящее солнце – отправил остатки своих работ в столичные издательства. Игнат с Семёном конфузятся за утерю командира. Пришлось рассказать, почему она произошла, эта утеря. Впечатлились и насторожились, пришли к таким же точно выводам, что и я сам. Отныне все выходы «в люди» только вместе!
Покосился на них. Ишь, рвение проявляют. А сами, зуб даю, наверняка обрадовались нежданной свободе! Потому как запах свежего спиртового выхлопа от них даже до меня доносится. Ладно, пусть их. Пока вылета не ожидается, вроде бы.
И тут же сам себя оборвал. Что это я их оправдывать принялся? От радости, что у меня сегодня всё хорошо закончилось? Так ничего на самом деле не закончилось. И вылет у нас может состояться в любое время! Сейчас ничего не стану говорить, а вот завтра всё выскажу! Ишь, расслабиться они решили! Я тут от слежки ухожу, на извозчика трачусь, прогулку по городу, в конце концов прекращаю, а они этим беззастенчиво пользуются! Пиво хлещут! И ладно бы мне в клювике принесли, так ведь нет! Даже не подумали о командире! Шучу, конечно, но отыграться завтра отыграюсь на них за свой испорченный сегодняшний день…
К вечеру казаки решили загладить свою вину – притащили откуда-то несколько удочек, и мы почти всем экипажем, за исключением инженера и штурмана, отправились вслед за ними на вечернюю зорьку. Спустились вниз по склону, устроились на огромных валунах, начали медитировать на поплавки.
К вечеру море успокоилось, волна слабая – о камень бессильно шлёпает, водорослями шевелит, журчит тихонько, словно что-то на ухо шепчет. Хорошо! Пользоваться нужно прекрасной погодой. Вдруг какой шторм налетит?
Поймать мы почти ничего не поймали. Пара каких-то мелких серебристых рыбёшек не в счёт. Поймали, да и отпустили. А куда их? Была бы хорошая добыча – можно было бы и ушицу сварить, а так… Но отдохнули прекрасно! Даже про людей в котелках на какое-то время забыл…
На следующий день сияющий Маяковский притащил в ангар кучу газет со своими заметками, рисунками, фотографиями и стихотворениями. Похоже, первая его корреспонденция дошла наконец-то до столицы. А я принял самостоятельное решение отправиться в Ливадию и настоять на встрече с Джунковским. Нужно же мне выяснить всё о вчерашних преследователях? Если это инициатива местного жандармского отделения(в чём я всё-таки сильно сомневаюсь) – пусть объяснит причину, а если это дело революционеров – тоже пусть срочно разбирается.
А к вечеру нас наконец-то решили вернуть в Константинополь. Оказывается, никому мы здесь не нужны. Ни Ставке, ни Николаю. Первые просто не знают, что делать с одним самолётом, а второму после воссоединения с семьёй уже никуда не хочется лететь. А как же Кавказский фронт? Нет, тем более нужно завтра в Ливадию, к Джунковскому…
