Глава двадцать первая
Крайний срок

Теперь Пинкусу был поставлен срок: двадцать восьмое октября одна тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. В этот день он встанет перед залом, полным ученых и специалистов по контролю рождаемости, и объявит, что наконец-то добился своего – открыл оральный контрацептив, который дарует женщинам власть над их репродуктивной системой. Ни то, что он еще не выбрал окончательную формулу таблетки, ни то, что испытывалась она всего на горстке женщин, его не беспокоило. Шел всего лишь март. Впереди еще семь месяцев.

Два прогестина – норэтинодрел и норэтистерон – обещали, по мнению Пинкуса, особенно многое, потому что оба были сильнее натурального прогестерона и оба действовали при приеме через рот. Он намеревался опробовать и тот, и другой. Весной пятьдесят пятого доктор Дэвид Тайлер набрал в подопытные Пинкусу студенток-медичек из Университета Пуэрто-Рико – всего их было двадцать три. В случае удачи результаты этих испытаний успели бы войти в доклад, подготовленный для конференции в Японии. Тайлер обещал сделать все возможное. Для начала он сообщил своим студенткам, что участие в эксперименте для них – часть учебной работы, и если кто-то из них перестанет пить таблетки, записывать температуру, сдавать анализы мочи и цитологические мазки, «он это учтет при выставлении оценок».

Но даже такого принуждения оказалось недостаточно. В течение трех месяцев более половины студенток Тайлера вышли из испытаний: кто-то из-за тошноты от таблеток, кто-то из-за утомительности процедур.

Пинкус и Тайлер перешли к плану «Б». В этот раз они попросили участвовать в эксперименте медсестер городской больницы Сан-Хуана. Те отказались.

Перешли к плану «В» – обратились к директору женской тюрьмы города Вега-Баха в Пуэрто-Рико с целью привлечь заключенных. Заключенные тоже отказались.

К концу лета испытания снова остановились.

Тогда Тайлер сказал Пинкусу, что он, кажется, знает, в чем их ошибка. Они рассчитывали, что испытуемых им найдут врачи, учителя и охранники тюрем, то есть свой поиск возлагали на людей, зачастую незаинтересованных. А нужен пассионарный деятель, энтузиаст контроля рождаемости, который будет работать со всей отдачей, знающий все входы и выходы местного общества. Такой человек сможет найти местных женщин, которым действительно нужны лучшие средства предохранения, которые действительно хотят их получить. Следует искать женщин, которым на самом деле нужно то, что им предлагают, а не пытаться навязать таблетки тем, кому они не нужны. В противном случае, сказал Тайлер, «дела не будет».

Тридцать первого марта пятьдесят пятого года Пинкус с женой прибыли в Тусон на встречу с Маргарет Сэнгер. Гуди почти никуда не выезжал без жены, и коллеги уже привыкли к ее присутствию на коктейльных вечеринках и ужинах после заседаний. Она была для Пинкуса каплей смазки, необходимой, чтобы машина не заедала. Иногда она вообще уводила его с заседания смотреть достопримечательности, чтобы он отдохнул.

В день их прилета было прохладно – над пустыней пролетали грозы. У Сэнгер уже гостили посетители из Японии, так что для новых гостей места в доме не было. Сэнгер устроила Пинкусов в гостинице «Аризона», построенной в тысяча девятьсот тридцатом году первой женщиной-конгрессменом от Аризоны, Изабеллой Гринуэй, – в том числе и для обеспечения работой инвалидов Первой мировой войны.

До конференции в Японии оставалось семь месяцев, но Сэнгер уже вкладывала в приготовления массу энергии. Она пообещала друзьям и сподвижникам, что станет избегать путешествий и уменьшит рабочую нагрузку, чтобы сберечь силы для большой поездки. Она продолжала пить демерол как обезболивающее и нитроглицерин от стенокардии, но недавно смогла бросить секонал, который принимала от бессонницы. «Я полностью бросила снотворное! – хвасталась она другу. – Сперва было ужасно: лежишь, думаешь, потом читаешь, потом пишешь, а потом я наконец сообразила выпить теплого молока с каплей бренди. И заснула через пять минут. Потом я стала добавлять в молоко все меньше и меньше бренди, и теперь мне вообще ничего не нужно».

Хотя таблетка Пинкуса все еще практически не проверялась на женщинах и он даже не определился, какой именно препарат будет использовать, Сэнгер верила, что доклад биолога станет большим событием на конференции. Тем временем Лэйдер собирался опубликовать свою биографию Сэнгер. История ее жизни готовится к печати, великая цель, кажется, уже совсем рядом – эти дни должны были кружить ей голову. Но после первого инфаркта в сорок девятом отчетливей стали причуды ее характера, а заодно усугубилось употребление алкоголя и психотропных средств. Она начала приводить в порядок свои бумаги и публичную переписку, чтобы передать на хранение в архив Смит-колледжа, но чтение пожелтевших страниц, где описывались события молодости, «открыло вены грусти», как она это назвала. И грусть эта углублялась оттого, что старые друзья и возлюбленные умирали один за другим. По совету подруги, Джульет Рубли, Сэнгер записалась на розенкрейцерский курс, по почте учивший «общению с космическими силами».

Сэнгер все больше замыкалась в себе. Ее поведение становилось слишком непредсказуемым, что могло помешать руководству такой огромной организацией, как «Планирование семьи», но меньшие и более конкретные задачи, вроде участия в этой конференции в Японии, она вполне могла решать.

В середине двадцатого века плотность населения в Японии была в десять раз больше, чем в Соединенных Штатах. Аборты так распространились, что японское правительство, пытаясь обеспечить женщинам безопасность, одним из первых в мире их легализовало. В тысяча девятьсот пятьдесят первом году в стране провели более шестисот тридцати восьми тысяч легальных абортов. В Японии работали более двадцати тысяч акушерок, и Сэнгер была убеждена, что, поддержи японское правительство разработку противозачаточной таблетки, акушерки начнут ее распространять, и она быстро войдет в практику. А как только таблетку начнут использовать, утверждала Сэнгер, спрос на аборты пойдет вниз. Если так получится в Японии, похожий подход можно будет применить по всей Азии, где кризис скорого перенаселения очевиден.

В Тусоне Пинкус и Сэнгер обсудили программу и расписание выступлений на конференции, причем Пинкус предлагал для некоторых заседаний «более научные» названия. Сэнгер дала в честь Пинкусов ужин, на который пригласила, в частности, президента Аризонского университета и других официальных лиц. Еще она позвала группу молодых женщин – «и их гинеколога» – на коктейльную вечеринку. Когда Пинкус поведал им о своих экспериментах с прогестероном, некоторые из них вызвались быть испытуемыми, говоря, что «с удовольствием станут прогестероновыми морскими свинками».

После этого вечера Сэнгер написала Мак-Кормик, делясь своим впечатлением о Пинкусах: «Надеюсь, ты знаешь, как важно, чтобы с ним была жена, – писала она. – Без нее он вполне способен одеться как цыган. Она сама по себе яркая личность, и ее поддержка ему явно очень необходима».

Как и Мак-Кормик, Сэнгер доверяла Пинкусу. Когда он им сказал, что о клинических испытаниях волноваться не надо, они ему поверили. Хотя выбора у них не было.

Осенью пятьдесят пятого Джон Рок отправил А. С. Уинтеру в «Сёрл» предварительные результаты исследований нового прогестеронового соединения, известного среди ученых как норэтинодрел, или SC‐4642.

«Выглядит совсем неплохо», – писал он.

К тому времени он испытал препарат всего на четырех женщинах.

Когда Рок сказал «Сёрлу», что считает хорошей идеей расширить эксперимент и предоставить прогестин другим ученым, Уинтер, директор компании по клиническим исследованиям, ответил, что не уверен, получится ли убедить ученых опробовать препарат, когда он не в состоянии описать, как и почему тот работает. Анализы Рока показали, что прогестины заставляли гипофиз прекращать выделять гормоны, сообщающие яичникам, что пора освобождать яйцеклетки. Но были и другие, не до конца ясные, эффекты. Например, менялась консистенция цервикальной слизи, и та становилась агрессивней к сперматозоидам. Эндометрий становился менее восприимчив к яйцеклеткам. Соединялись ли все эти эффекты вместе, чтобы предотвратить беременность, или какой-нибудь из них сработал бы и один? Что, если прогестерон вызывает и другие изменения? Что, если он останавливает выработку кортизона? Что, если прогестины наносят яичникам вред, нераспознаваемый анализами, которые делает Рок? Что, если есть отдаленные последствия, которые сейчас никто себе не представляет?

Рок сказал, что он практически уверен в безопасности прогестина «Сёрла» и в том, что он не повлияет на способность женщины забеременеть. Он был достаточно оптимистичен, чтобы предложить «Сёрлу» шире распространять препарат, но и близко не так оптимистичен, как Пинкус. Рок хотел провести больше испытаний, а результаты опубликовать в солидном журнале, и только потом уже делать заявления. Если у таблетки выявятся недостатки, общественное мнение не замедлит нанести ответный удар. Женщины обеспокоятся. Проводить испытания станет еще сложнее. Оппозиция католической церкви усилится. Все эти – и другие – причины Рок приводил, уговаривая Пинкуса не ехать в Японию.

Конференция приближалась, а прогресса в Пуэрто-Рико все не было. Испытания остановились. В Бостоне Рок продолжал возиться со своей маленькой группкой пациенток. Масштабы исследования был смехотворно малы, но результаты хороши. И норэтинодрел, и норэтистерон – первый от «Сёрла», второй от «Синтакса» – выглядели действенными. А лучше всего, что они работали в дозах всего по десять миллиграммов в день – это была всего одна тридцатая от дозы прогестерона, которую прежде давали пациенткам Пинкус и Рок. Вероятно, разочаровавшись в перспективах Пуэрто-Рико, Пинкус сообщил Мак-Кормик, что надеется во время визита в Японию найти врачей, желающих начать клинические испытания в Токио и его окрестностях.

В своих письмах к Мак-Кормик Пинкус всегда выказывал уважение и благодарность, но часто выражался неопределенно. Он написал, что из испытаний в Пуэрто-Рико вышло «значительное число» женщин, но не говорит, что было двадцать три, а стало десять. Не признается он и в том, что оставшиеся десять все делали крайне неряшливо, забывали принимать таблетки и сдавать анализы. Он опускает и еще одну деталь: не все препараты можно было испробовать, потому что часть случайно перегрелась по дороге из Шрусбери в Сан-Хуан. В письме к доктору Тайлеру Пинкус сознается, что у него «очень мало данных, о которых есть смысл докладывать», но со своим самым щедрым спонсором он был не так прям. Он не упоминал, что его попытки набрать еще женщин для исследований провалились.

Готовясь к отъезду в Токио, Пинкус собирался провернуть чуть ли не величайший в истории современной науки блеф. Он собирался провозгласить, что оральный контрацептив для людей практически готов, когда на самом деле он даже еще не решил, какая версия препарата работает лучше и в какой дозе. И мало этого: он все еще не мог найти женщин, согласных участвовать в испытаниях.

У другого ученого на душе было бы неспокойно – но не у Пинкуса с его коэффициентом интеллекта как у Эйнштейна и нервами заядлого картежника. Эти качества он продемонстрировал в Гарварде, когда громко объявлял об успехах, заслуживавших более сдержанных формулировок. Их же он показал, когда соблазнял Лиззи тем, что он сексолог. И то же самое снова – когда восстановил свою карьеру из обломков, основав Вустерский фонд и встав во главе Лаврентийской эндокринологической конференции. Сейчас, в погоне за противозачаточной таблеткой, которая могла бы совершить переворот в обществе и экономике, он полагался не только на эту свою браваду, но и на хитрость.

Даже те, кто наиболее тесно с ним работал, о некоторых его ловких расчетах не догадывались. Мак-Кормик, например, понятия не имела, что он получал дивиденды по акциям от «Сёрла». Когда Пинкус сообщал Мак-Кормик, что «Сёрл» согласился поставлять препараты для тестирования бесплатно, он не уточнил, что у компании может быть в этом финансовый интерес. Также он не упоминал – хотя Мак-Кормик могла сама узнать, проверив отчет о расходах, – что, когда Гуди и Лиззи путешествовали по рабочим делам, Лиззи устраивала бурные забеги по магазинам, а счета за покупки отправлялись Мак-Кормик.

Возможно, Мак-Кормик все прекрасно знала насчет дорожных расходов, и ее это не трогало, как в тот раз, когда она согласилась оплатить ремонт мотеля, в котором останавливались ученые – гости Вустерского фонда: Пинкус нанял декоратором жену, а та заказала мебель у своего дяди в Монреале.

Для пятидесятых ничего необычного не было в том, чтобы ученые принимали подарки от фармкомпаний или позволяли тем оплачивать свои поездки. Поведение Пинкуса не так уж отличалось от нормы. Но, по правде говоря, Мак-Кормик была щедра и терпима. Деньги немного для нее значили. У нее не было детей, которые могли бы унаследовать ее состояние. Она не собирала предметы искусства и не вкладывалась в недвижимость. Ее страстью был проект Пинкуса. И если миссис Пинкус хотелось купить пару картин или нитку жемчуга, Мак-Кормик не собиралась поднимать из-за этого шум.

Пинкус собирался взять с собой в Японию не только Лиззи, но и свою дочь Лору, а заодно одну из подруг Лоры по колледжу. Девушки должны были помогать Сэнгер, которая собиралась приехать гораздо раньше начала конференции, чтобы помочь в организации. Гуди и Лиззи намеревались провести несколько дней в Лос-Анджелесе, затем несколько в Сан-Франциско, еще немного на Гавайях, а уже потом, пятнадцатого октября, прилететь в Японию. После Токио они собирались навестить Гонконг, Бомбей и Нью-Дели, где планировали встретиться с исследователями, врачами и политическими активистами, заинтересованными в контроле рождаемости.

Прежде чем отправиться в путешествие, Пинкус получил с личного счета Мак-Кормик чек на десять тысяч долларов (около восьмидесяти семи тысяч по сегодняшним деньгам) – на оплату продолжавшейся в Пуэрто-Рико работы и на грядущие поездки. Как всегда, она готова была заплатить столько, сколько того требовала работа, и, как всегда, она ждала от ученых немедленных действий. Джону Року, спросившему, можно ли ему поехать в Японию, было отвечено отказом. Не то чтобы Мак-Кормик было жалко денег, но она не могла перенести мысль, что работа над таблеткой остановится хоть на минуту.

Несмотря на трудности со здоровьем и, кажется, бесконечные отсрочки в испытаниях новых вариантов таблетки, Сэнгер вновь обрела надежду. Публикация ее биографии, написанной Лэйдером, оживила внимание прессы. Сорок лет прошло с тех пор, как она улетела в Англию, сбежав от обвинения со стороны федеральных властей. Теперь, в семьдесят пять, она воспринималась не реликтом своей эпохи, а легендарной воительницей, пусть даже и нетвердо стоящей на ногах. Во времена ее молодости женщины были упорнее, сказала Сэнгер молодой корреспондентке «Юнайтед Пресс». Ныне дух противоборства во многих умер. «Говоришь с молодыми студентками, а они отвечают, что ничего не поделаешь», – сказала Сэнгер. Корреспондентка попросила назвать дело, которому посвятила бы себя Сэнгер, будь она еще полна сил. Если считать, что вопрос контроля рождаемости решен, ответила та, то боролась бы за улучшение условий для женщин в тюрьмах. Она призвала женщин найти нечто насущно важное и сражаться за это. «Нужно верить в свое дело, – сказала она. – У меня эта вера есть до сих пор».

Вера у Сэнгер, может, и была, но неясно было, увидит ли она воплощение своей мечты. Меньше чем за три месяца до японской конференции у нее жестоко заболело в груди, и она обследовалась в больнице «Ливанские кедры» в Лос-Анджелесе, опасаясь нового инфаркта. После трех дней наблюдений врачи вынесли вердикт, что это скорее стенокардия, а не инфаркт: боль вызвана тем, что сердечная мышца не получает достаточно насыщенной кислородом крови. Это было проявление ишемической болезни сердца – но недостаточно серьезное, чтобы удержать Сэнгер в клинике. Уступая нездоровью, она объявила родственникам, что уйдет с должности президента Международной федерации планирования семьи – но только после конференции в Японии.