Глава двадцатая
Просто, как аспирин

Первого февраля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года в холодный пасмурный вторник Грегори Пинкус выехал из Шрусбери в Бостон, чтобы встретиться с Катариной Мак-Кормик. Пока он ехал, сперва пошел легкий снег, а затем началась настоящая метель.

Пинкус недавно вернулся из Пуэрто-Рико и жаждал рассказать Мак-Кормик о поездке. Также он хотел попросить у нее еще денег. Снег припорашивал холмы и покрывал асфальт Девятого шоссе, по которому он ехал на восток. Пинкуса кто-то подрезал, и он, пытаясь избежать столкновения, съехал в кювет. Выбрался из-за руля он ошалелый, но невредимый. Сумел организовать доставку машины к механику и поймать попутку до Бостона.

Четырехэтажный дом Мак-Кормик в Бэк-Бэе был похож на ее гардероб: элегантный, но застывший в двадцатых годах. Пинкуса встретил дворецкий, рядом стояла горничная, готовая нести напитки. Мак-Кормик хотела услышать все, кончая автомобильной аварией. Ей были интересны все подробности. Она хотела знать, все ли еще Пинкус верит в прогестерон и различные прогестины, которые испытывает. Если бы он потерял веру, она просто не знала бы, что ей делать. Пинкус сказал, что остается еще много работы. Но он так до конца и не понял, как действуют прогестины, и ему не нравилось, что около пятнадцати процентов пациенток продолжают овулировать даже на больших дозах. Все же он был уверен, что найдет ответы на все вопросы, дело только за временем и работой.

В конце пятьдесят четвертого года Пинкус начал испытывать на животных новую группой прогестинов, во много раз более мощных, чем натуральный прогестерон. Особенно многообещающими казались два препарата. Один, норэтиндрон, был разработан Карлом Джерасси из «Синтекса», мексиканской фармацевтической компании. Другой, норэтинодрел, – Фрэнком Колтоном из «Сёрла». Пинкус рассматривал и третий препарат, созданный компанией «Пфайзер», но ее владельцы были католиками и отказались поставлять химикат, узнав, для каких целей он нужен. Оставалось два варианта – норэтиндрон и норэтинодрел, почти идентичные по структуре. Но, испытывая их на лабораторных животных, Пинкус и Чжан обнаружили небольшую разницу: препарат Джерасси, норэтиндрон, вызывал у некоторых самок появление незначительных мужских черт. По причинам, которые никто не мог объяснить, формула Колтона так не действовала.

Пинкус сообщил «Сёрлу», что ему нравится норэтинодрел, проходивший в каталоге «Сёрла» под номером SC‐4642, и что он собирается испытывать его в качестве перорального противозачаточного для женщин, возможно, в больших масштабах. Он рекомендовал компании обеспечить препаратом других исследователей, чтобы они тоже могли начать с ним экспериментировать. Руководители «Сёрла», однако, ответили настороженно, сказав, что не понимают, как и почему этот препарат действует. Таблетка предотвращает овуляцию, останавливает оплодотворение или препятствует имплантации? Или все сразу? Никто не знал.

Была еще одна проблема, о которой Пинкус не рассказал Мак-Кормик. Где-то в конце тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года у одной из пациенток Рока развился постинъекционный абсцесс – организм не смог усвоить введенный препарат, и Эл Рэймонд из «Сёрла» написал Пинкусу, что эта весть «ставит под серьезное сомнение самую возможность нашего интереса к этому продукту». Если такой побочный эффект будет возникать хотя бы раз на сотни тысяч «Сёрл» «будет абсолютно незаинтересован в продвижении этого продукта». В дальнейшем он, Рэймонд, проследит, чтобы на экспериментальных препаратах, высылаемых Пинкусу, логотипа «Сёрла» не было: компания не хочет, чтобы ее название ассоциировалось с чем бы то ни было потенциально опасным. «Мы будем отправлять его [норэтинодрел] вам без этикетки, – писал Рэймонд, – а вы можете клеить какую угодно».

Один небольшой абсцесс, однако, не особенно сильно взволновал Пинкуса. Кое-что обнадеживающее он не сообщил руководству «Сёрла» и не упомянул даже в письмах Сэнгер и Мак-Кормик: ученые, работавшие в Вустерском фонде, начали давать прогестины своим женам, иногда для предохранения, иногда просто для подавления месячных. Как сказала Энн Меррилл, работавшая в те годы в фонде лаборанткой, эти женщины «не хотели, чтобы менструация беспокоила их во время поездок».

Пинкус, как любой ученый в Америке, хорошо знал, сколько волчьих ям есть на пути исследовательского проекта. Может испариться финансирование. Могут опередить конкуренты. Плохая пресса может отпугнуть испытуемых или обрушить на проект ярость католической церкви или правительства. Фармкомпании могут утратить интерес к работе. Результаты могут оказаться неубедительными или того хуже. Но Пинкус, сидя в роскошно обставленном доме Мак-Кормик, не особенно распространялся о многообразии возможных причин провала. Вместо этого он рассказывал Мак-Кормик, почему он все еще считает Пуэрто-Рико прекрасным местом для испытаний. Успешная программа по контролю рождаемости могла стать примером для других стран, испытывающих те же трудности. Многие врачи и медсестры острова учились в Америке и хорошо владеют английским. Правда, поначалу врачи в Пуэрто-Рико и в Штатах затруднялись в поиске добровольцев для исследований, но у Пинкуса есть новый план. На сей раз он начнет с медсестер и студенток-медичек. Он откажется от эндометриальной биопсии – весьма неприятной процедуры, отпугивающей многих. Кроме того, преподаватели предложат студенткам участвовать в эксперименте, включив его в учебный процесс. Если их волнует дурная репутация из-за участия в испытании средства предохранения, то эта проблема тоже решается: проект можно назвать «исследование влияния прогестерона на физиологию женщин». После включения в проект студенток и медсестер начнет расходиться весть, что используемые препараты эффективны и безопасны. Дальше станет проще.

Пинкус сказал Мак-Кормик, что новые препараты будут стоить примерно пятьдесят центов за грамм, то есть пять тысяч долларов на первый год испытаний с участием ста женщин. Вдобавок понадобятся деньги на врачей, медсестер, секретарей, дорожные расходы и печатные материалы. Первый год, таким образом, будет стоить около десяти тысяч долларов. Возможно, что чуть больше.

Как всегда, Мак-Кормик заверила его, что деньги проблемой не станут. Она была готова оплатить все предприятие.

Когда-то Мак-Кормик посвятила все свои силы заботе о своем душевнобольном муже и поиску возможного лекарства. Ныне ее занимал проект Пинкуса. У нее не было другого дела, другой миссии, хотя как женщине весьма богатой ей иногда приходилось заниматься бизнесом. Порой и впрямь казалось, что ее финансовые дела – это и есть вся ее жизнь. Ни семьи, ни близких друзей, в доме можно поговорить разве что с горничной да дворецким, так что бо´льшую часть своего времени она проводила в общении со своими юристами и бухгалтерами. Ее сильно волновала судьба ее швейцарского шато, слишком большого, чтобы продать его как дом, и слишком дорогого, чтобы его купили под школу. А его содержание стоило ей многих тысяч долларов в год, отнимало деньги и время, которые она предпочла бы потратить на работу над контролем рождаемости.

Мак-Кормик продолжала жертвовать небольшие суммы «Планированию семьи», но предпочитала взаимодействовать напрямую с Пинкусом и Роком. С ними она часто общалась по телефону и лично, используя знания биологии, полученные в МТИ, и сведения о гормонах, которые она узнала, когда искала новые лекарства для покойного мужа. Пинкус и Рок навещали ее дома. Иногда она нанимала стенографистку, чтобы записать эти разговоры для более полной и точной передачи их Сэнгер. Однажды Пинкус отправил к ней с отчетом о ходе работ свою дочь. Дом Мак-Кормик был мрачен и неприветлив, но зато хозяйка открыто поговорила с девушкой о сексе, объяснив, как важно отделять соитие от репродукции, и что даже секс между женщинами может стать более значимым и приемлемым, когда появится противозачаточная таблетка. Лора была поражена и очарована. Когда настала пора уходить, Мак-Кормик предложила оплатить ей метро до дома. Она вызвала дворецкого, и тот принес серебряный поднос, на котором лежали монеты. Мак-Кормик взяла два десятицентовика и отдала гостье. Только потом Лора заметила, что монеты были датированы двадцать девятым годом. Мак-Кормик, должно быть, сберегла их с начала Великой депрессии.

Так велико было увлечение Мак-Кормик делом контроля рождаемости, что иногда она предлагала деньги, даже если ее не просили. Узнав, к примеру, что Рок уходит в отставку из Гарварда и будет вынужден оставить практику в больнице, Мак-Кормик купила здание от больницы через дорогу, чтобы Рок мог продолжать принимать пациенток и проводить эксперименты. Она не хотела, чтобы он терял время на переход.

Мак-Кормик вела себя как владелица развивающегося бизнеса: весь маркетинг предоставила Сэнгер, всю технологическую часть – Пинкусу с Роком, но неусыпно наблюдала за ними и не боялась говорить, что им нужно делать.

И вот к началу тысяча девятьсот пятьдесят пятого года Мак-Кормик была настолько уверена в успехе, что отправила Пинкусу чек на десять тысяч триста долларов на оплату пуэрториканских экспериментов с прогестероном. И это вдобавок к двадцати тысячам, которые она уже выслала «Планированию семьи» на поддержку того же проекта. «Я не хочу, – писала она правлению федерации о Пинкусе, – чтобы его работа каким-либо образом задерживалась из-за недостатка средств».

Мозаика начинала складываться. Пинкус верил в прогестины. Рок проводил эксперименты на женщинах. Пуэрто-Рико был возможным полигоном для испытаний.

До сих пор Мак-Кормик призывала членов команды держать рот на замке. Сейчас она изменила мнение, решив, что пришло время рассказать миру о важном открытии, которое вот-вот случится. Возможно, ее вдохновили успехи Джонаса Солка и его сотрудников, искавших лекарство от полиомиелита. В апреле пятьдесят пятого года газеты по всей стране вышли с огромными заголовками вроде этого – из «Питтсбург Пресс»: «ПОЛИОМИЕЛИТ ПОБЕЖДЕН». В статьях рассказывали о плачущих матерях и торжествующих врачах. Нью-Йорк даже предложил Солку парад с тикерными лентами – честь, которую тот отверг.

Если получилось у Солка, да к тому же так стремительно, то почему не может получиться у Пинкуса? Американцы постепенно начинали замечать опасности демографического взрыва и понимать, что под угрозой не только развивающиеся страны. Безотлагательность была, конечно, не та, что у полиомиелита, но вопрос надо было решать, и чем дальше, тем срочнее. Бюро переписи населения США выпустило доклад, прогнозировавший рост населения страны к тысяча девятьсот семьдесят пятому году до двухсот двадцати одного миллиона, то есть предполагалось увеличение на тридцать пять процентов. В то же время численность сельского населения падала, американцы переезжали в города и пригороды. Нетрудно представить, как там вскоре станет тесно, как людям не будет хватать работы и какие перебои в снабжении продовольствием могут возникнуть в трудные времена.

В феврале пятьдесят пятого года Джеймс Рестон написал в «Нью-Йорк Таймс» статью, которая наделала много шума. «С тех пор как Дуайт Эйзенхауэр стал президентом Соединенных Штатов, население страны увеличилось на 5 496 000, – писал Рестон. – Общее число на первое января текущего года составляет 163 930 000 – на 38 351 237 человека больше, чем когда Герберт Гувер оставил Белый дом в тридцать третьем». Ежедневно рождается на семь тысяч больше людей, чем умирает. Эйзенхауэр не виноват, писал Рестон, просто экономика переживает бум. Но если экономика споткнется, а население продолжит расти, как сейчас, предупреждал он, Соединенные Штаты могут пережить резкий спад. Проиграть холодную войну. Америке станет тяжко опекать и обеспечивать огромные массы людей, в особенности бедных и стариков, и она потеряет преимущество над русскими.

Бэби-бум был в полном разгаре, и никто не знал, куда он приведет. Удачно сформулировал мысль автор заголовка в «Нью-Йорк Таймс»: «Дети, дети, дети – 4 000 000 проблем».

Через несколько месяцев после статьи в «Нью-Йорк Таймс» на конференцию в Пуэрто-Рико собрались главные деятели движения за контроль рождаемости. Конференцию устроила федерация «Планирование семьи», чтобы пробудить в Латинской Америке интерес к предохранению. Сэнгер отсутствовала по болезни, Пинкус был занят, но доктор Райс-Рэй представила доклад, также заслуживший упоминание в «Нью-Йорк Таймс». «Когда пуэрториканские родители смогут иметь столько детей, сколько хотят и могут достойно обеспечить, многие несчастья и печали беднейших классов можно будет искоренить, – сказала она. – Тогда можно будет по-настоящему и с пользой для людей наладить работу служб трудоустройства, обеспечить доступ к школьному образованию, создать эффективные жилищные и медицинские программы и программы социального обеспечения». Во время конференции руководство «Планирования семьи» призвало Всемирную организацию здравоохранения включить в мировую программу по профилактической медицине просвещение в области планирования семьи. Еще конференция приняла обращение к ООН с просьбой отнести право женщины на контроль рождаемости к основным свободам человека. ООН это предложение отклонила (США при голосовании воздержались).

Католическая церковь угрожала пикетировать конференцию, но пикетчики так и не явились, и все прошло гладко.

Неделя за неделей все больше заголовков кричало о контроле рождаемости, и с каждым заголовком росло чувство, что проблема реальна, что природные и экономические ресурсы мира не выдержат небывалого роста населения планеты. Одновременно с этим нарастало, особенно в Америке, ощущение, что бэби-бум психологически и эмоционально обременяет матерей, обязанных этих детей растить. Кино с Мирной Лой и Клифтоном Уэббом «За дюжину дешевле», основанное на реальной истории семьи с двенадцатью детьми, в тысяча девятьсот пятидесятом смотрелось смешно. Отец, Фрэнк Гилбрет, – специалист по эффективности, который испытывает свои теории на собственных детях. Трейлер обещал зрителям «буйство смеха».

Но спустя несколько лет после выхода фильма американцы начали воспринимать такие вещи более серьезно. В специальном материале, «Бремя молодой матери», журналист «Ледиз Хоум» писал, что семья требует от женщины до ста часов работы в неделю – гораздо больше, чем рабочая неделя мужа, – даже когда женщина болеет. Точно ли это лучший способ растить детей? Вопрос, подчеркивал журналист, «требует решения в масштабе страны».

«У нас ванны нет, а дети есть, так что мне приходится купать всех троих в раковине на кухне, – рассказывала журналу миссис Эдвард Б. Маккензи, мать троих детей из Сент-Луиса. – Это тяжелая работа: при трех усталых голодных детях сперва приготовить ужин, потом бегом вымыть всю посуду, потом быстро-быстро всех троих мыть в раковине, потом младшего уложить и убаюкать, потом двум старшим прочитать сказку на ночь и уложить. И все время я думаю: а успею я все это сегодня?»

Другая говорила, что дает себе отдохнуть от лихорадочной гонки, один день в неделю обходясь без стирки. Еще одна рассказала, что крадет несколько мгновений покоя каждый день, выходя на улицу – повесить белье и потом снять, когда оно высохнет.

Миссис Ричард Петри из Левиттауна, штат Пенсильвания, мать четверых детей настояла, чтобы муж отпускал ее работать пару раз в неделю. Зачем? «Видеться с людьми, разговаривать – просто смотреть, что в мире происходит», – объясняла она. Миссис Петри нашла работу в универмаге и работала шесть-девять часов в неделю, но после трех недель муж, который в ее рабочие часы, составившие в сумме всего один день, брал на себя обязанности по дому, заявил, что больше не может. «Я на такую работу ни за какие деньги не соглашусь», – сказал он ей.

Одну женщину спросили, бывает ли у нее хоть иногда отпуск от домашних дел. «Только в больнице, когда я рожаю детей, – ответила она и добавила: – Если это можно назвать отпуском».

Вскоре после конференции в Пуэрто-Рико научный репортер «Юнайтед Пресс Интернешнл» выпустил большой материал, слегка небрежный в деталях, но суть была передана верно. Он начинался так:

Далее говорилось, что в составе таблетки, скорее всего, будут использованы гормоны, чтобы «воспрепятствовать» образованию в организме сперматозоидов и яйцеклеток. «Планирование семьи» уже потратило на исследования около трехсот тысяч долларов, отмечал автор, хотя он то ли не пытался, то ли не смог получить комментарии от кого-нибудь из ученых, занятых в проекте.

Внимание прессы усиливалось, передовицы газет выражали все большую озабоченность ростом населения и поддержку разработкам лучших средств предохранения, и Мак-Кормик решила, что нет смысла дальше скрывать проект Пинкуса. Они с Сэнгер не получали особенной помощи от «Планирования семьи», а от правительства и вовсе никакой. Кое-кто внутри движения даже начал задумываться, не теряет ли Сэнгер хватку. Она бóльшую часть времени проводила в постели, в финансировании полагаясь на потихоньку сужавшийся круг богатых покровителей, среди которых первой была Мак-Кормик. Как и Пинкус с Вустерским фондом, Сэнгер, похоже, руководила Международной федерацией планирования семьи от месяца к месяцу, от проекта к проекту, собирая деньги на ходу, без страховочной сетки, без долгосрочного плана, не откладывая на будущее. Умри она сейчас, все предприятие, пожалуй, рухнет.

Мак-Кормик, ловя момент, попросила Пинкуса поехать с Сэнгер в Токио в октябре и там на Пятой Международной конференции Международной федерации планирования семьи представить доклад о своем открытии.

Пинкус никогда не бегал от от публичных выступлений и не отказывал богатым покровителям, так что он согласился.

Выйдя из дома Мак-Кормик на замерзший бостонский воздух, он сел на поезд обратно в Вустер – машина все еще отходила от проигранной битвы с ледяной дорогой. Когда он ушел, Мак-Кормик села и написала пятистраничное письмо Сэнгер, где рассказывала о жуткой аварии, в которую попал Пинкус, и тех замечательных вещах, о которых он поведал ей за последние три часа.

Несмотря на все вдохновляющие новости, Мак-Кормик с обычной своей нетерпеливостью подытожила: «Если бы только эти испытания не тянулись так отчаянно долго!» Письмо она отправила срочной почтой, чтобы Сэнгер прочла его как можно скорее.