Глава семнадцатая
Выходные в Сан-Хуане

В пятьдесят четвертом году, когда Пинкус планировал пуэрториканские испытания противозачаточной пилюли, другой ученый, Джонас Солк, начинал свои испытания вакцины против полиомиелита. На первый взгляд, у них было мало общего.

Пинкус более-менее подпольно работал над проектом, который почти наверняка должен был вызвать противоречивые отклики и страх и который он не решился выполнять на американской земле. Солк считался национальным героем, выступившим против всеобщего врага. К его работе было приковано внимание нации. Полиомиелит убивал и калечил американских детей, каждые пятьдесят из ста тысяч. Заболевание било без предупреждения, без разбора, оставляя переживших его в креслах-каталках и ортезах. Даже на пике заболеваемости, в сороковых – пятидесятых годах двадцатого века, в автокатастрофах погибало в десять раз больше детей. Но победа над вирусом стала национальным приоритетом высочайшего порядка. Более двух третей американцев жертвовали деньги в «Марш десятицентовиков» – благотворительную организацию, боровшуюся с заболеванием. В пятьдесят четвертом году американцев, знавших о клинических испытаниях Солка, было больше, чем знавших полное имя президента Соединенных Штатов – Дуайт Дэвид Эйзенхауэр. Таких медицинских экспериментов еще не было.

На испытания своей вакцины Солк тратил десятки миллионов долларов, а Пинкус оперировал годичным бюджетом меньше двадцати тысяч. Солк испытывал свой препарат на шестистах тысячах детей, а Пинкус надеялся собрать хотя бы три сотни пациенток.

Но Солк и Пинкус отличались не так сильно, как могло показаться. Оба в погоне за скоростью не хотели учитывать возможные риски. Оба вышли из замкнутого научного мира и вступили в союз группами с разными интересами, желавшими направлять и торопить их работу. И наконец, обоих не заботила прибыльность их изобретений. В пятьдесят четвертом году, когда Пинкус договаривался с «Планированием семьи» по поводу поддержки и финансирования и организовывал поставку аналогов прогестерона из «Сёрла» и «Синтекса», он тоже больше думал о научной работе, а не о деньгах. Как он говорил лидерам организации и членам правления собственного фонда, он предполагал, что права на противозачаточную пилюлю, если таковая будет им изобретена, останутся у фармацевтических компаний, поставлявших препараты.

С самого тридцатого года, когда он изучал оплодотворениеin vitro, Пинкус не был так близок к открытию, способному коренным образом изменить жизнь людей. И хотя общественный резонанс по поводу контроля рождаемости вряд ли мог сравниться с резонансом по поводу вакцины от полиомиелита, растущая озабоченность ростом населения придавала легитимность работе тех, кто изучал репродукцию человека.

«Если имеющееся соотношение числа рождений и смертей сохранится, то за следующие семьдесят лет мировое население удвоится и достигнет пяти миллиардов», – предостерегала статья в «Юнайтед Пресс», и эта оценка оказалась консервативной. Кампании за контроль рождаемости и узаконивание абортов уменьшали прирост людей в отдельных богатых странах, но население стран Азии и Латинской Америки по-прежнему росло как на дрожжах. В то же время пенициллин и другие медицинские новшества позволяли продлевать людям жизнь.

В пятьдесят четвертом году в Риме была проведена Первая всемирная конференция ООН по народонаселению, на которую «приехали представители почти каждой страны» – как гласили заголовки американской прессы. В США, где земли обильны, а экономика сильна, мало кого волновало перенаселение. Но в Пуэрто-Рико это заботило многих, и говорить об этом начинали и в Штатах, особенно в Нью-Йорке, куда приезжало без счета пуэрториканских иммигрантов. Население Пуэрто-Рико с тысяча девятисотого по тысяча девятьсот пятидесятый год удвоилось, и страна стала одной из наиболее перенаселенных в мире. Остров оказался заселен в двенадцать раз плотнее, чем США, и плотность была бы еще больше, не уезжай столь многие пуэрториканцы в американские города – Чикаго, Филадельфию и особенно Нью-Йорк. В тысяча девятьсот пятидесятом году в Нью-Йорке жило двести сорок шесть тысяч пуэрториканцев. Тремя годами позже их стало триста семьдесят шесть тысяч, и их число продолжало расти. К пятьдесят третьему году почти каждый десятый обитатель Манхэттена был пуэрториканцем. Прибытие в Штаты стольких иммигрантов заставило обратить внимание на проблемы острова, где на площади примерно сто миль в длину и тридцать четыре в ширину жили два миллиона двести сорок пять тысяч жителей. Пуэрториканцы покидали родину ради лучшей работы и лучшей жизни, и перенаселение переставало быть пуэрториканской проблемой и становилось проблемой американской – и предвестником будущего, быть может.

В Пуэрто-Рико, как и во многих других развивающихся странах, число рождений не менялось, а смертей – уменьшалось. Малярию искореняли. Поставки воды налаживались – значит, стало меньше кишечных инфекций. Новые лекарства останавливали распространение туберкулеза. Но улучшение здоровья не влияло на рост экономики. Несмотря на мощные усилия американцев, после войны открывших на острове сотни новых фабрик, каждый шестой пуэрториканец оставался безработным, а индустриализация вызвала приток людей в города, что только усилило скученность. Проблема перенаселения стояла так остро, что восемь с половиной процентов замужних пуэрториканок до пятидесяти лет просили о стерилизации. Нет данных, сколько мужчин прошли вазэктомию, но это число точно было гораздо меньше. Суд иногда предписывал стерилизацию мужчинам, провозглашенным безумными или криминально опасными, но добровольно, с целью предотвращения беременностей на это соглашались немногие. Ответственность за контроль рождаемости падала на женщин, и они предпринимали, что могли. Согласно исследованию пятьдесят второго года, восемьдесят процентов женщин говорили, что идеальное число детей для них – меньше четырех.

«Ничем не лучше, когда детей много», – как сказала одна пуэрториканка.

В Пуэрто-Рико шла социальная революция. Женщины из бедных слоев шли на все, чтобы меньше рожать, понимая, что иначе им из бедности не выбраться. Инвестиции, вложенные в остров после войны, создали больше рабочих мест (преимущественно для мужчин), но на зарплату фабричного рабочего все равно невозможно было содержать семью из десяти человек. В пятьдесят первом – пятьдесят втором годах, когда Пинкус в Вустере начинал исследовать прогестерон, молодой студент-социолог Колумбийского университета Дж. Мэйон Стикос поехал в Пуэрто-Рико опрашивать женщин в рамках работы над своей докторской диссертацией. Некоторых он спрашивал, не потому ли они так быстро заводили детей после замужества, что боялись быть заклейменными machorras – бесплодными. Ответы его удивили. Большинство женщин сказали, что им все равно, а пять из пятидесяти шести добавили, что были бы рады оказаться бесплодными.

«В прежние времена, – сказала одна из них, – женщины стыдились не иметь детей… Сегодняшние женщины готовы жизнью рискнуть, лишь бы избежать беременности».

Некоторые пуэрториканцы рассказали Стикосу, что спят с другими женщинами, лишь бы жена не забеременела, когда детей уже достаточно. «Приходится искать других женщин, – смеялся один. – Самый подходящий метод и самый доступный». Он сказал, что жена его ревновала, но потом он объяснил ей свою логику, «она подумала и согласилась».

Но не все жены были столь покладисты. Одна рассказала Стикосу про собственный способ предохраняться. «Знаете, что я делаю? – спросила она. – Бью его ногами и выталкиваю из постели. Мы из-за этого девять лет ссоримся, он даже убить меня грозился».

Некоторые женщины говорили, что страх беременности портит им удовольствие от секса. «Какое ж тут удовольствие, если я только и думаю, что со мной станет, роди я еще одного?» – спрашивала одна из респонденток. Несколько женщин признались, что нарочно вышли замуж за мужчин, по слухам, бесплодных, потому что не хотели детей. Один-два ребенка – это было бы приемлемо, может, даже три-четыре, но женщины знали, что выбора у них не будет. Выйдя замуж и начав заниматься сексом, они жили в страхе, что родят больше детей, чем смогут вырастить, – это при том, что пуэрториканкам средства предохранения были куда доступнее, чем большинству американок.

В тридцать седьмом году распространение средств контроля рождаемости для медицинских целей было легализовано решением суда, и к пятидесятым по всему острову открылось около ста шестидесяти клиник. Между сорок пятым и пятидесятым годами распространение презервативов увеличилось вдвое, и Стикос обнаружил, что в семидесяти двух процентах семей так или иначе предохранялись. Четыре процента опрошенных им женщин сообщили об одном или более абортах, но Стикос подозревал, что на самом деле абортов было куда больше, просто женщины не хотели это обсуждать, а его интервьюеры не хотели на них давить. Хотя аборты не были разрешены, они так распространились, что в пятидесятых годах Пуэрто-Рико завоевало репутацию места, где можно провести эту процедуру без лишних вопросов. Американкам Пуэрто-Рико было достаточно близко, чтобы не тратить на дорогу много времени, но и достаточно далеко, чтобы сохранить анонимность. Это называлось «выходные в Сан-Хуане»: посещение клиники абортов в пятницу, самолет домой в понедельник. Все мероприятие, вместе с билетами и отелем, обходилось примерно в шестьсот долларов.

Несмотря на все аборты и распространенность средств предохранения, число рождений в Пуэрто-Рико в первой половине двадцатого века упало незначительно. У сельских жительниц было в среднем 6,8 ребенка, а у обитательниц городов – в среднем 4,8. Стикос считал, что нежелание беременности у многих женщин не выливалось в действие – по крайней мере, действие последовательное. И мужчины, и женщины иногда говорили, что средства предохранения использовать не хотят в силу неприятия их католической церковью, но у большинства причины были более прозаическими. И мужчины, и женщины жаловались, что презервативы не всегда бывают под рукой в нужный момент. Мужчины часто не хотели их использовать из-за изменения ощущений, а некоторые женщины верили слухам, что презервативы могут вызвать рак или кровотечение. Мужчины говорили, что их не заботит предохранение, потому что растить детей – дело жены, не важно, сколько их родится. Один сказал Стикосу так: когда поймет, что у жены слишком много детей, тогда и отведет ее на стерилизацию.

Почему кампания за контроль рождаемости в Пуэрто-Рико провалилась? Стикос приводил в качестве причин мужское доминирование в обществе, непонимание между супругами, стеснительность женщин и дезинформацию о действии средств предохранения. Он сетовал на нехватку персонала в клиниках, апатию врачей, неспособность правительства довести до женщин информацию об имеющихся возможностях – и это в стране с одной из самых серьезных и широкоохватных программ по контролю рождаемости в мире. Быстрый рост населения Пуэрто-Рико, писал он, «угрожает всему обществу», и ничто его не спасет, кроме широких социальных перемен.

А как же волшебная таблетка?

На последней странице своего отчета Стикос отмечал, что ученые, как сообщается, работают над пероральным контрацептивом, и существует мнение, что он станет панацеей для всего мира. Но сам молодой социолог был скептичен. Проблемы Пуэрто-Рико куда глубже, утверждал он. Никакая волшебная таблетка не переменит образа жизни и отношения к любви, тем более в такой нищей стране, как Пуэрто-Рико.

Приехав на остров в феврале тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, Пинкус познакомился с доктором Эдрис Райс-Рэй, медицинским директором Пуэрториканской ассоциации планирования семьи. Райс-Рэй не была пуэрториканкой: она родилась в Детройте, получила степень бакалавра в Вассар-колледже и диплом по медицине в Северо-Западном университете. В Пуэрто-Рико ее можно было принять за жену врача или дипломата. Отливавшие рыжиной каштановые волосы она укладывала в аккуратную прическу с начесом и локонами, а практичные костюмы и платья дополняла жемчужными ожерельями и сверкающими брошами. Но внешний вид – это было единственное, что в ней было обычным.

«Помню, когда я в медицинской школе говорила мальчикам: “Да, я выйду замуж, рожу двоих детей, но медициной заниматься буду”, они мне отвечали: “Может, ты выйдешь замуж и родишь детей, а может, будешь заниматься медициной. А то и другое сразу – не выйдет”».

У нее вышло.

Райс-Рэй была активным адептом бахаи – религии, возникшей в середине девятнадцатого века. Бахаи учит, что есть лишь один Бог и единый род человеческий, и когда-нибудь все человечество объединится в общество, не знающее войн. Райс-Рэй решила учиться и работать в Пуэрто-Рико во многом потому, что полагала, будто именно здесь она может выполнять миссию, возложенную на нее религией. Но для ее участия в работе с контрацептивами были и вполне практические причины. На второй год медицинской школы она вышла замуж и посетила «Планирование семьи», чтобы получить совет, как избежать беременности. Там она сказала, что не хочет рожать детей слишком рано, чтобы не разрушить свои шансы стать врачом. Ей порекомендовали диафрагму.

После выпуска она родила двух девочек и открыла частную врачебную практику в районе Норт-Сайд в Чикаго. День или два в неделю она работала в клинике для бедных, и проблемы, с которыми сталкивались женщины, для нее стали откровением. «Представьте себе: женщина с пятью-шестью детьми, бедность, муж-тиран – ужас, а не жизнь. И не выбраться, это капкан», – вспоминала позже Райс-Рэй. И у нее, даже при ее медицинской практике и относительной обеспеченности, постепенно возникало чувство, что она оказалась в капкане. «Вот эта пригородная жизнь, – говорила она. – Везешь мужа к поезду, сажаешь на поезд… отвозишь детей в школу… забираешь белье из прачечной… Все жены вертятся в этом колесе, и… в общем, мне такой жизни было мало». Райс-Рэй развелась с мужем и решила, что хочет видеть мир, а не только чикагский пригород, и чем-нибудь помочь другим женщинам, оказавшимся в капкане. Она когда-то учила испанский, и один пуэрториканский друг предложил написать для нее рекомендательное письмо в Департамент здравоохранения Пуэрто-Рико. В сорок девятом году Райс-Рэй переехала с дочками в Сан-Хуан и приступила к работе.

За несколько месяцев до приезда Пинкуса Райс-Рэй и еще один сотрудник пуэрториканской Ассоциации изучения народонаселения, Рафаэль Мендез Рамос, написали страстное письмо Уильяму Фогту в Американскую федерацию планирования семьи, умоляя о помощи. «Можно спросить: как пуэрториканцы разбираются с этой ситуацией? – писали они. – Ответ будет такой: во‐первых, они постепенно осознают проблему. Во-вторых, они не делают ничего». Они писали дальше, что идут разговоры о создании новых рабочих мест и каждый день улетают самолеты в Нью-Йорк, но этого явно недостаточно. На острове работали десятки государственных клиник с обильным правительственным финансированием, однако ни правительство, ни врачи и медсестры не интересовались внедрением контроля рождаемости. Правительственных чиновников сдерживало политическое и религиозное давление, но, как писали Райс-Рэй и Рамос, негосударственным объединениям вроде «Планирования семьи» ничто не мешает этим заняться. Они указывали весомые причины для расширения деятельности «Планирования семьи» в Пуэрто-Рико. Например, уже сейчас ученые фонда участвуют в широком исследовании практики предохранения: уже более чем тысяче женщин заданы вопросы, почему они решили не пользоваться клиниками контроля рождаемости, почему так часто прекращают применять контрацепцию и что можно сделать, чтобы помочь им лучше использовать доступные ресурсы. После завершения исследования ученые планировали начать кампанию за расширение обращений в клиники и распространение методов контрацепции.

Райс-Рэй беспокоилась, что социологи, занимающиеся исследованиями, для публичной просветительской кампании подготовлены недостаточно. В решении этого вопроса она просила помочь «Планирование семьи». Для этого она предложила свою организацию, Пуэрториканскую ассоциацию изучения народонаселения, присоединить к «Планированию семьи». «У нас сто шестьдесят клиник на три тысячи пятьсот квадратных миль территории, и все же результаты разочаровывают», – писала она и ее коллега. Но все-таки клиники есть, и просветительские кампании ведутся. Еще немного денег и усилий – и Пуэрто-Рико станет центром войны с нежелательными беременносями. «Такая программа обязательно будет иметь мировое значение, – писали Райс-Рэй и Рамос, – потому что послужит образцом для аналогичных программам в других перенаселенных и слаборазвитых странах».

Познакомившись с Пинкусом, Райс-Рэй почувствовала, что он в полном отчаянии – «ищет хоть кого-нибудь». Райс-Рэй отнеслась к делу с осторожностью. «Я несколько насторожилась вначале, если честно, потому что о такой таблетке до того ни разу не слышала, – говорила она. – Но он меня убедил. Он человек весьма убедительный».

И когда он ее убедил, она призвала его действовать немедленно. «Открываются колоссальные возможности, – сказала она, – и нельзя терять ни минуты».

Для Пинкуса выбор свелся к вещам практическим. Маргарет Сэнгер хотела, чтобы он включил в испытания женщин из нью-йоркской клиники контроля рождаемости (известной как Исследовательское бюро Маргарет Сэнгер), где за ходом эксперимента наблюдал бы доктор Абрахам Стоун. Но Пинкус не был уверен, что нью-йоркские женщины согласятся на напряженный ритм необходимых процедур. Почему Пинкус считал, что пуэрториканки окажутся сговорчивее, он не объяснял. Может быть, ему представлялось, что они согласятся из-за бедности, или, вообще, потому, что они далеко, или потому, что им отчаянно был нужен какой-то лучший способ сдерживать рост своей семьи. Еще одна возможная причина: остров перенаселен, значит, больше будет потенциальных участниц.

Пинкус не вдавался в подробности, но знал, что будущим испытуемым придется подвергнуться более чем докучным медицинским процедурам. И одновременно с поисками места для следующего раунда экспериментов он и Рок подводили итоги испытаний на бесплодных женщинах Вустера и Бостона. Из семидесяти участниц этого небольшого, не совсем формального исследования, у пятидесяти шести потемнел пигмент сосков, у пятидесяти трех повысилась чувствительность груди, у тридцати семи соски увеличились, сорок четыре страдали от головокружения, тошноты или того и другого вместе, у двадцати трех участилось мочеиспускание, двадцать одна сообщила о повышении либидо, четыре, наоборот, об уменьшении, у четверых началась лактация. Только пять не ощутили побочных эффектов.

Но эти побочные эффекты Пинкуса не слишком беспокоили. Без сомнения, не последней причиной его черствости был факт, что он был мужчиной и никогда не переживал беременности. Хотя вот Сэнгер и Мак-Кормик тоже не высказывали озабоченность этим вопросом, и Пинкус планировал включить в свою команду женщин, в том числе доктора Райс-Рэй. Скорее всего, Пинкус, как всегда, рассуждал практически. Что толку волноваться насчет побочных эффектов, пока даже не нашли участниц? Кроме того, он все еще экспериментировал с разными соединениями – то есть был еще шанс найти форму прогестерона, которая действовала бы в меньших дозах и давала меньше нежелательных реакций. Значит, эти попытки надо было продолжать.

Девятнадцатого октября тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года Пинкус написал доктору Мануэлю Фернандезу Фастеру – одному из врачей, с которыми он познакомился в Университете Пуэрто-Рико, – письмо с просьбой «собрать группу из пятидесяти женщин». В записке Року Пинкус предупреждал, что подходящие для эксперимента участницы должны быть «хорошо информированы, умны, готовы сотрудничать и проявлять признаки нормальной овуляции». Женщины с детьми, по его наблюдениям, были слишком заняты, чтобы измерять температуру каждый день в одно и то же время. Он добавлял, что для идеальных испытуемых «беременность должна быть приемлема или в худшем случае неудобна» – на случай если таблетки не сработают.

Чтобы не усложнять работу и повысить шансы на сотрудничество, начали с медсестер и студенток-медичек и просили их только измерять температуру. Пинкус изучал ситуацию: он понимал, что трудно найти женщин, которые согласятся принимать большие дозы прогестерона и ежедневно сдавать анализы мочи. Предлагая только измерять температуру, он проверял, способен ли университет набрать достаточно женщин для экперимента и можно ли рассчитывать, что они будут приходить на анализы каждый день. Для тех женщин, которые станут сотрудничать, можно будет по данным измерений температуры сказать, регулярна ли у них овуляция. Тех, у кого она регулярна и кто останется в программе, впоследствии можно включить в клинические испытания.

Но Пинкус не рассчитывал на одних только пуэрториканок. У него был запасной план: еще одна группа женщин для испытаний, и их он нашел дома, в Вустере. У этих женщин не было мотивации, как у пациенток Рока и Киркендалла, то есть желания забеременеть, не были они и вдохновлены возможностью продвинуть вперед медицинскую науку, как медсестры и студентки медицинских школ в Пуэрто-Рико. Женщины, которых Пинкус имел в виду, даже лучше подходили для исследований – во всяком случае, в одном аспекте: отказаться от участия они не могли.