Хороший, плохой, настоящий

Не мною открыто, что у каждого сложившегося психотерапевта, психоаналитика существует свой особенный круг клиентов. Этот круг определяется сходством личностных черт, общностью ценностей, стиля мышления, уровня образования и даже созвучия в жизненном опыте.

Вот и у меня сложился круг людей, которые, иногда по совершенно неведомым причинам, выбирают в качестве психотерапевта именно меня. Они руководствуются самыми различными мотивами, но по факту оказываются людьми, в чем-то глубинном схожими между собой. Именно с ними мне легче всего достигать взаимопонимания и успеха в работе. Очевидно, что и у меня с ними много общего.

Что же это за люди? Вот их некоторые черты:

— они ищут в жизни свой собственный путь;

— даже в самых тяжелых жизненных ситуациях они ищут развития;

— им не нужна опека, их интересует уважение и равенство;

— им не нужны догмы, им важна системность и логическая взаимосвязь;

— они привыкли много и качественно трудиться еще со студенческой скамьи;

— они хотят и умеют достигать;

— еще со школы им было интересно не просто решить задачу, а решить нестандартно;

— если у них что-то не получается в жизни, то им хватает мужества искать причину внутри себя.

Меня уже нисколько не удивляет, когда от вновь пришедшего клиента я узнаю о том, что он закончил физтех, МГУ, МИФИ, Бауманский или другой вуз из тех, в которых задавались высокие образовательные планки, подразумевавшие интенсивный интеллектуальный труд.

Даже годы назад, когда психотерапия в нашей стране не была популярна, находились люди, которые находили и набирали номер моего телефона. Безусловно, они — пионеры. Опираясь только на собственную интуицию и жизненный опыт, зачастую не имея никаких рекомендаций, они доверяли мне. Они были готовы принять от меня понимание и помощь в кризисные моменты жизни.

Десять пропущенных собеседований

Мой новый клиент Василий сообщил мне о том, что окончил факультет вычислительной математики и кибернетики МГУ и позже получил второе образование в области финансов. При знакомстве с ним я испытала уже знакомое чувство — некую вовлеченность в гармонию, с которой складываются иногда события.

На первую встречу Василий пришел минута в минуту. Высокий, крупный, сероглазый, коротко стриженый блондин. Он держался доброжелательно. Был просто одет. В добротной куртке, обычных джинсах, бежевом свитере крупной вязки, ботинках на рифленой устойчивой подошве. Все в его облике было нейтрально. Ни одной детали, цепляющей взгляд. Ничего угловатого, агрессивного, экстравагантного.

Однако этот сдержанный облик тоже нес в себе информацию: очевидно, важными для этого человека были комфорт и аккуратность. А выделяться внешне он явно не хотел.

По тому, как Василий поздоровался, прошел в кабинет, сел на диван, по тому, как непосредственно осматривал обстановку, живо реагировал на мое предложение выпить чаю или кофе, можно было понять, что он рад. Очень рад. С такой реакцией на первой встрече я редко сталкивалась на практике.

— Я уже давно хотел оказаться здесь, — сказал Василий.

— Давно? — переспросила я.

— Да. Три года.

Он поудобнее устроился на диванчике и коротко объяснил, что в течение трех лет хотел оказаться не просто в кабинете психотерапевта, а именно здесь, в конкретном кабинете, — в моем.

— Я нашел ваш сайт еще три года назад. Внимательно изучил его. Мне понравились системность и глубина. Я подумал, что вы сможете меня понять.

Такое начало вызвало во мне разные чувства. С одной стороны, приятно было получить признание в подобной форме. Меня порадовало, что Василий нашел в моих текстах созвучие со своим видением мира. Одновременно меня несколько насторожила фраза «Вы сможете понять». Похоже, в этой ситуации я была не просто психотерапевтом, а «тем самым» психотерапевтом, который, очевидно, должен был оправдать какие-то определенные, уже сложившиеся ожидания, «понять» что-то особенное, чего другие специалисты понять не в силах. Это сулило мне напряженную внутреннюю работу. Мне предстояло внимательно следить за тем, чтобы оставаться самой собой и не пойти на поводу у ожиданий клиента.

— Василий, почему вы так хотели обратиться ко мне?

— Похоже, у меня полный кризис…

— Уже три года? — уточнила я.

— Нет, нет… Когда я нашел ваш сайт, мне было тяжело и одиноко. Тогда я впервые уехал далеко от дома работать по контракту. Я сомневался: то ли это у меня какие-то проблемы внутри — и я не могу адаптироваться к другому месту так, как могут другие люди… То ли карьера не стоит того, чтобы отрывать себя от дома, от близких людей.

— И почему же вы тогда не обратились ко мне?

— Я работал за границей, — пояснил он. — И приезжал в Москву эпизодически, чтобы видеться с семьей, только на выходные.

— Значит, ваша семья здесь?

— Да. Жена и сын. Я москвич, здесь мой дом. Я говорил вам, что по второму образованию финансист?

Я утвердительно кивнула.

— Так вот, — здесь спокойный, приятный, мужественный голос Василия чуть дрогнул. — Более двух лет назад мне предложили работу в Казахстане. В качестве финансового директора филиала одной русской компании… — Он вздохнул и, собравшись, продолжил: — А теперь я снова дома. Месяц назад я уволился. Точнее… остался без работы. И теперь располагаю временем.

Интонация Василия была тягостной, его душило волнение. Но он старался держаться. Свободное время явно не доставляло ему радости. Я видела, что тема последнего места работы крайне болезненна. Интуиция подсказывала мне, что речь зашла о важнейшем моменте и в разговоре о работе необходимо быть очень аккуратной.

— Понимаете, увольнение — это еще не самое страшное.

Василий собрался и внимательно посмотрел на меня. Я видела, что он старается контролировать эмоции. Возможно, он беспокоился о том впечатлении, которое производит. А может быть, он заботился о моем комфорте?

— Страшнее увольнения то, что я не хожу на собеседования. Сегодня, например, опять пропустил… Хорошее предложение. Боюсь вас шокировать, но я пропустил уже десять собеседований.

Пропущенные собеседования! Это звучало как заголовок к рассказу современного Чехова, в котором непременно присутствуют разгадка и мораль. Видимо, дело не в банальной лени или несобранности.

— Чем вызвано ваше нежелание идти на собеседования? Вы пока не готовы к новой работе? Или сами по себе собеседования доставляют вам определенный дискомфорт?

— Вы знаете… Я сделал хорошую карьеру. У меня огромный опыт работы на позиции финансового директора. Отличное резюме, — столь лестную оценку Василий давал себе совершенно открыто, без всякого кокетства, не пытаясь интонационно расставить кавычки. Это, безусловно, вызывало симпатию. И говорило о деловом настрое, о готовности к честному контакту.

— Но теперь… — продолжил он, несколько поежившись и переведя взгляд куда-то в пол, — меня вынудили уйти из компании, разорвав со мною контракт на год раньше означенного срока. Это было… ударом. Я до сих пор не пришел в себя. И мысль о новой работе вызывает во мне содрогание и отвращение. Я прекрасно понимаю, что веду себя глупо… Но увы! Ничего не могу с собой поделать.

Выяснилось, что с момента увольнения Василий регулярно получал хорошие предложения, многие из которых были даже более привлекательны, нежели последнее место работы в Казахстане. Но, по словам Василия, он перестал видеть смысл в работе. Он перестал видеть смысл в карьере. Ему хотелось замереть, у него не было даже желания выходить из дома. Он прекрасно понимал, что пропущенные собеседования обернутся упущенными возможностями. А год без работы для специалиста такого уровня вызовет вопросы у рекрутеров и сильно ослабит позиции Василия на рынке.

Все это сопровождалось незнакомыми, чуждыми Василию ощущениями полного отсутствия мотивации. И это для него-то! — для человека, который всегда знал самого себя как стремящегося развиваться и достигать вершин.

— Я потерял интерес к жизни. В 36 лет, — заключил Василий. И, помедлив, снова с усмешкой добавил: — Вот такой тяжелый случай! Что, возьметесь со мной работать? Это не безнадежно?

— Если вы готовы к серьезной терапевтической работе, то, думаю, не безнадежно. — Я утвердительно кивнула.

— Вы не будете против, если мы подробнее остановимся на тех ощущениях, которые мешают вам отправиться на собеседование? — спросила я. — Что не дает поехать и познакомиться с работодателем? Это ведь ни к чему не обязывает, не так ли?

Василий задумался. Его поза снова говорила о внутреннем напряжении, как будто бы внутри сжались невидимые глазу пружины, причинявшие боль.

— Одна часть меня понимает, что ехать надо. По крайней мере, для того, чтобы быть на слуху. Но другая часть… — Василий снова взял паузу.

Я молчала, давая понять, что мы никуда не торопимся, оставляя пространство для невербального выхода его мучительных переживаний.

— Я боюсь, что новая работа станет для меня травмой. Травмой, которую я уже не переживу, — произнес он тихо.

Я почувствовала, что мы приближаемся к чему-то очень важному. К чему-то, что может стать темой для нашей работы последующие недели, месяцы, а может быть, и годы. Но целостной картины еще не было. Многих пазлов недоставало.

Травмой? Которую не переживу? Станет работа? Заметим, новая и перспективная. Соответствующая уровню профессионализма и статуса. Почему? Травмировать может внезапная болезнь, цунами, развод или, по крайней мере, та работа, которая не по силам.

И тут Василий сам открыл мне требуемый пазл. Предваряя вопрос, он сказал:

— Когда я думаю о новой работе… у меня возникает тяжелое ощущение вот здесь. — Он показал в область груди.

— Настолько тяжело, что трудно дышать?

Он кивнул.

— У меня нет сил на новые отношения. Я разочарован в людях.

Блестящая карьера

Слова Василия о разочаровании в людях звучали как узнаваемый отрывок из драмы человека, прошедшего, например, через тяжелый развод или предательство. За этой фразой стоял страх нового конфликта, новых испытаний, нового непонимания, нового разочарования. Страх повторения боли, той, которая порой заставляет людей загонять себя в одиночество на долгие годы с одной лишь целью — избежать потрясения от новых отношений, избежать новой любви или привязанности. Это наводило на мысль, что уход с последнего места работы был для Василия чем-то большим, нежели увольнение, даже будь оно хоть тысячу раз несправедливым. Я предложила Василию сосредоточиться на этом ключевом событии. Василий поддержал эту идею.

Итак, в 34 года, находясь на пике карьеры, не единожды посидев в кресле финансового директора, Василий получил предложение на ту же позицию от компании с еще более громким и говорящим именем, чем все предыдущие. Это было блестящее предложение. Его два месяца старались перекупить — и перекупили. Это была удача. Прекрасная возможность для развития. Новый уровень ответственности. Перспектива. Интереснейший объект для работы. Большие деньги. И профессиональный вызов.

Немного смущало лишь то, что работать необходимо было вдали от дома. Фактически Василию предстояло провести минимум три года в Казахстане. Он не вполне представлял себе работу в чужой культурной и языковой среде. Смущение вызывало и удаление от «цивилизации», и новое расставание с семьей, и гипотетическое недружественное отношение местного населения. Предположительно, Василий мог наткнуться на самые непредсказуемые подводные камни. Но это его не остановило. Василий подписал контракт и уехал в Казахстан, оставив в Москве жену и сына. На месте он со свойственной ему отдачей сразу же взялся за работу.

В течение двух лет он честно и продуктивно трудился. Выстроил работу своего департамента, привел в порядок финансы предприятия. Не сразу, с трудностями, но выстроил отношения с боссом и другими членами команды. Привнес свое видение и идеи, которые, кстати, уже через полтора года работы привели к отличному финансовому результату. Василия ценили. Он получал солидные бонусы. Работа воодушевляла его, в ней был смысл.

Все шло в соответствии с его планом. Но в конце второго года сотрудничества (до окончания срока контракта оставался еще год) акционеры сменили генерального директора. Причины кадровых изменений остались Василию неизвестны.

Новый генеральный привел за собой своих людей — практически полностью укомплектованную команду: исполнительного директора, заместителя по производству, директора по маркетингу, ключевых специалистов бухгалтерии и т.д. Однако по счастливому стечению обстоятельств в новой команде отсутствовал финансовый директор, и Василий остался на месте.

Это можно было расценить как удачу. Или как свидетельство высокой оценки работодателями. В любом случае Василию было приятно. В позитивном настрое он готовился к знакомству с новыми коллегами, к ряду совещаний, встреч, интервью. Он демонстрировал готовность к диалогу и желание узнать предъявляемые к нему новые требования. Василий действовал на опережение. Природная аккуратность и острый ум позволяли ему просчитывать возможные варианты развития событий. Он подстраховывался от конфликтов, от неправильного прочтения начальством его поведения — учтено было все! Но, вопреки усилиям и расчетам, реальность неожиданно вошла в противоречие с планами.

«Меня подставили!»

Отношения с новым начальником не складывались. Василий систематически чувствовал неудовлетворение от общения с новым руководством, и если поначалу это можно было списывать на какое-то случайное, временное непонимание, которое легко будет уладить «в следующий раз», то через пару месяцев совершенно определенно наметились проблемы.

Все началось с того, что Василий никак не мог добиться ни одного встречного шага со стороны босса: все его предложения по выработке новой финансовой стратегии и развитию бизнеса оставались без отклика. Кроме того, он все чаще стал подмечать, что от него что-то скрывают, дают ему неполную информацию или не в том виде, в котором ее получают «свои».

— Задачи ставились невнятно. Просьбы разъяснить игнорировались. Я пытался исполнять поручения так, как понимал сам. Не задавая лишних вопросов. В ответ получал не критику, а прямые обвинения. Меня отчитывали, как школьника. «Не понимаю, как вы здесь раньше работали?!» — Василий процитировал директора с горькой усмешкой.

Дальше — хуже: Василий столкнулся с тем, что несколько кряду договоренностей между ним и генеральным директором были отменены, а уже подписанные документы «пошли в стол». Босс начал давать указания в обход финансового директора. Некоторые поручения, ранее предназначавшиеся финансовому директору, передавались исполнительному.

Постепенно Василий стал ощущать недоброжелательность со стороны новых коллег. Он чувствовал нарастающую тревогу, дискомфорт. Его практически не покидало плохое настроение. Он подолгу не мог уснуть, прокручивая в голове диалоги с директором в попытке проанализировать эти непростые отношения.

Каждый новый день он приходил на работу с твердым намерением прояснить ситуацию и предпринимал попытки открытого честного разговора. Он начал задавать прямые вопросы, пытался выяснить — почему его решения отменяются? Почему его даже не ставят в известность? Почему в зону его ответственности вторгаются другие сотрудники, почему отбираются его полномочия? Но ответов либо не давалось вовсе, либо давались настолько невнятные, что лишь усугубляли дискомфорт.

В конце концов Василий начал получать в свой адрес жесткие и однозначные оценки со стороны генерального: «Мне не нравится, как ты работаешь». Критика шла без всякой аргументации. Василий не слышал ни конструктивных замечаний, ни предложений. Ему просто бросали между делом: «Плохо». И никто не считал нужным придавать подобной критике хоть сколь-нибудь удобоваримый этичный вид.

Эта ситуация была для Василия унизительной, изматывающей нервы, даже шокирующей: никогда прежде ему не доводилось сталкиваться с таким стилем отношений на работе.

Спустя полгода Василий был обвинен в серьезных финансовых промахах. Ему приписывались грубейшие ошибки, находящиеся на грани уголовной ответственности. Из просто плохого финансиста он был переведен в ранг виновного в финансовых потерях компании. В отчаянной попытке докопаться до истины Василий начал пересматривать бумаги, изучать документы, проводить свое персональное внутреннее расследование.

— Я не понимал, что происходит. Не мог спать. Все передумывал, пересчитывал, не мог понять: где я мог допустить ошибку? Было очень трудно удержаться от сомнений в собственной правоте и компетентности. Начинает мучить вопрос: а вдруг и правда я облажался? Я серьезно напрягся, звонил советоваться бывшим коллегам, однокашникам по МБА, консультировался у знакомых аудиторов. Но в итоге после всех перерасчетов и консультаций я пришел к двум выводам: первый — мои расчеты были правильные; второй — я жертва нечестных манипуляций на высоком уровне. Меня подставили!

Василий был вынужден признать, что является объектом сознательно проводимой все это время травли. Полгода за его спиной велась продуманная игра. Под прикрытием якобы совершенных им ошибок новая команда директоров украла у компании крупные суммы денег, а ответственность за возникшие в компании финансовые проблемы была переложена на Василия.

— Полгода за моей спиной происходила банальная «откачка средств». А во всех недостачах хотели обвинить меня. Повесить на меня всех собак. — Василий взял паузу. Но затем неожиданно вскочил и прошелся по кабинету. — Понимаете, меня можно было заподозрить в чем угодно, но только не в воровстве! Это противоречит моим жизненным принципам!

Прозрение

В конце концов Василию предложили покинуть компанию по собственному желанию, не поднимая шума, не ставя в известность высшее руководство в Москве. Новый босс дал понять, что не стоит искать справедливости. В противном случае грозил судебным иском и перспективой уголовной ответственности. В отличие от коллег, получивших солидную компенсацию при смене администрации, Василий получал только позор и запятнанную репутацию.

Из него сделали не просто виноватого, а милостиво прощенного виноватого, которому дали возможность быть наказанным за свои проступки всего лишь изгнанием.

Эта передернутая ситуация была вопиюще несправедливой. Крайне унизительной. И причиняла Василию — как человеку, привыкшему делать свою работу качественно и красиво, — непереносимую боль. Сомнению были подвергнуты его репутация финансиста и человеческая честность в принципе. Кроме того, ему пришлось пережить всю гамму отвратительных чувств человека, в течение долгого времени находившегося в позиции объекта нечестных манипуляций.

С момента вступления в должность нового генерального директора за Василием наблюдали как за подопытным кроликом. Его коллеги цинично смотрели на то, как он выкладывается на работе и приглашает их к продуктивному контакту, прекрасно зная, что его усилия заведомо бесплодны, а участь предрешена. Переживания Василия были сродни переживаниям человека, внезапно узнавшего, что последние полгода в его спальне установлена скрытая камера.

Весь этот комплекс эмоций был для Василия почти физически непереносим. Он и представить не мог, как смириться с происшедшим. Как остаться виноватым в том, чего не совершал? Как забыть, что люди, которые тебя подставили, пребывают в ощущении полной безнаказанности?

Не находя в себе ни сил, ни причин к принятию ситуации в таком виде, Василий решил отстаивать репутацию как профессиональную, так и человеческую. Собравшись с духом и сконцентрировавшись, он с большой тщательностью подготовил отчет по результатам собственного расследования.

В отчете он аргументированно и последовательно изложил две основные мысли. Во-первых, о том, что в течение двух лет он добросовестно работал на благо компании. Во-вторых, о том, что нынешнее руководство казахского филиала действительно ведет нечестную игру и является для компании попросту опасным.

Предварительно Василий созванивался с прежним директором казахского филиала, и тот не рекомендовал искать справедливость.

— Он говорил мне: «Оставь все как есть, не лезь в эти игры». Теперь я понимаю, что он намекал, что «эти игры» выгодны были всем, включая акционеров. Но тогда я даже не думал к нему прислушиваться. Я был ослеплен. Я хотел правды!

Готовую докладную записку Василий все-таки отправил акционерам. После чего получил приглашение на аудиенцию. Воспринимая предстоящие переговоры как последний шанс на то, чтобы все исправить, Василий предельно серьезно подготовился к диалогу. Но уже на десятой минуте встречи понял, что его заведомо воспринимают как виновного. Его слушают невнимательно и настроены к нему враждебно: в нем видят если не главную причину понесенных компанией убытков, то нарушителя спокойствия. В конце концов Василий понял, что его точка зрения по большому счету неинтересна.

Вопросы, которые ему задавали, практически не имели связи с излагаемой им версией происшедшего, а, очевидно, были подготовлены заранее на основании данных, предоставленных противниками Василия.

В какой-то момент у Василия мелькнула мысль о том, что его отчет в принципе не прочли, а если и прочли, то невнимательно. Все его попытки донести до акционеров правду разбивались о стену равнодушного непонимания. Его не слышали или не хотели слышать.

Как следствие, Василия охватила ярость. У него потемнело в глазах. И в состоянии аффекта он выкрикнул все, что думает о них и об этой ситуации. Самым мягким выражением было «слепые, безмозглые бараны». После чего стремительно вышел из кабинета, с силой хлопнув дверью. Последняя его фраза была: «Мне больше нечего здесь делать!»

Тупик

— Что вы делали дальше? — спросила я.

Василий поник. Пережитая история причиняла ему большую боль. Казалось, эмоциональный пересказ вымотал его. Откинувшись в кресле, он посмотрел в потолок, глубоко вздохнул и, переведя взгляд в окно, сказал:

— А дальше я позвонил своей любимой девушке… Мы еще не говорили об этом… Я женат. Но люблю другую… — Василий вопросительно посмотрел на меня.

Я кивнула, приглашая его продолжить.

— Так вот. Эта женщина живет в Екатеринбурге. Моим предпоследним местом работы было крупное металлургическое предприятие на Урале. Я проработал там пару лет в качестве финансового директора. И… за эти пару лет у меня сложились отношения с девушкой, Светланой… Служебный роман. — Василий снова горько усмехнулся. Вздохнул. И, преодолев минутное волнение, продолжил:

— Тогда, сразу после переговоров с акционерами, мне казалось, что Света — единственный близкий человек во всем мире. И только с ней я мог разделить то, что чувствовал. Только она могла меня понять… Так мне казалось! — Последние слова Василий произнес с едва уловимым оттенком сарказма.

— Почему только казалось? — аккуратно спросила я.

— Увы! Я позвонил ей и сказал, что мне необходимо встретиться с ней, что собираюсь немедленно ехать в аэропорт. Я почти кричал, я был в отчаянии… Абсолютно любой человек на ее месте должен был понять, что я на грани и нуждаюсь в поддержке. Тогда, в ту же минуту, я многое понял. Я понял, как люблю ее. Понял, что она могла бы стать моей новой жизнью, что вместе мы могли бы начать все с чистого листа. У меня в голове наступила поразительная ясность! Вдруг стало очевидным, что все эти годы именно Света была моей главной ценностью. Я сказал ей, что намерен безотлагательно развестись с женой. Фактически я сделал ей предложение! А она просто оттолкнула меня… Предательски оттолкнула. Она сказала: «Не надо прилетать. Мы же договорились, наши отношения закончены».

Я видела перед собой человека, пережившего минуты полного одиночества — минуты, в которые он чувствовал себя отторгнутым целым миром, отчужденным от самой возможности быть счастливым, понятым, любимым. Слушая Василия, я все глубже проникалась сочувствием. Но, помимо этого, что-то в его словах настораживало меня. Он жаловался. И, что еще более важно, он обвинял.

— Вы действительно не получили ни слова поддержки? — Я начала прояснять ситуацию.

— Ну… нет, конечно, она что-то сказала. Общие слова. Нечто вроде «Держись». Рекомендовала мне укрепиться духом, быть сильным. Говорила, что я сильный и талантливый профессионал. Несла что-то о том, что вся жизнь впереди, что мужчина делает карьеру до 70 лет, что мне предстоит еще немало испытаний и падений, что я должен извлечь из этой ситуации информацию, усвоить урок. Словом, какие-то банальности…

Слова Светланы не показались мне банальными. Я бы назвала их вполне разумными. Далеко не каждый человек способен найти слова поддержки во время неожиданного телефонного разговора. Тем более когда партнерских отношений уже нет.

— А почему вы решили, что Светлана должна быть рядом с вами? Ведь ваши отношения были закончены раньше? — осторожно спросила я.

— Представьте, у меня вся жизнь под откос! А она так запросто: «Не надо приезжать». Я до сих пор не понимаю, как можно с такой легкостью бросить человека в такой момент.

На излете фразы голос Василия чуть задрожал. Он был ранен. Но он сдерживал не слезы. Его переполняло возмущение.

— Я не захотел больше слушать этот бред и бросил трубку. Следом за тем мне позвонил мой бывший босс по казахскому филиалу. Тот самый, на место которого взяли нового. Он уже прослышал о моей «выходке». И позвонил поинтересоваться, как я себя чувствую. Любопытствовал: «Что ты им там наговорил?!» — Василий рассказывал с раздражением.

— И что же вы ответили?

— Я его послал. Взял такси и поехал домой.

По приезде Василий обнаружил, что жены и сына дома нет. Недолго думая, он открыл бутылку коньяка. Выпил ее. Открыл следующую. К моменту прихода жены он был уже совершенно пьян. В связи с чем помнил дальнейшее плохо. Он заявил жене о разводе. Сказал, что давно любит другую. Что его все достали.

— Вам стало легче?

— Не помню, — ответил он.

— Расскажите, а что вы помните о конце этого вечера?

— Жена плакала, — закончил рассказ Василий. Его тело как-то обмякло, плечи опустились. Рассказ вымотал его.

Ненасытное зло

Василий карабкался вверх по карьерной лестнице. Он честно зарабатывал свой успех и деньги. Но попал между жерновов силовых властных игр, в которые играли, играют и будут играть люди, для которых подлость и алчность — норма жизни.

Самое мягкое чувство, которое у меня вызывают эти люди, — презрение. Но независимо от того, что я или другие люди испытывают по этому поводу, желающие обогатиться и удержать власть любой ценой существовать не перестанут. Когда люди ослеплены манией денег и власти, настоящие человеческие ценности для них не существуют. Свою свободу они понимают как беспредел. И в погоне за своими целями стереть в порошок чье-то человеческое достоинство или даже жизнь для них оправданно.

Они жаждут ломать и раздавливать людей, которые создают, потому что когда-то их самих раздавили. Нельзя недооценивать их. Они сильны в своей деструктивности, на это направлена их жизненная энергия.

Мы часто сталкиваемся в жизни, на работе с такими вещами, как безосновательные обвинения, унижение, обман, манипуляции. Кто-то постоянно старается избавиться от своей ответственности за происходящее, перекладывая ее на нас или на кого-то еще. Кому-то все время кажется, что ты ему что-то недодал или отнял. Важно оставаться трезвым и понимать, с чем имеешь дело. Это — зло.

Когда осознаешь такой порядок вещей, грусти становится только больше. Но при этом становится больше понимания, что эта опасность существует и что нужно уметь ее распознать и вовремя себя защитить. Не дать вовлечь себя в эти игры, не опуститься до их приемов. Но если уж зло оказалось сильнее тебя, важно быть в состоянии с достоинством принять свое страдание. Остаться собой и идти дальше.

Такую жизненную позицию я называю взрослой. Не раз и не два мне приходилось в этом кабинете сталкиваться с человеческим отчаянием. Люди чувствовали себя беспомощными, сломленными силой, которая, как им казалось, была сильнее их.

И то, что я могла для них сделать, — это помочь им разблокировать их собственную силу, которая единственная дает возможность пережить удары, сохранить свою главную ценность — остаться человеком.

Треугольник судьбы

В первую или в одну из первых встреч я всегда предлагаю клиенту составить контракт для нашей работы. Указать проблемы, с которыми он пришел ко мне. И сформулировать цели, которых он хотел бы достичь в процессе психотерапии. Василий принес мне готовый контракт на третью встречу.

Проблемы он обозначил так:

а) потеря интереса к работе и к жизни;

б) разочарование в людях;

в) любовь к одной женщине, брак с другой.

Цели для работы Василий поставил такие:

а) обрести уверенность в себе;

б) выйти из кризиса;

в) определить дальнейшее развитие своей жизни.

Василий выразил желание встречаться два раза в неделю. Он сказал, что готов интенсивно работать.

Василия словно штормило. В течение дня его состояние и оценка произошедших событий менялись по нескольку раз. Временами ему было страшно, казалось, что это конец и в будущем уже ничего нет. Самым ужасным было осознание, что это он сам все окончательно разрушил. Все, что с таким трудом так долго и кропотливо создавал. В другие моменты он полагал, что все сделал правильно: он послал их всех к черту. И плевать, что об этом думают…

Перед нами с Василием открывался огромный объем работы. Практически одновременно в его жизни произошли очень разные и в то же время важные события. Глубоко поразмыслив, я предложила Василию начать со скандального ухода. Потому что именно карьерные достижения многие годы были для него жизненной основой.

Василий согласился со мной, что, пока он не сумеет разобраться в событиях на работе и определиться со своей позицией, ему трудно будет достичь ясности в своих личных отношениях.

Чтобы начать работу, мне было необходимо снабдить своего клиента некоторыми знаниями. Нам нужно было выработать общий рабочий язык. Это позволит нам лучше понимать друг друга и экономить время. Я рассказала Василию о структуре личности, о наличии истинного и ложного «Я» человека, о том, что такое бессознательный жизненный сценарий.

Василий слушал с огромным интересом. Он задавал уточняющие вопросы, он включился.

Взяв лист бумаги, я нарисовала треугольник. Напротив его углов я написала: «Жертва», «Спаситель» и «Преследователь». Василий вопросительно на меня посмотрел.

— Это разные лики нашего ложного «Я», и они складываются в так называемый Драматический треугольник. Когда мы входим в свой сценарий, мы перестаем управлять своей жизнью, — рассказывала я. — Мы перестаем сами выбирать свои реакции на различные жизненные события, угрозы, возможности, на поведение людей.

Незаметно наши эмоции начинают управлять нами. И, хотим мы того или нет, наши отношения с людьми превращаются из реальных в игру, суть которой — воссоздание сейчас событий и сцен из далекого прошлого. Декорации и актеры меняются, а смысл разыгрываемой пьесы и болезненность переживаний участников остаются все теми же. При всем многообразии разыгрываемых разными людьми пьес основных ролей в таких пьесах всего три: роль Жертвы, роль Преследователя и роль Спасителя.

Василий весь был внимание:

— Поясните подробнее, что это за роли?

— Когда человек входит в роль Жертвы, он чувствует себя загнанным в угол. Он верит в свою беспомощность, невозможность помочь себе или защитить себя.

— Что значит «верит»?

— Он искренне не видит других возможностей.

— А на самом деле?

— А на самом деле у человека есть выбор — поступить так или иначе. У него есть силы защитить себя или помочь себе.

— Но если у него есть эта сила, почему же он ее не использует?

— Он либо боится, либо не подозревает, что у него эта сила есть. — Я продолжала: — Находясь в роли Преследователя, человек испытывает недовольство, агрессию, ярость по отношению к другому. Он считает себя вправе наказать, унизить, проигнорировать. Или даже убить.

— Это становится интересным, — заметил Василий.

— И, наконец, находясь в роли Спасителя, — продолжала я, — человек испытывает необходимость помогать Жертве в ущерб себе. Даже без ее запроса. Всегда. Им движет жалость, он верит, что без него Жертва не справится, пострадает или даже погибнет.

— А как же мы можем оказаться в этих ролях?

— Начинаем с какой-то одной, «излюбленной» для нас роли. Это происходит в тот момент, когда мы перестаем себя осознавать. Затем можем поменять ее на следующую…

— Что значит «перестать осознавать себя»? — спросил Василий.

— Это значит перестать понимать свои настоящие потребности, возможности и, наконец, права. Это значит перестать понимать свои чувства. Так, теряя контакт с собой настоящим, мы можем незаметно оказаться во власти чьих-то манипуляций. И, начав с одной роли, мы обречены двигаться внутри треугольника, от роли к роли.

— Значит, чтобы выйти из этого треугольника, нужно начать себя осознавать?

Я кивнула. Время нашей сессии подходило к концу.

— И как мне все это может помочь? — с надеждой спросил Василий.

— Вам тяжело не только из-за того, что случилось, но и из-за того, что вы не понимаете, почему все это с вами произошло. Дело в том, что есть связь между произошедшими с вами событиями и структурой вашей личности, вашим характером, — объясняла я.

— Вы намекаете, что я сам во всем виноват? — В голосе моего клиента мелькнули нотки раздражения.

— Нет, Василий, я не считаю, что вы виновны. Я считаю, что драма, которая развернулась в вашей жизни, была неизбежна.

Василий удивленно и вопросительно смотрел на меня.

— Я понимаю, что вам очень больно, и я сочувствую вам. Но ваша боль ослабнет, когда вы поймете, что этих событий могло и не быть: на каждом этапе разворачивавшейся катастрофы был не один, а множество выборов. И все получилось так, как получилось, не случайно. Это стало следствием конкретных действий или бездействия, выбранных вами. Если быть точнее, это был выбор вашего ложного «Я».

— Что мне теперь делать?

— Наберитесь терпения, — мягко сказала я. — Вам важно понять свой сценарий, свое ложное «Я», которое им управляет. Сделать это можно, спустившись к его истокам. Это позволит нам обезвредить, нейтрализовать его. Так вы сможете не только переосмыслить прошлое, но и предотвратить повторение катастрофы в будущем.

Ярость

— Слово «жертва» у меня ассоциируется с человеком, которого, например, сбила машина или на которого ночью напали грабители. В крайнем случае — с нищим из вагона метро или дешевой проституткой с Курского вокзала, — после вежливого приветствия начал нашу следующую встречу Василий.

Кивнув, я пригласила Василия продолжить.

— А вы говорите, что жертвой может быть даже человек, сидящий за рулем «мерседеса», или известный актер, или богатый и успешный бизнесмен. Получается тогда, что многие нормальные люди вокруг нас — жертвы? Я все-таки не могу понять…

— Василий, есть люди, которые пострадали от цунами, от геноцида, от эпидемии, от нападения… Это могло случиться помимо их воли и без их влияния! Они — жертвы с маленькой буквы.

— Согласен, — кивнул Василий.

— А есть люди, которые стали жертвами драматических или даже трагических событий потому, что привыкли чувствовать себя обиженными и пострадавшими, искренне веря, что ничего с этим нельзя поделать… Сами того не подозревая, они провоцируют эти события. Они — Жертвы с большой буквы. И их действительно много вокруг нас. Вам понятна разница?

— В общем, да. Хотя все это очень необычно.

Василия явно задел рассказ о людях, которые выбирают роль Жертвы.

Он продолжал мучиться вопросом, почему с ним все это произошло, за что? И, судя по всему, он сопротивлялся взять на себя хотя бы часть ответственности за последние события.

Несмотря на то что ему было тяжело, я не собиралась его утешать. В такие острые кризисные моменты жалость и утешение — то, что людям меньше всего нужно. Это не помогает людям становиться сильнее. Даже напротив, это уничижает их. Я была готова искренне сопереживать Василию и дать возможность на себя опереться. Я собиралась поделиться с ним возможностью спокойно и логически во всем разобраться. Ему нужна была эта помощь потому, что он сам был охвачен зашкаливающими эмоциями.

Я попросила Василия еще раз вернуться к ситуации во время аудиенции у акционеров.

Я предложила описать события в деталях. Сегодня он говорил обо всем этом уже немного спокойнее. Мы остановились на слове «ярость».

— Василий, насколько сильным было это чувство?

— Я ощущал его почти физически, я задыхался, я не мог говорить. Перед глазами у меня замелькали красные круги. Если бы я заставил себя дальше молчать, кажется, меня разорвало бы на части.

— Василий, постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, может быть, еще какие-то мысли, фрагменты мелькнули у вас в голове?

Василий напрягся и после короткой паузы сказал:

— В этот момент у меня четко мелькнула мысль, что мне нечего терять. Я не знаю почему, но точно понял, что должен был прервать это шоу. И это правильно. Мне было все равно, кто они.

— Что вы чувствовали, когда захлопнули за собой дверь этого кабинета?

— Я почувствовал легкость. Мне кажется, я не шел, я летел. Почти сразу я понял, что поеду в аэропорт и полечу к Светлане. Бред. Но мне казалось, что в моей жизни все только начинается!

— Когда ваше настроение стало меняться?

Мой клиент вспоминал, рассуждая вслух:

— Когда позвонил мой прежний босс, я, так же не сомневаясь, его послал. Точно, — сказал Василий, — мое состояние резко изменилось в тот момент, когда Света твердо сказала, что не хочет меня видеть. Как будто что-то оборвалось. Тогда я впервые почувствовал, как будто впереди у меня ничего нет.

Василий заметил мою задумчивость:

— Так, наверное, люди и сходят с ума? Я вас совсем запутал!

— Нет, Василий, напротив, картина начинает проясняться. — Я заметила, что Василий живо откликается на тональность, которую я выбрала. Это был хороший знак, и я решила, что пора перейти к более острым вещам. — Василий, а вы когда-нибудь раньше позволяли себе такие резкие поступки?

Василий подумал и, помотав головой, сказал:

— Нет.

— А что вы делали раньше, когда вас унижали или обижали на вашей последней должности?

— Я злился, конечно. Мог обижаться. Но потом как-то находил способы переключиться. Как правило, я уходил в работу.

— Своей качественной работой вы пытались доказать свою правоту?

— Да, наверное, это так.

— И это помогало?

Василий напрягся:

— Мне, конечно, становилось легче. Но какое-то напряжение все равно оставалось.

— Что вы чувствовали?

— Какое-то недоверие. Может, угрозу.

— Получается, что те способы, которыми вы себя отстаивали, были не до конца эффективны?

Мой клиент посмотрел на меня с недоумением. Я уточнила:

— Как бы вы ни пытались защитить себя своей работой, но ощущение безопасности не наступало.

Я достала листок с Драматическим треугольником:

— Как вы думаете, по характеру переживаний это похоже на неявную роль Жертвы?

— Да… наверное, — осторожно согласился Василий.

— Эти переживания были особенно сильными в последние полгода?

— Да, точно. В конце я почти физически чувствовал, что меня загоняют в угол.

— И ваши защитные приемы, такие как особо качественная работа, логические доводы, дипломатичность и готовность к компромиссам, не срабатывали?

— Нет.

— Вы чувствовали страх?

— Еще какой! Я не спал ночами, меня преследовали кошмары, что я окажусь на обочине, что моя репутация будет раздавлена. И что я лишусь всего, что у меня есть, и попаду в тюрьму.

— Помните, вы сказали, что во время аудиенции в какой-то момент вы почувствовали, что вам нечего терять, и вас охватила ярость?

Василий кивнул. Я снова протянула ему листок с треугольником:

— Как вы думаете, что с вами произошло в этот момент?

— Я был Жертвой, которую загнали в угол. Кошмар! — воскликнул Василий. — Похоже, что после я сам стал Преследовать.

Конец сессии мы посвятили анализу той пьесы, которую — не сознавая того — мой клиент разыграл в своей жизни.

В сознание Василия медленно входило понимание: то, что с ним произошло, — не случайность.

С этой встречи Василий уходил задумчивый и притихший.

Карьера

Мой клиент серьезно подошел к терапии. Он читал рекомендованную мной литературу. Стал вести дневник. Он заметил, что, когда начал писать о своих переживаниях и чувствах, стал больше о них задумываться.

Почти на каждую встречу он приносил мне новые листки. Это были эссе на тему происходящих с ним изменений, экскурсы в прошлое, размышления. Василий описывал этапы своей карьеры, предыдущие места работы (коих было немало!), разнообразные пережитые им в бизнесе ситуации.

Я читала их. До Казахстана карьера моего клиента круто шла вверх. Он, безусловно, был талантлив, работоспособен, активен. Ему нравилось работать в команде, организовывать людей. Я видела в нем яркую дипломатическую жилку.

Математический склад ума соединялся в нем с амбициозностью, с деловой хваткой. Еще в очень молодом возрасте, работая в инвестиционной компании, Василий начал входить в составы советов директоров приватизируемых предприятий. Он писал с мальчишеским пылом о том, как, будучи совсем еще молодым, можно сказать, юнцом, он вдруг получил возможность распоряжаться миллионами, влиять на судьбы людей и целых предприятий!

Способность получать удовольствие от профессиональной деятельности, воля к победе свидетельствовали об огромном потенциале моего клиента. Но не все виделось мне в столь радужных тонах. Растущую карьеру Василия все-таки нельзя было назвать ровной. Например, в глаза бросалось число мест работы. Василий часто менял их, иногда уходя всего лишь после нескольких месяцев с момента вступления в должность.

Почти в каждом случае на определенном этапе Василий начинал испытывать дискомфорт в общении с коллегами. Ключевым для Василия состоянием на работе становилось недовольство окружающими.

Перечитывая его записи, я то и дело встречала замечания: «Шеф имел слабый характер», «Менеджеры были неопытными неумехами», «Мне завидовали», «Поставщики были идиотами», «Партнеры не понимали очевидных вещей» и т.д. Мир Василия отчетливо распадался на правых и виноватых.

Еще больше мое внимание привлекала одна особенность. Я заметила, что в рабочих отношениях Василий неизменно старался понравиться не только начальству, но и партнерам, коллегам и даже подчиненным.

Он четко отслеживал все положительные о себе отзывы, похвалы, награды. Он отмечал и не забывал свои заслуги, что само по себе было бы совершенно адекватным, если бы не одна существенная деталь. Высокую оценку себе Василий давал через третьих лиц: «Босс высоко ценил и выделял меня», «Я быстро зарекомендовал себя», «Мой уход стал бы для них трагедией», «Они признавали, что мои предложения всегда попадают в точку» и т.д. Василий знал, что его считают специалистом экстра-класса.

Он говорил мне об этом еще на самой первой встрече. Тогда это выглядело как открытость и отсутствие ложной скромности. Но теперь становилось понятным, что за этим фасадом скрывается неустойчивая самооценка.

Василию необходимо было нравиться, получать подтверждения собственной ценности извне. Собственно, в этом не было бы никакой беды, если б не тот факт, что исходя из этой необходимости Василий выстраивал все свое поведение.

Попадая в коллектив, он трудился на двух работах одновременно: исполнял обязанности финансиста и производил хорошее впечатление. Быстрый аналитический ум позволял Василию легко просчитывать реакцию окружающих на ту или иную ситуацию. Это давало ему возможность максимально точно подстраиваться под ожидания окружающих. Заигрываясь в эту увлекательную дипломатию, Василий незаметно для себя нередко шел вразрез с собственными интересами. Иногда он «переигрывал» сам себя.

Желание быть «хорошим» вытесняло потребность чувствовать себя комфортно и свободно. Настоящие его чувства блокировались. Это приводило к подмене ценностей. Огромная внутренняя сила, мощный интеллект моего клиента все больше и больше работали на поддержание ложного «Я», на оправдание ожиданий значимых для него людей.

«Кто виноват, если я прав?»

Василий был пунктуален. Он аккуратно распоряжался временем и обещаниями. Держался доброжелательно и просто. В деликатных вопросах не растрачивал силы на застенчивость, не зажимался, называл вещи своими именами. Общаться с ним мне было приятно. Однако, как ни парадоксально, по мере продвижения вперед именно это стало источником моей тревоги.

Это поведение резко контрастировало с высказываниями Василия в адрес героев его истории. Он постоянно обвинял. Что еще более удручало — он обвинял всех. Весь мир.

Нового босса он обвинял в преступном вероломстве, изгнанного старого босса называл хамелеоном, акционеров — ограниченными, некомпетентными людьми. Жену обвинял в том, что она живет с ним только потому, что ей так удобно. Мать — в том, что даже сейчас он не видит никакого смысла звонить ей и обращаться за поддержкой, ибо наперед знает, что она его не услышит и не поймет, так как всю жизнь думает только о себе.

В одну из наших встреч Василий вспомнил даже о том, как помогал в учебе двум своим одноклассникам, создав им в школе авторитет отличников и гениев математики.

— Я решал им контрольные! Все пользовались мною. А после извлечения пользы выбрасывали, как упаковку или обертку! — Василий даже перешел на повышенный тон.

Во время очередной обвинительной эскапады я даже стала сочувствовать упоминаемым им людям. Я подумала о том, что когда-то давно все они были с ним в хороших, возможно, даже в теплых отношениях. Несложно было предположить, что на начальном этапе общения многие из них, так же как и я, очаровывались его интеллигентностью, деликатностью, учтивостью. Василий с первых минут располагал к себе. Казалось, что этот человек все поймет правильно.

Могли ли его коллеги, друзья, его женщины (за которыми он, должно быть, некогда красиво ухаживал) представить себе, что впоследствии им суждено попасть под обстрел гневных обвинений? И чем в данном случае я лучше остального мира виноватых? Не исключено, что завтра психотерапевт также будет обвинен Василием с неменьшим запалом. Вполне возможно!

В какой момент он переключится на другую роль? Какая база лежит под этими обвинениями? Кто когда-то в детстве оставил на всю жизнь рану в душе моего клиента? В работе психотерапевта таким вещам уделяется особое внимание. Разгадать загадку необходимо прежде, чем клиент переключится в своих обвинениях на терапевта. А он попытается это сделать. И не потому, что я как-то обижу его, а для того чтобы сохранить константу в своем восприятии жизни: «Никому нельзя доверять. Ко мне хорошо относятся, пока я полезен». Такое утверждение он вывел для себя еще в детстве. И это прошло через всю его жизнь.

Василий продолжал пристрастно обвинять окружавших его людей. И больше всего доставалось Светлане:

— Никто не знал меня таким, каким знала она! С ней я был самим собой. Только она могла понять, что я чувствую. Она знала, что я всегда был порядочен в бизнесе. Она знала меня изнутри, знала, как я мыслю. Если б она позволила мне прилететь, быть рядом с ней!.. Мне не пришлось бы в одиночестве переживать этот кошмар. Почему?! Как можно было так бесцеремонно поступить со мной!

Служебный роман

Для Василия металлургическое предприятие в Екатеринбурге было первым местом работы далеко от дома. Ни жены, ни сына, ни мамы. Служебная машина привозила его каждый вечер на съемную квартиру. Еда, приготовленная днем домработницей, была уже холодной. Перед сном охватывала тоска. Вид спальни стал вызывать неприятные ассоциации с бессонницей. В офисе же Василий чувствовал себя гораздо оптимистичнее.

И очень скоро понял, что природа этого оптимизма во многом относится к милой женщине — маркетинговому директору компании Светлане.

Светлане было тридцать. Важно отметить, что она не находилась в подчинении Василия, а была на параллели — в равной по статусу должности. По словам моего клиента, она являла собой резкий контраст его жене Юле. (Пока еще никак не представляя себе Юлю, я относилась к подобным характеристикам весьма осторожно.)

Светлана не была замужем, не имела детей. Она успешно строила карьеру. Мыслила независимо и трезво. Была самостоятельна, производила впечатление живого, эмоционального, интересного человека. Пожалуй, их взаимный с Василием интерес друг к другу зародился именно в процессе общения. Василий видел в ней человека интеллектуально близкого.

Он с большим вдохновением рассказывал мне о том, насколько глубоко было их взаимопонимание во многих темах, не касающихся работы. С каждой новой встречей, с каждой новой беседой он находил все больше общего в их вкусах и предпочтениях в литературе, искусстве, философии. Все это со временем вылилось в интимную близость. Через год Василий понял, что любит Светлану. И признался ей в этом.

Однако, насколько я поняла, ни до, ни после этого признания у Василия не было ясности в перспективе этих отношений. Он не просто вел двойную жизнь — он вел двойную жизнь и долгое время игнорировал этот факт.

— Василий, давайте попробуем вместе взглянуть на ситуацию, возможно, под непривычным для вас углом: вы никогда не думали, что обманывали сразу троих: и Светлану, и жену, и себя?

— Троих? Я лгал только жене. Да и то… Под конец наших отношений и ей рассказал правду. Светлане я не лгал никогда. Я сразу сказал ей, что женат.

— Сказали. Но как вы думаете, что стоит за этой фразой? Что слышит человек, которому вы говорите эти слова?

— Только то, что я говорю. Какие еще могут быть толкования? — Василий пожал плечами.

— Я говорю не о толковании. А, скорее, о послании. Говоря «я женат», вы доносите до человека определенную информацию. Например, о том, что у ваших отношений нет будущего, не будет развития. Вы логичный человек, и вы не видите противоречия в своей позиции…

Василий нетерпеливо прервал меня:

— Есть ли смысл теперь говорить об этом? После всего, что случилось, мне кажется, что она меня никогда не любила. Понимаете? Ей и не надо было никакого будущего. Она и без меня прекрасно может жить. Она получила от меня все, что хотела. И, получив, потеряла ко мне интерес. Собственно, она поступила, как и все вокруг меня. Знаете, моя мать охотно говорит со мной по телефону ровно до тех пор, пока я с готовностью обещаю ей выполнить все ее просьбы и следовать всем ее рекомендациям. Стоит мне лишь заикнуться о собственных интересах, о собственном мнении, она немедля бросает трубку. Под предлогом того, что у нее поднялось давление и ей срочно нужна скорая помощь! Если задуматься, меня нисколько не должно было удивлять поведение Светланы.

«Поведение Светланы». Не могу сказать, что я прониклась симпатией к этой женщине. Но за рассказами о ней отчетливо проступал портрет сложившейся личности, портрет человека, чье поведение мне было понятным.

Раскручивая клубок из эмоций, воспоминаний, впечатлений и обвинений Василия, я столкнулась с тем, что история любви трактуется им противоречиво.

В изначальной версии Светлана выглядела дорогим и близким человеком, бросившим Василия в трудный момент. Но впоследствии выяснилось, что события разворачивались отнюдь не так линейно.

Да, на этапе зарождения симпатии, сближения Светлану, как и Василия, охватывал восторг, трепет, чувство единения. Они много времени проводили вместе, говорили, открывали друг в друге все больше похожего и все больше интересного. Но по мере того как влюбленность стала перерастать в привязанность, в любовь, с ними обоими стало что-то происходить.

Из рассказов Василия я выяснила, что Светлана все чаще стала затрагивать тему о двусмысленности ситуации. Ей было неприятно, что Василий привязан к жене и сыну, регулярно летает домой, что он не осмеливается даже думать о том, чтобы что-то поменять в своей жизни.

Она не хотела и не могла строить близкие отношения с человеком, который не готов был принимать на себя ответственность, но в то же время по-детски упрямо требовал тепла, понимания, любви и злился, когда этого не получал. Василий ее не понимал. Как оказалось, он расценивал это как каприз, как попытку подтолкнуть дело к разводу, фактически как шантаж.

Первую попытку расставания Светлана предприняла, еще когда они работали вместе на Урале. Тогда она поддалась на уговоры, мольбы и обещания Василия. Но ничего не изменилось. После этого они поддерживали отношения еще около двух лет. Переписывались, перезванивались, летали друг к другу. Любили и ранили друг друга.

За несколько месяцев до аудиенции Василия с акционерами Светлана твердо поставила точку. Она заявила прямо, что он избегает принятия решений, пасует перед проблемой. Что у нее есть чувство собственного достоинства.

Последние полгода, когда у Василия развивались тяжелые отношения с новым руководством и он был близок к срыву, они могли подолгу разговаривать по телефону. Светлана поддерживала его. Но каждый раз, когда Василий хотел перейти черту, она четко давала ему понять, что хочет сохранять контроль над своей жизнью и просит уважать ее решение.

В телефонном разговоре с Василием, только что хлопнувшим дверью после встречи с акционерами, она продолжала отстаивать принятое решение.

При этом она поддержала его по-человечески, она выслушала его и постаралась найти нужные слова. Она повела себя, как друг. Но попросила не прилетать.

«Почему нельзя просто любить?»

Следующая наша сессия началась с монолога Василия:

— Да, разумеется, я всегда понимал, что Светлана молодая, красивая, но одинокая женщина. И ей пора заводить семью… Да, я понимал, что не могу стать ее мужем, отцом ее детей. Хотя… — Василий запнулся. — Вообще-то, в конце концов я сделал ей предложение! Но дело даже не в этом. Послушайте, почему все всегда сводится к браку, к семье, к тому, что кто-то женат, а кто-то нет?! Почему? Почему бы не отвлечься от этого и не обратить внимание на чувства?

— А вы уверены, что Светлана ставила брак во главу угла своей жизни? На основании чего вы решили, что она стремилась поскорее выйти замуж?

— Поверьте, то, что происходило между нами, было редким случаем единения, взаимопонимания… Неужели невозможно просто любить и ценить это переживание? — Василий с жаром продолжал, будто не слыша моего вопроса.

— Вы очень много говорили о ней. Вы нарисовали портрет яркой, успешной, самостоятельной женщины, которая вызывает интерес у мужчин. Может ли быть, что такая незаурядная женщина видела в мужчине только потенциального мужа и ничего кроме?

Василий неопределенно пожал плечами. Я заметила, что мои вопросы вызывают у моего клиента раздражение. Он, похоже, не видел в них смысла.

— Василий, а вам не приходила в голову мысль, что ваша любимая женщина искала не просто мужчину, готового отправиться в загс, а прежде всего партнера и друга, с близкими ценностями и интересами? Человека, с которым она могла бы общаться честно и на равных?

Василий не спешил посмотреть на ситуацию под другим углом:

— Вы ее оправдываете? Вы тоже считаете, что нельзя любить просто так? — В его голосе был вызов.

— Василий, для меня любить — это не просто испытывать сильные эмоции. Любить — это значит действовать: создавать, раскрывать, нести добро человеку. Это — антитеза собственничеству. Любовь — это бесценный дар. Его можно сохранить, если взять на себя ответственность за это. У вашей любви не было шансов.

Василий молчал. Несмотря на то что он уже многое знал от меня и из книг о сценарии, о Драматическом треугольнике, об играх, он по-прежнему испытывал сильное желание делить мир на правых и виноватых. Мой клиент оплакивал свою потерянную любовь, но смотрел на произошедшее глазами Жертвы, ожидая, что я буду его оправдывать. Он требовал, чтобы я его спасала. Но я не собиралась этого делать.

Как терапевту, мне было важнее показать ему другую реальность, в которой можно жить, освободившись от ролей и от сценария. Реальность, в которой ты можешь строить те отношения, которые тебе нужны. Или уважительно расставаться.

Василий и Светлана оба играли.

Они оба хотели перехитрить народную грузинскую мудрость: «Возьми все, что тебе нравится, и заплати за это».

Василий не чувствовал себя счастливым в семье. И назначил ответственной за это свою жену; не найдя настоящего решения для этих отношений, он их и не завершал, и не развивал. Он даже подтянул под свою нерешительность рациональное объяснение: он жертвовал своим счастьем ради ребенка. В это время он эмоционально привязывался к Светлане и ждал привязанности от нее.

У Светланы была своя партия в этой бессознательной игре. Если Светлане были нужны отношения равные и честные, то, наверное, лучшим решением было бы и вовсе не идти на поводу у своей симпатии и не углублять привязанность к человеку, который еще не завершил предыдущие отношения. Чтобы потом не упрекать его в трусости и нерешительности, не обвинять его.

Пока эти идеи были Василию чужими и далекими. Он понимал их, видел в них логику и перспективу. Но он не мог приложить их к своей жизни. Пока его переполняли обида и жажда сатисфакции.

Ничто не дается так дешево?

Передо мной постепенно раскрывалось несколько ключевых проблем жизненного сценария Василия. Во-первых, он боялся и избегал конфликтов, открытого отстаивания своих интересов в контактах с другими людьми. Как следствие — нередко оказывался ущемленным или, по его выражению, «использованным», то есть попадал в позицию Жертвы, автоматически определяя других участников событий в позицию Преследователей — обидчиков, агрессоров, предателей.

Мои гипотезы основывались на двух историях Василия: увольнения и любви. Анализируя отношения, которые сложились между мной и Василием, я находила все больше и больше подтверждений моим размышлениям.

Василий всегда был аккуратно одет. Он всегда приходил вовремя. Всегда выполнял задания в точности к оговоренным срокам. Он старался заканчивать встречу минута в минуту, не пытаясь добрать лишнее время за рамками часа, как это нередко пытаются делать мои клиенты. Он был точен, пунктуален, собран, не страдал ни рассеянностью, ни забывчивостью. Он был предельно вежлив и внимателен. Свои эмоции, свое несогласие он выражал при мне весьма сдержанно и аккуратно.

И только по его мимике, по движению его тела, по нервному сжатию его пальцев я могла догадываться о его раздражении.

Я очень ценю вежливость и внимательность в людях. Весь вопрос — что за ними стоит? Настоящая вежливость — это свободный и осознанный выбор человека.

Он аккуратно выражает свои идеи, чувства и потребности для того, чтобы не поранить других людей. Такое поведение можно назвать здоровой адаптацией к социуму. Это реализация жизненной позиции «Я — достойный, ты — достойный». С моей точки зрения, это надежная платформа для близких отношений и для сотрудничества.

Совсем другое дело, когда вежливость является неосознанной привычкой быть «хорошим». За этим скрывается жажда ребенка любой ценой зарабатывать одобрение значимых для него людей — взрослых.

В этом случае человек, нуждаясь и чувствуя одно, внешне выражает совсем другое — как правило, то, что принято, то, что считается нормой в том окружении, в котором он вырос. Иногда отчуждение от своих чувств становится столь глубоким, что человек даже не понимает их, «не знает» о них и просто делает все, чтобы быть удобным.

Я убеждена, что на этой платформе нельзя строить близкие и доверительные отношения, сотрудничать. Это основа для манипуляций — явных или неявных.

Мой опыт говорит мне: когда имеешь дело с вынужденной вежливостью — будь начеку. Не растворяйся в этой сладости. Неизбежно наступит момент, когда неожиданно будешь обвинен в том, что из-за тебя твоему оппоненту приходилось так много сдерживать себя и страдать.

Ложное «Я»

Очень деликатно я начала делиться своими наблюдениями и соображениями с Василием. Неприятие моих взглядов боролось в нем с желанием перемен. Он не хотел мириться с тем плачевным положением, в котором оказался. Избегая слов «зависимый», «приспосабливающийся», я пыталась привлечь внимание Василия к его нестабильной самооценке через определение «ранимый». И это сработало.

Как-то, придя на очередную сессию, он почти с порога заявил о плохом настроении, не покидающим его с момента нашей последней встречи.

— Что вы почувствовали? Для нас обоих будет крайне полезным, если вы откровенно расскажете мне, что именно вас так расстроило в нашей последней встрече. Может быть, я чем-то ранила вас?

— Дело не в вас. — Голос Василия звучал очень по-деловому. По всей видимости, он готовился к разговору. — Дело во мне. На прошлой сессии вы назвали меня ранимым человеком.

Я кивнула.

— Я же ответил вам, что мне совершенно безразлична оценка окружающих.

— И, если вы помните, я позволила себе с вами не согласиться, — заметила я с улыбкой, стараясь сделать атмосферу между нами как можно более миролюбивой.

— Да. Но все это неважно. Важно то, что я почувствовал, выйдя из кабинета.

— И что же?

— Я понял, что вы не поверили мне. Я понял, что вы подумали, будто я говорю так только из желания нравиться вам. Только из желания показаться независимым и свободным — таким, каким я должен стать в результате терапии. Я понял, что вы подумали, будто я подстраиваюсь под ваши ожидания. И мне стало неприятно. — Василий поморщился.

— Но разве в моей реакции…

— Мне стало неприятно не от вашей реакции! — Василий не дал мне договорить. — Мне стало противно от себя самого. По дороге домой и весь вечер дома меня преследовало это неприятное ощущение. А когда я лег спать, я начал вспоминать выражение вашего лица. Пытался понять, что вы подумали, и убеждался в том, что трактовал вашу реакцию правильно. Дальше — хуже. В течение этих нескольких дней я понял, что веду себя на наших встречах иногда очень несолидно, часто бываю неискренен… Я понял, что вы вряд ли думаете обо мне что-нибудь хорошее. Скорее всего, я малоприятный тип. И, вспоминая некоторые детали наших разговоров, я находил этому массу доказательств. Мне становилось все хуже и хуже. Но вдруг произошел фантастический инсайт! Неожиданно я понял, что именно это — то, что происходит со мной сейчас, — это и есть зависимость от оценки окружающих, которую вы деликатно называете ранимостью. На этот раз зависимость от вашей оценки.

Трудно описать радость, которую я испытала. Это был первый по-настоящему важный прорыв. Мне хотелось дать Василию обратную связь, высказать несколько одобряющих и поддерживающих слов. Но он вновь не дал мне говорить. Его захватывали эмоции.

— Представьте себе, и так всю жизнь! Я способен заранее просчитать, какие именно действия могут повлечь за собой недовольство или обиду на меня. И я мастерски избегаю негатива. Но я не останавливаюсь на этом. Весь ужас ситуации заключается в том, что я не просто обращаю внимание на то, что говорят или думают обо мне другие. Я придумываю за них то, что они обо мне могут говорить или думать, уже постфактум. И если мне кажется, что их оценка негативна, я теряю уверенность в себе.

— Как вы считаете, под влиянием каких событий у вас могла сформироваться такая сильная потребность нравиться окружающим? Почему вы так боитесь разочаровать их?

— Ответ на этот вопрос лежит на поверхности. Моя мать всю жизнь манипулирует мной. В лучшем случае она высказывает мне претензии. В худшем, как я уже упоминал, упрекает в том, что я плохой сын, что из-за меня у нее плохо с сердцем и она вынуждена вызывать скорую помощь. Кстати, я не говорил вам, но трюк со скорой помощью с успехом исполняется ею вот уже более 20 лет.

— Трюк?

— Ну… Я называю это так… Иронически. Словом, меня с детства преследует страх того, что я скажу или сделаю что-то не то, из-за чего у моей матери случится сердечный приступ.

Впервые за время нашего общения так четко стала проясняться суть ложного «Я» Василия. Когда дело касалось отношений с людьми, прежде всего в контактах с которыми он был заинтересован, — эмоциями, решениями и действиями взрослого и рационального Василия изнутри начинал управлять мальчик.

Все говорило о том, что в теперь уже далеком детстве к Василию предъявлялись серьезные требования. Похоже, он научился заслуживать одобрение и похвалы, изо всех сил стараясь быть приятным и симпатичным.

Самая благополучная семья в мире

Родители Василия развелись, когда он уже оканчивал школу. Они прожили вместе почти 20 лет, но все эти годы были окрашены в унылые тона.

Одним из неприятнейших воспоминаний моего клиента были ночные скандалы: отец приходил домой далеко за полночь, измотавшая себя ожиданиями и подозрениями мать взывала к его совести, провоцировала на выяснение отношений, после чего оба закрывались на кухне и выясняли эти отношения, стараясь приглушать голоса.

Василий не мог разобрать слов, но догадывался, что у отца есть другая женщина. Он отчетливо распознавал интонацию. Она несла в себе агрессию и неприязнь.

Нередко после таких скандалов мать приходила спать в комнату Василия. Иногда она плакала. Иногда винила Василия в том, что он, ворочаясь, мешает ей заснуть. Если скандалы происходили днем, отец после них сбегал из дому, хлопнув дверью. Мать же хваталась за сердце и немедленно вызывала скорую. Вот к чему мой клиент употребил слово «трюк».

— После вызова скорой она нуждалась в заботе. Это означало, что я должен был оставаться дома и сидеть около нее. Считалось, что она тяжело больна и ей необходима сиделка. — Василий покачал головой.

— Считалось? — переспросила я. — Вы хотите сказать, что на самом деле она не испытывала проблем с сердцем?

— Ну, таких категоричных заявлений я бы делать не стал, но… — Василий помялся. — Довольно неприятно говорить об этом, но у меня были основания полагать, что ее приступы на 70 процентов ложь. Я не исключаю, что она могла иногда чувствовать недомогание, перепады давления. Но мама… Знаете, однажды у нас отменили последний урок, и я пришел домой на час раньше обычного срока. Так вот, моя «больная» мать, перенесшая сердечный приступ, непринужденно болтала по телефону, сидя на кухне. Хотя должна была быть в кровати с компрессом на голове. Я понимаю, ничего такого в этом не было. Ей могло стать лучше. Она вполне могла кому-то звонить… Но, хоть убейте, я всегда замечал фальшь.

— И что вы при этом чувствовали?

Василий пожал плечами.

— Трудно сказать… Наверное, я ее жалел. То, что вспоминается в первую очередь, — это вид из окна. Дети играли во дворе. А я должен был дежурить у постели матери и выслушивать, как ей тяжело…

Так продолжалось годами.

О разводе не могло идти и речи. Во-первых, на карте была репутация и карьера отца. Он был мидовским работником в советское время, и все вопросы «соответствия морального облика» стояли очень остро. Во-вторых, тогда даже в самых неблагополучных браках принято было дожидаться, пока дети не окончат по крайней мере школу. «Пока дети не вырастут». Считалось, что такая отсрочка сбережет психику ребенка.

Родители Василия жертвовали своими желаниями, ограничивали себя. Отец старался не бывать дома и почти все время молчал. Он был бесконечно далеко от семьи. Мать была несчастной и раздражалась по мелочам. Но большинство окружающих людей считало семью Василия образцовой. И сами родители никогда не говорили Василию о том, что в их семье что-то не так.

В нашей повседневной реальности очень многие семьи живут именно так: мучаясь, чувствуя себя несчастными, но пребывая при этом в полной уверенности в том, что альтернативы не существует. Большинство людей полностью дезориентированы в области отношений. Они не представляют себе, как можно было бы жить по-другому. Семья Василия являлась примером для подражания. Отец — сотрудник МИДа, мать — переводчица. Коренные москвичи, хорошо образованные люди, обитатели прекрасной квартиры в центре города. Они общались в лучших кругах, подолгу жили за границей, имели связи. В их доме бывала столичная элита.

Это была благополучнейшая семья в своем мире. Недоумение в таком случае вызывал этот мир. Мир, в котором господствовало лицемерие. Мир, в котором оба родителя, будучи глубоко несчастными людьми, даже не пытались изменить свою жизнь. Мир, в котором во главу угла ставился внешний успех, одобрение окружающих, хорошая репутация.

Вот в каком мире вырос Василий, и вот какой мир он вынужден был принять под вывеской «Норма».

Рыцарь

— Как правило, на день рождения отца в нашем доме собиралось много гостей. Среди них были довольно известные люди, практически «боги с Олимпа». Один из таких «богов» однажды подарил мне оловянного рыцаря. Это был конный средневековый рыцарь. Неземной красоты! Что это значило для маленького мальчика! Мне было около шести. Рыцарь до сих пор стоит у меня перед глазами. Я полюбил его с первого взгляда. — Василий вздрогнул. — Но, как выяснилось, он восхитил не только меня. Наутро рыцарь исчез. Нигде в квартире его не было. Сначала я было подумал, что, может быть, он упал. Или я просто забыл о том, что поставил его не на стол, а, допустим, на полку. Я перерыл все… Но он на самом деле исчез. Оказалось, что сын одного из гостей, высокопоставленного чиновника, захотел этого рыцаря. И отец передарил ему мой подарок.

— Как вы узнали об этом?

— Мне рассказала мать. После того как я перерыл всю комнату, я немедленно побежал к ней и сообщил о пропаже. Она отреагировала как-то невнятно. Пролепетала: «Найдется», и все на этом. Я начал было думать, что рыцарь просто приснился мне. Хотя я точно помнил, кто и как мне его подарил. Я мучился, я с ума сходил, пока, наконец, мать не сказала мне правду.

— Как она сообщила вам об этом?

— Легко. Как будто ничего особенного не произошло.

— И что вы почувствовали?

— Шок. Я был настолько растерян, что даже не мог понять, что нужно говорить в этом случае. Можно ли плакать? Или нет?

— Мама что-нибудь говорила вам? Пыталась утешить?

— Мама успокаивала меня, она сказала, что поговорит с отцом и попросит его забрать игрушку. Но рыцаря я так больше никогда и не увидел. Отец даже не догадался купить что-нибудь взамен.

— Как вы думаете, почему он так поступил?

— Не знаю точно. Раньше мне казалось, что я для него не так важен. Только потом стал понимать, что он очень боялся навредить своей карьере.

— Василий, а сейчас, когда у вас самого есть сын, что вы думаете о поступке своего отца? — как можно доброжелательнее спросила я.

Василий заерзал в кресле.

— Понимаете, — начал он оправдывающимся тоном, — мы жили в очень специфической обстановке. Там были очень регламентированные взаимоотношения. Мой отец занимал достаточно высокий пост. Для того чтобы его сохранить, он просто обязан был подчиняться негласно установленным правилам. Ведь он делал все это не только для себя, но и для нас…

Я деликатно, но в то же время твердо прервала Василия. Прямо и спокойно глядя ему в глаза, я спросила его еще раз:

— Василий, представьте, что сейчас вашему сыну семь лет. Он примерно в том же возрасте, что и вы были тогда. — Я говорила очень медленно, давая возможность включиться его образному мышлению. Я заметила, что глаза Василия потеплели. — Что бы вы сделали, случись с вашим сыном такая история?

— Ну конечно же, я вернул бы эту игрушку! Да я вообще бы не дал ее унести!

— А если бы игрушку попросил ребенок вашего босса? — Я держала Василия в своем фокусе.

— Это не имеет никакого значения, — с жаром ответил Василий, — всегда можно найти способ договориться.

— А почему бы вы стали это делать?

Василий на мгновение задумался.

— Я могу представить, как бы сильно расстроился Даня. Я не хочу, чтобы его обижали.

Василий помолчал.

— Потому что я люблю его.

— Василий, а что для вас прежде всего значит любить своего сына?

Василий ответил не задумываясь:

— Он еще такой маленький… Я должен понимать его и защищать.

Глаза Василия стали влажными. Похоже, нам удалось пробиться сквозь защитную скорлупу его ложного «Я». И, пока он еще оставался в самом ядре своих настоящих чувств, там, где был способен быть близким и чутким к своему сынишке, а заодно и к себе, я еще раз задала ему вопрос:

— А что вы сейчас думаете о позиции своего отца?

— Он просто дурак. И трус, — выпалил Василий. — Он всю свою жизнь посвятил карьере. А что в итоге? Когда рухнул Советский Союз, статус испарился; с матерью они развелись. Я с ним тоже общался крайне редко. Лишь незадолго до смерти он стал как-то ко мне тянуться, но… я к нему ничего не чувствовал. Он так и умер один в своем подмосковном доме.

К концу этой сессии мы оба устали. И оба были довольны сделанным.

Необычный сон

Мы встретились снова через три дня. Василий, как всегда, пришел минута в минуту. Он по-доброму поприветствовал меня и положил на стол несколько исписанных листков. Ему не терпелось начать нашу сессию.

— Вы знаете, — сказал Василий, — со мной случилось что-то очень необычное. Ночью после нашей прошлой сессии мне не спалось. Я чувствовал какое-то возбуждение внутри.

— Это чувство было приятным или неприятным? — уточнила я.

— Нет, оно не было неприятным. В какой-то момент я понял, что мне нужно выразить что-то очень важное. Я сел в кресло и начал писать. Это странно: как будто открылась какая-то штора, и в моей памяти замелькали события из детства. В таких отчетливых деталях… Я был уверен, что этого не помню! Я писал и писал. И мне было так грустно.

— О чем была эта грусть? — спросила я.

— О том мальчике, которым я когда-то был. Все эти записи я перенес в компьютер и сейчас принес их вам. Но это еще не все. Часам к четырем утра я отправился спать, и мне приснился удивительный и необычный сон.

— А в чем была его необычность?

— Когда я проснулся, то несколько минут не мог понять, где сон, а где реальность. Вы меня понимаете?

Я утвердительно кивнула и попросила Василия пересказать этот сон.

— Ночная саванна. Свет звезд. Я понимаю, что я — лев. У меня очень большое тело и мощные лапы. Но я иду беззвучно. Я никуда не спешу. От меня не ускользает ни одно движение в буше. В меня врезается огромное количество разных запахов, я слышу тысячи различных звуков и шорохов… Я знаю, о чем они. Я чувствую, как меня это будоражит и возбуждает. Это мой мир…

Василий внимательно смотрел на меня. В его глазах как будто бы еще отражался блеск этого мира.

— Как вы думаете, что означает этот сон?

— Я оживаю. Я начинаю видеть то, чего раньше видеть не мог.

Истории на листках

История первая

Это было еще до назначения отца. Мы жили на Арбате. Я учился в первом классе. Перед восьмым марта я сагитировал мальчишек пойти после уроков за цветами мамам. Мы первый раз ушли так далеко от дома. Мы были одни! Было очень интересно: по дороге мы заходили в магазины, останавливались около картин художников…

Неожиданно стемнело. Мать забеспокоилась, и, когда я пришел домой, она ужасно ругалась. Отец был на ее стороне. Она сказала, что мои тюльпаны ей не нужны.

Я горько плакал. Они меня не понимали! Я не хотел их расстраивать. Просто стемнело неожиданно быстро…

История вторая

Мне лет одиннадцать. Мы только недавно переехали жить в Европу. Новый и совсем чужой класс. Однажды, вернувшись после перемены в класс, я не обнаружил на парте своей фирменной чернильной ручки, которой дорожил. Я обыскал все. Спрашивал у ребят. Бесполезно.

Через два дня я увидел свою любимую ручку в пенале у одного своего одноклассника. И испытал одновременно и удивление, и отчаяние. Такое понятие, как воровство, для меня еще не имело никакого смысла. Мне легче было поверить в то, что у моей ручки выросли ноги и она сама перебежала к Димке в портфель. С одной стороны, я категорически не хотел мириться с тем, что мою вещь отобрали. С другой стороны, я просто не знал, что делать. Как поступить?

Я рассказал о ручке матери. Она сказала, что не нужно привлекать к себе ненужного внимания: это может сказаться на репутации отца. Мне было очень обидно. Но, как и советовала мама, со временем я все забыл.

История третья

Мне лет семь или восемь. Мы с ребятами играли в футбол после уроков. Мяч был у меня, и мой приятель, игравший за другую команду, сделал мне подлую подножку. Было очень больно, и я громко его обозвал нецензурным словом. Мне хотелось его просто убить! Когда вернулся домой, мне стало очень стыдно. Я был в ужасе от самого себя. Слово казалось настолько грязным!

Несколько дней меня мучили угрызения совести и страх. Я словно опасался себя и каких-то скрытых внутри мыслей и желаний.

Я не выдержал и рассказал об этом матери. Мне было очень стыдно и страшно. Но голос совести был сильней. Мне казалось, что, только честно во всем признавшись, я могу искупить свою вину. И как оценили мою честность? Мать была ужасно недовольна.

Я не помню точно, что она говорила, но я почувствовал себя прямо преступником! После этого мать несколько дней со мной не разговаривала. Мне было очень обидно. Это нечестно! Это несправедливо!..

На моем столе лежали еще несколько исписанных листков, которым Василий доверил одиночество и обиду ребенка. Как будто бы он приоткрыл забытую потайную дверь.

«Я не мог уснуть до утра: переживал, что не напишу контрольную по физике на пять…»

«Меня бесит! Почему ребята просят у меня списать домашнюю работу? Неужели они не понимают, что это не их знания?..»

Это были фрагменты из детских дневников и воспоминаний Василия.

Читая эти истории, я проникалась огромным сочувствием к этому мальчику.

Родители Василия по-настоящему его никогда не поддерживали и не защищали. Они не помогали ему отстаивать свои интересы в отношениях с другими людьми. Напротив, они учили его избегать открытых конфликтов, учили его быть «хорошим» для других. Это называлось интеллигентностью.

Хотели ли они причинить своему сыну вред? Конечно, нет. Думаю, таким образом они выражали свою заботу. Они готовили его к жизни, вооружая теми стратегиями, которыми владели сами.

Приоритетом было сохранение своего положения в обществе и привилегий. Ради этого они были готовы обманывать себя и заставляли этому учиться своего сына. Он рано усвоил то, что даже в собственном доме среди близких людей в любой момент могут без предупреждения отнять дорогие сердцу вещи, обвинить, принудить, ранить.

В этой «образцовой» семье даже не предполагалось, что у ее членов, а в особенности у ребенка, могут быть собственные желания и личностные границы. Следуя за воспоминаниями Василия, я видела картину отношений с людьми, в которых его чувства не имели ровным счетом никакого значения. Его переживания никто в семье не хотел и не мог понять.

Похоже, Василий должен был исполнять роль не просто «хорошего мальчика», а «идеального мальчика». Самого успешного, старательного, трудолюбивого и сочувствующего. Он должен был блестяще учиться, быть вежливым и приятным с важными взрослыми людьми. Это было условие. Это была плата за любовь.

Под натиском требований и ожиданий его «Я» расщеплялось. Он чувствовал и думал одно, а внешне учился выражать совсем другое. Понятия «хорошо» и «плохо» в его сознании перемешивались. Василий делал свои первые выводы о жизни на основе того, что его окружало, дополняя это своими фантазиями.

Защищаясь и приспосабливаясь, он выстраивал свои стратегии поведения, которые помогали ему выжить и получить одобрение. Это легло в основу его сценария.

Со временем забудется контекст, забудутся эмоции и мысли. Но стратегии и решения будут действовать, потому что знание о том, что это работает, сохранится.

Незаметно исчезло куда-то желание творить, узнавать что-то новое ради того, чтобы самому получать от этого удовольствие. Куда-то исчезла возможность радоваться простым вещам, быть душевно близким с другими людьми. Взрослея, Василий все больше обрастал панцирем ложного «Я», удаляясь от собственных настоящих чувств и желаний.

Василий писал в своих воспоминаниях, что уже со школьных лет страдал от неуверенности и одиночества. Он тянулся к ярким и независимым ребятам, но не мог с ними дружить. Был требовательным и уязвимым. При этом он отталкивал людей, которые тянулись к нему, если они были в чем-то его слабее.

Он всегда много читал и блестяще учился. Но, взрослея, все чаще использовал свои знания как орудие для достижения превосходства, как защиту от болезненных переживаний.

Лет с двенадцати он начал мечтать о будущем успехе, который представлялся в виде престижной работы, высокого положения и власти. В своих фантазиях Василий видел себя лидером: уверенным, умным, независимым и сильным.

А глубоко внутри затаил свою детскую боль и гнев на родителей за то, что предали его доверие, выбрав положение в обществе. За то, что злоупотребляли своей властью. За непонимание и несправедливость. За то, что выбросили в жизнь беззащитным.

Развязка

Родители Василия напоминали мне двух одиноких осликов, которые бегут за привязанными перед их глазами морковками.

Всю свою жизнь они стремились достичь более престижного положения в обществе. Наверное, они верили, что это принесет им счастье. И эта вера давала им силы. А каким стал итог этой гонки?

Отец Василия потерял и семью, и свой пост. Последние годы жизни он провел без тепла и заботы близких людей. Рядом не было ни преданной, любящей женщины, ни единственного сына. Он умер в одиночестве в своем огромном доме.

Мать Василия в свои 65 лет постоянно жаловалась на боли то в сердце, то в желчном пузыре. Но больше всего она страдала от разочарования и одиночества. Она не давала тепла и понимания своему сыну — она вымогала их с помощью претензий и обвинений.

А ведь Василий повторял судьбу своих родителей. Мог ли он всего этого не видеть и не понимать?

Высокий уровень интеллекта и знания сами по себе не могли усиливать трезвость и объективность взгляда Василия на свою жизнь. Он жил, закованный в рамки стратегий и решений своего сценария, и не осознавал этого. Огромная доля его умственных и эмоциональных ресурсов работала на поддержание и логическое обоснование его ложного «Я».

Он бежал за своими собственными «морковками» и верил, что будет удачливее и эффективнее своих родителей. Это известная форма игнорирования действительности, замешенная на ничем не обоснованной, детской вере в собственную грандиозность.

Так, люди, начиная употреблять наркотики, как правило, знают, что это приводит к зависимости, к ломке и разрушению личности, а затем и к смерти. Но большинство ступают на эту тропу, полагая, что эта участь их минует. Так и Василий верил, что окажется сильнее своей судьбы.

Как истинный сын своих родителей, Василий изо всех сил стремился к успеху. Заметим, что предпринимательство не привлекало его. Это занятие казалось ему слишком рискованным и грубым, хотя у него и возникали интересные бизнес-идеи.

Он сделал ставку на интеллектуальную карьеру. Василий был настроен получить глубокое и серьезное образование. Уже с университетских лет он начал подрабатывать в инвестиционном банке. Он хотел, чтобы его заметили, и готов был для этого много трудиться.

Он также верил, что люди, наделенные разумом, должны работать и конкурировать честно. Он был убежден, что за нечестную игру обязательно последует наказание.

Самооценка Василия постоянно колебалась в зависимости от отношения окружающих. Получая от руководства поощрения и похвалу, Василий чувствовал себя прекрасно.

Но если его критиковали или он получал негативную оценку своей работе, ощущение его собственной ценности падало. Он не просто огорчался. Эмоционально он воспринимал это как прямое доказательство того, что он «плохой». Эти болезненные переживания разрушали его.

Таким образом, в основе карьеры Василия лежало не стремление раскрыть свои одаренности, не желание делать, что ему интересно, не стремление к сотрудничеству. Главной движущей силой было стремление доказать себе свою собственную ценность. И он верил, что доказательствами его ценности будут признание, власть и деньги. В детстве Василий страдал от несправедливости родителей; они принимали и одобряли его, когда он был удобен. Василий думал, что, когда он станет взрослым и самостоятельным, он избавится от этой несправедливости.

Но злая ирония состояла в том, что он забрал с собой из детства во взрослую жизнь правило и привычку мерить собственную человеческую ценность внешними достижениями.

Теперь он делал это сам с собой, без участия родителей и кого бы то ни было еще: люди вокруг, его начальники и коллеги, играли в этом его внутреннем театре лишь роль говорящих декораций.

Василий шел вверх семимильными шагами. Он покорял ступень за ступенью. Каждая новая, еще более престижная должность давалась ему все труднее, требовала все больших жертв.

Но Василий верил, что когда-нибудь он получит умиротворение и счастье. Но чем выше он поднимался, тем чаще сталкивался с непонятными и пугающими явлениями, против которых у него не было никаких средств борьбы: с хитростью и алчностью, с вероломством, с хищными играми.

В Казахстане после смены руководства он практически сразу начал чувствовать тревогу: отношения были неэффективными, какими-то мутными и сомнительными. Но во что бы то ни стало ему необходимо было быть «хорошим».

Он продлевал эти отношения с терпением и упорством. Он истощил себя, дошел до состояния легкого помешательства, перестал спать, не хотел есть. Но до последнего не мог позволить себе прекратить отношения с людьми, которые его преследовали.

Бессознательный жизненный сценарий человека формируется так, что в самом его ядре заложено неумолимое стремление к тому, чего человек более всего боится.

Василий всю свою жизнь не просто боялся «облажаться» и допустить ошибку — он боялся получить для самого себя доказательство, что он плохой. А плохой не имеет права ни на любовь, ни на уважение, ни на сочувствие. У ничтожества нет будущего. Неудивительно, что развязка, заложенная в его сценарий, с неотвратимостью разыгралась в Казахстане как по нотам…

Эта драматическая развязка стала для Василия подтверждением его страшных детских подозрений. Он получил подтверждение того, от чего убегал всю жизнь: «Я плохой» и «Зло всегда было и будет сильнее меня».

Вот почему он пришел ко мне, опустив руки. Вот почему он пропустил подряд десять собеседований.

Василий не видел для себя места в таком уродливом и страшном мире. Зачем достигать? Зачем творить? Зачем созидать? Если рано или поздно невидимая рука сломает все легким движением.

Страдание не повод к переменам?

Отец и мать Василия не смогли, а может быть, даже не пытались понять настоящие чувства и желания друг друга. Они жили вместе, но не были близкими. В их доме не было радости, тепла. Не было любви.

Никто из родителей Василия не брал на себя ответственность за происходящее. Отец винил жену и искал утешение в отношениях с другой женщиной. Мать во всем обвиняла отца. Открыто никто не обсуждал происходящее. Они разрывали сердце Василия на две части. Они раскалывали мир на правых и виноватых.

Василий любил обоих родителей. Но при виде материнских слез, сердечных капель и открытой душевной раны его сердце неизменно наполнялось состраданием. Жалостью. На этом фоне отцу отводилась негативная роль.

В их системе координат отсутствовал один конструктивный момент: если мужчина и женщина не могут договориться, если им в отношениях друг с другом тяжело — они могут расстаться. Развестись уважительно, сведя взаимный ущерб к минимуму, учитывая интересы обеих сторон.

Страдание не повод к переменам. Именно это невербальное утверждение с самого раннего возраста усвоил Василий. Он унес это знание в свою жизнь как доказанный факт. Оно стало важной частью его жизненного сценария.

Василий познакомился со своей будущей женой в университете. Она была мягкой и женственной. В ней не было амбиций. Их влюбленность совершенно органично переросла в брак. Они оба были наполнены мечтами о счастливом будущем. Василию казалось, что он наконец-то нашел понимание и человеческое тепло. Родился сын.

Василий не заметил, как стал тяготиться этими отношениями. Ему казалось, что он слишком многим жертвует ради этих отношений. Подстраиваясь под близких, идя на поводу их ожиданий, он годами поддерживал в себе ощущение того, что делает для них «слишком много». Если быть точнее, он поддерживал в себе иллюзию того, что близкие пользуются им. Ему стало неинтересно общение с Юлей. Нарастало ощущение, что в доме недостаточно тепла и понимания. А в чем тогда смысл? Идея, что что-то можно изменить, казалась ему нежизнеспособной.

Втайне размышляя о возможном расставании, Василий начинал чувствовать жалость и вину. В его восприятии жена была человеком в высшей степени зависимым. В его представлении Юлия не смогла бы пережить расставание с ним. «Это бы убило ее», был уверен Василий. Уехать работать в другой город и влюбиться в другую женщину стало выходом на какое-то время. Конечно, не взрослым решением, но своего рода выходом в безысходной ситуации.

Спектакль по известному сценарию состоялся опять. Актеры были другие, а роли и страдания те же.

Взрослое решение

Одним из первых важных событий в терапии стало переосмысление Василием отношений с Юлей.

— Я хочу попросить у нее прощения, — заявил он в самом начале одной из сессий, тяжело вздохнув. — Я вел себя как капризный мальчишка, — продолжил он. — Я все время чего-то требовал, ждал, обижался… Мне просто стыдно об этом вспоминать… Теперь я хочу попросить прощения за собственные трусость и ложь.

Подумав, он добавил:

— Я пока не знаю, люблю ли свою жену. Я вообще не знаю, любил ли когда-нибудь кого-нибудь, но я точно знаю, что Юля — достойный человек и она не заслужила такого отношения…

Мои чувства были смешанными: что-то внутри подсказывало, что у этой семьи не очень высокие шансы на счастливое будущее. Как бы то ни было, но иррациональная и необъяснимая сила, любовь побуждают нас иногда к самым невероятным поступкам и изменениям, к поискам взаимопонимания. Когда же этого чувства нет, все меняется. Нет природной побуждающей силы.

И самое лучшее, что в этой ситуации можно сделать, — это признаться в том, что любовь ушла, а может, ее и не было вовсе. И тогда не надо обманывать, неволить себя, ранить своего партнера только потому, что ты боишься признаться себе в правде.

Настоящие ценности. Свобода

Василий выходил из своего оцепенения.

Несмотря на опасения, что полгода без работы выбьют его из обоймы, оказалось, что Василий оставался ценным объектом для рекрутеров и работодателей. Он был им интересен. Но насколько интересны были они ему теперь?

Еще на этапе первых встреч и собеседований Василий почувствовал сомнение. Он испытал новые, доселе незнакомые ему ощущения. Он был спокоен. Обсуждая возможный контракт, фокусировался не только на профессиональных задачах и деньгах. Его интересовали вопросы собственного эмоционального комфорта и открытости отношений.

Из нескольких предложений примерно одного порядка он остановился именно на том, где работодатель согласился на его условия: была оговорена степень его свободы в принятии решений, его регулярные встречи с акционерами, периодичность командировок и даже конкретный светлый кабинет.

Наши встречи сократились до одного раза в неделю. Я стала видеть Василия только по вечерам. Теперь он приходил ко мне в костюме и галстуке. При нем всегда был кожаный портфель, плотно набитый бумагами. В новой работе нашлось место для творчества, нестандартных ходов и профессионального роста. Предложенную Василием идею по кардинальному изменению финансовой стратегии компании акционеры поддержали. Мой клиент был вдохновлен. Его энергия не утекала на интриги, конкуренцию, оправдание чьих-то ожиданий, догадки. Василий наконец увидел деловой мир таким, каков он есть.

В короткие сроки он проделал огромный объем работы. Василий успешно провел изменения, за что получил высокую оценку вышестоящего начальства и снискал уважение коллег. Рецидивы случались. Иногда в конфликтных ситуациях он по привычке начинал себя «зажимать». Но долго в этом состоянии не задерживался. Обладая отличным системным мышлением, он быстро понял очевидную выгоду для себя открытых отношений.

Исследуя со мной наметившийся рабочий конфликт с исполнительным директором, Василий выбрал стратегию открытого прояснения. Разобравшись в своих тревогах и опасениях, он четко понял, что они — из прошлого. И больше не актуальны. Он мог выбрать: остаться на этой работе или уйти. Он понял, что уже не сделает себя заложником своих неприятных чувств.

Казалось, теперь в его профессиональной жизни наступил порядок. Но все чаще я стала замечать, что мой клиент приходит в грустном настроении.

Очевидных причин этому не было. Мы проработали гипотезу о том, что на работе закончился первый творческий период и ему стало скучно. Это было так, но только отчасти. У Василия было достаточно свободы для внедрения новых финансовых проектов, но почему-то у него не было желания.

Чего же он хотел?

Я предложила Василию попробовать описать тяготившее его состояние в виде метафоры. Это сработало. Василий оживился. Ему нравилась творческая работа, работа с образами. Буквально к следующей же встрече у Василия было готово описание: он видел себя сидящим у стены, прикованным к ней длинной тяжелой цепью.

— На что похожа эта стена?

— Она похожа на отвесную скалу у подножия горы. — Он в задумчивости посмотрел в пространство. — Это довольно длинная цепь. Я могу ходить, двигаться. Но только в определенном радиусе. Здесь тепло, растительность, вдоволь пищи и воды. Все есть. Практически рай. Нет никаких причин сетовать на что-то или грустить. — Он усмехнулся. — Но я на цепи!

— Чем вам это не нравится? Ведь там есть все, что нужно?

— Это так, — ответил Василий, — но, похоже, я хочу наверх.

— А что там, наверху?

— Вершина.

— Какие ассоциации вызывает эта вершина?

— Панорама, красивая панорама… захватывающие виды во все стороны.

— Что вы чувствуете?

— Покой, тишину.

— Что еще?

— Я чувствую, как бьется мое сердце… — Василий показал рукой на грудь. — Это удивительное ощущение жизни. Свобода.

Настоящие ценности. Ответственность

Следующие сессии мы посвятили работе с метафорой. Это дало удивительные плоды. Василий осознал, что цепь, на которой он сидит, — не что иное, как его собственный сценарий. В основе сценария лежало стремление доказать свою состоятельность.

Всю жизнь мой клиент стремился к внешнему успеху, и теперь, справившись со своими потрясениями, он его достиг. Это и была картина рая из его метафоры. На этом мы могли закончить нашу работу. Василий достиг своих целей, которые он записал в контракте. Почти год этот контракт определял направление терапии.

Но мой клиент уловил сигналы, идущие откуда-то из глубины его переживаний. Что-то рвалось наружу, требовало выхода.

Всю жизнь он верил, что, когда окажется в этом раю, как раз и получит основное вознаграждение, ради которого, собственно, страдал и напрягался. Он ожидал, что наконец-то испытает душевный покой, насладится своей силой и независимостью. Но, похоже, кто-то кого-то обманул: все материальные атрибуты для счастья были, а счастья не было.

Вместо ожидаемых чувств он испытывал тоску.

Василию удалось расшифровать: вершина в его метафоре символизировала то качество жизни, то ощущение себя, которого Василий хотел, но о котором даже не смел мечтать.

Это был мир человека, которому удалось вырваться из тисков своей судьбы, которому удалось понять, кто он, что ему нужно. И у него были силы и знания подняться над играми, в которые играют миллионы людей, увидеть настоящие ценности, за которые он раньше принимал «морковки». Это был завораживающий мир человека, который сам выбирает.

Но путь между тем местом, где он был сейчас, и вершиной преграждала скала, казавшаяся неприступной.

Но только казавшаяся. Путь существовал. Чтобы его преодолеть, Василию были необходимы мужество, вера в себя, поддержка близких людей и, самое главное, ответственность за свою жизнь.

Василий обнаружил, что он боится ответственности.

Со школьных лет он был уверен, что он ответственный человек. Но оказалось, что перепутал: он был послушным, исполнительным. Но к ответственности за свою жизнь это не имело никакого отношения. Потому что ответственность является оборотной стороной возможности выбора. А это то, чего Василий боялся.

Он жил и не подозревал, что может выбирать. Мой клиент просто пропустил момент, в который взрослеющий человек учится быть ответственным.

В определенном возрасте родители должны были помочь ребенку обрести это свойство. Не путем наказания за проступки и необоснованных запретов. А последовательно предоставляя все больше самостоятельности, поле для творчества, параллельно обучая, что за каждое самостоятельное действие придется отвечать ему самому. Но, увы, они этого не сделали. Потому что сами были несвободны.

Понятие «свобода выбора» в жизни моего клиента было заменено понятием «подчинение».

Василий всегда был активен, стремился к новому; он был способен к решению сложных нестандартных задач. Он прекрасно мог организовывать людей. Но все это с одной серьезной оговоркой. Когда он брался за какой-то новый проект, конечную ответственность за результат должен был взять на себя кто-то другой.

Такова была его сделка со сценарием. Потому как глубинно себе самому Василий не доверял. Он боялся полагаться на свою интуицию, не смел использовать свои чувства как ориентиры. Он не смел быть лидером. Хотя по своей природе был им.

Мы не виделись с Василием недели три: сначала я уезжала на конференцию, потом он был в командировке. Он нескрываемо был рад меня видеть.

— Знаете, я почувствовал, что совсем заскучал на работе. Сначала мысли пошли по накатанной: поговорить с боссом, позвонить рекрутеру… Но потом вдруг как будто фонарь зажегся: а надо ли мне вообще работать? Деньги у меня есть. Что еще?.. Может быть, вернуться наконец к идее о своем бизнесе? Или, может быть, надо на дачу, кроликов разводить? — Василий улыбнулся.

— Вы пришли ко мне теперь, чтобы обсудить проблемы кролиководства? — Теперь уже улыбнулась я.

— Нет. — Василий посерьезнел. — Я пришел, чтобы сказать, что хочу продолжить терапию. И я готов прямо сейчас сформулировать цели для нового контракта.

— Я слушаю, Василий.

— Цели такие: кем я могу быть? что мне нравится? — Василий помолчал. — Мне нужно найти свое настоящее «Я». Я хочу понять наконец, какое оно.

Отправить