Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Познание начинается с удивления.
Я верю в то, что люди встречаются не случайно. Когда ты глубоко о чем-то думаешь, страстно ищешь ответы, тебе обязательно встретится человек, который сам несет в себе эти ответы или в контакте с которым ты обязательно их увидишь, получишь новое знание. Главное — быть к этому предельно открытым.
Снежным февральским вечером 2006 года я сидела в кофейне на Пушечной. Сказочная картинка за окном и чашка ароматного кофе создавали ощущение уюта, располагали к спокойному и глубокому размышлению. Я достала блокнот и стала делать наброски к своей будущей книге.
Меня волновал вопрос о природе возникновения разных типов лидерства. Почему так происходит, что лидеры — люди, от природы, безусловно, наделенные силой, ярким интеллектом, харизмой, возможностью менять окружающий мир, — в своей жизни ведут себя совершенно по-разному?
Одни ставят перед собой созидательные цели и избирают пути достижения этих целей, не связанные с насилием или унижением. Их сокровенное желание — сделать этот мир лучше, удобнее, красивее. В этом смысл их жизни. Когда это получается, они сами испытывают глубинное чувство радости и удовлетворения, и им нравится, что окружающие их люди растут вместе с ними.
Почему же другие лидеры, наделенные природой столь же уникальными возможностями, даже если и ставят перед собой вполне сознательно прогрессивные цели, выбирают такие способы и стратегии их достижения, в которых человеческое достоинство, а иногда даже сама человеческая жизнь не имеют ценности?
Когда этим лидерам удается достичь цели, они испытывают триумф и наслаждаются властью. А их последователи становятся отработанным материалом.
Получается, что ими движет жажда власти, желание победить и усилить свое могущество? Но тогда они не несут ничего доброго.
Я полагаю, что тяга к власти и превосходству ценой насилия и жестокости не присуща нам от рождения и не является естественной наклонностью человека.
В основании таких двух совершенно разных типов лидерства лежат разные глубинные побудительные мотивы. Говоря языком психотерапевта, мы имеем дело с различными бессознательными решениями. Они были приняты в раннем детстве под влиянием среды, в которой формировался будущий лидер.
Эти решения во многом управляют поступками и влияют на выбор уже взрослого человека, но остаются при этом неосознанными.
Как терапевт, я не могу не заметить, что первый тип лидеров (назовем его созидающим) основывает свою деятельность на глубоком детском ощущении о жизни и людях как о добре. Чувствуя в себе свою лидерскую силу, они чувствуют в себе и ответственность нести в жизнь это добро. Самый яркий и цельный пример, который приходит на ум, — это, наверное, Махатма Ганди.
Лидеры другого типа (назовем его деструктивным) пропитаны застывшим детским ощущением людей как угрозы и зла. Они давно перестали ждать от жизни чего-то хорошего. Их души наполнены детской безнадежностью получить любовь и добро от других людей. Глубинно их жизнью руководит неосознанный страх и отложенная жажда мести. Отсюда берется их мотив стремления к всемогуществу, победе любой ценой, разрушения на своем пути всех и вся, и себя в том числе. Примеров таких лидеров в нашей истории несть числа.
Мне совершенно не хочется оказаться на месте психотерапевта, работающего с очередным «Гитлером» и вооружающего своего клиента новыми знаниями и навыками, изначально не разобравшись в глубинных механизмах его личности.
Сам того не осознавая, такой лидер станет использовать новые возможности для усиления феномена зла внутри себя. Моя человеческая и профессиональная ответственность — не допустить этого.
Представляя деструктивное лидерство «изнутри», я начинаю работать с такими клиентами, фокусируя их внимание на разрушительности и опасности их жизненной парадигмы для них самих и окружающих. И мы идем дальше, если они находят в себе мужество эту парадигму изменять.
Эти размышления занимали меня в кафе и в машине по дороге домой. В остаток вечера мне удалось сделать еще несколько записей.
Утро же следующего дня началось с телефонного звонка:
— Вы работаете с проблемой самосаботажа?
Мужчина представился Андреем. Его голос звучал напряженно, но при этом доброжелательно. Чувствовалось, он очень спешил получить ответ.
— Я заранее прошу прощения за вторжение, но мне нужно встретиться с вами срочно. Очень срочно. Сегодня или завтра. — Андрей был решителен.
— К сожалению, ближайшее время, которое я смогу вам предложить, только в конце недели, — ответила я.
— В конце недели будет уже поздно. У меня всего 36 часов. Через 36 часов в моей жизни и в моем бизнесе может произойти полный провал. — Искренность и простота, с которой он произносил эти слова, не оставляли сомнений: Андрей не преувеличивает проблему. Он не уговаривает меня. Он посылает сигнал SOS.
Соглашаться на экстренные встречи не в моих правилах. Довольно часто за подобными просьбами стоит не крайняя необходимость, а взвинченное одномоментное состояние. Но в этот раз интуиция подсказывала: случай действительно не терпит отлагательств.
— Завтра я могу быть в кабинете на час раньше, — сказала я, и мы договорились о встрече.
На вид Андрей оказался неожиданно молод. Позже я узнала, что ему недавно исполнилось 30, но в первые секунды можно было подумать: «Студент». Он был непосредствен, искренен и сразу сердечно поблагодарил меня за то, что я согласилась на срочную встречу вопреки графику. Зеленые, опушенные длинными рыжими ресницами глаза этого парня смотрели внимательно и изучающе.
Мы оба знали, что темп встречи должен быть высок, и сразу перешли к делу. Андрей, не растрачивая ни секунды на общие фразы, сообщил, что он инженер-компьютерщик, программист и несколько лет назад основал инновационную компанию, занимающуюся разработкой новых технологий в области защиты информации и компьютерной безопасности.
Эта компания сегодня уже не стартап, в ней работают десятки человек, она имеет имя и серьезных заказчиков.
Андрей является владельцем, директором и мозговым центром компании. Через 36 часов он должен предъявить заказчику готовый заказ — невиданное доселе устройство. Но работа не сделана. Более того, оставшегося времени совершенно точно не хватит, чтобы успеть его доделать и опробовать.
Выхода нет. Все сроки упущены.
— По телефону я сказал о самосаботаже, — напомнил Андрей. — Я имел в виду то, что я практически не могу работать. Мне необходимо сидеть за компьютером, это надо делать прямо сейчас, точнее, неделю назад, месяцы! А я не могу. Заказ, о котором идет речь, был огромным шансом для моей компании и для меня. Успех дал бы нам возможность далеко оторваться от своих конкурентов, возможность выйти на совершенно другой уровень… Но увы… Я все разрушил. Вернее, вот-вот разрушу. Через 36 часов.
— А что конкретно вам грозит в случае невыполнения заказа?
— Во-первых, имиджевый провал. Мы потеряем лицо. Во-вторых, огромные штрафы. Придется сокращать штат и… Вы знаете, я думаю, что на самом деле из этих долгов мы уже никогда не выплывем. В-третьих, мне придется пережить колоссальный стыд. Представьте только, я потеряю веру в себя как в изобретателя и бизнесмена. — Андрей замолчал.
Что-то в его позе выдавало напряжение недосказанности. Какая-то важная эмоция застыла в груди, силясь прорваться. Потеря имиджа, штрафы, сокращение штата, стыд — перечисленные проблемы звучали слишком рационально и не соответствовали паническому настроению клиента. От меня определенно ускользал скрытый уровень проблемы. Я дала Андрею время. Пауза должна была стать невербальным сигналом: данных объяснений недостаточно.
— Понимаете… Это судьбоносный момент. Не только из-за денег. Я шел к этому с семи лет! — воскликнул Андрей.
— С семи лет? К этому заказу?
— Не к конкретному заказу, конечно. А к этому моменту в жизни. Наконец-то я получил заказ, выполнение которого сделало бы мою компанию абсолютно неуязвимой. Если хотите, я ощущал это как свою миссию. Я стремился сделать нас самыми сильными, недосягаемыми и стопроцентно неуязвимыми. А теперь могу потерять все… — Андрей замолчал.
— От кого вам так необходимо защищаться?
— Как от кого? — Андрей не скрывал своего недоумения. Без всякого смущения он пояснил: — От людей. От заказчиков, от конкурентов, от нечестных партнеров.
— Стремление защищаться говорит о том, что вы не ждете от людей ничего хорошего. Это так?
— Конечно.
В одну секунду я осознала: передо мной сидит герой моих вчерашних размышлений. Не далее как два дня назад вечером я обдумывала природу деструктивного лидерства, в моем сознании всплывали образы моих прежних клиентов, которые не имели права на слабость, которым жизненно необходимо было стать самыми крутыми в их бизнесе.
Потому что бизнес для них — это схватка не на жизнь, а на смерть. Потому что через деньги, через власть, через первенство им удавалось на какое-то время поддержать внутри постоянно ускользающее ощущение благополучия и безопасности.
И вот уже на следующий день такой человек сидит передо мной.
Я вновь получила подтверждение: пространство отвечает на наши запросы. К нам в руки идет именно то, что мы ищем в данный момент. Такого рода встречные предложения нередко случаются и в моей жизни. Но удивляться этому, кажется, я никогда не перестану.
Андрей переживал целую гамму острейших чувств: страх, отчаяние и в то же время надежду, стремление к переменам. Я еще почти ничего не знала о нем. Но чувствовала симпатию и желание помочь. Разумеется, мне необходимо было много узнать о нем самом и его жизни, но времени на подробные биографические справки не было. Подойдет медицинская аналогия: когда к врачу попадает пациент в экстренном состоянии, то сначала необходимо купировать острую боль, затем предотвратить опасные осложнения. И только потом заниматься диагностикой и лечением основного заболевания.
Сейчас мне необходимо было каким-то образом вывести Андрея из состояния оцепенения — того оцепенения, которое сковывает его за рабочим столом и подвигает к катастрофе.
— У нас критически мало времени. В этот срок рассчитывать на результат терапии слишком самонадеянно. Но поскольку ситуация действительно на грани, давайте рискнем, попробуем хоть чего-то добиться за этот час, — сказала я.
— По рукам. — Андрей отвечал с готовностью. Он был полностью сконцентрирован на предстоящей работе.
— Пожалуйста, опишите ваше нынешнее состояние в виде метафоры.
Андрей лишь на секунду посмотрел куда-то вдаль, прищурился и почти сразу выдал ответ:
— Я четко знаю, что там, впереди, — пропасть. Я стою на сыпучем склоне. Слой почвы спускается к пропасти и тянет меня за собой. Мне надо немедленно, срочно спасаться, мне надо изо всех сил карабкаться вверх. Но я ничего не делаю. Тело и голова не слушаются меня…
Метафора была не просто говорящей — она была кричащей. Я на мгновение даже почувствовала холод в спине и ощутила его ужас.
Похоже, что этот сильный и незаурядный человек сейчас не владел своими чувствами, он не мог подчинить себя своему разуму; его яркий интеллект становился бесполезным. Само по себе ощущение приближения к смерти вызывает ужас, но ужас в квадрате, когда ты не понимаешь, почему это происходит. Именно непонимание делает тебя безоружным.
Если мы что-то делаем, «не понимая почему», и вдруг осознаем, что наше тело, наши чувства не подчиняются разуму, то это вовсе не означает, что у таких действий нет цели.
Это означает, что цель находится за пределами рациональной области мышления и мы подчиняемся в этот момент принятым много лет назад бессознательным решениям. Они находятся глубоко в нас, и они толкают нас к неизбежной развязке. Эта развязка бывает, как правило, несчастливой, но иногда и трагической.
До тех пор, пока мы не осознаем этих решений, их смысла и причин, мы похожи на кролика, который завороженно ждет, когда его проглотит удав. Такова суть бессознательного жизненного сценария.
Итак, я продолжила:
— Давайте поговорим о ваших ощущениях за рабочим столом. Сядьте поудобнее, сосредоточьтесь и попробуйте максимально подробно описать, что мешает вам начать работать.
Мгновение Андрей прислушивался к себе.
— Я прихожу в офис. Передо мной мой стол, компьютер, схемы. Я сам выбрал этот проект. Я хотел работать над этим проектом. Мне это интересно. Я сажусь за стол и начинаю что-то делать, но… все, что я делаю, кажется неточным, некрасивым, несовершенным. Иногда сомнения и тревога охватывают меня с первой секунды!
Я еще карандаш не успеваю взять, как вдруг понимаю, что все бесполезно — ничего не получится! Мне начинает казаться, что я замахнулся на слишком сложную работу. Что я в принципе — замахнулся! — Андрей поставил ударение на последнем слове. — Понимаете? Возомнил себя Биллом Гейтсом! Я задаюсь вопросом: а на каком основании, собственно? С этого момента мои мысли расплываются, начинается настоящий кошмар.
Вдруг я вспоминаю, что, например, еще надо посмотреть почту, пойти набрать воды, пойти поискать некий вдруг понадобившийся инструмент, довести до полного совершенства (почему-то именно сейчас) какой-то второстепенный блок нового устройства, напомнить о чем-либо менеджерам, кому-то позвонить, сбегать в цех и лично проконтролировать, как чинят проводку, и… Так без конца. В какой-то момент я понимаю, что день прошел. Пора ехать домой. — На секунду Андрей сник.
— Что вы обычно чувствуете в эти моменты?
— Понимаете, я чувствую внутри себя какую-то силу, которая не подчиняется мне. Более того, эта сила подчиняет себе мое сознание, не дает мне двигаться к цели.
Андрей сильно удивил меня: это было очень глубокое осознание, более того, он говорил об этом почти теми же словами, что промелькнули у меня в голове пару минут назад! Я продолжила:
— А как эта проблема раньше давала о себе знать?
— Вы знаете, честно говоря, мне всегда было тяжело работать. Я всегда был склонен тянуть до последнего, а потом «выкручивать себе руки» и сдавать работу ценой нескольких бессонных ночей и немыслимой концентрации усилий. Даже успевая к сроку, я редко чувствовал стопроцентное удовлетворение. Я понимал: будь я организованнее, задача была бы выполнена в разы качественнее. После таких проектов всегда оставался осадок… Причем я заметил закономерность: если я делаю, изобретаю что-то интересное «для себя», дело идет удивительно легко, но чем ответственнее поставленная задача, чем интереснее заказ, чем больше денег и успеха сулит его выполнение, тем жестче проявляет себя сила, которая сопротивляется моему успеху.
— Это похоже на внутренний диалог? На борьбу двух частей?
— Да.
— И что же тогда происходит со второй частью?
— Она в смятении. Ей очень страшно. И плохо.
Я как-то ярко представила Андрея ребенком — маленького мальчика, которого кто-то обвиняет. Обвиняет жестоко, разрушая веру в себя и в свой талант. Но напуганный мальчик знает о том, что у него есть талант, и не может отказаться от него, несмотря ни на что.
Я почти физически ощутила драматическое противоречие, которое нес в себе мой клиент: грубая, немилосердная сила внутри него подавляет другую — хрупкую, эмоциональную, творческую — часть его личности. Передо мной раскрывался глубокий детско-родительский конфликт.
— Похоже, что в вашей жизни реализуется некая конфликтная ситуация, имевшая место в далеком детстве, — там и тогда. Скажите, ваши родители были суровы по отношению к вам?
— Да… Мой отец был не просто суров, часто он был жестоким. Он порол меня ремнем, ставил коленями на горох…
— А мать?
— Она никогда не вступалась.
— Ваш отец тоже был одарен в изобретательстве?
— Да. Но он не реализовал свой талант. — Андрей взглянул на меня проникновенно. Блеск его глаз подчеркивал испытываемое им напряжение и отчаяние. — Скажите, мне можно помочь? — спросил он.
— Да, такая возможность есть. И для начала нам предстоит заступиться за вашего внутреннего ребенка.
— Что вы имеете в виду?
— Андрей, те чувства, которые мы пережили в детстве, и те решения, которые мы тогда приняли, пытаясь защитить себя, не исчезают, когда мы взрослеем. Они продолжают жить в нас. Более того, они во многом управляют нами, подталкивая к воспроизведению той страшной и неприятной реальности, которую нам хотелось бы забыть. Это и есть ваш внутренний ребенок, на которого внутри до сих пор нападают.
Оставшееся время мы работали над чувствами Андрея к отцу. Мы обнаружили не только страх, но и гнев — скопление невыраженного гнева. Маленький Андрей не мог возразить отцу. Любые попытки отстоять себя перед отцом приводили к усилению агрессии с его стороны, вследствие чего Андрей сделал вывод: противоречить отцу не надо, потому что опасно.
До ожидаемой развязки и предполагаемого скандала с заказчиками оставалось чуть более суток. Мы договорились встретиться завтра.
А сейчас я решила отступить от своей обычной стратегии работы. Опыт и интуиция подсказывали мне, что мы сразу можем пойти в глубину его переживаний и что Андрей справится.
Я предложила Андрею выполнить в предстоящие сутки определенное задание. По выходе из кабинета он должен был купить блокнот и ручку. И не откладывая написать все, что когда-то в детстве не сказал отцу. Он наконец-то выразит ту обиду, возмущение несправедливостью, которые маленькому мальчику приходилось годами накапливать и прятать внутри себя, а затем нести этот тяжелейший, отравляющий груз через всю жизнь.
Кроме того, Андрей должен был создать мысленный образ Доброго и Сильного Родителя — намного более сильного, уверенного и справедливого, чем образ отца, тот, запечатленный в детстве. Вместе с новым Родителем Андрею предстояло спуститься в потаенные детские чувства, представить образ отца и, встретившись с ним лицом к лицу, находясь под защитой Доброго Родителя, выразить протест, негодование и гнев прямо, откровенно, не сдерживая себя никакими рамками. Гнев необходимо было перевести из формы накопленных чувств в форму высказанных слов.
Если потребуется, то и в форму крика и слез.
Я открыла дверь кабинета. Лицо Андрея сияло. Едва переступив порог, он воскликнул:
— Это работает! — Снимая куртку, Андрей продолжил восторженно делиться впечатлениями: — Вы знаете, на что это похоже?! Как будто я примчался к вам с непереносимой зубной болью и вы удалили мне этот зуб! Я так и знал!
— Знали что? — спросила я, улыбаясь.
Воодушевление, настрой и целенаправленность Андрея необыкновенно радовали меня. Оказалось, что он давно интересовался психологией и прочел немало литературы; Андрей основательно изучил Фрейда, Юнга, Фромма, Хорни, классиков транзактного анализа и гештальт-терапии. Мой новый клиент давно думал о необходимости обратиться к специалисту, но никак не мог собраться. У него не было времени, и он никому не мог довериться. И теперь, когда, наконец, он пришел, ожидания стали «фантастическим образом» оправдываться.
Продолжая рассказывать, Андрей достал из портфеля и положил на стол исписанные листки. Я бросила беглый взгляд на верхнюю страницу. «Я ненавижу тебя! Сдохни! Умри!» Эти слова были написаны наиболее разборчиво, прямо по центру.
Выяснилось, что минувшие сутки прошли в баталиях. Андрей рассказал, как с удовольствием и обстоятельно создал образ Доброго и Сильного Родителя — техногенного, огромного, оснащенного гаджетами робота из будущего. Робота-героя. Вместе им удалось вступить в диалог с угрожающим образом отца, каким он его запомнил из детства, высказать ему протест. По мере этой визуализации, по мере выражения чувств менялись ощущения Андрея: образ отца мерк, переставал быть всемогущим и постепенно свелся к фигуре обыкновенного, заурядного человека, завидующего своему сыну.
Тиски, сжимавшие в груди затаенные с детства чувства, разжались. Андрей почувствовал облегчение с некоторым оттенком жалости к отцу. Мой пациент проспал лишь четыре часа, был в офисе с раннего утра и уже успел плодотворно поработать. Многие годы отец внушал Андрею разрушительную мысль: «У тебя ничего не получится». Но больше Андрей этому не верил.
Такой прогресс за одни сутки! Скорость восприятия и освоения информации этого молодого человека составляла десять баллов по десятибалльной шкале. Сочетание четкого логического и образного мышления, быстрота его реакции шокировали. Похоже, мозг этого человека действительно необычен…
Но 36 часов истекали. Необходимо было удержать состояние Андрея и работать дальше.
— А я — дурак! Опоздал. Пришел к вам в предсмертной агонии. А мог бы раньше. Наверняка этого чудовищного, отвратительного финала можно было бы избежать. Теперь, увы, никаких шансов.
«Отвратительный финал». Это звучало как приговор.
Я ощущала чувства Андрея — и его отчаяние, и его возбуждение… Похоже, он даже не подозревает, что у него есть право на защиту. И что вообще он не на судилище.
Мир Андрея распадался на две крайности: либо ты успел точно к сроку, либо тебя казнят. Поставленную планку надо брать. У человека нет права на слабость и на ошибку. Мой клиент не допускал мысли, что палитра жизни гораздо богаче.
Мне были нужны детали.
— Я правильно понимаю, что переговоры по этому важному контракту вели вы как директор компании?
— Да.
— Кто именно предложил эту конкретную дату сдачи заказа?
— Ну… В общем… Они-то, конечно, хотели побыстрее. Как и любые заказчики. Это по-человечески понятно… Короче говоря, в итоге я сказал «да».
— В итоге? Значит, все-таки эти сроки могли быть чуть больше?
— Ну да.
— Андрей, наши прогнозы могут отличаться от реальности. В конце концов, вы же не на конвейере работаете, вы создаете то, что еще никто до вас не делал. У вас нет ощущения, что дата сдачи проекта была слишком оптимистична?
Андрей посмотрел горестно. И с усмешкой ответил:
— Да, вы правы. Я всегда делаю так. Не знаю почему…
Картина была печальной. Выстраивая график работ, мой пациент загонял себя в заведомо проигрышные условия. Он строил нереалистичные планы, обеспечивая тем самым гарантированное разочарование в себе. Я озвучила свои мысли. Андрей активно поддержал мои идеи:
— Да-да. Разочарование в себе и сомнения в себе — это мое. Это сто процентов моя тема.
Мои предположения получали подтверждение. Андрей сам создал для себя тяжелую критическую ситуацию, в которой мог потерять очень многое. Деспотизм отца воспроизводился Андреем теперь в отношении к самому себе: строя планы, он был безжалостен и чрезмерно требователен именно к себе.
— Вы понимаете, откуда идет привычка сначала брать на себя завышенные обязательства, а потом разочаровываться в себе?
— Да. Понимаю. Когда-то это было моей жизнью. Отец всегда ставил передо мной невыполнимые задачи. Я часто не справлялся. И отец с нескрываемым удовольствием доказывал мне, что я ни на что не способен. Но… Вы знаете, я научился с этим жить. И даже научился получать от этого свои выгоды. — Андрей оживился.
У него мгновенно родилась речь в защиту своей привычной жизненной стратегии.
— Понимаете, иногда мне все-таки удавалось успеть! И в фантастически короткие сроки мне удавалось сделать то, что требовалось.
— И что?
— Тогда я получал подтверждение своей уникальности. Я мог сказать себе: «Вот это да, ну ты даешь! Ты все-таки сделал это. Ты сработал со сверхчеловеческой скоростью. Ты крутой. Это дорогого стоит!» — На секунду Андрей замер. Он заглянул мне в глаза. — Стоп, — сказал он, — вы хотите сказать, что у других людей не так?
— Да, Андрей, это бывает и по-другому, — ответила я как можно спокойнее.
— Я догадывался. Подозревал, что люди могут чувствовать себя как-то по-другому. Но как? Вот до чего я не могу додуматься.
Андрей произнес последние слова абсолютно серьезно. Без какой-либо насмешки или иронии в интонации. Впрочем, говорил, как и всегда, искренне. На самом деле он не мог представить какое-то иное отношение к самому себе.
— Андрей, представьте ребенка, которому не нужно бороться за право на свою жизнь. Не нужно вымаливать и завоевывать любовь, тепло, понимание взрослых. — Я взяла небольшую паузу, давая пациенту время освоиться с этой мыслью. — Ребенок чувствует себя любимым и ценным. Это дано ему просто так. Как право дышать. — Андрей слушал меня с жадностью, впитывая слова каждой клеткой. Он даже приоткрыл рот. У меня было ощущение того, что он очень давно хотел услышать такие слова. Он шел к ним, искал их. Сейчас происходил этот сокровенный момент.
— Такому ребенку хочется достигать результатов, — продолжила я. — Ему интересен сам процесс творчества и познания. И добившись успехов, он испытывает радость победы. Но это не имеет ничего общего с тем, чтобы доказывать через свои достижения право на чувство собственного достоинства, даже право на жизнь.
— Я бы хотел узнать об этом больше, — тихо отозвался Андрей.
Мы договорились, что обязательно вернемся к этой теме и у него будет возможность исправить свои детские решения, которые он сделал в крайне неблагополучных условиях. Мы сможем исправить ошибки. Это важнейшая часть терапевтического процесса. Но сейчас, сегодня, Андрею было крайне важно стабилизировать острую ситуацию с заказчиками: вечером необходимо предъявить им собранное и отлаженное устройство, которое пока не работало.
— Мне надо доработать еще два момента. Без этого устройство просто нельзя будет использовать. Я много об этом думал, и у меня есть идеи. Но время упущено!
— Расскажите мне о своих фантазиях по поводу намечающейся развязки. Как вы видите ближайшее будущее?
— Ну… Я позвоню им. Скажу, что… — Андрей поморщился. И приложил руку к лицу, как при приступе зубной боли. — Мне ужасно не хочется. Вы не представляете, как же мне не хочется им звонить, говорить, что я не справился, и переживать это все…
— Что переживать?
Андрей замотал головой, как ребенок, уворачивающийся от ложки невкусной манной каши. Я в который раз поймала себя на мысли о том, что несмотря ни на что этот человек сумел сохранить в себе непосредственность и искренность реакций.
— Что это значит? — спросила я с улыбкой.
— О!.. Меня ждет взрыв эмоций: негодование, обвинения, ругань. Нам выставят ужасные штрафы! Скорее всего, разорвут всякие отношения. Скажут, что наобещал, строил из себя изобретателя, а на деле шарлатан. Короче говоря, выльют на голову ушат… — Андрей покачал головой. — И будут правы! — воскликнул он.
Последние слова были ключевыми. «Будут правы».
Мой клиент действительно нарушал условия контракта и не выполнял поставленную задачу к сроку. Мы оба понимали, что это факт. И это, несомненно, повлечет за собой негативные последствия. Однако представления об этих негативных последствиях у нас разнились. Андрей был внутренне готов получить не только недовольство и штрафы (которые сами по себе были вполне адекватным последствием), но и порцию унижения. Внутренне он был готов к тому, что в нем разочаруются как в профессионале и совершенно беспрепятственно обольют его грязью. Гипотетическая эмоциональная реакция заказчиков явно выходила за рамки деловых отношений взрослых людей.
Я видела, что мой клиент готов принять на себя не только ответственность за провал, но и наказание. Он воспринимал его как неотвратимое. То есть Андрей даже не собирался ничего делать, чтобы сохранить чувство собственного человеческого достоинства, защитить себя и найти решение ситуации.
— Что вы чувствуете, думая о предстоящем телефонном разговоре? — спросила я.
— Мне ужасно неприятно, я чувствую себя виноватым. Мне страшно об этом думать.
— Итак. Давайте посмотрим, как развивается сценарий. На этапе переговоров с заказчиками вы, сомневаясь в себе, пытаетесь быть для заказчиков «хорошим», идете у них на поводу, назначаете утопические сроки и берете на себя явно завышенные обязательства.
После подписания такого контракта вы начинаете испытывать давление этих обязательств. Страх того, что не оправдаете доверия и надежд. Внутри вы больше не свободны. Над вами повисает дамоклов меч.
Естественно, такое состояние крайне негативно сказывается на рабочем процессе: вы озабочены сроками, исчезает легкость, эффективность, само творчество. Вы чувствуете, что ДОЛЖНЫ. И начинаете злиться. И что-то внутри вас начинает сопротивляться этому долженствованию.
Вы саботируете работу, тратите время на третьестепенные мелочи, и по мере приближения к дедлайну вас все больше и больше охватывает паника, усугубляется чувство вины. В результате вы проваливаете работу, берете на себя ответственность, в полной мере признаете свою вину и несете собственное тело на растерзание. Финал.
Лишь изредка, когда вам ценой нечеловеческих усилий удается справиться с непосильной задачей, вы чувствуете некий триумф и довольство собой. И эти моменты как бы оправдывают такую вашу стратегию.
Андрей слушал меня с предельной концентрацией внимания.
— То, что вы сейчас описали, происходит со мной всю жизнь. С каждым годом задачи усложняются. За мной теперь стоят люди, компания. И мне все труднее и труднее достичь момента триумфа. Честно говоря, меня это пугает.
— Скажите, а с вашим отцом можно было как-то договориться? Признаться ему, что не получается сделать какие-то вещи самому? Попросить о помощи? О подсказке? Об отсрочке?
— О, нет-нет. — Андрей активно замотал головой. — Совершенно невозможно. Не решил поставленную задачу — получай наказание. Вот и весь его метод.
— Получается, вы поверили в то, что такая система взаимоотношений и есть жизнь?
— Да. Либо пан, либо пропал, — ответил Андрей.
Я сочувствовала Андрею. Несомненно, безрадостное детство было у многих. Но Андрей не только пережил жестокость со стороны отца, он еще и унес из детства веру в то, что все отношения в жизни строятся по принципу «агрессивная сила правит, слабый достоин наказания». Андрей искренне полагал, что отношения с людьми могут быть только такими. Теперь отец Андрея был далеко, в другом городе. Они очень редко виделись, и отец больше не имел влияния и прежнего значения в жизни Андрея.
Но Андрей продолжал воссоздавать здесь и сейчас ситуации, пережитые много лет назад, даже не осознавая этого. Он отнимал у себя право на уважительные, равные отношения. Он исключил из своей жизни доброжелательность как таковую. Он наделил своих бизнес-партнеров непримиримостью, агрессивностью. Если ты не оправдываешь их ожидания, ты будешь уничтожен.
— Вы сочувствуете мне? — Андрей заглянул мне в глаза. — Я думал, когда вы все это поймете, вам станет неприятно со мной общаться, — произнес он очень тихо.
— А почему мне должно быть неприятно? — аккуратно поинтересовалась я.
— Я никогда и ни с кем не делился этим. Это слабость, а слабость вызывает отвращение.
— Никто из нас не может быть все время сильным. Временами мы спотыкаемся, делаем ошибки, не можем что-то начать. Для того чтобы двигаться дальше, всем нам нужно немного человеческого тепла и поддержки, чтобы успокоиться, вернуть себе способность четко мыслить и действовать. Я думаю, что честное и открытое принятие своей несовершенности и уязвимости — это тоже сила и достойно уважения.
Оставшееся время сессии мы посвятили поиску нового решения. Мы исследовали представления Андрея об эффективных и партнерских бизнес-отношениях. Я расспрашивала о том, какие модели деловых отношений интересны ему лично, какие наиболее близки и понятны, к какому идеалу он хотел бы приблизиться. Оказалось, что и в этом вопросе мой клиент широко осведомлен. Он успел закончить неплохую бизнес-школу и немало прочитал о бизнесе и менеджменте. Ему было много известно о схемах ведения переговоров и построении эффективных моделей ведения бизнеса. Знаний Андрей имел более чем достаточно. Но он не мог их использовать в жизни, конвертировать в новые навыки! Эти знания оставались теоретическими и потому — мертвыми; они не могли прорваться сквозь парадигму, сотканную из ограничивающих детских решений.
К концу часа мы подготовили план из трех пунктов.
Мой клиент уходил с тяжелым сердцем. Конечно, ему хотелось провести переговоры именно так. Но внутри он был смятен. Он до конца не верил, что сможет провести переговоры согласно плану. Более того, он даже не до конца верил в то, что вообще сам позвонит. Уже в дверях Андрей сказал, что ему крайне важно чувствовать мою поддержку.
По дороге домой, в машине, я думала об этом удивительном парне. В памяти всплывали фрагменты нашего диалога; это была необычайно глубокая и интенсивная работа. Я чувствовала вдохновение и наполненность. Понимая сложность ситуации Андрея, я была за него совершенно спокойна. Откуда-то я знала, что у него все получится.
Мы встретились через пять дней. Андрей не изменял себе: он был столь же непосредствен и вел себя так, как будто мы расстались полчаса назад.
— Получилось! — воскликнул он. И прямо с порога начал рассказ о переговорах с заказчиком.
Больше всего Андрей был поражен тем, что никто не захотел и даже не собирался разрывать с ним контракт. Представитель компании заказчика — директор по развитию бизнеса — реагировал открыто и эмоционально. Он был недоволен. Он был разочарован. Однако вовсе не в инженерных способностях Андрея, а в том, что не получит устройство к сроку и поэтому не сможет осуществить свои планы. Разумеется, директор посетовал на безответственность Андрея, но, приняв объяснения и извинения последнего, не стал акцентироваться на осуждении, а предпочел сконцентрироваться на обсуждении изменений контракта и новых сроков сдачи устройства.
В целом разговор произвел на Андрея сильнейшее впечатление. По окончании переговоров он в ошеломлении еще несколько минут продолжал смотреть на собственный телефон как на единственного свидетеля происшедшего, которому очень хотелось крикнуть: «Это и вправду происходило сейчас?!» Реальность распадалась для Андрея на две части: в одной люди не упускали возможности унизить или наказать тех, кто неудобен, в другой — были заняты делом и абсолютно не интересовались переживаниями личного превосходства над другими. Какая же из двух реальностей настоящая?
Мой клиент переживал самое настоящее прозрение: люди бесконечно различны в своих стремлениях и целях. И если среди них есть те, что соответствуют его безрадостным ожиданиям, то есть и другие. Андрей не просто понял — он ощутил всем существом, что не видит и не чувствует людей. Огромная часть жизни ускользает от него, проходит мимо. Подлинные мотивы, чувства, помыслы и слова окружающих засасывает в гигантскую невидимую воронку. А на поверхности остаются лишь безжизненные, безличные зеркала, в которых отражаются страх и напряжение маленького мальчика, постоянно ожидающего и готового принять на себя агрессию отца.
— Я понял, что использую людей как экраны для своих внутренних проекций, — резюмировал Андрей.
— Знаете, нередко маленькие дети населяют реальный мир сказочными существами, — сказала я. — Гномики, принцессы, говорящие звери. Дети так сильно хотят встретиться с ними, что иногда даже видят их.
Андрей улыбнулся.
— Некоторые взрослые так же внутренне готовы столкнуться с унижением, отвержением и агрессией. Эта готовность рано или поздно должна быть оправданна! Неудивительно, что такие взрослые находят зло даже там, где его нет.
— Вы правы, — сказал Андрей. — Только сейчас я начинаю понимать, насколько же я был заложником своего прошлого. И я совершенно не готов мириться с этим. Опираясь на контакт с вами, я хотел бы навести порядок внутри себя.
Андрей положил на стол заполненный терапевтический контракт, в котором он записал свое видение проблемы и свою цель. И объявил, что хочет работать. У него не оставалось никаких сомнений в пользе и продуктивности терапии.
Я видела его открытость и готовность к изменениям, и мне было интересно с ним работать. Мне хотелось поддержать его, помочь ему закрепить достигнутое состояние. Немало людей сталкиваются с ощущением несчастья внутри себя, но очень немногие готовы противостоять своей судьбе. Изменение сценария собственной жизни требует мужества и смелости. Я чувствовала уважение к Андрею.
За неделю мой клиент пережил не единственную внутреннюю перемену. После успешных переговоров с заказчиком он погрузился в эйфорию. Он не ходил, а летал. Перспектива работы воодушевляла его.
Но буквально через два дня это светлое, оптимистичное состояние стало ослабевать. Точнее, прерываться моментами пустоты, в которую тотчас пробивались страхи и сомнения. Сможет ли он закончить к сроку? Зачем вообще было браться за такую серьезную работу? Не проще ли было откупиться штрафами, расторгнуть договоренности и забыть о происшедшем, как о страшном сне?
Андрея преследовала мысль: если бы два дня назад он бросил этот проект, то уже сейчас, сегодня он был бы абсолютно свободен. Но свободен ли? О какой свободе идет речь? В данном контексте это слово казалось ему бессмысленным. Скорее это было бы похоже на трусливое бегство.
— В такие моменты я призывал логику. Я понимал, что подобные пораженческие мысли являются бредом, абсурдом. Ведь ясно же: я все сделал правильно. Необходимо действовать. Надо идти вперед. Но… — Андрей склонил голову и с досадой на самого себя прикрыл глаза.
— Андрей, то, что вы испытываете, — совершенно закономерно. Вы начали проявлять свою сознательную волю. Вы хотите получить именно тот результат, который нужен вам, а не согласиться с решением, которое запрограммировано вашим сценарием. Вы молодец, у вас это получается. Но сила привычки тоже очень сильна. Это можно сравнить с рефлексом. Именно поэтому ощущение радости от победы нестойкое.
Мы с честью вышли из экстремального режима работы. Необходимости торопиться больше не было, и у нас появилось время для более спокойной и вдумчивой работы. Я объяснила своему пациенту, что в течение короткого срока он смог «сбросить настройку» и совершил действия, независимые от какого-то детского решения. Но наличие тревоги и дискомфорта свидетельствует о том, что какие-то другие решения все еще в силе. Внутренние ограничения по-прежнему мешают Андрею. И это означает, что их необходимо извлечь на свет.
— Что-то мы еще не достали, — сказала я. — Попробуем разобраться, что именно. Я предлагаю вам снова воссоздать в памяти состояние, охватывающее вас за рабочим столом. Что изменилось теперь? Что вы уже разрешили себе? А что вызывает у вас волнение или тревогу?
Андрей ответил не задумываясь:
— Я перестал винить себя за то, что я несовершенный. Теперь мне не хочется убегать. Моментами я даже начинаю чувствовать увлеченность процессом. Ловлю вдохновение. Но… Вдруг неожиданно замираю.
— Расскажите об этом «замирании».
Андрей медлил.
— Это возможно? — уточнила я.
Андрей побарабанил пальцами по краю стола.
— Понимаете… — заговорил он. — В первом порыве мне хотелось сразу ответить вам, что я чувствую страх. Но… Дело в том, что это уже какой-то другой страх. Это страх… собственной дерзости. Как будто я на что-то посягаю. Страх самого себя? Жизни? — Андрей пытался подобрать наиболее точное слово, но не находил его.
— Может быть, это страх свободы? — спросила я.
Андрей поднял брови. Он посмотрел на меня так, как будто я была вторым после него человеком в мире, знающим это слово. Его огромные глаза блестели.
— Да. Именно так.
Я была потрясена. Происходящее ломало все мои прежние представления о скорости развития клиента в процессе терапии. Сидящего передо мной молодого человека смело можно было назвать гением. И не только в компьютерной области. В течение третьего терапевтического часа он дошел до осознания собственного страха быть свободным. На проделанное нами за три часа обычно уходит полтора-два года работы.
Андрей был гением познания. И дело было не только в его незаурядной способности стремительно осваивать информацию, но и в способности сразу же реализовывать эту информацию в продукцию, в изменения.
Итак, мы обнаружили следующий, более глубокий слой страха. Метафорически его можно назвать страхом потаенной двери. Страхом перед дверью, которую некая внешняя сила запрещает открывать без объяснения причин: «Не открывай, иначе быть беде». Этот страх имеет отношение к архаическим страхам, свойственным каждому из нас, переходящим из поколения в поколение, — страх быть счастливым и могущественным.
Такой страх является олицетворением иррациональной веры в наличие у человека презумпции виновности, которая нашла свое отражение в мифах. Человека преследует ощущение некоего долженствования: за каждый жизненный плюс он обязательно должен расплатиться минусом. Каждая человеческая радость вызовет зависть богов. И наступит час расплаты.
В творческом процессе, в процессе самореализации действуют те же механизмы: принимая свой талант и неумолимо двигаясь к познанию, человек словно бы посягает на роль творца. Он полагается на свой разум, устанавливает взаимосвязи, воспринимает мир как целостную систему. Он посягает на роль того, кто выбирает и решает. Он посягает на внутреннюю свободу. Как будто бы он отбирает у бога полномочия. И это страшит, как преступление, как воровство, за которым неминуемо последует возмездие. Эти страхи мы несем глубоко внутри.
Маслоу писал в своей книге «По направлению к психологии бытия»: «В большинстве культур «революционеры», которые бросали вызов богам и пытались добраться до их секретов, подвергались суровому наказанию (Адам и Ева, Прометей и Эдип), что должно было отучить всех остальных от попыток стать вровень с богами.
Если выражаться предельно сжато, нас завораживает и пугает именно наше богоподобие, мы не знаем, что с этим делать, мы и стремимся к нему, и бежим от него. Один из аспектов человеческой судьбы заключается в том, что мы одновременно и черви земные, и боги. Каждый из наших великих творцов, наших богоподобных людей, говорил об известной отваге, необходимой одиночке в момент творения, утверждения чего-то нового (противоречащего старому). Это — дерзновение, способность «выйти из строя», когда все стоят на месте, вызов».
Я вижу в сюжетах классических мифов глубинное послание: опасно и карается не само покушение на знание и на свободу — опасна неготовность взять за свои действия ответственность. Ответственность позволяет принять вызов познания и творения, о котором пишет Маслоу.
Свобода часто ассоциируется с чем-то желанным и прекрасным, но изначально человеку не принадлежащим, с чем-то, находящимся за границами личности. Разрешить себе свободу или нет, можешь решить только ты сам.
— Остановимся на самом понятии «свобода». Что для вас лично стоит за этим словом? — спросила я. Андрей высоко поднял брови.
— Как «что»?! — удивился он. — Собственно, то самое, к чему я иду с семи лет. Некое неуязвимое положение. Во всех смыслах: в финансовом, в интеллектуальном, в профессиональном. В результате многих лет титанических усилий, напряженной учебы и работы я в конце концов должен подняться настолько высоко, что достать до меня будет уже невозможно. Я почувствую себя свободным тогда, когда стану недосягаем.
— Недосягаем для врагов?
— Хм… — Андрей улыбнулся. — Н-да. Вы все правильно помните! — Он скрестил руки на груди и откинулся в кресле. — Конечно, я понимаю вашу мысль… На прошлой сессии я сам же рассказывал вам, как пришел к выводу о том, что не вижу людей, заведомо ожидая от них только зло… — Андрей задумался.
Я продолжила:
— То, о чем вы только что рассказали, например, для меня не выглядит как свобода. Скорее как БЕГСТВО. От многообразия жизни, от людей. Всем своим существом вы устремлены к созданию совершенных защит. Но давайте подумаем, что представляет собой мир, в котором необходимы совершенные защиты?
— Ну… — Я заметила, что Андрей вновь переживает момент откровения. — Это, конечно, никакой не мир. Скорее война.
— Вот именно. Стремление к совершенным защитам корнями уходит в некую неизбежность: либо ты создаешь для себя совершенное непробиваемое незыблемое бомбоубежище, либо погибаешь. Движение к такой цели можно сравнить с бегством от пули. За твоей спиной — вооруженный преследователь. Ты бежишь от него, прилагая «титанические усилия», — процитировала я Андрея. — Ты должен быть очень сильным, очень быстрым, очень ловким, собранным, хитрым, умным. И если ты будешь очень стараться, то ты выживешь. Но ты — мишень. Похоже ли это на свободу?
Андрей прищурился.
— В этом что-то есть… — сказал он с некоторым сомнением.
— Хорошо, — сказала я. — Предположим, недосягаемая позиция обретена. Расскажите, что будет дальше?
Андрей помолчал.
— Не знаю, — простодушно ответил он. — Не хочу врать. Действительно не знаю! Наверное, наступит счастье. — Он сконфуженно улыбнулся.
— Попробуйте описать это счастье, — предложила я.
— Ну… — Андрей пожал плечами. — Простите… — Он медлил с ответом. — А может быть, лучше вы?
На секунду Андрей по-детски смутился, но быстро нашелся и с присущим ему азартом пояснил:
— Может быть, вы опишете мне, как вы понимаете свободу и счастье? Как это в принципе бывает?
— Представим себе мир без перманентной угрозы для вашей жизни. Он будет дифференцирован, в нем будет множество приятных и неприятных моментов. Он далеко не идеален, не справедлив. Но прямой неотъемлемой угрозы не будет. Назовем это относительным комфортом. Жизнь не без трудностей, не без потерь, не без усилий, но жизнь с чувством собственного достоинства, с доверием к себе. Представим себе, что в этой реальности у человека есть цели и мечты. Он делает свое дело. На его пути встречаются не только те, кто ему мешает, но и те, кто к нему благоволит, оказывает помощь и поддержку. И у него есть право выбирать, с кем сближаться, с кем сотрудничать. Этот человек представляет, чего бы он хотел достичь через 10 лет, через 20. Он «видит» себя во времени. Он представляет свою старость. Он не провидец и не строитель утопических миров. Он просто знает, чего хочет: он знает, чтó хотел бы оставить после себя, кем хотел бы быть окружен на момент жизненного финала.
Вот в таком случае жизнь человека становится осмысленным действием, в котором в каждый момент времени, в каждой жизненной ситуации из огромного числа возможностей он выбирает и реализует именно те, что достойны его и согласованы с его идеей. Независимо от переживаний радости или боли такой человек всегда чувствует себя наполненным именно той радостью и именно той болью.
Андрей слушал очень внимательно.
— Получается… А если все-таки на этого человека кто-то нападет? Вы же не станете отрицать, что такое возможно.
— Возможно. Но разве человек, о котором мы сейчас говорим, не может быть наделен силой, знанием и способностью себя отстоять?
Андрей посмотрел на меня вопросительно. Последние мои слова явно вызвали замешательство. И я продолжила. Я рассказала о том, что у человека всегда есть возможность договариваться с людьми. Выстраивать отношения с окружающими. Не позволять им манипулировать собой и использовать себя. А в случае столкновения со злом, при открытой угрозе, человек имеет право защищать себя, жестко отстаивать свои границы.
Слушая меня, этот парень с фантастической скоростью успевал развивать озвученные мною мысли и встраивать их в целостную логическую систему.
— Я понял. — Андрей готов был выдать резюме. — Так живет человек, которого любили и защищали в детстве. Видимо, именно поэтому у него на протяжении всей жизни есть ощущение, что кто-то или… Или даже что-то, какая-то сила, на его стороне.
— Да. Именно так. Именно такое ощущение запечатлевается в детстве при таких отношениях внутри семьи, когда ты чувствуешь себя безусловно любимым, ценным и защищенным… И это ощущение человек проносит затем через всю жизнь.
— Но это значит… — на секунду задумался Андрей, — значит, эта система распространяется и на взаимоотношения с Богом? Ведь если Бог — это глобальный родитель, наделенный мегасилой и мегамудростью, то значит, некоторые люди чувствуют, что эта сила и мудрость все время с ними и за них.
— Думаю, да, — ответила я.
Андрей не мог сидеть спокойно в кресле. Менял положение, пару раз порывисто вставал.
— Это невероятно! — воскликнул он. — Для того чтобы жить так, как вы описали, мне придется перевернуть собственное мировоззрение с ног на голову! Понимаете, я всю жизнь свою строил, зная, что я все время что-то ДОЛЖЕН. Должен оправдать ожидания, должен не допускать ошибок, должен всегда быть сильным, даже если хочется плакать, должен сделать то, что невозможно. Я думал, что это и есть то, что мне нужно. Это слово было моей жизненной опорой: я был уверен, что если смогу всегда делать то, что ДОЛЖЕН, то все будет относительно хорошо. Главное — проявлять волю, терпение и настойчивость. Крепись, напрягайся до предела, делай, что должен, и это тебя спасет. А теперь оказывается, что опора может быть совершенно иной — ХОЧУ и МОГУ!
Мы оба замолчали. Казалось, каждый из нас был по-своему поражен. Я — результативностью работы, которая была в прямом смысле слова рекордной, Андрей — переворотом в собственном сознании. Сессия заканчивалась.
Мы договорились с Андреем, что всю следующую неделю он будет особенно внимателен к своим чувствам, будет фиксировать свои обычные человеческие потребности. Пробуя новое, внимательное отношение к себе, потихоньку начнет создавать предпосылки, чтобы «сбить» старые настройки.
В психической жизни человека работает неумолимый закон: если ты хочешь изменить что-то в своем характере, в своих привычных действиях, эмоциях, что-то, что уже не нужно, не актуально, — начинай вырабатывать новые привычки, которые помогут тебе сегодня. И только в этом случае старое отступит.
В ближайшее время Андрей решил составить два списка жизненных опор — старых и новых. Но только в случае с новыми мы решили заменить слово «опоры» словом «ценности». Ценности — это не костыли, на которые мы опираемся, а маяки, на свет которых мы движемся. Ценности — это ориентиры, с помощью которых мы выбираем и прокладываем свой индивидуальный путь, принимаем осмысленные решения.
Впереди нас с Андреем ждал новый виток работы. Андрей был полон решимости вырваться из своего жизненного сценария, но еще не был готов принять эту ответственность. Он посягал на жизнь, свободную от сценария, и ему нужно было научиться делать выбор и отвечать за него.
А моя задача как терапевта теперь состояла в том, чтобы помочь ему прояснить и осознать три важнейшие составляющие его личности: потребности, цели и ценности.
Каждый человек может выбрать жизнь, наполненную смыслом, свою собственную жизнь. Но одного желания мало, необходимо подготовить себя к ней.
Виктор Франкл писал: «В век, когда десять заповедей, по-видимому, уже потеряли для многих свою силу, человек должен быть приготовлен к тому, чтобы воспринять 10 000 заповедей, заключенных в 10 000 ситуаций, с которыми его сталкивает жизнь.
Тогда не только сама эта жизнь будет казаться ему осмысленной (а осмысленной — значит заполненной делами), но и он сам приобретет иммунитет против конформизма и тоталитаризма — этих двух следствий экзистенциального вакуума».
Передо мной лежал список опорных положений из прошлого Андрея.
Творчество — это здорово. Мне нравится придумывать.
Но все, что я делаю, вызывает агрессию у людей.
Эксперименты — это пустая трата времени.
За каждую ошибку я буду наказан. Мой организм — с дефектами.
Мой мозг защитит меня от моей слабости. Иначе смерть.
У меня нет права быть беспомощным.
На этот раз мой клиент был необычно для себя спокоен и тих. Он рассказал, что в прошедшие дни думал и о втором списке — списке новых ценностей. Он пытался выйти за рамки собственных стереотипов, воспринять мир по-новому. Но что-то внутри сопротивлялось.
— Вы были правы, — сказал он. — Сначала необходимо вернуться к прошлому. — Тон Андрея был безрадостным. Вопреки обыкновению, в его голосе не было энтузиазма. Я поделилась с ним этим своим впечатлением. Андрей пояснил:
— Честно говоря, мне гораздо больше хочется думать о будущем, чем о прошлом: поскорее двигаться вперед, менять себя, менять обстоятельства. Быть открытым и увидеть мир в цвете. Но, здраво размышляя, я понимаю, что перед тем как отправляться вперед, необходимо спуститься в прошлое и навести порядок там. Но заниматься этим мне очень не хочется. Всю неделю я провел в странном, противоречивом настроении. С одной стороны, четко осознал необходимость возврата в прошлое. С другой — возникло ощущение, что я ничего и не вспомню. Как будто вся информация о прошлом запакована в светозвуконепроницаемые и несгораемые металлические ящики с кодовыми замками. Я ощутил себя отдельно от информации о себе же самом. Мне показалось, что все эти погружения в воспоминания — абсолютно безнадежное мероприятие.
— Но я вижу, что первый результат есть, — поддержала я Андрея и показала на листок.
— Я не хочу вспоминать детали, мне неприятно.
— Андрей, вам просто очень страшно прикасаться к своим чувствам. И это совершенно естественно. Вероятно, вам кажется, что вы с ними не справитесь, потому что они сильные и их много.
— Да, это так.
— Когда вы были мальчишкой, вы действительно с ними не смогли справиться. И никого не оказалось рядом, кто бы мог утешить, защитить. Лучшее, что вы могли тогда сделать, — это запрятать и замуровать эти чувства глубоко внутри. И это сработало, это позволило вам выжить. Но не жить. Вам незачем нести этот груз дальше. Я буду рядом, у вас все получится.
Андрей меня слышал. В его глазах блеснули слезы.
Мы начали «спуск вниз», представляя это в виде спуска по лестнице. И, как ни странно, «кодовые замки на металлических ящиках» поддавались практически безо всякого боя. Воспоминания Андрея стали сменять друг друга, замелькали, как слайды. Когда он рассказывал о них, по его щекам текли слезы. Иногда его кулаки сжимались, как будто бы он чувствовал боль каждой своей клеткой.
— Господи, мое детство прошло просто в аду! Я вообще не знаю, как я выжил!
После этих слов Андрей рассказал о том, что его отец был чрезмерно требователен и маниакально строг. Он ждал от Андрея только максимальных достижений во всем: в учебе, занятиях спортом, в увлечении математикой, электроникой. Отец всегда ставил перед Андреем самые высокие планки и самые жесткие сроки.
И если у мальчика что-то не получалось, отец неизбежно наказывал его. В лучшем случае — обидными, резкими, оскорбительными высказываниями, в худшем — бил ремнем с пряжкой. Каждое несоответствие Андрея ожиданиям отца характеризовалось как полный провал, поражение, неудача. Отец объяснял эти «неудачи» неполноценностью сына и его «неготовностью к этой жестокой жизни», намекал на ущербность и «недоделанность».
Будучи ожесточившимся человеком, он полагал, что мальчиков надо «драть как сидоровых коз». Только в этом случае, по его мнению, из них вырастали настоящие мужчины.
«Руки не оттуда растут», «Хилый», «Доходяга», «Он всегда стукается головой», «Надо было тебе родиться девчонкой», «Без отца ты ничего не добьешься», «Наш Андрей? Да что он сможет сделать…» — именно в такой удушливой, буквально сконструированной из ограничений, пропитанной страхом среде парадоксальным образом расцветал редкий по своей сути и силе изобретательский талант Андрея. С самых ранних лет мальчика влекли механизмы. Ему хотелось открыть их тайну, понять, как они работают. Обыкновенный будильник неизменно наводил на мысль: разобрать и собрать. Ребенок раскручивал винтики, и его руки дрожали от переполнявшего восторга. Уже в три года Андрей умел считать и читать. Он лез в учебники математики, физики, информатики. Ему было не просто интересно — в книгах заключалось какое-то волшебство.
В три с половиной года он собрал из подручных материалов первую маленькую машинку. Машинка работала, соединенные механизмы приходили в действие, колеса крутились по велению руля, Андрей был счастлив, внутри все рвалось от восторга. И в этом порыве сын побежал показать свое творение отцу. Его реакция была сокрушающей: «Убери это». Он говорил холодно и иронично. «Что здесь такого? Ну и?»
Отец Андрея, военный инженер, также был талантлив. Но вся его жизнь — и послевоенное детство, и «сталинское» воспитание, и карьера военного — все это сместило приоритеты от самореализации в сторону позиции «Главное — не высовываться». Всю свою жизнь он продолжал что-то выдумывать и понемногу мастерить для дома, но это не приносило ему удовлетворения. Он был глубоко разочарован в жизни, раздражен и озлоблен. По всей видимости, яркое дарование сына обжигало отца ревностью и даже завистью. Как следствие — отец обесценивал все, что делал маленький Андрей.
Парадоксально, но на вербальном уровне отец всегда давал Андрею позитивную установку: «Давай, двигайся, достигай, учись, развивайся». На сознательном уровне отец прекрасно понимал, что сыну необходимо образование, профессия, финансовая независимость. В каком-то смысле он даже признавал в Андрее способности к точным наукам: «Хочешь изобретать? Дерзай! Если кишка не тонка». Но на деле каждый раз, когда Андрей преподносил отцу результат творчества, реакция была в лучшем случае скептической, а в худшем — издевательски-насмешливой и уничижительной.
В моей практике большинство людей в сходных ситуациях приходят в детстве к решению «Я придумал свой талант». Дети склонны соглашаться, что им только показалось, что они могут быть художниками, музыкантами, учеными, спортсменами. Не будем забывать, что на определенном этапе родители для ребенка — это и есть весь мир. Отсутствие похвалы и поддержки со стороны родителей обозначает для ребенка то, что миру не нужен его талант. Не нужен потому, что это фальшивка, «придумка», пустая мечта, потуга, безосновательная претензия.
В случае Андрея талант был настолько сильным, что он не мог не изобретать. Это увлечение также было для Андрея возможностью хотя бы на время спрятаться от недоброй реальности, растворившись в своих мыслях и фантазиях. И еще в раннем детстве принял решение: он останется тем, кто он есть, он будет переживать восторг творчества, он будет отгадывать тайны механизмов, он будет придумывать новые механизмы, но скроет это от отца. Изобретать и прятать — вот с каким решением Андрей вышел из детства во взрослую жизнь.
— Все усугублялось тем, что я часто болел. Я был физически слаб. И это как-то само собой увязывалось с темой моей ущербности. Почти каждая моя простуда заканчивалась обострением в виде бронхита. Я постоянно кашлял и задыхался, — вспоминал Андрей.
— А у вас никогда не возникало ощущения, что вы задыхаетесь от каких-то давящих изнутри сильных чувств? Чувств, которые вы не можете выпустить? — спросила я.
— Не знаю… — Андрей пожал плечами. — Мне стыдно об этом говорить, но меня часто переполняла и душила ярость. Но я придумал способ избавляться от нее. Я мысленно взрывал дома.
Андрей взглянул на меня в смятении. Я понимала, что он колеблется. Стоит ли рассказывать то, что он собирается? Не прозвучит ли это пугающе и отталкивающе? Я едва заметно кивнула, ободряя его.
— Он так обижал меня… Я так злился на него! — Андрей покачал головой. — Вы не представляете… И в то же время я не смел проявить эту злость ни под каким видом. Мне страшно было даже представить, чем это могло закончиться. И я придумал способ… Когда мы с мамой ехали в троллейбусе, смотрел в окно на дома. Мысленно я минировал их. А потом подрывал. Мощность зарядов была фантастической. Дома разрывало на мельчайшие осколки, стекла трескались в пыль, двери взлетали на воздух, бетонные плиты рвало на крошки. И, вы не поверите, мне становилось легче.
Андрей снова посмотрел на меня вопросительно. Я поддержала его, объяснив, что вполне понимаю его детские чувства и не вижу в них ничего сверхъестественного или извращенного. Один из распространенных способов выражения детьми задавленных чувств — выражение их в фантазиях. Только таким образом многие дети могут выплеснуть наружу эмоции, чтобы не задохнуться от них и жить дальше.
Именно так, с трещиной в доверии к самым близким людям — к собственным родителям, маленький Андрей вышел в страшный, металлический, холодный, черно-белый мир врагов и жертв. Именно так он пришел к идее суперобороны и уже в семь лет принял решение, чего бы это ни стоило, стать сильнее отца, стать сильнее других людей и защитить себя.
С подросткового возраста он много занимался спортом, с неутолимой жаждой интересовался проявлениями в человеке силы, смелости, властности, героизма, его интриговали образы вождей и завоевателей, он перечитывал все книги, какие мог найти, о Македонском, Наполеоне, Гитлере.
Он блестяще учился в школе, выигрывал олимпиады по точным наукам, закончил школу на два года раньше и легко поступил на физмат.
У него были приятели в школе и институте, но у него никогда не было доверительных друзей. Никого он не допускал в мир своих переживаний. При этом он был яркой и заметной личностью, и к нему всегда тянулись люди.
Когда его сокурсники веселились, дурачились — словом, занимались всем, чем полагается заниматься студентам, Андрей держался в стороне, искренне их не понимая.
Он решительно не хотел никому подчиняться и поэтому не раздумывая отказывался от заманчивых предложений работы во время и после учебы в университете.
У него была своя сверхзадача — выстроить собственную неуязвимую и мощную империю. Идея, которая пронизывала все его существо, — создание совершенной обороны и защиты.
Андрей нашел блестящую возможность для практического воплощения этой идеи: он создал и стал развивать инновационную компанию в сфере защиты информации и компьютерной безопасности.
Достаточно быстро выяснилось, что его разработки, его оригинальные продукты эффективны и востребованы на рынке. Наконец-то его талант получил возможность реализации.
Андрей очень много и страстно работал, порой забывая о простых человеческих потребностях; он мог забыть поесть, мог уснуть в офисе. При этом он постоянно учился новому.
Несмотря на сильно возросшие финансовые возможности, Андрей продолжал жить очень скромно, обходясь «студенческим» минимумом.
Будучи человеком постоянно думающим и анализирующим, Андрей стал замечать странные и неприятные закономерности: чем интереснее и престижнее он получал заказы, тем труднее ему было приступить к работе. И дело было явно не в недостатке знаний и возможностей. Кроме того, по мере усиления позиций компании и заслуженной репутации его самого чувство собственной небезопасности никуда не уходило. Оно могло ослабнуть лишь на короткий период, как правило, после очередного достижения. Что-то происходило с ним.
Как будто бы внутри натягивалась струна.
Мы продолжали интенсивно работать, слой за слоем снимая воспоминания, подбирали шифр к кодовым замкам, открывали металлические ящики и доставали из них боль, страх и безнадежность ребенка.
Глубина одиночества этого человека потрясала. Наряду с неотъемлемыми физиологическими потребностями каждый из нас неизменно испытывает потребность в общении с другими людьми, потребность преодолеть одиночество. Эта потребность пронизывает все наше существование. Андрей же противопоставил себя целой Вселенной. Не смея не только показать враждебность отцу, но даже ее осознать, Андрей компенсировал это тем, что спроецировал ее на целый мир. Даже на Бога.
Единственным светом в конце туннеля для Андрея был образ супергероя из детства, в которого он со временем собирался превратиться. В будущем Андрей-супергерой должен был противостоять злу. А также сокрушить самого Бога.
— Зачем вы собирались сокрушать Бога? — спрашивая об этом, я старалась вложить в интонацию максимум уважительного, бережного отношения к вопросу веры. К этой теме психотерапевт должен приближаться крайне осторожно, четко осознавая свои границы.
Как заметил Франкл, цель психотерапии — исцеление души, цель же религии — спасение души.
— А зачем нужен такой Бог? — в сердцах произнес Андрей. — Я постоянно задавался вопросом: зачем он поддерживает зло? Почему? Неужели он не видит, как мне плохо? Если Бог допускает страдание, то, может быть, его попросту нет? Или если он есть, то с ним что-то не так?
Я понимала состояние Андрея и предложила ему подумать о том, что таким вопросом задавалось множество людей на протяжении многих эпох. Об этом себя спрашивали безнадежно больные, несправедливо осужденные, узники концлагерей…
В жесточайших экстремальных ситуациях люди пытались понять, почему существует зло, как оправдать Бога? И кто-то находил в себе мужество и силы искать Бога в своем собственном сердце. Бог помогал им слушать себя, чувствовать себя, определять свои настоящие ценности, выбирать собственные реакции и оставаться достойными даже перед лицом смерти. Бог для них заключался в той последней свободе выбора, которая у них была: остаться человеком или нет.
Андрей замер, он слушал, впившись в меня глазами; только мышцы на его лице подрагивали.
Похоже, он не ожидал такого поворота событий. Похоже, я подобралась и нанесла удар в самое ядро, на котором зиждился его сценарий… Я не стала его жалеть, я не присоединилась к его претензиям. Я предложила ему посмотреть иначе и увидеть, что человек может быть сильным.
Потребительски относятся к жизни, к Богу люди, которые не повзрослели, которые так и не приняли свою уникальную силу творить, менять, выбирать, создавать. Они продолжают оставаться полностью зависимыми от обстоятельств, они могут оставаться в равновесии с собой только в состоянии благополучия. Они неосознанно требуют от жизни только хорошее, они не хотят мириться с тем, что есть страдания, болезни, смерть, потери. Происходит это потому, что они верят, что не смогут с этим справиться.
Продолжая смотреть на мир глазами напуганных детей, такие люди создают у себя внутри иллюзию того, что Бог должен за них что-то сделать, и верят в нее. А когда иллюзия разрушается, это всегда очень больно. Тогда они и обрушивают на него свое негодование и обесценивают его.
— Я, кажется, начинаю понимать, о чем вы говорите, — тихо сказал Андрей. — Получается, что если я злился на весь мир, на Бога, то это значит, что я продолжал ощущать себя слабым и беззащитным. Вот в чем корень моей тревоги. Получается, что я на него возложил ответственность за то, что мои родители обижали меня и были ко мне несправедливы?
— Да, Андрей, вы все правильно поняли. Ваши родители действительно не справились со своим родительством. Они относились к вам так, как диктовал их внутренний сценарий. Но это не значит, что в глубине своего сердца они не любили вас, что они не хотели вам добра. Они готовили вас к той жестокой жизни, как они ее представляли.
— Значит, они так и остались детьми и не поняли, в чем их сила? Я еще в детстве об этом догадывался, когда мой отец злобно передразнивал меня или когда моя мать, боясь ему возразить, уходила в другую комнату. Они правда были похожи на детей. Вот почему рядом с ними мне никогда не было спокойно и безопасно. Они сами прожили свою жизнь, чего-то боясь. Мне кажется, они очень несчастны.
Я кивнула Андрею, соглашаясь с ним, и аккуратно спросила:
— А что вы думаете по поводу своей силы?
— У меня тоже есть моя сила, мой талант. Это факт. И я уже давно мог бы использовать их, вместо того чтобы сражаться с наползающими тенями из прошлого. Наверное, я мог бы чувствовать себя счастливым, когда все вокруг в порядке.
— Чувствовать счастливым, когда все в порядке, — повторила я. — Андрей, а как вы думаете, что позволяет нам оставаться способными чувствовать себя счастливыми, когда мы сняли с себя иллюзию, что в жизни должны случаться только приятные, хорошие события?
Андрей ответил после некоторой паузы:
— Наверное, это уверенность в том, что у меня есть сила и интеллект справиться с любой ситуацией, какие бы ужасные события ни происходили. И какое-то знание внутри, что мне хватит мужества не предать себя и свою природу. Я не жертва, мне не нужно быть в постоянной обороне.
— Неприятности случаются у всех, и, как вы говорите, это неотъемлемая часть жизни, — улыбнулся Андрей, как бы давая мне понять, что теперь у нас есть что-то очень ценное общее.
Есть такие сессии в психотерапевтической практике, которые запоминаются на всю жизнь. Эта встреча была именно такой.
Прощаясь, Андрей крепко пожал мне руку.
Андрею еще потребовалось время, чтобы свыкнуться с мыслью, что он больше не плохой. Он внимательно прислушивался к своим ощущениям, пробовал свои новые реакции. На каждой встрече Андрей задавал мне много вопросов; что-то зрело у него внутри.
Недели через три в самом начале встречи Андрей практически сразу поделился новым ощущением: у него появилось нечто вроде предчувствия, что Бог будет поддерживать его и помогать. Затем, как это было свойственно Андрею, не теряя ни минуты, достал из портфеля ноутбук и, по-детски спеша, как будто боясь не успеть показать мне все, что так хотелось бы, начал зачитывать наброски новых жизненных стратегий, над которыми он усердно трудился все это время. Мой клиент рассказывал возбужденно, переживая и, казалось, смакуя новые выводы.
1
Я — хороший. Я — талантливый. Я хочу и могу использовать свой талант для того, чтобы делать необыкновенные и полезные вещи, благодаря которым жизнь людей будет удобнее и радостней.
2
Я — сильный. Моя сила в таланте, интеллекте и лидерстве. Я могу не только творить, но и заражать людей своей увлеченностью, вести их за собой.
3
Я молод. И я хочу стать отцом. Я поклялся себе, что никогда, ни при каких обстоятельствах, как бы я ни был зол или огорчен, я не подниму руку на своего будущего ребенка, не напугаю и не унижу его. Я никогда не использую против него свою силу. Я никогда не использую свою силу против хрупких и слабых. Я принимаю ответственность за свою силу. Я сообщаю ей положительный заряд.
4
Другие люди не такие, как я. И быть не такими, как я, — их священное право. Они прошли свой путь, они думают по-другому и делают по-другому. Они автономны и самостоятельны. Их не надо ни спасать, ни преследовать.
5
Мои решения, мой выбор больше никаким образом не зависят от моегопрошлого, от моих родителей. Мне больше незачем их ненавидеть и незачем от них отгораживаться. Они больше не в силах оказывать влияние на меня. Я знаю, что я чувствую. Я сам решаю, что мне нужно. Я свободен.
6
Я достоин хорошего.
Два последних пункта стоит оговорить отдельно: эти мысли сформулированы моим клиентом во время его последней поездки к родителям. Находясь у них в гостях, Андрей впервые в жизни почувствовал какое-то тепло, ощутил себя спокойно рядом с родителями. Более того, их поведение неуловимо переменилось. Они тоже были спокойны и даже пытались как-то позаботиться о сыне.
Это наблюдение подвело моего клиента к пониманию: когда он уверен и доброжелателен, настрой окружающих по отношению к нему меняется. Человеческие отношения для Андрея приобретали новый смысл.
В поезде, по дороге от родителей, он вдруг почувствовал, что его одежда некомфортна. Андрей удивился, что никогда раньше не задумывался о таких простых вещах, как удобная одежда и обувь. Это было даже забавно! Ведь возможности не отказывать себе в комфорте, по крайней мере в этом элементарном аспекте, у него были давным-давно.
Постепенно удивление переросло в твердое намерение: по приезде в Москву он отправится в магазин и купит себе не просто комфортную, но также радующую глаз одежду. Именно так простое и естественное желание почувствовать удобство тела помогло родиться новому решению: «Я достоин хорошего».
С того момента как Андрей сформулировал свои новые ценности, незаметно прошло два месяца. Устройство, с которого началась наша история, было доработано и функционировало безукоризненно, к удовольствию и удивлению заказчиков.
Меня наполняли радость и гордость за моего клиента, сумевшего за поразительно короткий срок изменить взгляды на себя и на свою жизнь.
Заключительные встречи мы посвятили вопросам лидерства. Андрея теперь волновал вопрос ответственности за ту силу, которой он от природы наделен. Ему больше не хотелось, чтобы эта сила, обходя его сознание, оказывалась разрушительной. Он чувствовал, как внутри его переполняет энергия. И теперь ему хотелось проложить для нее достойное русло. Ему хотелось созидать.
Перед тем как завершить курс терапии, Андрей решил, что ему необходимо проработать со мной свои обновленные представления о том, как использовать свою силу в роли лидера, руководителя и владельца компании.
Глубокое осознание своего прежнего сценария дало возможность Андрею увидеть, что он использует одни и те же застывшие модели поведения и в жизни в целом, и в бизнесе. Он ужаснулся тому факту, что, находясь в роли руководителя, он, по сути, никогда не думал о людях, не чувствовал их, не понимал их мотивов.
Ослепленный своей сверхзадачей, он ждал от них той же отдачи. Нередко они вызывали у него дикое раздражение, казались ему тупыми, бесперспективными.
Он увидел удивительное сходство со своим отцом в своем отношении к людям, которые от него зависели.
Он пришел к однозначному пониманию, что при таких отношениях рассчитывать на их лояльность и глубокую заинтересованность в работе — абсурд. Они могли бояться вызвать его недовольство или потерять достойную работу и поэтому слушались. Но теперь он знал точно: это практически несовместимо с творчеством в процессе, с заинтересованностью в результате, с разделением ответственности.
Будучи человеком, наделенным гениальными способностями, он очень быстро, не сопротивляясь, пришел к необходимости выбора. Ему нужно было решить: либо он командует оловянными солдатиками, то наказывая, то жалея их, либо он работает в сотрудничестве с людьми, заинтересованными в развитии.
Но эти отношения могут быть только отношениями взаимного понимания и уважения.
Опираясь на наш альянс, Андрей наметил ряд изменений в своем бизнесе.
Первым таким шагом стала глубокая кадровая чистка в компании. Мой клиент решил, что больше не будет лидером, тянущим за собой немотивированных сотрудников, принуждающим их к работе, прощающим и карающим.
Андрей оставил в компании на ключевых позициях только тех, в ком он чувствовал неподдельный интерес и стремление к работе и успеху компании.
Ряд сотрудников, толковых специалистов, но неспособных принимать на себя необходимую ответственность, он переместил на позиции, на которых не требовалось принимать самостоятельные решения.
С теми же, кто ощущал себя беспомощными, нуждающимися во внешнем принуждении к действиям, Андрей расстался без сожаления.
Я поддержала его в этом.
Одновременно мой клиент объявил конкурс и пригласил к сотрудничеству талантливых программистов, компьютерщиков и инженеров. Рассказывая об этом, Андрей подчеркнул: испытывающих глубокий интерес к новаторству и ориентированных на самостоятельность в работе. Андрей был сильно удивлен, когда на предложение откликнулось более 300 человек! По итогам собеседования остались 14.
Оставшихся старых сотрудников Андрей постарался разместить по позициям, адекватным их реальным способностям и профессиональному уровню. Он больше не хотел, чтобы люди пытались делать то, что им не по силам.
Со своей стороны, Андрей решил больше их поддерживать, не перенося ни на кого собственный болезненный детский опыт: «Справляйся, как хочешь».
Для ключевых сотрудников новаторского ядра он применил интересную систему мотивации: четко оговоренную часть времени они могли использовать уникальное оборудование компании для того, чтобы работать на нем над собственными идеями лично для себя. Это привносило в атмосферу компании больше свободы и творчества.
Кроме того, Андрей существенно уменьшил фиксированную сумму заработной платы этих сотрудников, увеличив при этом сумму, зависящую от успешности каждого конкретного проекта.
Андрей признался себе в том, что ему совершенно неинтересно заниматься текущим управлением компанией. Административная часть работы тяготила его и вызывала стойкое мучительное ощущение потери времени. В ходе одной из последних сессий выяснилось, что у Андрея есть интересный сотрудник, который является квалифицированным и образованным управленцем и финансистом. Он нравился Андрею своей активностью, желанием развиваться, а также четкостью и организованностью.
Андрею пришла мысль, которая поначалу удивила его самого: что, если отдать часть управленческой нагрузки этому человеку?
Последний с радостью был готов принять это на себя, восприняв ситуацию как отличную возможность для развития.
Такое решение высвободило Андрею огромный временной ресурс. Оно дало Андрею возможность заниматься именно тем, чем он хотел, а хотел он оставаться мозговым центром компании. Он также получил возможность организовывать каждый рабочий день более эффективно, сделать график гибким. Работать на износ больше не было необходимости. Напротив — у него давно была необходимость иметь достаточно времени на то, что он любил, на то, в чем природа одарила его гениальностью.
Вывод «Я достоин хорошего» находил все более широкое практическое применение.
Идя по улице после очередной нашей сессии, Андрей с воодушевлением думал о предстоящем вечером событии: он ожидал доставки заказанного недавно для компании суперсовременного оборудования. Для него это событие было значимым.
Но перед внутренним взором Андрея вдруг встали тесные кабинеты компании, ободранные стены в коридорах и туалетах, и он вновь испытал то же удивительное чувство, что и в поезде по дороге от родителей. Андрей понял, что его сотрудникам и ему самому уже давным-давно неудобно работать в таком офисе. И что необходимости терпеть этот дискомфорт вообще-то давно нет!
Андрея больше не вдохновлял такой экстрим.
Следующий рабочий день мой клиент начал с разговора со своим финансистом. Он рассказал ему о своем намерении подыскать просторное и удобное помещение для компании. При необходимости Андрей допускал привлечение кредитных денег, не видя в этом более угрозы для безопасности. Финансист полностью одобрил эту идею. Оказалось, тот уже давно думал о расширении, видел для этого возможности и пытался поговорить об этом с Андреем.
Андрей с интересом для себя отметил, что он совершенно ничего не помнит об этих разговорах. Он получил новое подтверждение тому, как же он был отгорожен от реальности, от новых жизненных возможностей, и замечал только те события, которые вписывались в его сценарий.
Андрей не собирался, а уже делал все это. Меня не переставала удивлять быстрота его реакции и трудоспособность. Складывалось впечатление, что в его сутках 48 часов.
Меня порадовало последнее реформаторское решение Андрея (последнее из тех, свидетелем которых мне довелось быть). Однажды утром по дороге на работу, стоя в электричке с портфелем и ноутбуком в руках, Андрей почувствовал сильное раздражение.
Его первая гипотеза была — его раздражают люди. Однако во время терапевтической сессии удалось разобраться, что раздражение вызывали отнюдь не люди. Андрей чувствовал сильное раздражение потому, что сам отнимал у себя огромное количество времени и сил на поездки в общественном транспорте.
Живя за городом, он небезосновательно полагал, что добираться до работы на машине в час пик — бессмысленная затея. Однако ему никогда не приходило в голову, что он может добираться до работы в какое-то более подходящее время. Теперь же в голову его пришла простая мысль: нет никакой особой надобности ежедневно приезжать на работу к девяти часам.
Его сотрудники не маленькие дети, и они не нуждаются в постоянном присутствии руководителя. С этого мгновения Андрей укрепился в намерениях: он продолжит четкое разграничение полномочий, распределение обязанностей и ответственности сотрудников. Его же задача — быть мозговым центром компании, творческим руководителем. Он может приезжать в офис тогда, когда ему это нужно. Андрей с восторгом сообщил мне, что, рассчитав стоимость минуты своего времени, он собирается нанять водителя. В новой жизни он будет открывать ноутбук, располагаясь на заднем сиденье автомобиля, и заниматься делом даже по пути в офис.
Наша завершающая встреча была трогательной. Андрей подарил мне собственные детские рисунки. Автопортрет и картину «Я и мир». На первом рисунке был изображен мальчик, сидящий в кровати под тоненьким одеяльцем. Ребенок с огромной головой на тоненькой шейке. Опущенные острые худенькие плечи, большие темные глаза, из которых катились слезы. Изображение источало ощущение страха, холода, беззащитности, оголенности, дискомфорта и одиночества. Аскетичная металлическая кровать была брошена в некой безымянной пустоте: она повисла в вакууме — безжизненном, бесплотном, беззвучном, без какой-либо надежды на помощь извне.
На втором рисунке почти все пространство листа занимало чудовище в духе творений Ханса Гигера. Монстр, фиолетовая кожа которого сплошь прорастала острыми шипами. Разверстые челюсти существа обнажали лезвия зубов. Это была безликая масса ножей и игл. Сгусток агрессии. Без глаз. Без каких-либо признаков мыслительной деятельности и способности к диалогу.
Монстр олицетворял хищническое отношение к окружающему в чистом виде. Его динамическим фактором была жажда убийства. В нижнем левом углу картины был нарисован островок, на котором стоял небольшой космический корабль. Размеры корабля были в два раза меньше одного только когтя монстра. Рядом же с кораблем стояли две черные точки.
— Две точки — это я и моя девушка, — пояснил Андрей. — Я нарисовал это, будучи подростком. Наш космический корабль суперпрочный и супербыстрый. Видите? Мы с девушкой сейчас сядем в него и улетим из мира, который собирается нас уничтожить.
Ценностная нагрузка этих рисунков была парадоксальна. С одной стороны, они, как старые письма или фотографии, являлись осколками прошлого, предметами утраченного времени, материалом, на котором скреплялось здание памяти. С другой стороны, наглядно свидетельствовали о том, каким страшным было прошлое. Когда-то рисунки вобрали в себя ужас ребенка. Уничтожить их? Было бы жалко и вероломно по отношению к зданию памяти. Хранить их? Было бы как-то странно: в новой жизни они смотрелись как нечто лишнее. Мой клиент решил проблему интересным образом: подарил рисунки своему психотерапевту — тому, кто помог ему разделить прошлое и настоящее.
P. S. Новая миссия компании Андрея звучала так: «Мы делаем необыкновенные вещи для того, чтобы в жизни людей было больше удобства и радости».
Войти с помощью соц. сетей: