УРОК 3

РОДИТЕСЬ ГЕНИАЛЬНЫМ. ИЛИ ТЩАТЕЛЬНО ВЫБИРАЙТЕ ДОМ И ШКОЛУ

Изучение феномена гениальности началось с Фрэнсиса Гальтона, который сам был не только исследователем гениальности, но и настоящим научным гением. Одну из причин, почему его можно так назвать, я уже упоминал в первом уроке: его IQ был равен почти 200. Он внес весомый вклад в психологию, антропологию, географию, метеорологию, климатологию, статистику, психометрию и генетику — в общем, человек энциклопедических знаний. Чтобы понять глубину его гениальности, скажу лишь о некоторых достижениях. Гальтон прославился изучением неизведанных уголков Юго-Западной Африки, был составителем климатических карт и научных прогнозов погоды. Он разработал метод опознавания преступников по отпечаткам пальцев, предпринял первые попытки оценки интеллекта, а также впервые применил статистические методы, которые позже стали повсеместно использоваться в биологии и поведенческой психологии. Еще Гальтон изобрел «бесшумный свисток», позволяющий развивать слух на высоких частотах. К сожалению, у его гениальности была обратная сторона: он считается родоначальником евгеники, а следовательно, и распространителем теории селекции человека, позволяющей воспроизводить более умных и сильных Homo sapiens. Именно эта идея была до безумия искажена нацистами во время Второй мировой войны. Интересно, что сам Гальтон не следовал своим идеям. Несмотря на его «отличные гены», за сорок три года жизни в браке он так и не обзавелся детьми.

В 1869 году Гальтон опубликовал свою книгу, полностью посвященную научному изучению гениальности. И так как это был первый подобный труд, он заслуживает отдельного внимания.

«Наследственная гениальность»

В книге «Наследственная гениальность: научное обоснование и последствия» Гальтон без тени сомнений пытается доказать, что интеллект наследуется ребенком от родителей. Начиная с предположения, что дости­жения определяются исключительно интеллектом — а это косвенно опровергает парадокс, о котором мы говорили в первом уроке, — он заявляет, что гениальность идет из семьи.

Для доказательства своей теории Гальтон собрал биографические данные гениев в самых разных областях: в науке, поэзии, музыке, живописи, военном деле и политике. Затем нашел родословные семей, где признаки гениальности проявились минимум в двух поколениях. Особенно яркий пример в музыке — семья Баха. Немецкий композитор Иоганн Себастьян Бах — самый прославленный сегодня представитель фамилии. Его родословная восходит к Хансу Баху, умершему в 1626 году, более чем за век до того, как в 1750-м скончался сам Иоганн Себастьян. В общей сложности более двадцати представителей семьи Бахов могли в той или иной степени считаться видными музыкантами. В истории музыки, помимо самого Иоганна Себастьяна, вспоминают Карла Филип­па Эммануила («берлинский Бах»), Иоганна Кристиана («лондонский Бах»), Вильгельма Фридемана («хаальский Бах») и Иоганна Кристофа Фридриха («бюккебургский Бах»). Конечно, не все Бахи были одинаково одарены. Карл Филипп Эммануил как композитор, например, на какое-то время даже затмил собственного отца. Именно его имели в виду Йозеф Гайдн и Моцарт, когда произносили фамилию Бах. А вот Вильгельм Фридеман хотя и был, безусловно, талантлив, но снискал куда меньшую славу и умер в бедности. Потомки композитора были настолько одарены, что музыкальный пародист и самопровозглашенный «профессор» Питер Шикеле не смог устоять перед искушением и придумал некоего П. Д. К. Баха, двадцать первого «забытого» сына Иоганна Себастьяна (у которого на самом деле было только двадцать детей). Несмотря на то что этот персонаж полностью вымышленный, ему удалось сочинить десятки произведений, включая печально известную «Увертюру 1712 года» и «Похищение Фигаро».

Гальтон был сторонником точных цифр (все-таки учился на факультете математики в Кембриджском университете), потому подверг собранные данные статистическому анализу, что позволило заключить: генетический фактор значительно превосходил случайность (особенно учитывая крайне малое количество гениев, вышедших из обычных семей). Более того, чаще всего близкие родственные связи увеличивали вероятность передать гены гениальности. От него не ускользнули и некоторые странности. Например, он отметил, что гены музыкальной одаренности наследуются только по мужской линии. Это шло вразрез с генетической теорией, если только не предполагать, что наследственность зависит от половых признаков. Получается, гениальность — это что-то вроде дальтонизма? Гальтон начал свои исследования примерно в то же время, когда Грегор Мендель стал изучать механизмы наследования у бобовых, но его работы не были широко известны вплоть до 1900 года. Тогда же никто понятия не имел, как именно те или иные особенности передаются из поколения в поколение. Гениальность уж точно не могла быть геном в Y-хромосоме!

Есть в «Наследственной гениальности» Гальтона кое-что эгоистическое. В главе о научных гениях он отслеживает родословную Дарвина. Например, дед Чарльза Дарвина, видный английский натуралист Эразм Дарвин, написал одну из первых версий эволюционной теории задолго до того, как из-под пера его внука вышло «Происхождение видов». Гальтон заканчивает эту главу таинственным высказыванием: «Я мог бы пере­числить имена и других членов семьи, кто хоть и в меньшей степени, но все же довольно заметно проявлял интерес к естественной истории». О ком это он? Может, о ком-то из близких родственников или даже о самом себе, поскольку его собственный подход к изучению Homo sapiens недалеко ушел от естественной истории. Не буду юлить и скажу сразу: Эразм Дарвин был и его дедом, хотя бабушки у них разные. Впрочем, они тут ни при чем, ведь, по мнению Гальтона, в вопросах наследования женские линии особой роли не играли. Выходит, что Гальтон — ­единокровный двоюродный брат Чарльза Дарвина, хотя второй и на двенадцать лет старше. Таким образом, книга Гальтона косвенно доказывает, что свою гениальность он унаследовал.

Еще до смерти Гальтона в 1911 году его теория подтвердилась. Четыре сына Чарльза Дарвина дополнили список выдающихся членов семьи. Сэр Джордж Говард Дарвин, кембриджский астроном, сформулировал теорию происхождения Луны как осколка доисторической Земли. Сэр Фрэнсис Дарвин, ботаник, со своим отцом проводил эксперименты по изу­чению фототропизма. Сэр Гораций Дарвин был известным инженером-строителем. А вот майор Леонард Дарвин, единственный из четырех, не был посвящен в рыцари и не входил в Лондонское королевское общество, принадлежность к которому тогда значила не меньше, чем сегодня Нобелевская премия. Хотя Леонард и считал себя менее одаренным, чем Джордж, Фрэнсис и Гораций, он сделал отличную карьеру, сменив Гальтона на посту главы Британского евгенического общества (British Eugenics Society). Леонард также был наставником Рональда Фишера, прославленного эволюционного биолога и статистика, в честь которого назван повсеместно используемый в статистике F-тест. Четверо сыновей Чарльза Дарвина, прямо как дети Иоганна Себастьяна Баха, пошли в отца. К тому же все четверо приходились Гальтону двоюродными племянниками, что укрепляло доказательство его наследственной гениальности.

Гальтон был убежден, что его книга, вышедшая в 1869 году, раз и навсегда проясняла: гениями рождаются, а не становятся. Однако на этом история не заканчивается.

Природа... или воспитание?

Можно подумать, что все члены выдающихся семейств, попадающие под определение Гальтона, чувствовали себя польщенными и безоговорочно приняли генетическую теорию гениальности. Как бы не так! Гальтон отметил видного швейцарского ботаника Огюстена Пирама Декандоля. В то время никто не мог предсказать, что сам ученый, его сын Альфонс (Альфонс Луи Пьер Пирамю Декандоль), внук Казимир (Анн Казимир Пирам Декандоль) и правнук Огюстен (Ришар Эмиль Огюстен Декандоль) составят четыре колена династии ученых-ботаников. Забавно, но Альфонс Декандоль не верил в биологические доказательства ­Гальтона, утверждая, что на формирование гениальности оказывают влияние определенные факторы окружающей обстановки, а значит, гения можно воспитать. Свое мнение он аргументировал собранными данными о воспитании научных гениев. Особенно его интересовал вопрос, почему в определенное время в определенных странах появляется особенно много великих ученых. Свои подробные доказательства он изложил в статье 1873 года.

Гальтон не собирался сдаваться и тут же опубликовал результаты собственного эмпирического исследования. Будучи членом Лондонского королевского общества, он решил провести опрос коллег и выяснить их происхождение. Ответить согласились самые видные ученые Велико­британии того времени. Среди них были математик Артур Кэли, физик Джеймс Клерк Максвелл, астроном Уильям Лассел, геолог Невил Стори Маскелин, а также биологи Томас Хаксли, Ричард Оуэн и Чарльз Дарвин. Этот опрос был первым в своем роде, и в нем согласились поучаствовать более ста деятелей науки. Ответы Дарвина сохранились, его сын Фрэнсис написал о них в биографии отца «Жизнь и письма Чарльза Дарвина».

Не менее важны были и формулировки вопросов анкеты Гальтона. Он четко разделил понятия «природа» и «воспитание»: «Сами эти слова представляют собой две стороны, формирующие личность человека. Природа — это все то, что человек приносит с собой в этот мир, а воспитание — все, что оказывает на него влияние после рождения». И хотя спор о природе и воспитании можно встретить еще в шекспировской «Буре» (когда Просперо сетует на тщетность попыток сделать из Калибана человека), именно Гальтон первым научно сформулировал фундаментальный вопрос о влиянии наследственности и окружающей среды на развитие человека. И, чтобы подчеркнуть его важность, назвал вышедшую в 1874 году книгу «Английские мужи науки: их происхождение и воспитание» (English Men of Science: Their Nature and Nurture). Да, да, книга увидела свет всего через год после возражений Декандоля. Быстро сработано!

Гальтон не отказывался от своей теории наследственной гениальности, но все же допускал некоторое влияние окружающих факторов. В его анкете этому было посвящено два вопроса, которые впоследствии подверглись серьезному изучению: родословная и образование. Давайте сейчас обратимся к наиболее важным находкам этого исследования, а потом вернемся к «природе» и сравним данные.

Кто сделал гения? Родители, учителя, наставники

Давайте более детально изучим прославленную династию Дарвинов (и их в некоторой степени родственника Гальтона) из «Наследственной гениальности» в контексте «воспитательных факторов» из «Английских мужей науки». Независимо от того, какие гены передались от отца к сыновьям, Дарвины имели семейное окружение и образование, которым другие британские подданные могли лишь позавидовать. Отец Чарльза, Роберт Дарвин, был известным физиком, а также богатым и прозорливым инвестором с внушительным состоянием. Он начал заниматься медициной в престижном Эдинбургском университете, а потом отец, прославленный Эразм, отправил сына получать ученую степень доктора медицины в Нидерланды, в старейший Лейденский университет. В возрасте всего двадцати лет Роберт уже сделал важное научное открытие и представил первые опытные доказательства микродвижений глазных яблок (скачкообразных синхронных движений, совершаемых при попытке сосредоточить взгляд на каком-то предмете). Свое исследование он опубликовал в журнале Philosophical Transactions of the Royal Society («Философские труды Королевского общества»), а через два года был избран членом этого общества. Заслужив себе репутацию и заработав состояние, Роберт женился на любимой дочери близкого друга своего отца и известного производителя керамики Джозайи Веджвуда, чьи классические вазы, чайники, чашки и тарелки и сейчас выставлены во многих музеях мира. У Роберта и Сюзанны родились шестеро детей, среди которых и сын Чарльз.

Нужно ли говорить, что у Роберта хватило средств, чтобы отправить двоих сыновей в лучшие университеты, где они учились у лучших преподавателей? Геологию и ботанику, например, Чарльз изучал с прославленными профессорами Кембриджского университета Адамом Седжвиком и Джоном Стивенсом Генслоу. Именно Генслоу порекомендовал взять своего протеже натуралистом без жалованья на борт «Бигля» в судьбоносное кругосветное плавание, во время которого были ­открыты Галапагосские острова. Полученные там знания и уникальный опыт по биологии и геологии позволили недавнему еще выпускнику собрать материал для будущей книги «Происхождение видов». Не кажется ли вам, что гениальность Чарльза в большей степени определялась воспитанием, а не природой? Что бы произошло с его «врожденными» гениальными способностями, если бы Роберт не отпустил сына в плавание? А именно такой была его первая реакция, но шурин Джозайя Веджвуд II пере­убедил его.

Практические исследования подтверждают, что воспитание, образование и специальная подготовка, которую получил Чарльз, довольно типичны для гениев, по крайней мере в научной среде.

Социально-экономические условия. По итогам опроса, который провел Гальтон в 1874 году, треть избранных членов Королевского общества были выходцами из семей юристов, физиков, священников или учителей. Еще две пятых выросли в домах банкиров, торговцев или промышленников. Отцы остальных состояли на военной или гражданской службе. Лишь один член Королевского общества был сыном фермера и девять — выходцами из аристократии или детьми джентльменов (в прежнем смысле слова). Отец самого Гальтона был преуспевающим банкиром. Как и его двоюродный брат Дарвин, Гальтон унаследовал состояние, которое позволяло ему никогда не работать.

Примерно восемьдесят лет спустя Энн Ро опубликовала важную работу «Рождение ученого», в которой опросила шестьдесят четыре знаменитых деятеля науки. В их числе были нобелевские лауреаты Джордж Бидл, Эдвин Макмиллан, Джон Говард Нортроп, Лайнус ­Полинг и Джулиан Швингер. Среди участников исследования также были видные психологи Джой Пол Гилфорд, Карл Роджерс и Беррес Фредерик Скиннер. Любопытно, что в списке присутствовал один из «термитов» Роберт Сирс (IQ > 140), а также Луис Уолтер Альварес (IQ < 140), не вошедший в группу Термана; об обоих мы говорили в первом уроке. Ро зафиксировала, что со времен Гальтона многое изменилось. Теперь ученые чаще были выходцами из семей физиков, юристов, священников, инженеров или академиков, реже оказывались детьми коммерсантов и никогда рабочих. Многие последующие исследования дали похожие результаты: более половины знаменитых ученых происходили из семей, где один или оба родителя были образованными профессионалами — ­пропорция, намного превосходящая результат от всего населения. Даже среди «термитов» Термана лишь треть были выходцами из такого окружения. В этом отношении происхождение Дарвина более типично для современных ученых, чем происхождение Гальтона.

Образование. Подход Гальтона к образованию и профессиональной подготовке был куда более поверхностным, чем к домашнему окружению (которое он позднее ставил еще выше). Однако он все же отметил, что «треть из приславших ответы получили образование в Оксфорде или Кембридже, еще треть — в университетах Шотландии, Ирландии или Лондона, а оставшаяся треть вообще не посещала вузов». Конечно, «Оксбридж» объединял самые именитые университеты Англии, но Эдинбургский университет (Шотландия), Тринити-колледж в Дублине (Ирландия) и даже Университетский колледж (Лондон) не слишком отставали. Более современные исследования говорят о том, что именно образование сыграло важную роль в становлении Дарвина как гения. И кстати, гениальные ученые, как правило, выпускники самых престижных вузов.

Более полно это отражено в исследовании Харриет Цукерман, участниками которого стали девяносто два нобелевских лауреата из США. Согласно ее данным, 59% американских лауреатов получили степень бакалавра в пятнадцати лучших вузах страны, но за примерно такой же промежуток времени эти вузы дали миру всего 12% выпускников. Элитное образование перетекало теперь в аспирантуры, в отличие от времен Дарвина и Гальтона. Для достижения научных успехов обязательным стало продолжение учебы. «Ученые степени в тринадцати самых престижных вузах получили 85% всех лауреатов». Те же университеты примерно за то же время присвоили степени лишь пятидесяти пяти ученым, прошедшим послевузовскую подготовку, но не добившимся выдающихся успехов. Угадаете, о каких именно университетах речь? Да, бакалавриат — это, безусловно, Лига плюща (Гарвард, Йель, Дартмут, Корнелл и Колумбийский), список продолжают Калтех, МТИ, университеты в Беркли и Чикаго. Что касается аспирантуры, тут лидируют Гарвард, Колумбийский, Беркли, Университет Джонса Хопкинса, Принстон­ский и Чикагский университеты.

Как правило, в элитном университете работают элитные преподаватели, и поступление в такой вуз значительно повышает шансы попасть к хорошему научному руководителю, как это случилось с Чарльзом Дарвином в Кембридже. Конечно, гарантий никто не даст, так как даже в столь достойных учебных заведениях уровень преподавателей может быть довольно неоднородным. Не всем же быть звездами. Однако нельзя отрицать, что у гениев, как правило, были исключительные наставники. Что касается нобелевских лауреатов из исследования Цукерман, «больше половины (48 из 92)... в студенческие годы, в аспирантуре или на постдокторской подготовке имели в руководителях тоже нобелевских лауреатов». Такие отношения «учитель — ученик» часто распространяются на целые поколения. Эта преемственность отражена на рис. 3.1: лорд Рейли был учителем Джозефа Джона Томсона, который в свою очередь... Впрочем, этот тот случай, когда лучше один раз посмотреть, чем читать сотни слов.

Рис. 3.1. Влияние учителей на учеников на примере нобелевских лауреатов по физике

Источник: Simonton D. K. Greatness : Who Makes History and Why. New York : Guilford Press, 1994. Р. 383 (с использованием данных из работы: Zuckerman H. Scientific Elite. New York : Free Press, 1977. Р. 103).

Учтите, что все упомянутые в графике получили Нобелевскую премию по физике. Заметьте также, что цепочка лауреатов строится исключительно на воспитании и образовании, а не на врожденных способностях и наследственности. Ни слова о знаменитых родителях!

Думаю, понятно, что подобное характерно и для других областей. А теперь, учитывая все, что мы знаем о родителях и учителях, не очевидным ли становится превосходство воспитания над природой? Как ни печально, пока нет.

Гениями рождаются? Сперматозоиды, яйцеклетки и зиготы

Семейные родословные, представленные Гальтоном в 1869 году, позднее не раз подтвердились, так что нет сомнений, что они существуют. Подоб­ные генетические связи были и у некоторых нобелевских лауреатов. Помимо братьев Яна и Николаса Тинбергенов (получили отдельные премии в 1969 и 1973 годах соответственно) были еще шесть пар отцов и сыновей. Уильям и Лоуренс Брэгг (одна премия в 1915 году), Нильс и Оге Бор (в 1922 и 1975 годах), Ханс фон Эйлер-Хельпин и Ульф фон Эйлер (1929 и 1970 годы), Артур и Роджер Корнберг (1959 и 2006 годы), Манне и Кай Сигбан (1924 и 1981 годы), а также Джозеф Джон Томсон и Джордж Паджет Томсон (1906 и 1937 годы). А еще была Ирен Жолио-Кюри, дочь Пьера и Марии Кюри, которая разделила Нобелевскую премию 1935 года с собственным мужем Фредериком Жолио-Кюри. Пьер Кюри и Мария Склодовская-Кюри вдвоем получили премию по физике в 1903 году, а в 1911 году овдовевшая Мария получила еще одну — по химии.

Подобные успехи родственников, конечно, потрясают, но случаются они довольно редко, чтобы служить крепким аргументом в споре о природе и воспитании гениев. К примеру, Ирен не просто унаследовала «гены гениальности» своих родителей, она росла в научной атмосфере и продолжила изучение радиоактивности, начатое ее отцом и матерью. И мужа своего Ирен встретила в лаборатории, созданной родителями. Это, к слову, о влиянии окружения и условий на формирование выдающихся деятелей науки. Неудивительно, что Ирен и Фредерик сами вырастили двух блестящих ученых, хоть и не получивших Нобелевских премий. Обстановка в доме Кюри явно похожа на ту, что царила у Декандолей.

Учитывая слабые стороны теории наследуемой гениальности, Гальтон работал и над другими гипотезами, которые впоследствии легли в основу психогенетики — изощренного способа разделять факторы, относящиеся к наследственности и воспитанию. Но одна из идей Гальтона была особенно важной. Я говорю об исследовании близнецов (как одно­яйцевых, так и разнояйцевых). И те и другие развиваются сначала внутри одной матки, а затем воспитываются в одной домашней среде. Однако только однояйцевые близнецы генетически идентичны. Разнояйцевые схожи так же, как братья и сестры, рожденные в разное время. Позднее спе­циалисты по психогенетике дополнили метод Гальтона, а тот факт, что однояйцевые близнецы редко разлучаются, позволил напрямую противо­поставить наследственность воспитанию. Этот же метод применяют при изучении и сравнении того, насколько приемные дети становятся похожими на детей приютившей их семьи. Принимая во внимание точные статистические данные, результаты получаем весьма провокационные. Открытия, о которых мы поговорим далее, особенно важны в контексте рассуждений о парадоксе гениальности.

По сути, почти все без исключения различия людей в той или иной степени определяются генетикой. Это, конечно, относится и к особен­ностям гениальных личностей. Например, уровень интеллекта во многом зависит от генов. Если Роберт и Сюзанна Дарвин (как и супруги Кюри) были родителями очень умными (что подтверждает их собственная наследственность), то их сын Чарльз с большой вероятностью унаследовал этот ум. То же утверждение справедливо для детей самого Чарльза, ведь, женившись на девушке из знатного рода, он повысил генетический потенциал, который передался Джорджу, Фрэнсису, Горацию и Леонарду. Черты характера (открытость новому, например) тоже отчасти определяются генетикой — я упоминал об этом во втором уроке. Хотя степень наследуемости варьируется в зависимости от конкретной характеристики — как правило, выше для когнитивных способностей и ниже для личностных черт, — можно смело говорить, что человека практически в равной степени определяют и природа, и воспитание.

Но даже в таком случае, учитывая, что гениальность предполагает наличие множества самых разных способностей и граней характера, бессмысленно говорить о каком-то «гене гениальности». Каждая особенность, каждое умение человека складываются из множества генов (другими словами, они «полигенны»), поэтому для рождения истинного гения требуется сочетание тысяч генов. Если для рождения гения ­должно сойтись множество генов, а их набор по большей части дело случая, как узнать, какой именно из миллионов сперматозоидов достигнет той самой яйцеклетки, чтобы в нужный момент образовать уникальную зиготу, ведь даже братья и сестры в одной семье вовсе не обязательно наследуют одни и те же таланты? Причуды наследственности становятся причинами забавных случаев, в числе которых гениальные династии без гениев и гении без гениальных династий.

Гениальные династии без гениев. У Роберта и Сюзанны Дарвин было двое сыновей: старший Эразм и младший Чарльз, рожденные с разницей в пять лет. Вы что-нибудь слышали о первом? Скорее всего, нет (если не брать в расчет его деда, в честь которого мальчика и назвали). Тем не менее Эразм и Чарльз выросли в одной семье и, более того, посещали одни и те же школы и колледжи. Эразм работал под началом видного наставника, химика Джеймса Камминга. Братья часто вместе участвовали в культурных и интеллектуальных мероприятиях и были близки на протяжении всей жизни, пока не умерли с разницей всего в год. Однако Эразм явно никуда не метил и в возрасте двадцати шести лет еще был на содержании состоятельного отца. Он ничего не достиг, не считать же достижением скандальную интрижку с замужней сестрой жены младшего брата. Как раз во время этого печально известного события Чарльз совершал кругосветное путешествие на борту «Бигля», направляясь прямиком навстречу славе. Учитывая, что старт у обоих братьев был с точки зрения окружения совершенно одинаковый, можно заключить, что Чарльз сорвал генетический джекпот, в то время как Эразму просто не повезло.

Гении без гениальных династий. Еще более удивительно, что удача разворачивается на сто восемьдесят градусов и бежит прочь, опровергая гальтоновскую теорию наследственной гениальности. Гений может родиться и в совершенно безвестной семье. Нравится нам или нет, это подтверждает пример английского математика и физика Исаака Ньютона. Гальтону в его «Наследственной гениальности» непросто пришлось с тем фактом, что «среди предков Ньютона никто не выделялся интеллектуальными способностями, а о его родословной нет совершенно никаких записей, кроме разве что некой таинственной связи с двумя Хаттонами по материнской линии». Речь идет о математике Чарльзе Хаттоне и знаменитом геологе Джеймсе Хаттоне. Предположительно, это родство идет по линии сестры матери Ньютона, но почти за сотню лет в роду Ньютона не было ни одного мало-мальски заметного изобретателя. О многом говорит уже то, что ни в одной биографической статье Википедии о Хаттонах не упоминается их хотя бы косвенное родство с бездетным Ньютоном. Если бы имелись какие-то доказательства, их бы, безусловно, отметили. Таким образом, если Ньютон и родился гением, то задействованы тут были совершенно иные генетические механизмы, нежели у Дарвина. В наборе родительских генов было не так уж много действительно гениальных, но Ньютон каким-то образом сумел зацепить нужные. Благодаря природной одаренности он преодолел множество трудностей, включая намерение матери воспитать из первенца фермера. Тут мы должны благодарить судьбу за то, что природа превзошла воспитание. Представьте, что Ньютон выращивал бы яблоки, вместо того чтобы наблюдать, как одно из них падает с дерева, открывая ему секреты гравитации!

Однако Ньютон не единственный пример появления гения из ни­откуда. Талант скульптора, живописца и архитектора великого итальянца Микеланджело вполне сопоставим с научными талантами Ньютона. Наверное, Гальтон был так раздосадован этим противоречащим его теории примером, что совершенно забыл упомянуть мастера в своей работе, но при этом включил в нее генеалогические древа многих других выдающихся деятелей Ренессанса, например семьи Беллини. Знаете, кто еще подозрительно отсутствует в списках Гальтона? Живописец и ученый Леонардо да Винчи, сын нотариуса и крестьянки. Надо же, опять гений и опять без династии!

Как бы то ни было, генетические эффекты не всегда таковы, какими кажутся. Чуть позже я приведу несколько примеров. А теперь давайте от природы обратимся к воспитанию и поговорим о том, как даже полное его отсутствие может положительно сказаться на гениальности.

Революционеры в науке, художники и освобождающий опыт

Отец немецкого композитора Людвига ван Бетховена был жестоким пьяни­цей, поэтому мальчик тянулся к матери, но она умерла, когда Людвиг был еще подростком. Французский философ Рене Декарт остался без матери годовалым малышом и воспитывался родственниками. Он был болезненным ребенком, поздно пошел в школу, в которой иногда и ночевал с разрешения директора, иезуитского священника. В девять лет русский писатель Федор Достоевский перенес первый приступ эпилепсии, а потом всю жизнь страдал от страшной болезни и даже «наградил» ею некоторых героев своих романов. Родители австрийского невролога Зигмунда Фрейда были так бедны, когда мальчик появился на свет, что ютились в съемной комнатушке над мастерской слесаря. Когда Зигмунду исполнилось четыре года, бизнес его отца — торговля тканями — пошел ко дну, и семья вынуждена была переехать из маленького провинциального Фрайберга в столичную Вену. Английский поэт лорд Байрон родился с больной правой рукой, что причиняло ему немало физических и душевных страданий. Однако увечье не помешало ему путешествовать по всей Южной Европе и трагически погибнуть в войне за независимость Греции. В возрасте семи лет американский изобретатель Томас Эдисон столкнулся с такими трудностями в начальной школе, что мать ­перевела мальчика на домашнее обучение. Любопытный Томас дома начал ­читать все подряд: элегию «Сельское кладбище» Томаса Грея, «Историю упадка и падения Римской империи» Эдварда Гиббона и даже ньютоновские «Начала». Последнюю книгу, впрочем, он не особенно понял, ведь родители не владели достаточными знаниями, чтобы объяснить ему математику.

Что объединяет приведенные истории, кроме того, что случились они с будущими всемирно известными гениями? Ответ прост: все это примеры получения разнообразного опыта. Острые переживания и впечатляющие события раннего детства, отрочества или юности «помогли преодолеть трудности и общественные условности», благодаря чему человек научился воспринимать и выдавать идеи, не ограничиваясь социальными рамками. Подобный освобождающий опыт появляется при преодолении различных превратностей судьбы: потеря родителей, экономическая нестабильность, физические или умственные ограничения, смена места жительства, а также проблемы в школе или вообще в образовательном процессе. Впрочем, способность нешаблонно мыслить, выходя за рамки норм и стандартов, может быть достигнута и с меньшими потрясениями. Читательская всеядность Эдисона — отличный тому пример. Такое чтение знакомит человека с разными эпохами и местами, фактами и идеями, которые в противном случае прошли бы незамеченными. Хороши также частые путешествия, жизнь за границей и эмиграция. Мультикультурное окружение крайне благо­приятно влияет на творческое развитие. Именно поэтому среди представителей первого и второго поколений иммигрантов так много выдающихся личностей. Основная причина та же: так или иначе, будущие творческие гении идут своим путем, который противоречит тому, что считается «нормальным» в той или иной культуре. В результате мир получает независимых нонконформистов, жаждущих исследовать и открывать новое.

Конечно, не всякий освобождающий опыт одинаково влияет на развитие, и различные события в той или иной степени компенсируют друг друга. Так, например, череда небольших трудностей может иметь такой же эффект, как одно большое препятствие на жизненном пути. Но даже в рамках одного переживания всегда нужно учитывать его частоту и глубину. Можно прожить за границей полгода или десять лет, можно переехать в страну, где придется или не придется изучать язык. Последствия потери родителей зависят от многих факторов. Тут важны и возраст, и отношения с отцом и матерью, и то, кто и как умер.

Гении искусства против гениев науки

Важно, что освобождающий опыт может играть такую же роль, как психопатология, о которой мы говорили во втором уроке. Нужно понимать, что его может быть как слишком много, так и слишком мало. Одно дело — легкая эксцентричность, и совершенно другое — полное отсутствие стабильности. Более того, оптимальность тут также во многом зависит от сферы деятельности. По этой причине заключение Арноль­да Людвига по поводу психических заболеваний можно применить и к освобождающему опыту. Гениям в сферах, где требуется «логика, объективность и устойчивые формы выражения», для «освобождения» нужно меньше трагического опыта, чем людям, занятым в областях «интуитивных, субъективных и эмоциональных».

Это можно проследить на примере обладателей Нобелевской премии по физике, химии и литературе (не будем брать медицину, так как там слишком сложно провести четкие параллели). У физиков в семьях, как правило, все было стабильно и гладко, в то время как у литераторов наоборот — никакой стабильности и надежности. Химики на этой шкале держатся примерно посередине. Так, у 28% физиков отцы были квалифицированными специалистами. У химиков эта доля составляет 11%, а у писателей всего 6%. Еще поразительнее, что лишь 2% физиков в юности потеряли отцов. Среди химиков через подобный опыт прошли 11%, а у литераторов доля потерявших отца в молодости составляет аж 17%. Если добавить в критерии негативного опыта невыполнение родителями своих обязанностей, финансовые трудности или банкротство, доля писателей достигает всех 30%. А про физиков исследователи отмечают, что «в их жизни вообще происходит крайне мало ярких событий».

В ходе другого наблюдения были изучены более тысячи видных деятелей двадцатого века. Входящие в эту группу писатели воспитывались в неблагополучных семьях, в то время как обстановка в семьях ученых была куда более позитивной. Было также отмечено, что ученые получали удовольствие от высшего образования, тогда как гении творческих ­профессий не особенно жаждали учиться (поэты не выражали рвения даже в профильных предметах). В контрольную группу входили и некоторые нобелевские лауреаты как по естественным наукам, так и по литературе. Среди первых — Нильс Бор, Карл фон Фриш, Отто Ган, Фредерик Жолио-Кюри и Эрнест Орландо Лоуренс. Среди вторых — Боб Дилан, Томас Стернз Элиот, Герман Гессе, Жан-Поль Сартр, Исаак Башевис-Зингер, Александр Солженицын и Джон Стейнбек.

Эта разница в пережитом опыте заметна даже в простых одаренных молодых людях. Подростки с ярко выраженными научными талантами с большей вероятностью воспитываются в благополучных семьях, где родители поддерживают классические интересы и хобби своих детей. В то время как молодые люди, тяготеющие к искусству, часто бывают выходцами из менее традиционных семей, нестабильных с точки зрения экономических условий, географического происхождения (рожденные в другой стране, например) и склонных к дальним путешествиям. В каком-то смысле происхождение и семейная обстановка у детей, одаренных в области науки, схожа с той, в которой воспитывались подопечные Термана (мы говорили о них в первом уроке). Это объясняет, почему среди «термитов» не было ни одного гения искусства.

Но погодите! А как же научные революционеры?

Революционеры против обычных ученых

Во втором уроке я говорил, что наиболее прославленные ученые, отвергавшие общепринятые парадигмы, более склонны к психическим расстройствам (хотя и не так сильно, как гении искусства). Не наблюдается ли нечто подобное и в отношении разного освобождающего опыта? Не проходят ли ученые-революционеры через большее количество трагических событий (но все же меньше, чем художники и писатели), чем те, кто следует парадигме? В следующем уроке я расскажу об удивительном исследовании Фрэнка Саллоуэйя, посвященном тому, почему ученые поддерживают масштабные научные инновации. Саллоуэй изучил реакцию научного мира на двадцать восемь новшеств: от революции Копер­ника до теории тектонических плит. Некоторые факторы указывают на то, что освобождающий опыт сыграл важную роль в становлении революционеров. Взять, к примеру, путешествия, либеральные взгляды или изучение множества научных дисциплин. Если учесть тот факт, что ученые, наиболее восприимчивые к инновациям, часто сами являются их авторами, все это если не доказывает теорию в полной мере, то звучит весьма убедительно.

По некоторым данным, то, что Дарвин потерял мать в возрасте восьми лет, а отец Ньютона умер еще до рождения мальчика, никак не отразилось на становлении гениев. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что в случае Ньютона мальчик вряд ли был удручен трагическим событием. Однако смерть отца повлекла за собой повторный брак, который случился, когда Ньютону было три года, а затем решение матери отправить Исаака на воспитание к бабушке — поступок, который он так и не простил ей. Он даже как-то грозился убить мать с отчимом и сжечь их дом. В таком свете эта история становится вполне себе трагическим опытом!

Завершение дискуссии «природа или воспитание»

Пока создается впечатление, что больше доказательств говорят в пользу воспитания, особенно если пренебречь не всегда воспитывающим освобождающим опытом. Конечно, потеря одного или обоих родителей не может быть наследственным признаком. Однако современные ученые в области психогенетики убеждают, что не все так просто. То, что на первый взгляд кажется очевидным влиянием окружения, вполне может оказаться скрытым генетическим фактором. Будто гены притаились где-то за кулисами и исподтишка направляют человеческое развитие, в то время как все лавры достаются родителям, учителям и наставникам. В качестве наглядного примера приведу такое качество, как открытость новому. Давайте рассмотрим научные исследования и конкретные случаи, связанные с ним.

Открытость новому: основные научные открытия

Я уже говорил во втором уроке, что открытость новому перекликается с ответами Опросника творческих достижений (CAQ). Однако это утверждение необходимо дополнить: из всех личных качеств именно ­открытость наиболее тесно связана с гениальностью. Сейчас вы поймете, о чем я. Открытость новому — один из факторов «большой пятерки» наряду с сознательностью, экстраверсией, доброжелательностью и нейротизмом (эмоциональной стабильностью). Именно она скрывается за буквой О в аббревиатуре OCEAN (О — openness to experience, C — conscientiousness, E — extraversion, A — agreeableness, N — neuroticism). Людям, набравшим высокий балл по шкале открытости, присущи широкий круг интересов, развитое воображение, оригинальность, вдумчивость, любознательность, изобретательность, артистичность, высокий интеллект, находчивость, остроумие, догадливость, мудрость и опыт. Другими словами, такие личности совершенно не поверхностны и крайне необычны. Хотя интеллект и отмечен в описании, открытость новому лишь косвенно пересекается с показателями IQ. Тут наиболее важны именно личные качества.

Я также отмечал, что открытость — свойство по большей части наследственное. Ее генетическая природа гораздо более ярко выражена, чем у других игроков «большой пятерки», за исключением разве что экстраверсии. Именно эта наследственность и подрывает все серьезные попытки выделить какие-либо врожденные или приобретенные качества. Но давайте уже перейдем к конкретным примерам.

Открытость новому. Очень конкретный пример

Вспомните Уильяма Джеймса, американского психолога и философа. Нет сомнений, что он бы набрал невероятно высокий балл по шкале открытости. В молодости он мечтал стать художником и даже обучался в студии известного американского живописца Уильяма Морриса Ханта. Однако углубился в науку, поступил в Гарвардскую научную школу Лоуренса, затем в Гарвардскую медицинскую школу, но вскоре решил взять перерыв в учебе и отправиться в Бразилию в экспедицию под руководством знаменитого американского биолога швейцарского происхождения Луи Агассиса (в честь которого позднее назвали один из корпусов Гарвардского музея сравнительной зоологии). Болезнь помешала Джеймсу завершить путешествие, но вместо возвращения в ­медицинскую школу он решил отправиться в Германию изучать новейшие тенденции философии и психологии. Вернувшись в Соединенные Штаты для завершения научной работы и получения магистерской степени, он не пошел в медицину, а остался преподавать физиологию в Гарварде. После физиологии обратился к психологии, а потом и к философии, став ярым сторонником прагматизма. Написанные им «Принципы психологии» и по сей день остаются классической работой, примечательной своей полнотой, объединяющей как клинические, так и экспериментальные выводы, сопоставляемые с исследованиями человеческого организма. Открытость Джеймса также прослеживается в более поздней фундаментальной работе по психологии и религии «Многообразие религиозного опыта». Ученый долгое время был членом Теософского общества, а позднее способствовал созданию Американского общества психических исследований (American Society for Psychical Research). Пожалуй, многие психологи и ученые признают, что он обладал величайшей открытостью (ко всему, что касалось человеческой психики).

Откуда же у Уильяма Джеймса эта открытость? Можно предположить, что ее источником была семья. С точки зрения воспитания нельзя и представить атмосферы, более способствовавшей появлению столь открытого новому отпрыска. Отец Уильяма, Генри Джеймс — старший, был невероятно состоятельным человеком, оставившим после себя большое наследство. Он был, можно сказать, нонконформистом. Изначально хотел податься в священники, но впоследствии стал теологом и ярым защитником сведенборгианства, сравнительно нового небольшого ответвления христианства (так называемой Новой Церкви). Дед Джеймса так и не принял отступничества Генри от «истинной» (пресвитерианской) веры. Отец Уильяма был дружен со многими интеллектуалами своего времени, например с Ральфом Уолдо Эмерсоном, поэтому дети воспитывались в высококультурном окружении. Все это подкреплялось семейными поездками в Европу и решением отца дать своим детям частич­но европейское образование. Именно так Уильям выучил французский и немецкий. Воспитание наилучшим образом отразилось не только на Уильяме, но и на его младшем брате Генри Джеймсе (британско-американском романисте) и сестре Элис Джеймс, которая стала автором дневников. Главенствующая роль воспитания здесь вполне оправданна.

Однако природа прячется за ширмой, претворяя в жизнь свои злодейские планы. Если открытость по большей части черта наследуемая, почему бы ее частично не списать на генетику? Отец был, безусловно, глубокоуважаемым человеком, отринувшим общепринятые установки, в которых воспитывался, и вставшим на защиту куда менее популярных идей. Так почему бы детям не унаследовать его открытость? В конце концов, они ведь унаследовали от него некоторые психологические расстройства. Да, да, те самые, которые тоже составляют значительную долю генетического материала. И Уильям, и Генри-младший страдали тяжелой депрессией. Второй — вплоть до суицидальных мыслей. А в дневниках Элис в подробностях описаны ее эмоциональные срывы. Неудивительно, что открытость напрямую связана с когнитивным растормаживанием, состоянием, характерным как для творческого подъема, так и для психических расстройств.

Интересно, что бы произошло, будь Уильям в младенчестве похищен и усыновлен совершенно чужой семьей? Проявлял бы он такую же открытость ко всему новому? Согласно исследованиям в области психогенетики, вполне вероятно, если не сказать — почти наверняка. Усыновленные дети гораздо больше похожи на своих биологических родителей, чем на приемных. Разлученные близнецы куда больше похожи друг на друга, чем на своих приемных братьев и сестер. Увы, наследственность крайне несовершенна и поэтому «регрессирует к среднему значению». Этот фено­мен впервые отметил Гальтон. Да, открытость Джеймса в альтернативной вселенной могла быть выражена не столь ярко. Кто знает, возможно, он не сделал бы никаких открытий в области человеческой психики. Однако факт остается фактом: гипотетически усыновленный Уильям Джеймс с большой вероятностью психологически был бы так же похож на себя реального, как и физически.

Каков же вывод?

Формируя свою зиготу, со всей серьезностью подходите к выбору сперма­тозоида и яйцеклетки. Помните, это решение определяет как минимум половину вашей будущей личности. Но с не меньшим вниманием ­отнеситесь и к выбору дома, где будете воспитываться, и школы. От этого не менее чем наполовину будет зависеть ваше будущее развитие. Если хотите стать гением, вам необходимо и то и другое. Как жаль, что мы лишены столь важного выбора в момент оплодотворения, ведь даже так называемым генетически спроектированным детям непременно нужна еще и спроектированная среда!

Отправить