Часть третья

Все еще дул ветер, но теперь уже южный, мягкий, тяжелый от надвигающегося дождя. Эмма сидела у окна в Доме капитана и смотрела на улицу. Стоял ранний вечер. В кузнице горел свет. Она уже несколько дней не видела Дэна Гринвуда и жаждала увидеть его хотя бы мельком. Но тут ее внимание привлекли четыре пожилые женщины, выходившие из церкви. На всех них были шляпки, по форме напоминавшие перевернутые шампиньоны, сделанные из фетра или искусственного меха, и короткие шерстяные пальто. Казалось, они как будто наскакивали друг на друга в процессе разговора. В церкви прошла служба. Вечерня или встреча Союза матерей. Интересно, была ли там Мэри, заставила ли она себя выйти в свет. Эмма надеялась, что да. Ей не нравилось думать, что родители сидят взаперти в Спрингхед-Хаусе, среди пара и тишины, предаваясь мыслям об утрате сына.

Эмма на какое-то время задумалась над своей историей. Может, нужно ее подкорректировать? Переделать? Действительно ли женщины, выходившие из церкви, «наскакивали» друг на дружку? Как бы лучше это выразить? И действительно ли она жаждала увидеть Дэна Гринвуда, несмотря на то что теперь знала, что он бывший детектив, чья реакция на нее объяснялась смущением, а не желанием? Конечно, подумала она. Если уж какое слово и подходило под описание ее чувств, так это «жажда». Но почему? Все, что раньше казалось надежным, теперь трещало и шаталось. Прежняя жизнь, счастливая семья строилась на секретах и полуправде. Теперь же образ ее родителей и Джеймса казался размытым, словно край тающей свечи. После смерти Кристофера фантазия о Дэне Гринвуде казалась реальнее, чем что-либо еще в ее жизни. Она давала ей утешение, и Эмма жадно за нее цеплялась. Она хотела его больше, чем когда-либо.

Она оттащила себя от окна и пошла вниз. Джеймс сидел в гостиной с книжкой на коленях. Шторы были не зашторены. Как только она вошла, он снова принялся читать, но она видела, что он не может найти, где остановился. Он пытался сделать вид, что читает, ради нее. До ее прихода он сидел, глядя на огонь в камине, и мысли его были далеко отсюда. Впервые она задумалась, не было ли у него тоже вымышленной любовницы. Или даже реальной. Раньше она об этом не думала. Теперь же ее уже ничто не удивило бы.

Обычно чтение полностью захватывало его. Ему нравилось все, что помогало развиваться и содержало много информации, даже если это был вымысел. Сейчас он читал книгу о путешествиях, рецензию на которую прочитал в одной из воскресных газет и которую потом заказал по интернету. Он говорил, что упустил возможность получить образование и теперь хочет наверстать. Когда он говорил о книгах, которые читает, она чувствовала себя невеждой – несмотря на свой диплом. Но в последнее время, с момента смерти Кристофера, казалось, ничто не могло удержать его внимание. Она подумала, может, его снедает вина. Ему никогда не нравился Кристофер. А в тот последний вечер, когда он доставил им столько хлопот, он, возможно, даже желал ее брату смерти. Возможно, сейчас он сожалеет о том, что был настроен так враждебно.

Она села на пол перед Джеймсом, прислонившись спиной к его ногам, руками обхватив себя за колени. Она была так близка к огню, что почувствовала, как краснеет лицо. Ей нужен был физический контакт. Ощущение худых ног Джеймса, прикасавшихся к ее спине. Жар камина на лбу. Так она возвращалась к реальности. Без физического контакта она терялась в своих сказках. Путалась. Как когда убили Эбигейл, и все казалось таким нереальным.

Она повернулась к нему.

– Ты ни о чем не хочешь поговорить?

– О чем? – спокойно спросил он. Он перестал делать вид, что читает, и отложил книгу в сторону. На обложке был рисунок компаса, большого корабельного компаса в металлическом корпусе.

– Обо всем, что тут происходит. О Кристофере. Об Эбигейл. Поверить не могу, что это опять происходит. – Не те слова. Она не могла объяснить, что потеряла веру во все окружающее, в свою собственную память.

– Конечно, мы поговорим, если ты думаешь, что это может помочь. – По его тону было понятно, что он не понимал, какая в этом может быть польза. Раньше она бы с ним согласилась. Она считала постоянное анализирование человеческих отношений, так занимавшее ее друзей, когда они учились, странным, ненормальным увлечением. Рассусоливание и сплетни. Ей нравилась сдержанность Джеймса. После смерти Эбигейл слишком многие хотели обсудить с ней ее чувства.

– Нет, – быстро сказала она. – Это ведь не вернет Кристофера.

Они уложили Мэттью и только закончили ужинать, как в дверь постучали. Она подумала о том вечере, когда появился Кристофер, посмотрела на Джеймса, думая, не подумал ли он о том же, но он уже встал, чтобы открыть дверь.

Она услышала приглушенный разговор в холле, потом в комнату зашел Джеймс, а за ним – Вера Стэнхоуп и ее сержант.

– Инспектор Стэнхоуп хочет задать вам пару вопросов, – сказал он. – Вы не против?

Она подумала, что Джеймсу не понравилось, что их прервали, но, как всегда, судить о его эмоциях было трудно.

– Нет, конечно. Садитесь.

– Речь о Кристофере, – сказала Вера. – Вообще-то это не я должна была задавать вопросы. Расследованием его гибели занимается теперь местная полиция. Но вы нас уже знаете. Я подумала, будет лучше, если приду я, чем совсем незнакомые люди.

– Спасибо. – Но Эмма подумала, что незнакомцы, возможно, были бы поприятнее этой женщины, которая, казалось, захватила всю маленькую гостиную и расположилась тут, как у себя дома. Она плюхнулась на один из пустых стульев и стаскивала с себя кардиган, как будто ей было невыносимо жарко. Эмме хотелось извиниться за жар, но она сдержала себя. Это их дом.

– У Кристофера был с собой сотовый, когда вы его видели?

– Не помню, чтобы он когда-либо пользовался сотовым, – ответила Эмма.

– Рано утром в тот день, когда его убили, его видели на кладбище рядом с могилой Эбигейл. Свидетель думает, что он мог говорить по сотовому, но на теле телефона не было.

– Но вы же можете отследить, был ли у него телефон, – сказал Джеймс.

– Вы так думаете? Вообще-то это не так просто. Особенно с предоплаченными. Люди ими меняются, продают их. Счетов нет, отследить разговоры сложно. – Вера резко сменила тему, посмотрев на Эмму. – Вы когда-нибудь были на могиле Эбигейл?

– Нет. – Если бы у Эммы было время подумать, она бы, возможно, соврала. Простое «нет» прозвучало резко.

– Но ведь вы знали, где она похоронена. Вы были на похоронах?

– Нет, – снова ответила Эмма, добавив: – Мои родители подумали, что меня это расстроит. И, хотя Кит хотел, чтобы все прошло тихо, там была куча журналистов. Я рада, что осталась в стороне.

– А Кристофер?

– Он бы не пошел.

– Нет? Вы уверены? Вы говорили об этом?

– Не было необходимости. Я знаю, что он бы ни за что не пошел.

– Он мог ускользнуть из школы. Пойти один.

– Наверное, мог. Но кто-нибудь его бы заметил и рассказал родителям.

– Конечно, – Вера энергично кивнула. – В таком маленьком местечке, как Элвет, невозможно остаться незамеченным. – Она сделала паузу. Разве только совершив два убийства. Кто-то ведь их совершил и вышел сухим из воды. Произносить это было необязательно, все и так было понятно. – Но Кристофер, видимо, узнал, где похоронена Эбигейл. Это всем было известно.

– Да.

– Скорее всего, он бывал на кладбище раньше, – сказала Вера. – Наш свидетель сказал, что в то утро он пошел прямо к ее могиле. Было еще темно, но он знал, где что находится.

– Не знаю. – У Эммы голова шла кругом. Вопросы сыпались слишком быстро. Она чувствовала себя обескураженной, как будто не до конца проснулась и снова проваливается в сон. Сконцентрироваться было сложно. – Кристофер всегда был неразговорчивым. Даже ребенком. Он мог исчезнуть на несколько часов, и никто не знал, где он.

– Вы ходите прогуляться по дороге к реке? – Вера вдруг сменила ритм. Как будто вела любезную беседу за чашечкой чая. – В хорошую погоду там неплохо пройтись. И дорога ровная, можно выйти с коляской. Подходит для прогулок всей семьей. – Хотя вопрос был адресован Эмме, она хитро посмотрела на Джеймса.

– Я бывала там, – ответила Эмма, сбитая с толку этим взглядом, гадая, что он мог бы означать. – Пару раз.

– Странно, что вы ни разу не зашли на могилу. Хотя бы из любопытства. Она была вашей лучшей подругой.

– Я всю жизнь пытаюсь оставить убийство Эбигейл в прошлом.

Вера бросила на нее короткий оценивающий взгляд, но не стала комментировать.

– Думаю, Кристофер мог воспользоваться телефоном, когда был здесь, – сказал Джеймс.

– Мог? Что это значит?

– После ужина он поднялся наверх, в ванную. Я подходил к ребенку и слышал, как он разговаривает.

– Вы слышали, что он сказал?

– Я не занимаюсь подслушиванием.

– Правда? – в голосе Веры звучало неподдельное удивление. – А я вот постоянно.

– Я предположил, – ответил Джеймс после секунды осуждающего молчания, – что он говорил с кем-то из Абердина. Может, с подружкой. Давал знать, что он добрался без проблем. Наш городской телефон на кухне. Если бы он воспользовался им, мы могли бы его услышать. Я подумал, он хочет поговорить наедине.

– Это было похоже на звонок подружке? – спросила Вера.

– Я же сказал, я не слушал.

– Но его голос, он звучал нежно? Как при разговоре с кем-то близким?

– Нет, – ответил Джеймс. – Скорее, по-деловому.

Вера вытащила из сумки блокнот и быстро что-то записала.

– Мы не понимаем, где он провел остаток дня, – сказала она. – Он как будто пропал. Он был на кладбище около восьми, потом, как мы знаем, отправился по той дороге в сторону реки.

– Откуда вам это известно? – спросил Джеймс. Эмме показалось, что вопрос был задан слишком агрессивно, слишком поспешно. Какая ему разница?

– Мы нашли отпечатки пальцев в телефонной будке. Вы знаете ту будку, – сказала Вера. Снова Эмме показалось, что слова прозвучали странно. Как будто в них был скрытый смысл, как будто эти двое разговаривали шифром, который она не понимала, в который ее не посвятили. – Мы их проверили и знаем, что они принадлежат Кристоферу, – продолжила Вера. – Так что я хочу знать, где он был после этого. Мы опросили людей, которые в то утро гуляли с собаками на берегу. Никто его не видел. В деревне тогда было немало людей. Он ведь должен был где-то поесть, да? Или хотя бы выпить чаю. Но он не заходил ни в магазины, ни в пекарню. У него довольно заметная внешность. Даже если его не знали по имени, его бы запомнили. Вы знаете кого-нибудь, к кому он мог пойти? Где он мог бы спрятаться? Или от кого он мог прятаться?

– Нет! – ответила она. – Мне кажется, что я знаю о нем так же мало, как об Эбигейл Мэнтел. И больше у меня не будет возможности узнать его лучше.

– Мне жаль. – Вера вдруг встала, натянула на себя кардиган и пошла к двери. – Это несправедливо. Вам достаточно досталось. Если вы вспомните что-нибудь, что может помочь, позвоните нам.

Сержант Эшворт пошел за ней. Он ни слова не сказал с тех пор, как зашел в дом, но у двери он остановился, посмотрел на Эмму с сочувствием и жалостью, так что она чуть не расплакалась.

– Берегите себя, – сказал он. Словно Джеймса и вовсе не было в комнате.

Эмма вдруг снова почувствовала себя ребенком. Вот она сидит в их доме в Йорке, на лестнице. Она уже была в кровати, но что-то ее разбудило, и она поплелась вниз, не до конца проснувшись. Было лето, на улице еще было светло, сад, видневшийся через открытую дверь, был залит солнцем. Пели птицы. Она услышала родителей. Они обсуждали ее. Она услышала свое имя – вот что ее разбудило, вот почему она пошла вниз: чтобы присоединиться. Они сидели на деревянной скамейке. Она выбежала к ним. Дворик был вымощен каменной плиткой, она чувствовала босыми ногами, какая она шероховатая, еще теплая. Мать обняла ее. Эмма думала, что ее примут в беседу, объяснятся, ведь в конце концов обсуждали они ее.

– О чем вы говорили? – спросила она.

– Ни о чем, милая. Ни о чем важном.

И Эмма поняла, что больше спрашивать смысла нет. Ее вычеркнули, не спрашивая. И сейчас, в Доме капитана, она почувствовала то же самое.