ГЛАВА 7
С того дня, как я оказался на Дарне, минуло чуть больше месяца. Тридцать шесть дней, если быть точным. И как бы это печально не прозвучало, но я за это время ни на шаг не приблизился к разгадке исчезновения наставника. Зато гипотез навоображал, хоть диссертацию пиши. Некоторые из них казались дикими и даже глупыми, как то: попадание учителя в плен к аборигенам; неудачное проникновение и последующее разоблачение Якова Всеволодовича в шайке местных мастеров магии; затянувшаяся схватка с сильным противником, что послужило причиной тяжелого ранения и заставило наставника залечь у какого-нибудь знакомого чародея, дабы подлечиться. Время от времени в голову заползала паническая мысль о возможной гибели учителя, заставляя тело содрогаться, а кожу — покрываться стаями противных мурашек. Но я ее сразу же отбрасывал, как и те тоскливые думы о том, что я могу остаться в этом измерении до конца своих дней.
— Доброе утро, Фирбет! Время вставать и готовиться к приему пищи, — поприветствовала меня Кави на своем родном языке. Интересный факт: женщина упорно отказывалась называть меня моим истинным именем, растолковав это тем, что прозвище «Фирбет» подходит мне больше. Да и вообще, я заметил, что она всячески пытается помыкать мною, что порой выводит из себя.
— Да, сейчас, — вздохнул я, потягиваясь. Впрочем, проснулся я уже давненько, но продолжал лежать в постели с закрытыми глазами, размышляя о своей горемычной участи.
Самодельная лежанка скрипнула, и я медленно приподнялся. Кави маячила передо мной, накрывая на стол. Пухлый глиняный горшок уже гордо стоял на деревянной поверхности, испуская приятный аромат.
— Какие видел сны? — поинтересовалась хозяйка.
— Да так, ничего особенного, — отмахнулся я, неохотно направляясь к тазу с водой, чтобы умыться.
— Это плохо, — заключила иномирянка.
— Что плохо?
— Когда не видишь снов.
— Кому как, — пожал плечами я. — Мне вот без разницы.
— Нет, это очень плохо. Если не видишь снов, значит, Куб не хочет с тобой разговаривать, — настаивала на своем Кави.
Как я успел понять, местные жители считали сновидение явлением мистическим и проявляющимся только у тех людей, кто получил благословение божье.
— Может, он этого не хочет, потому что я не местный? — улыбнулся я.
— Нет. Такого быть не может. Пусть ты с других земель, но Куб — он ведь един для всех.
Я мысленно усмехнулся. Я не стал рассказывать иномирянке о том, каким образом попал в ее мир. А придумал простую легенду об одиноком путешественнике, прибывшем из дальних земель, что простираются за Хребтовыми Холмами (так местные жители именовали те горы, куда меня выбросил телепорт Якова Всеволодовича).
— Наверное, он обиделся на меня из-за чего-то, вот и не желает разговаривать, — снова отшутился я, присаживаясь за стол.
Приятный аромат испеченной картошки резко ударил в нос. Запах свежего овощного салата наравне с ним пробил и себе дорогу в глубины моего восприятия, возбудив неслабый аппетит. Долго не раздумывая, я принялся уплетать завтрак за обе щеки.
Кави смотрела на меня с неподдельным интересом. Порой мне казалось, что она хочет попросить чего-то… экстраординарного, что ли. Я ей явно нравился, причем, в качестве мужчины. И это не удивительно, если взять во внимание ее положение изгнанницы: у несчастной видимо давно не было интимной связи с представителем противоположного пола.
— Чем будешь сегодня заниматься? — наглядевшись на меня, спросила она.
— Тем же, чем и вчера.
— Изучать наш язык?
— Угу, — пробурчал я, тщательно пережевывая пищу.
— Ты уже достаточно овладел им.
— Не совсем.
— Достаточно. Понимаешь, что говорю я, сам умеешь говорить — чего еще надо?
— Изучить вашу речь еще лучше.
— Незачем тебе это.
— Мне это нужно, — не согласился я. — Ваш мир огромен. Мне пригодятся знания о нем. А чтобы эти знания получить, необходимо полностью преодолеть языковой барьер.
— Ты опять собираешься уйти от меня? — Иномирянка насупилась.
Кави не нравилось, когда я говорил или хотя бы намекал на то, что собираюсь покинуть ее уютное гнездышко. Видимо, я ей нравился настолько, что она вообще не хотела меня отпускать. Никуда и никогда.
— Послушай, Кави, — вздохнул я. — Мы уже обсудили это. Я благодарен тебе за очаг и за то, что ты все это время обо мне заботилась, избавляла от любой работы, хотя я тебе неоднократно предлагал свою помощь. Но я не могу остаться у тебя навсегда. Я должен вернуться домой, пойми это. Мне здесь не место.
— Нет, твое место здесь! — не отступала женщина. — Здесь! В моем доме. За его пределами тебе придется… — Она на мгновение умолкла, видимо, ища подходящее слово, но вскоре продолжила: — Тебе придется очень тяжело.
— Я справлюсь, уж поверь мне, — натянуто улыбнулся я.
— Нет, ты не справишься! — Брови иномирянки нахмурились еще больше. Теперь она злилась.
— Предоставь решать это мне.
— Нет, решать буду я!
— Хватит, Кави! — не выдержал я, прикрикнув. — Сколько можно? Я сам определюсь, хорошо? Не надо мне диктовать: что да как делать. Я позабочусь о себе сам, ясно?
Глаза у Кави блестели лютым недовольством. Губы сжались, ноздри раздулись, на щеки вылился розовый румянец. Но женщина молчала.
— Ты… ты… глупый скап! Я все равно не отпущу тебя! — Она резко встала и, схватив опустевший горшок, зашагала к камину.
— Как будто я стану спрашивать! — по-русски выговорил я, бросив ложку на стол.
— Что ты сказал? — Метающий искры взгляд снова устремился ко мне.
— Ничего, — огрызнулся я, вновь погрузившись в раздумья.
Хотя подобные ссоры случались частенько, привыкнуть к ним я не мог. Как и к упрямому характеру Кави. Ее вспыльчивый нрав и щепетильное отношение ко мне зачастую бесили настолько, что я готов был плюнуть на все предоставляемые ею блага и покинуть наскучивший дом в любую минуту.
— Благодарю за завтрак! — Я встал из-за стола, шаркнув по полу ножками табурета.
Женщина, повернувшись ко мне спиной, молчала. Ясно дело — обиделась!
И тут вдруг достаточно тихую атмосферу жилища нарушил глухой звук.
Кави вопросительно посмотрела на меня, потом ее взгляд перескочил на дверь.
— Мне показалось, или в дверь действительно постучали? — озвучил повисшее в воздухе недоумение я.
— Кави, открывай! — раздался недружелюбный голос с улицы.
— Кто это?
— Открывай же! А то хуже будет! — пригрозил другой голос, визгливый.
Женщина, чуть помешкав, двинулась к выходу. Прогремел засов, и дверь распахнулась.
Не спрашивая разрешения у хозяйки, незваные гости лавиной ринулись в дом. Растерянная Кави отступила на несколько шагов, пропуская пришельцев. Толпа, успешно миновав сени, влилась в комнату.
Люди — их было человек восемь, причем все женщины разных возрастов — обступили несчастную иномирянку со всех сторон. Они начали недовольно галдеть, да так сердито, будто обвиняли в чем-то именно ее, при этом импульсивно жестикулируя и тыча пальцами в мою сторону.
Бедная хозяйка дома выглядела загнанным зверьком. Она отчаянно мотала головой, определенно с чем-то не соглашаясь, пыталась что-то сказать, но ее хрупкие возгласы сразу же тонули в море всеобщих упреков и укоров.
Что говорили все эти женщины — я разобрать не мог, ибо речь текла хаотичным потоком. Из непрерывного галдежа моему слуху удалось вырвать лишь несколько часто повторяемых слов: изгнанница, право, мужчина, обязанность и другие, перевода которых я не знал.
От такого неоправданного и внезапного напора мне стало дурно. Вмешиваться в столь яростно текущую беседу мне совсем не хотелось, поэтому я решил выйти на свежий воздух. Но, буквально сделав пару шагов, я остановился, ибо путь мне преградила одна из скандалисток.
— Стой! Куда это ты пошел? — Недобрый взгляд вскользь пробежался по мне.
— Мне надо…
Взбешенные женщины одна за другой стали переключаться на меня. Они что-то говорили, тыча пальцами в сторону Кави и корча при этом такие гримасы, что мне становилось противно на них смотреть.
— Ты пойдешь с нами, — строго заявила одна из женщин, схватив меня за запястье.
— Да, нечего тебе делать в доме этой изгнанницы, — закивала другая.
— Так, успокойтесь! — не выдержав такого психологического натиска, вскрикнул я.
И гул, словно по мановению волшебной палочки, начал стихать. Незваные гостьи одна за другой стали обращать внимание на меня. Пылающее в глазах недовольство сменялось искренним удивлением.
— А теперь кто-нибудь из вас тихо и внятно объяснит мне, что здесь происходит, — потребовал я.
— Как смеешь ты, мужчина, перебивать нас?! — Одна из женщин — высокая и худая особа, с вытянутым как у крысы лицом и серыми волосами, недобро прищурилась.
От такого вопроса я, признаться, впал в замешательство. Я стоял и глядел на восемь пар недоуменно-злых глаз, не в силах произнести и слова. Мои губы шевелились, глаза сверкали непониманием, а волосы, наверное, стояли дыбом.
Нет, я никогда не был женоненавистником. Напротив, я всегда любил представительниц прекрасного пола, уважал их за нежность и умение искренне любить. Но сейчас, когда незнакомая женщина буквально плюнула мне в лицо своим резким вопросом, мною овладел бес. И бес этот был куда сильнее того демона, что вселился в мое тело тогда, в деревне хантов.
Но едва я открыл рот, за меня вдруг заступилась одна из скандалисток.
— Он не виноват, что говорит таким тоном.
— Я тоже так считаю. Здесь только вина Кави. Она сделала его таким… — И дальше я не понял, каким по мнению второй защитницы сделала меня Кави, потому что из ее уст полились непонятные слова.
Спор воспрянул с новой силой, но под другим углом. Теперь предметом обсуждения стал я.
— Твоя обязанность — обеспечивать нас продлением… — слышал я такие слова в свой адрес.
— У тебя нет права поступать иначе… — тоже предназначалось мне.
— Ты должен делать так, как все мужчины, а не как велит эта покинутая Израхией женщина, — выхватил я из всеобщего гула уже более здравую мысль.
— Это вы покинутые Кубом женщины, а не я! Вы предали его, уверовав в ложного бога, и он накажет вас за это, — вдруг вскричала Кави. И ее снова атаковали ненасытные скандалистки.
Я почувствовал, как голова пошла кругом. На виски давило неистовой силой, в ушах шумело, а со лба стекали тонкие струйки пота. Я с недоумением осознал, что и сам вовсю веду постылый спор, непроизвольно жестикулирую, отчаянно пытаясь кому-то что-то доказать.
И вот я начал понимать, что меня уводят из этого дома. Кто-то тащил за руку, кто-то тянул за ворот, не давая возможности вырваться. Едва успев прихватить свой френч, я оказался на улице, со скорбью наблюдая, как умывалется горькими слезами бедная Кави. Кого-кого, а ее эти злые скандалистки не пожалели.
Неистовая лавина женщин понесла меня в деревню — туда, куда я, как ни иронично, давно желал попасть.
Мы приблизились к грибовидным домикам. Жители обступили нас со всех сторон, обстреливая меня удивленно-жадными взглядами. Но самое удивительное то, что среди селян я не заметил ни одного мужчины. Все обитатели этой деревеньки — исключительно женщины. Молодые и старые. Худые и полные. Симпатичные и не очень…
После нескольких минут оценивающего изучения меня повели дальше. Я попытался воспротивиться — хотел вырваться из окружившего меня кольца женщин, но все усилия оказались бесполезными. Выпускать они меня определенно не желали. Вопросы и требования хоть что-нибудь объяснить тоже не принесли результата.
И вскоре мы подошли к низенькому домику, напоминающему скорее маленький сарай, нежели жилище.
— Заходи в дом. — Женщина с «крысиным» лицом указала на дверь.
— Что это еще за будка? — спросил я.
— Это Дом Мужчины. Твое место, — строгим тоном ответила иномирянка.
— Мое место? Я вам что, сторожевой пес?
— Заходи и ни о чем не спрашивай. — Дверь хижины распахнулась, и меня впихнули внутрь.
— Да какого черта?! Дайте мне выйти! — закричал я, но в ответ услышал, как щелкнул дверной замок, давая понять, что меня здесь заперли.
Заперли!
Я барабанил по двери, толкал ее из всех сил, бил ногами. Но ничего не помогло. Дверь оказалась на удивление прочной.
Значит, следует применить другой способ.
Я отошел от злосчастной двери. Мысленно начал концентрироваться на «Элап этд дат», заклинании из циклопского арсенала. Рука подалась вперед, энергия чуть ли не со свистом стала выплескиваться из меня, ветром устремляясь к цели.
Но вместо ожидаемого эффекта я увидел, как дверь стремительно отдалилась от меня, причем вместе со всей стеной. Мой мозг едва успел сообразить, что это меня самого отнесло назад, как вдруг я упал, ударяясь спиной о противоположную стену. Какие-то полки с чем-то увесистым попадали на плечи. Что-то с глухим треском бухнулось на пол. Локтем ударился о нечто твердое и легкое, острая боль молнией пронзила руку.
Заклинание явно сработало наоборот. Похоже, что случилось это из-за нестабильности энергетических потоков этого мира, о чем так рьяно предупреждал Яков Всеволодович. Теперь я понимаю, что он тогда имел в виду, когда говорил, что в разных мирах одни и те же заклинания действуют по-разному.
Потирая ушибленную руку, я встал на ноги и огляделся.
Окружающая обстановка представляла из себя убогую картину. Скупой интерьер хижины, состоящий из низенького топчана, старого круглого стола, вазы и полок, которые я имел неосторожность сломать, нагнетал тоску. К тому же в домике было мрачно, как в погребе, лишь тонкие лучики, просачивающиеся сквозь многочисленные трещины в стенах, говорили о том, что на улице властвует день.
Скрупулезно изучив дом на предмет выхода, я убедился, что его нет. Дверь, как упоминалось ранее, заперта. Два круглых окна наглухо забиты снаружи. Люка на чердак вообще не предусмотрено.
Выходит, я попался.
Только совершенно непонятно: с какой целью взбалмошные бабы посадили меня в эту деревянную коробку. Я что, представляю опасность для местного общества? Или, может быть, я обладаю чем-то, что нужно им?
Не знаю, сколько времени я просидел на жестком топчане, размышляя о последних событиях. Часа два, наверное. Единственный вывод, к которому я пришел, выглядел банально: меня посадили в эту клетку не просто так, а с какой-то определенной целью. Вот только с какой именно — я пока определить не мог.
Вечерело. Об этом ясно говорили на порядок потускневшие линии света, проникающие сквозь щели. Да зелень на ветках, что аккуратно были воткнуты в объемистую вазу, тоже начали тускло светиться. Местные жители используют интересный метод освещения — срезают побеги деревьев и кустарников и ставят их в емкости с водой. Наступает вечер, и листья, подчиняясь природным законам, начинают источать свет. И чем свежее зелень, тем ярче она светится. С этой же целью используют цветы в горшках. Поэтому домашние растения здесь носят не только декоративный характер, но и практический.
В животе жалобно заурчало — организм непримиримо требовал пищи. А на сердце скребли кошки. Уединение явно не придавало хорошего настроения.
Вскоре мой чуткий слух уловил какую-то суету на улице. Замок щелкнул, дверь распахнулась, и в обитель моего одиночества вошла женщина.
Внешне ей лет двадцать. Черты лица миловидные, ее даже можно назвать симпатичной, хотя особой привлекательностью она не блещет. Одета в длинное коричневое платье. На голове нечто вроде косынки. В руках держит поднос с кувшином и какими-то яствами.
Девушка медленно прошла по комнате. Робко глянула на меня и, поставив поднос на стол, тихо вымолвила:
— Еда.
Обведя ее унылым взглядом, я тяжело вздохнул.
— Я уж думал, совсем про меня забыли.
Иномирянка потупила взгляд и тихо, как тень, выплыла из комнаты. Дверной замок щелкнул, и я снова остался один.
Недолго думая, я подобрался к столу и принялся за трапезу. Поглотил пищу, не особо разобрав, чем именно она была. Решив заняться медитацией и в очередной раз попытаться связаться с учителем, я уселся на пол и начал концентрироваться.
За дверью снова послышался шум. Щелкнул замок. И ко мне вновь явился посетитель, а точнее посетительница.
Поначалу я думал, что вернулась девушка в коричневом платье, чтобы забрать посуду. Но ошибся. Гостьей оказалась женщина с «крысиным» лицом.
Иномирянка наградила меня удивленным взглядом — ей, видимо, показалось странным мое расположение на полу, — но возмущаться не стала. Чуть помешкав, она вольготно пересекла комнату и присела на табурет.
— Как ты себя чувствуешь? — холодно спросила она. Ее лицо при этом не выражало никаких эмоций.
— Жив пока. Но могу покончить с собой, если вы будет держать меня здесь долго, — чуть помолчав, ответил я.
— Откуда ты пришел? — не вникая в сказанное мной, поинтересовалась иномирянка.
— Издалека.
— Откуда именно?
— Нет, так дело не пойдет, — покачал головой я и, стараясь держаться увереннее, продолжил: — Прежде, чем вы услышите ответы на свои вопросы, я хочу получить кое-какие объяснения.
Лицо иномирянки чуть нахмурилось. В глазах блеснуло явное раздражение.
— Почему ты говоришь со мной в таком тоне, мужчина? Как ты смеешь отвергать мой вопрос? Отвечай немедленно: откуда ты взялся?
— Вот чертова баба! — проскрежетал я по-русски.
— Что ты сказал?
— Ничего…
— Вижу, ты хочешь провести в одиночестве еще день. В таком случае мне здесь больше делать нечего. — Иномирянка быстро поднялась с табурета.
Я, мысленно выругавшись, запротестовал:
— Нет, постойте! Еще один день уединения я не выдержу.
Женщина вперилась в меня прищуренным взглядом. Ее губы не растягивались в улыбке, глаза не выражали победоносного ликования, но я чувствовал, что она радуется столь легкой победе. Помедлив, она вновь села на табурет.
— Слушаю.
Я обреченно вздохнул и начал излагать свою историю, уже ставшую мифом:
— Меня зовут Фирбет. — Я решил, что раз уж Кави назвала меня этим именем, то ничего страшного не случится, если я буду и дальше скрываться под ним. — Я пришел из земель, что находятся за Хребтовыми Холмами, — и легенду о моем происхождении тоже менять не стал, — из очень далекого государства. Причина, по которой я оказался здесь, — самая обычная. Я заблудился. Долго искал выхода из дремучего леса, пока не наткнулся на Кави. Вот и все.
— Почему же ты сразу не отправился в нашу деревню, а поселился у этой осквернительницы?
— Кави очень дружелюбно приняла меня… да и языку вашему обучиться надо было. Я ведь и пару слов связать не мог.
— Могу сказать, что обучила она тебя плохо. У тебя страшное произношение. Но большего от нее ожидать и не стоило. — Лицо иномирянки чуть скривилось.
— Это потому, что она изгнанница? — осторожно поинтересовался я.
— Не твое дело, — сурово протянула женщина. — Ты больше к ней не вернешься. Твое место на ближайший месяц теперь будет здесь, в этом доме. Мы разрешаем тебе перемещаться по деревне, но не далее. Если ты попытаешься уйти от нас прежде, чем мы тебе разрешим, то тебя будет ждать наказание. Тебе все ясно?
— Ясно… но у меня есть несколько вопросов.
— Слушаю. — Лицо иномирянки сохраняло непревзойденную строгость, но в голосе уже чувствовалось смягчение.
— Как я уже сказал, я не местный. И все ваши обычаи мне кажутся… слегка непривычными. Объясните, почему я должен торчать в вашей деревне целый месяц? У меня, знаете ли, тоже есть дела. Поэтому задержка на столь длительный срок мне будет только мешать. И еще я хотел бы…
— Послушай, мужчина, — резко перебила меня иномирянка. — Не знаю, откуда ты явился, и какие там у вас были обычаи, но теперь ты здесь и должен соблюдать наши правила. Тебе ясно?
— Да какие еще правила, черт возьми?!
— Я объясню тебе. Ты же слушай внимательно…
И иномирянка поведала мне о быте и нравах местного общества. Я внимал ее рассказу, а мое воображение тем временем подвергалось массивным ударам, каждый из которых становился все сильнее и неожиданнее. Картина, представшая перед моим мысленным взором, умиляла и угнетала одновременно. Оказалось, что я попал в мир, где царит самый настоящий матриархат, но матриархат своеобразный. Если, к примеру, на Земле, беря во внимание патриархальную систему общества, некоторым представительницам прекрасного пола все же удается просачиваться в некоторые структуры и даже влиять на ход общественной мысли, то здесь мнение мужчины не значит ничего. Совсем ничего. У него есть только одно право — подчиняться воле женщины, и одна обязанность — продлять род. Никакой другой работой представитель сильного пола не обременяется. Несомненно, альфонсам это место покажется настоящим раем, но раем весьма условным, потому что любое неповиновение воле женщины может привести к неприятным последствиям.
А началось все с того, что несколько десятилетий назад с Дарном произошло нечто очень странное: то ли таинственная болезнь, то ли небесное излучение (как считает большинство местных жителей), унесло в могилу почти всех представителей сильного пола. В результате основную часть населения стали составлять исключительно женщины. И не удивительно, что они переняли власть над обществом в свои руки. Как гласит народная мудрость: кто сильнее (в данном случае — кого больше), тот и прав. Мужчине же суждено было отойти на второе место, стать вечным слугой.
Я слушал весь этот эпический монолог с раскрытым ртом и, наверное, с жутко опечаленными глазами. Я прекрасно понимал, что мне, носителю совсем иного мировосприятия, здесь придется ой как несладко. Быть вечным слугой женщины — это удар ниже пояса для любого уважающего себя мужчины. И прогибаться под местную систему общественного мнения я не собирался.
Единственная мысль, что с каждой секундой била по разуму все сильнее, твердила: «Нужно убираться из этого сумасшедшего мира как можно скорее!». Теперь я это понимал еще больше, чем прежде.
— Теперь тебе все ясно? — спросила женщина с «крысиным» лицом, закончив рассказ.
Кстати, она мне наконец представилась. Ее звали Лисуе, и являлась она старостой деревни, что носила замысловатое название Огда.
— Ясно, — вяло протянул я.
В голове тем временем зарождался план побега. Естественно, это дело не минутного размышления. Но сейчас у меня слишком мало информации для планирования определенных действий. В этой деревне придется некоторое время пожить… исполняя роль осеменителя. Впрочем, меня это ничуть не пугало.
— Тогда завтра будь готов, — с холодком проговорила Лисуе и поднялась с табурета.
Она неспешно прошла по комнате, остановилась у двери, ее взгляд вновь скользнул по мне.
— В эту ночь дверь будет заперта. Свободу перемещения мы предоставим тебе только завтра.
— Мне бы не помешало выйти сейчас… на время.
— Нет, только завтра, — прозвучал надменный голос.
Дверь захлопнулась. Обреченно щелкнул замок. И я снова остался наедине со своими мыслями.
Признаться, было о чем подумать. А именно — о моей предстоящей участи. Меня жутко интересовало, как все это будет происходить. В голове вырисовывалась неоднозначная картина завтрашнего дня. Сначала с утра постучатся в дверь, потом зайдет женщина в облегающем наряде, приблизится, приляжет рядом, а дальше произойдет то, что от меня требуется. И так несколько раз в день. В течение целого месяца. Но почему именно месяца, а не недели или, скажем, полугода?
Но перспектива заниматься пусть и приятным, но однообразным делом, угнетала. Не для этого я сюда прибыл. Посему я решил, что нужно сразу же приступить к разработке плана побега, как только удастся вылезти из этой опостылевшей конуры. Поживу здесь несколько дней, присмотрюсь к окружающей обстановке, войду в доверие. И когда бдительность местных жителей ослабнет, я претворю свой разработанный к тому времени план в жизнь.
С этой мыслью я и уснул.
Ночью я спал чутко, почти каждый шорох будил или заставлял переворачиваться с бока на бок. Определенных сновидений я не видел, лишь размытые образы, как картинки из давно забытой книги, перелистывались перед моим туманным взором, намекая на полную бессмысленность. Правда, пару раз мне привиделось встревоженное и очень усталое лицо Якова Всеволодовича. Казалось, что он пытался мне что-то сказать, но понять я его так и не смог. Под утро приятная дремота полностью овладела мной, и сознание окончательно погрузилось в пучину темного, пустого сна.
Щелчок замка вновь вернул меня к реальности.
Широко зевнув, я с величайшим разочарованием осознал, что совершенно не выспался. И тут же вспомнил, какое дело меня ожидало в ближайшее время.
Я потянулся, разминая затекшие конечности, и приоткрыл глаза. Полусонный взгляд пробежался по окружающему пространству, остановился на посетительнице.
Утренняя гостья — та же девушка, что приносила вчера ужин — осторожно прошла по комнате, держа в руках что-то очень похожее на кадку. Одарив меня косым взглядом, она поставила деревянную емкость с водой на пол. С плеча стянула полотенце, аккуратно положила на стол. И вышла.
Отлично! Умывальник принесли, а про завтрак забыли.
Наверное, еще не заработал.
Умывание не отняло много времени, куда больше драгоценных минут ушло на медитацию. Впрочем, на нее я их никогда не жалел. Во время концентрации я вновь попытался почувствовать мысли Якова Всеволодовича — для меня это стало своеобразной привычкой. Но, как и прежде, ничего не получилось.
Закончив со всеми утренними процедурами, я немного размялся: сделал нечто вроде зарядки. Но не столько для поддержки тонуса в мышцах, сколько от безделья. Потом поудобнее уселся на топчан и задумался.
Через мгновенье я с удивлением осознал, что с нетерпеньем и благоговением жду свою первую гостью. Жду, буквально считая секунды. Что ж, не буду кривить душой, мне действительно хотелось побыть осеменителем, ведь женщины у меня не было уже давненько.
Время ползло медленно. Я сидел. Ждал. Ничего не происходило.
Может быть, про меня забыли? Вряд ли.
Я поднялся с постели — сидеть на месте больше не хватало терпения. Несколько раз прошелся по ненавистной комнате и снова вернулся к топчану. Усталый взгляд прошелся по унылому пространству и почему-то остановился на двери.
И меня внезапно осенило.
Иногда, когда долго и упорно не можешь отыскать ответ на какой-нибудь вопрос, то спустя время в голове вдруг будто что-то щелкает, и решение сразу же находится. Словно кто-то более могущественный, чем все человечество вместе взятое, вдоволь потешившись над тобой, великодушно протягивает руку помощи. Причем решение оказывается таким простым, что порой становится смешно, ведь до него можно было додуматься и ранее. Некоторые называют это прозрением, иные величают вмешательством господним. Я же растолковал это более научно: мой мозг попросту устал от безделья и решил наконец вклиниться в работу, предложив с ходу банальную, но зато действенную идею.
Мне почему-то почудилось, что дверь, отделявшая меня от мира, не заперта. Внезапно вспомнилось: после ухода девушки, что приносила мне кадку с водой, я не слышал щелчка замка. Безусловно, мой привыкший к постороннему шуму слух мог и не обратить на него внимания, но… ведь, возможно и такое, что его попросту не было. А если не раздалось щелчка, стало быть, дверь осталась незапертой.
Я, будто отлетая от чьего-то могучего пинка, рванулся к выходу. Рука схватилась за ручку, и я всем весом налег на дверь, будто пытаясь ее вышибить. Но усилия оказались излишними — как только я навалился на дверь, она сазу же отворилась, пуская во мрак комнаты свет и радость нового дня. Интуиция не подвела — дверь действительно оказалась незапертой.
Оказавшись на улице, я непроизвольно прищурился — все же почти целые сутки пришлось провести во тьме, поэтому понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть к свету.
Я оказался в окружении плотно прижатых друг к другу домов с округлыми крышами. По извилистой улочке, к которой теснился мой дом, гулял ветер, но что самое удивительное, — она была совершенно пустой.
И куда все делись средь бела дня?
Недолго думая, я нырнул в дом, схватил френч, и снова оказался на улице. Оглядевшись, медленно побрел по запыленной дорожке.
Вскоре я стал замечать, что из округлых окон домов то и дело выглядывали одинокие лица. Испуганные лица.
Женщины, поглазев на меня несколько мгновений, сразу же отворачивались или задергивали шторки. И это наводило на мысль, что здесь определенно что-то случилось. Что-то нехорошее. И наверняка связанное со мной. Внезапно вспомнилось, как Кави без особой на то причины радовалась моему появлению. Может быть, эти события имеют одну и ту же первопричину?
Дойдя до перекрестка, я остановился. Вокруг по-прежнему никого не наблюдалось. Также тихо и пустынно.
Но вдруг ветер донес до меня голоса. Я напряг слух. Определил наугад источник голосов и двинулся уже в ином направлении — свернул на одну из прилегающих улочек, что вела к центру деревни.
Минув еще пару перекрестков, я вышел к деревенской площади, посреди которой расположился огромный постамент. Он был высечен из глыбы камня и удивительно походил на базамент того таинственного монумента, что я встретил в лесу в первый день пребывания на Дарне.
На площади царило оживление. Не сказать, что здесь собралась вся деревня, но народу было много. И все, как я успел заметить, взрослые женщины: от сорока и более. Виднелось несколько ярких пятен — иномирянки, разодетые в красно-грязные наряды, стояли особняком и нахмуренным взглядом обводили всех присутствующих. Они явно не принадлежали к жителям Огды.
Удалось мне разглядеть и Лисуе. Она стояла в толпе местных жителей и что-то говорила облаченной в красное одеяние иномирянке — крупной женщине с короткими волосами и уродливым шрамом, кривой линией пересекающей правую щеку и подбородок. Та же, подбоченившись, сурово глядела на нее и мотала головой, лишь изредка кидая в собеседницу короткие фразы. К сожалению, смысл сказанного до меня не доходил.
Я направился к толпе. Ни жители Огды, ни новоприбывшие дамы не обращали на меня внимания.
Воздух был наполнен тревогой и страхом. Жители Огды боялись разодетых в красное женщин. Это читалось в их поведении. В молчаливых лицах и тусклых аурах. Они ожидали от них чего-то дурного.
Наряженные же в красное иномирянки ощущали себя уверенно. Это отражалось в их взглядах: спокойных и надменных, чуточку недовольных и в то же время победоносных. Особенно сильно это читалось в глазах той женщины, что вела разговор с Лисуе.
Вскоре одна из «красных» обратила на меня внимание. Ее глаза наполнились удивлением, во взгляде проскользнула усмешка. Она тут же одернула иномирянку, ведущую разговор со старостой, и та, секунду помешкав, вперила в меня суровые глаза. Довольная улыбка озарила ее лицо. Дернув рукой, она тут же прекратила разговор с Лисуе и медленно, вразвалочку, двинулась в мою сторону.
Староста обернулась, и я с удивлением обнаружил, как изменилось ее лицо. Взгляд стал беспокойным и опустошенным. От былой строгости и предвзятости не осталось и следа. На лоб и щеки выползли мелкие морщинки, отчего Лисуе теперь казалась постаревшей и очень уставшей. Она одарила меня полным безысходности взглядом, в котором так и читалось: «Ты нас всех погубил!».
Тем временем женщина со шрамом приближалась. Жительницы Огды, случайно оказавшиеся у нее на пути, резво расходились в стороны.
Я же в свою очередь стоял не шевелясь. И ожидал дальнейшего развития событий.
Оказавшись рядом со мной, иномирянка со шрамом осмотрела меня таким взглядом, который обычно бывает у придирчивых покупателей, оценивающих товар. Потом ее жесткая рука схватила меня за подбородок, бесцеремонно повернула голову сначала в одну сторону, затем в другую, на что я естественно запротестовал. Но, будто не замечая моих возражений, иномирянка повернулась к своим сопровождающим и громко выкрикнула:
— Берем.
— Да какого черта! — вырвалось у меня. Сильным движением я оттолкнул руку обнаглевшей женщины.
Иномирянка ошарашено уставилась на меня, но возникшее недовольство тут же угасло. Кривые губы чуть растянулись в улыбке:
— С характером! Интересный самец. Покупатель оценит.
Самец? Покупатель? Она что, продавать меня собралась?
— Да вы что, совсем здесь озверели? — Я злобно прищурился, отойдя на шаг.
В мыслях же я перебирал возможные заклинания. Конечно, не каждое из них подойдет в сложившейся ситуации, а иные даже могут быть опасны. Но на обдумывание нет времени.
— Взять его! — приказала женщина со шрамом, и «красные» бросились на меня, как цепные псы.
У одной из иномирянок я увидел толстый бунт веревки, что она уже разматывала на ходу. У остальных в руках засверкали крепкие на вид дубины. И все это хозяйство предназначалось для меня, а точнее — против меня.
«На этот раз не выйдет!» — зло подумал я, отступая на несколько шагов и готовясь активировать Свирепый холод. Заклинание это не смертельное, так что если все пройдет удачно, то хоть на время остужу их пыл.
Но нападать охотницы пока не собирались. Вместо этого они стали медленно обступать меня, беря в кольцо. На миг я почувствовал себя диким зверем, загнанным в тупик. Хотелось изо всей силы рвануть вперед, попытаться пробить окружение, но холодная расчетливость делать этого не позволяла, непрестанно твердя, что действовать нужно иначе, обдуманно. Но на размышление времени как раз таки и не хватало.
Я напрягся еще больше. Слух, зрение, мысли — все было собрано в единый пучок. Краем глаза я оглядел жительниц Огды: женщины с испугом взирали на происходящее, на их лицах твердили, что они сожалеют о случившемся, но вмешиваться не собираются.
Тем временем «красные» стали зажимать кольцо. Вот они уже почти рядом. Та, что с веревкой, следила за моими движениями, искала подходящий момент. Остальные тоже наблюдали, выжидали.
И тут одна бросилась на меня, возведя дубину над головой. Вторая, воспользовавшись тем, что я отвлекся, тоже оказалась рядом. Массивная палка угрожающе мелькнула перед глазами. Я отступил на шаг, присел. Воительницы немедля кинулись на меня.
Руки подались вперед, мысленно проговорил уже готовый текст.
Громкий хлопок. Легкая волна вибрации прокатилась по пространству. Кто-то из женщин истерично закричал. Неимоверный холод поднялся по пальцам, пополз по запястьям. Ладони вмиг покрылись инеем. Неужели заклинание снова подействовало не так, как надо?!
Я судорожно огляделся по сторонам. Иномирянки по-прежнему окружали меня, но нападать уже не решались. Теперь на их лицах не излучали былой уверенности. Они ошеломлены.
Слава всем богам, хоть какой-то эффект!
Пользуясь моментом, я со всей силы врезался в толпу, пробил кольцо. Услышал, как женщина со шрамом злобно закричала. Я же бежал, не оглядываясь и не обращая внимания на холодную боль в руках.
И вдруг раздался глухой свист. Для меня он стал роковым. Ноги вмиг обвила веревка. Я споткнулся, упал, едва успев выставить руки, дабы смягчить приземление. И на меня навалилось что-то тяжелое, а потом последовал шквал ударов. Перед глазами мелькали куски красной материи, озлобленные лица и толстые дубины. Боль вспыхивала то в одном участке тела, то в другом, то во всех разом. Чья-то рука зажала рот, но я не растерялся — впился в нее всей челюстью, как бульдог. И это дало результат: послышался крик, злосчастная рука сразу же исчезла. Но на ее смену пришла другая, более сильная и цепкая. Бесцеремонно впихнула в рот тряпку. Я вырывался и мотал головой. Но все было тщетно.
Еще несколько увесистых ударов окончательно лишили меня сил и желания сопротивляться. Ослабшие конечности обмотали веревкой, причем так крепко, что я их даже перестал чувствовать. Тело гудело от боли, в ушах звенело, перед глазами маячили неразборчивые образы.
Вздутые веки кое-как приподнялись. Сквозь жгучую завесу боли я увидел, как ко мне медленным шагом приближалась женщина со шрамом. На ее лице сияла победоносная ухмылка.
