Глава пятая

Развитие судебной медицины в допетровской России, или От «Русской Правды» до Аптекарского приказа

Существуют два основных источника древнерусского права – Церковный устав великого князя Ярослава Владимировича и «Русская правда». Оба этих свода законов появились в XI веке, во время правления Ярослава Мудрого. Известны также и другие уставы, например – Устав великого князя Владимира Святославича, при котором произошло крещение Руси или устав, принятый в начале XII века во время правления внука Ярослава Мудрого Владимира Мономаха, но принципиальной разницы между ними нет – во всех говорится то же и о том же. Если Уставы представляют собой церковные кодексы, то «Русская правда» – это светский свод законов. Впервые она упоминается в одной из новгородских летописей, где сказано, что в награду за помощь в борьбе со Святополком Окаянным Ярослав в 1016 году дал новгородцам Правду (Святополк Окаянный, если кто не знает, приходился Ярославу родным братом, старшим).

Не надо удивляться одновременному наличию двух кодексов, во многом «пересекавшихся» друг с другом. Такое положение дел определялось наличием двух судов – церковного и княжеского, причем церковному суду в ряде случаев могли быть преданы и миряне.

Законодательство Древней Руси предусматривало ответственность за такие преступления против личности, как нанесение побоев, изнасилование, убийство. Также существовала ответственность и за прелюбодеяние, мужеложство, скотоложство. Но нигде не было сказано о том, кто и в каком порядке должен осматривать пострадавших или подозреваемых. Видимо подразумевалось, что производить осмотры будут судьи. Так, собственно, оно и было.

За преступления против личности преду-сматривались такие наказания, как кровная месть по принципу «око за око», штрафы, взимаемые в княжескую казну, и выплаты пострадавшему или его родственникам.

Вот несколько отрывков из «Русской правды».

«Убьет муж мужа, то мстит брат за брата, или сын за отца, или сын брата, или сын сестры; если не будет никто мстить, то 40 гривен за убитого…»

«Если убьют огнищанина умышленно, то убийце платить за него 80 гривен, а люди не платят; а за княжеского подъездного 80 гривен…»

«А если украдут чужого пса, или ястреба, или сокола, то за обиду 3 гривны…»

«А тот, кто схватил вора, получает 10 резан, от 3 гривен мечнику 15 кун, за десятину 15 кун, а князю 3 гривны. А из 12 гривен поймавшему вора 70 кун, а в десятину 2 гривны, а князю 10 гривен…»

Вещественные доказательства «Русская правда» ставила выше свидетельских показаний, причем свидетельские показания делились на две категории – полученные от видоков, или очевидцев, и от послухов, которые сами ничего не видели, а говорили с чужих слов. Если же не было ни доказательств, ни свидетелей, то приходилось уповать на Высший суд, в рамках которого проводились различные испытания – водой, железом и т. п.

Принято считать, что составитель или составители «Русской правды» принадлежали к духовному сословию и потому не включили в этот свод законов такой кровавый правовой обычай, как судебный поединок, победивший в котором считался оправданным Высшим судом. Но на деле судебные поединки на Руси имели место вплоть до середины XVI века.

Вы уже можете считать себя продвинутыми историками судебной медицины, людьми, разбирающимися в судебно-медицинских вопросах хотя бы в общих чертах. Скажите, о каком уровне развития судебной медицины можно говорить там, где исход судебного процесса определяется испытаниями водой или железом, а также судебным поединком?

Ни о каком, разумеется. Для того чтобы разглядеть след от ожога на руке подозреваемого, медицинский эксперт не нужен. Да и нет ни в одном из списков (то есть копий) «Русской правды» указания на то, что следует производить медицинское освидетельствование пострадавшего или его трупа. Да и кому его было производить, это самое медицинское обследование?

Первый русский исторический документ, в котором упоминается об осмотре трупов, относится к 1448 году. Белозерский князь Михаил Андреевич издал грамоту (то есть указ), повелевающую княжеским наместникам или управляющим осматривать тела людей, которые упали с дерева или утонули. Непонятно, почему речь шла только о тех, кто погиб от несчастного случая. Неужели труп со следами удушения или же с ножевыми ранениями не заслуживал внимания? Но можно предположить, что эта грамота служила дополнением к другой, основной, предписывающей осматривать все трупы со следами насильственной смерти.

Продолжением полезной инициативы Михаила Андреевича можно считать решение московского князя Василия Третьего об учреждении должности недельщика – судебного пристава, состоящего при дьяке, государственном служащем высокого ранга. Главные обязанности недельщиков заключались в оповещении сторон о вызове в суд и доставлении их к суду, а также в поимке преступников. Также им в обязанность вменялся осмотр трупов в случае подозрения на насильственный характер смерти. К сожалению, в княжеской грамоте была прописана только обязанность, а о том, как ее исполнять, не было сказано ни слова. Скорее всего, недельщики осматривали трупы без привлечения людей, сведущих в лечении. Если бы таковые специалисты привлекались, то им нужно было бы платить за работу, а это бы было отражено в финансовых документах. Известно же, например, что каждый недельщик имел право содержать до семи «ездоков», или «заговорщиков», – помощников, которые ездили с поручениями или же выступали где-то от его имени. И недельщики, и ездоки, и заговорщики записывались в списки, которые вели дьяки, а вот лекарей или каких-то иных людей, сведущих в осмотре трупов, в этих списках нет.

В провинции осмотром трупов занимались так называемые доводчики, состоявшие при великокняжеских наместниках. По сути дела, это были те же недельщики, с аналогичными обязанностями. Доводчикам точно так же полагались помощники, но лекарей-знахарей среди этих помощников не было.

Можно предположить, что чиновники, не обладавшие специальными медицинскими познаниями, проводили осмотр трупов поверх-ностно, без тщательного вникания в детали. Поводом к началу сыска служили явные признаки убийства, такие, например, как наличие на теле ран или следов удушения. Да, действительно, для того чтобы понять, что человека зарезали, медицинского образования не требуется, достаточно здравого смысла.

Можно ли считать недельщиков и доводчиков первыми профессиональными судебно-медицинскими экспертами?

С одной стороны, вроде как можно, ведь они занимались осмотрами трупов в рамках своих должностных обязанностей, то есть делали профессиональную экспертизу.

С другой стороны, ничего медицинского, то есть профессионального, в этих осмотрах не было, осмотры проводились на бытовом уровне. Так что давайте не станем пока что устанавливать дату рождения отечественной судебной медицины, а подождем более значимых событий.

Иван Четвертый, более известный как Иван Грозный, в 1550 году расширил полномочия недельщиков и доводчиков, приказав осматривать в обязательном порядке трупы лиц, погибших во время пожара или умерших от угара. Такое распоряжение было абсолютно логичным, ведь под маской смерти от угара часто скрывали отравления, а пожары нередко устраивали для сокрытия убийств.

Спустя четыре года Иван Грозный приказал осматривать трупы всех погибших в результате несчастных случаев. «А кто у них с дерева или с хоромин убьется, или кого зверь съест, или воз, или колесо сотрет, или озябнет, или утонет, или на землю человека принесет, а обыщут того бесхитростно, и они с того дают осматриванною гривну», говорится в царской грамоте, жалованной Коневскому мужскому монастырю. Жалованная грамота – это своего рода послание, обнародование царского мнения по каким-либо вопросам. Не важно, что грамота была послана конкретному монастырю, царское слово является законом для всех подданных.

В редких, можно сказать – исключительных случаях, когда речь шла о знатных лицах, к экспертизам могли привлекаться врачи. В документах XVI века содержатся три упоминания о врачебных экспертизах.

В 1537 году врачом Феофилом был освидетельствован князь Андрей Старицкий, младший сын Ивана Третьего, который под предлогом болезни отказывался от настойчивых приглашений Елены Глинской посетить Москву. Елена в то время была регентом при своем несовершеннолетнем сыне Иване Четвертом, а Андрей Старицкий считался одним из самых известных оппозиционеров. Вернувшись в Москву из Старицы, Феофил сообщил Елене, что «у Андрея болезнь легкая, говорит, что на стегне [на бедре] болячка, а лежит на постели». Притворство не спасло князя от расправы. В том же году он был заключен в тюрьму, где вскоре умер.

В 1571 году придворный лекарь Елисей Бомелий (он же Элизеус Бомелиус) по поручению Ивана Грозного осмотрел тело его третьей жены царицы Марфы Васильевны, урожденной Собакиной, и установил, что смерть последовала от отравления. «Дьявол воздвиже ближних многих людей враждовати на царицу нашу, еще в девицах сущу… и тако ей отраву злую учиниша». Надо сказать, что Бомелий не получил полного медицинского образования. Вместо положенных шести лет он проучился на медицинском факультете Кембриджского университета пять, но тем не менее осмелился заниматься врачебной практикой в Лондоне, не имея ни диплома, ни лицензии. За это ему пришлось около года провести в тюрьме. После освобождения Бомелий каким-то образом смог войти в доверие к главе русского посольства Андрею Совину, который пригласил врача-недоучку в Москву ко двору царя Ивана Грозного. Закончилась придворная карьера Бомелия плачевно. По подозрению в шпионаже он был арестован и умер в тюрьме, не выдержав пыток, которым его подвергали.

Последний случай врачебной экспертизы относится к 1591 году, когда некий врач по имени Арап осмотрел труп скоропостижно скончавшегося крымского царевича Мурад-Гирея и установил, что тот был отравлен.

В каждом из трех случаев вопрос о привлечении врача для экспертизы решался в индивидуальном порядке. Какого-либо системного врачебного освидетельствования в то время не существовало.

Кстати говоря, до XVII века на Руси даже при большом желании невозможно было создать государственную судебно-медицинскую службу, поскольку в ней просто некому было бы работать. Своих врачей в России начали готовить только в 1764 году, когда в Московском университете открылся медицинский факультет, а до тех пор желающим приходилось учиться медицине в университетах европейских, что было дорого и сложно. Позволить себе такое «удовольствие» могли только обеспеченные люди, а в этих кругах врачебная профессия в то время престижной не считалась. Поэтому учиться на врача в Европу уезжали единицы.

Цари и богатые вельможи могли приглашать на службу иностранных врачей, но таковых тоже было очень мало. Европейцы неохотно ехали в Россию, да и порядки того времени, если уж говорить начистоту, не располагали иностранных врачей к работе в России. Показательной в этом отношении является судьба врача Леона Жидовина (он получил такое прозвище, поскольку был венецианским евреем), который в 1490 году приехал в Москву для того, чтобы лечить тяжелобольного сына великого князя Ивана Третьего. Когда царевич умер, Иван Третий велел лекаря казнить, что и было сделано. Скажите, положа руку на сердце, – ну разве можно так обращаться с ценными заграничными кадрами? Вне всякого сомнения, подобная жестокость могла отвратить многих врачей от мысли о переезде в Москву.

О том, как плохо обстояло дело с врачами в конце XVI и начале XVII века, можно судить по штату Аптекарского приказа, первого государственного административно-медицинского учреждения, точная дата создания которого нам, к сожалению, неизвестна, но можно предположить, что этот приказ существовал с начала XVII века или даже с конца XVI века. Известно, что в 1631 году в Аптекарском приказе служили два доктора медицины (то есть врача с ученой степенью), пять обычных врачей, один аптекарь, один окулист, два переводчика и один подьячий (канцелярский чиновник). Всего девять медиков на весь приказ! Не удивляйтесь двум переводчикам, которых в старину называли толмачами. Обойтись без них не представлялось возможным, потому что все врачи Аптекарского приказа были ино-странцами.

Аптекарский приказ вырос из Государевой аптеки, которая обслуживала Ивана Грозного и его семью, то есть, по сути дела, он был задуман как придворное учреждение, предназначавшееся для удовлетворения потребностей царской семьи и высшей знати. Но со временем Аптекарский приказ превратился в подобие министерства здравоохранения и стал ведать врачебными делами в масштабах всего государства.

Статус врачей Аптекарского приказа был очень высоким. По свидетельству современников, приказные врачи приравнивались к окольничим, которые в иерархии стояли сразу после бояр. Каждому из врачей (во всяком случае в начальный период существования Аптекарского приказа) при поступлении на службу жаловалось поместье с 30 или 40 крепостными крестьянами. Весьма неплохой, надо сказать, бонус.

Вот с Аптекарского приказа и началась отечественная судебная медицина. Жаль только, что точная дата ее рождения неизвестна. Но давайте остановимся на начале XVII столетия, хорошо?

Одной из обязанностей врачей Аптекарского приказа было освидетельствование больных и увечных, иначе говоря – проведение врачебной экспертизы. Итоги такого освидетельствования отражались в документе, называемом «дохтурской сказкой». Осмотру подвергались разные люди, начиная с членов царской семьи и заканчивая обычными людьми, состояние здоровья которых было по каким-то причинам интересно властям. Иногда приказным врачам приходилось осматривать трупы скоропостижно умерших для установления причины смерти, но преимущественно они привлекались к освидетельствованию живых лиц.

Вот пример исследования трупа, которое явно сопровождалось вскрытием, хотя в заключении об этом прямо не было сказано. В 1677 году по распоряжению Аптекарского приказа аптекарем Крестьяном (Христианом) Эглером был осмотрен труп дьяка Ефима Богданова для выяснения, «какою он болезнью умре». Эглер установил, что «болезни де у него Ефима камень в почках, и стал де тот камень болше роста, и от того де камни и смерть ему учинилась». Установить наличие камня в почке без вскрытия невозможно. И не надо удивляться тому, что вскрытие проводил аптекарь. В то время аптекари хорошо разбирались в медицине, а врачи – в аптекарском деле. Хотя справедливости ради следует вспомнить поговорку, которая гласит, что пироги должен печь пирожник, а тачать сапоги – сапожник. Все же лучше и правильнее, когда аптекари готовят лекарства, а врачи проводят вскрытия.

Итак, в XVII веке в России «настоящие», то есть дипломированные, врачи стали проводить освидетельствования и составлять заключения. Разве это нельзя считать полноценной врачебной экспертизой? Конечно же, можно и даже нужно! С таких вот профессиональных действий и начинается судебная медицина.

Но даже и во времена существования Аптекарского приказа большинство освидетельствований судебно-медицинского характера проводилось не врачами, а непосредственно теми, кто вел следствие. Известно, что в 1652 году постельный сторож, то есть придворный, отвечавший за охрану царской спальни, Куземка Еремеев подал постельничему Федору Михайловичу Ртищеву челобитную с жалобой на причиненную обиду: «В нынешнем государь во 160-м году генваря с 31-го числа в вечеру, часу в пятом ночи, сошелся со мною в жилецком подклете постельной истопник Яков Быков и бранил меня всякою позорною бранью и ушиб меня кулаком и вышиб мне глаз и тем меня изувечил. Милосердный государь! Пожалуй меня холопа своего, вели государь, про тое мою брань и про бой сыскать теми людьми, кои тут были, и по сыску свой царский указ учинить. Царь государь смилуйся!». В ходе проведенного освидетельствования Ртищев установил, что Еремеев после удара ослеп на один глаз. Можно предположить, что освидетельствование проводилось самым простым образом. «Видишь ли чего этим глазом?» – спросил Ртищев. – «Вот тебе крест, милостивый государь, ничего не вижу!» – ответил Еремеев, и на том освидетельствование закончилось. Нашлись свидетели, которые подтвердили, что истопник Яков Быков действительно ударил Еремеева. Причиной ссоры стало вино, которым Еремеев отказался угостить Быкова. «Я де государево жалованье сам пью», – ответил на просьбу Еремеев и тут же получил кулаком в глаз.

Сохранилось упоминание и о другом освидетельствовании, которое проводил Федор Ртищев в рамках порученного ему разбирательства. В 1649 году постельный истопник Демка Клементьев бил челом государю на стольника Романа Федорова сына Бабарыкина, который спихнул Клементьева с лестницы на крыльце и тем самым «убил до полусмерти». «Дохтурской сказки», составленной врачами Аптекарского приказа, к данной челобитной приложено не было, из чего можно судить о том, что освидетельствование покалеченного Клементьева Ртищев провел самостоятельно, без посторонней помощи. Возможно, что постельничий, которому часто приходилось разбирать подобные споры, был немного сведущ в медицине, но дело не в его компетентности, а в том, что даже судебное обследование придворных, то есть людей, близких к царю, проводилось без привлечения врачей Аптекарского приказа. А ведь вопросы были серьезными и требовали врачебного участия, потому что утрата зрения или же увечье, полученное при падении со ступенек, преспокойно могли симулироваться.

Вот пример «непрофессиональной» судебно-медицинской экспертизы XVII века. В 1649 году лекарь Елизарий Лорант (явный иностранец) обратился к боярину Морозову с челобитной на замочного мастера Вилима Гамса. Лорант сообщил, что встретившийся ему на улице Гамс «бил ево палкою неведомо за што». Лорант просил осмотреть его для того, чтобы установить факт побоев, «и про то сыскать», то есть наказать виновного. Заключение экспертов было весьма кратким, если не сказать лаконичным: «А по осмотру бит по спине, на правом боку вспухло и синево знать». Давайте переведем на современный язык, чтобы было понятнее: «осмотр выявил следы побоев на спине, припухлость и кровоподтек на правом боку». Как-то расплывчато, не правда ли? Хотелось бы побольше конкретики, но в то время этого было достаточно.

Другой пример. В 1613 году в Белозерской тюрьме зарезался заключенный по имени Нифонтко. В следственном деле написано: «Сотник стрелецкой Олексей Юрьев и судебной целовалник Степан Чепыжников, и понятые люди его Нифонтковы раны на брюхе досматривали: и у него у Нифонтка брюхо розрезано ножем знатно, от ложки да вдоль по брюху до пупа, и кишки все из брюха вывалились, перерезаны». Живот разрезан ножом от нижнего края грудины до пупка, из раны вывалились кишки. Человеку несведущему такое описание может показаться достаточным и исчерпывающим – все же ясно! – но с точки зрения судебной медицины, настоящей судебной медицины, оно является неполным. Опять же нужно описание орудия, которым были причинены повреждения. Что за нож? Какова длина лезвия? Обоюдоострое оно или нет? И так далее…

В особых случаях могла назначаться комиссионная врачебная экспертиза. Так, например, было в 1644 году, когда в Москве был застрелен из пищали кравчий датского принца Вольдемара. Кравчий – это очень важная должность в придворной иерархии. Кравчий отвечает за стол своего господина, он ведает едой и напитками. Разумеется, покушение на кравчего иноземного принца, гостившего в Москве по приглашению царя Михаила Федоровича (первого из Романовых), было событием из ряда вон выходящим. Поэтому для осмотра трупа были назначены трое лучших придворных врачей – царский лейб-медик Венделинус Сибелист, приглашенный в Москву из Голштинии, и два придворных врача – Иоган Белоу и Артман Граман. После осмотра тела врачебный триумвират написал «скаску», в которой говорилось: «тот кравчей ране из пищали, рана под самым правым глазом и оне дохтуры в ту рану щупом щупали, а пульки не дощупались, потому что рана глубока, а то подлинно, что пулька в голове».

Исследование тела датчанина-кравчего можно считать классическим случаем «полноценной» судебно-медицинской экспертизы. Царь особым указом дал врачам задание и поставил вопросы, на которые им нужно было ответить. Врачи осмотрели труп и даже применили такой метод дополнительного исследования, как зондирование («в ту рану щупом щупали»).

В некоторых случаях комиссии были гораздо представительнее. В 1616 году в невесты царю Михаилу Федоровичу выбрали некую Марию Хлопову, боярскую дочь, которая в царских невестах по обычаю того времени сменила имя и стала зваться Анастасией. Желая помешать этому браку, бояре Салтыковы, бывшие давними врагами Хлоповых, распустили слухи о том, что Мария-Анастасия страдает падучей болезнью. Царь, узнав об этом, разгневался и сослал «обманщицу» вместе с ее родными в Тобольск, откуда они перебрались в Нижний Новгород. Семью годами позже Михаил Федорович вдруг вспомнил о Хлоповой и велел произвести дознание. Для освидетельствования Марии-Анастасии в Нижний была отправлена делегация, состоявшая из двух знатных бояр – Федора Шереметева и Моисея Глебова, архимандрита Чудовского монастыря Иосифа, придворных врачей Валентина Бильса и Артура Дита и врача Аптекарского приказа Бальзира. Ну а чего вы хотели? Речь же шла о царской женитьбе! Комиссия нашла, что девица Хлопова полностью здорова и если чем и страдает, то небольшим расстройством желудка. Однако жениться на Хлоповой Михаил Федорович так и не смог, потому что этому противилась его мать, инокиня Марфа. Она грозила сыну: «Если Хлопова будет царицей, не останусь я в царстве твоем».

Также врачам Аптекарского приказа приходилось проводить экспертизу деятельности своих коллег. Так, например, в 1686 году в ходе расследования скоропостижной смерти подъячего (то есть делопроизводителя) Ямского приказа Юрия Прокофьева было установлено, что умер он в результате отравления сулемой, каковую аптекарь Мишка Тулейщиков спьяну отпустил лекарю Андрею Харитонову вместо «потового лекарства», то есть жаропонижающего лекарственного средства «из глаз раковых деланных». «Дана им была в застенке очная ставка, – написано в материалах уголовного дела, – и с пытки он Микишка говорил прежния свои речи, что ту сулему вместо раковых глаз продал он не нарочно, и никакой недружбы у него с ним Андреем и с подъячим не было». В конечном итоге виновным в смерти подъячего был признан Тулейщиков. Отделался он довольно легко – ссылкой в Курск. Могло бы быть и хуже.

Можно предположить, что подобных врачебно-аптекарских ошибок в то время совершалось много. Наказывали за врачебные ошибки очень строго – если пациент умирал от неправильного лечения, то врача могли казнить. «Буде из них кто нарочно или ненарочно кого уморит, а про то сыщется и им быть казненным смертию», говорилось в одном из указов. Примечательно, что расследование по делам такого рода могло проводиться и без участия врачей-экспертов, которые далеко не всегда были под рукой у тех, кто вел следствие. Напрашивается закономерный вопрос – как так можно? Разве может неспециалист решать профессиональные вопросы, да еще такие сложные, как оценка правильности проведенного лечения? Тогда считалось, что может. Например, если родственники умершего пациента показывали, что он умер сразу же после того, как выпил лекарство, приготовленное врачом, то вина врача считалась установленной. И в самом деле, ведь от правильного лекарства с человеком ничего плохого случиться не может! В реальности же все гораздо сложнее и тяжелобольной человек может испустить дух после того, как выпьет правильно приготовленное и обоснованно назначенное ему лекарство.

Взять хотя бы случай с отравлением несчаст-ного подъячего Ямского приказа. В дошедших до нас документах нет упоминания об участии врача-эксперта в этом деле. С одной стороны, по логике вещей без врача в разбирательстве по поводу врачебной ошибки, закончившейся летальным исходом, обойтись невозможно. Врач должен сказать, можно ли добросовестно спутать «потовое лекарство из глаз раковых деланное» с сулемой, и подтвердить, что смерть пациента последовала именно от отравления сулемой, а не по какой-либо иной причине. С другой стороны, у отравления сулемой (то есть фактически отравления ртутью, поскольку сулема представляет собой соль ртути) есть такие довольно специфичные симптомы, как металлический вкус во рту и обильное слюноотделение, которые сопровождаются симптомами «общего характера» – рвотой, поносом, болями в животе. Так что сведущий человек мог распознать отравление сулемой и без врачебной помощи и также самостоятельно решить, похоже ли «потовое лекарство» по внешнему виду на сулему.

В 1674 году лекарь Миколайко Грек подал царю Алексею Михайловичу челобитную с жалобой на Силу Семенова сына Потемкина, который не заплатил ему за лечение сорок рублей, огромную, надо сказать, сумму по тем временам. Сила Потемкин в ответ подал свою челобитную: «Государь, лечил меня, холопа твоего, Николай Грек, а скорбь у меня… от лошадиного убою в луне и тайной яд ядро было одно припухло, и договор у меня был с ним, Николаем, что ему меня было излечить и здорова доспеть, так как был я, холоп твой, здоров от матери рода… И против того договору он, Николай, меня, холопа твоего, не излечил – испортил, сделал с увечьем, и ядро, которое было припухло от лошадиного убою, и ему, Николаю, было по договору излечить, и он то ядро вон вырезал и жилы обрезал, и меня, холопа твоего, тем испортил и изувечил».

Врачи Аптекарского приказа Яган Розенбург, Стефан Фунгаданов и Лаврентий Блюментрост осмотрели Силу Потемкина и вынесли следующее заключение: «Лекарь де Миколай Грек его, Силу, от болезни вылечил тому 3 годы и с тех мест и по сие время он, Сила, в добром здоровье… На Силе Семенове сыне Потемкине недоплатных денег 40 рублев доправить, а доправя – отдать лекарю Миколаю Греку».

Возможно, на принятии такого решения сказалась корпоративная солидарность, ведь редко какой врач примет сторону пациента, отказывающегося платить за лечение.

Занимались приказные врачи и теми, кто под предлогом слабого здоровья уклонялся от государевой службы. Так в 1679 году царь Федор Алексеевич велел провести освидетельствование 26 (!) человек, которым «за болезными на государеве службе быть немочно».

Иногда медицинские экспертизы приходилось проводить в монастырях, где эта обязанность возлагалась на уполномоченных монахов, называемых судебными старцами. Сохранилось упоминание о том, как в 1678 году один из монахов Тихвинского монастыря по имени Манасей обратился к архимандриту Варсонофию с челобитной, в которой рассказывал о том, как его резал «хлебной службы старец Игнатей неведомо за что» (да, представьте, и между монахами иногда случается поножовщина, ведь они тоже люди и ничто человеческое им не чуждо). Варсонофий поручил судебному старцу по имени Иов освидетельствовать Манасея и Игнатия. Заключение было следующим: «Резан он старец Манасей в голову повыше лба немного, а другая рана на грудех близко горла, а болши того на нем нигде резаных мест нет, а у старца Игнатия у правыя руки персты внутре обрезаны». Квалифицированный судебный медик написал бы более обстоятельное заключение, но и так все понятно. Обратите внимание на то, что у старца Игнатия имелись порезы на внутренней поверхности пальцев правой кисти. Эти повреждения он получил, когда наносил раны Манасею – на кухонном ноже не было упора, останавливающего движение руки вперед при упоре.

Пора подводить итоги сказанному, а итог таков – судебная медицина появилась в России в начале XVII века с учреждением Аптекарского приказа. До того времени все экспертные действия судебного характера проводились теми, кто вершил суд или вел дознание, то есть не врачами.

Но если вам не нравится расплывчатое «в начале XVII века», а отдельные освидетельствования живых и мертвых людей врачами Аптекарского приказа в ваших глазах «не тянут» на полноценную судебно-медицинскую экспертизу, то вы можете отсчитывать историю отечественной судебной медицины с 10 апреля 1716 года. В этот знаменательный день император Петр Первый утвердил Воинский устав, согласно которому при подозрении на насильственную смерть следовало производить вскрытие тела. Это уже настоящая, подлинная, самая что ни на есть истинная судебная медицина, во всей ее блистательной красе.

Говоря об отечественной судебной медицине невозможно обойти стороной так называемое «Угличское дело» – расследование обстоятельств гибели младшего сына Ивана Грозного царевича Дмитрия, которого нашли мертвым 25 мая 1591 года в Угличе, где он жил с матерью.

«Угличское дело» – это самое раннее след-ственное дело в отечественной истории, материалы которого дошли до нас практически в полном объеме.

Дмитрий был сыном от брака Ивана Грозного с Марией Нагой, а брак этот считался незаконным с церковной точки зрения. Каноническое церковное установление допускало только три брака, причем уже третий брак расценивался как нежелательный, но с ним все же как-то мирились. А Мария Нагая была седьмой женой Ивана Грозного, что автоматически лишало Дмитрия права наследовать престол. Но как сын Ивана Грозного Дмитрий все же представлял угрозу для сидевшего на престоле Федора Иоанновича, сына Ивана Грозного от первой жены Анастасии Романовны Захарьиной-Юрьевой. А еще бо́льшую угрозу Дмитрий представлял для царского шурина Бориса Годунова, который был реальным правителем государства. Слабый и телом, и умом Федор Иоаннович правил лишь номинально.

Когда Дмитрия нашли в Угличском кремле с перерезанным горлом, молва сразу же обвинила в этом Бориса Годунова. Официальная версия произошедшего выглядела малоубедительно – у царевича, державшего в правой руке ножик, начался приступ «падучего недуга», то есть эпилепсии, во время которого он ткнул себя этим ножиком в горло и умер («бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножем поколол в горло»).

Обстоятельства гибели царевича рассматривала прибывшая из Москвы в Углич комиссия, возглавляемая князем Василием Шуйским. Допросив около 150 человек, комиссия пришла к выводу о гибели в результате несчастного случая. Материалы расследования изложены в отчете под названием «Обыск».

И вот что интересно. Казалось бы, комиссия должна была подробно и тщательно, до по-следних мелочей зафиксировать обстоятель-ства смерти царского сына и брата, но в «Обыске» нет ни отчета об осмотре места происшествия, ни подробного описания трупа (!). Вы только подумайте – члены комиссии не посчитали нужным описать локализацию и характер по-вреждений на теле царевича! Вопиющая небрежность, если не сказать – халатность. И такая небрежность не вызвала вопросов ни у царя Федора Иоанновича, ни у Бориса Годунова, ни у членов Патриаршего совета (собора), которым был прочитан «Обыск»! Удивительно!

Какой вывод напрашивается из этого?

Да очень простой – следствие, возглавляемое князем Шуйским, проводилось только для того, чтобы создать видимость разбиратель-ства, а не с целью установления истины. В противном случае оно бы велось должным образом, а не так вот, «спустя рукава». Можно с уверенностью предположить, что несчастный Дмитрий был убит по приказу Бориса Годунова, потому что именно Годунову, впослед-ствии ставшему царем, было выгодно устранение «лишнего» претендента на престол. А если вспомнить о том, что во время большого судорожного эпилептического припадка человек всегда выпускает из рук предметы, которые в них находятся, то картина саморанения вообще выглядит фантастической.

Судебные документы бывают информативными не только тогда, когда они составлены по всем правилам. Человеку, умеющему читать между строк и делать выводы, могут рассказать многое и неправильно составленные документы. «Sapienti sat», как говорили древние римляне – «понимающему достаточно и этого».