Глава одиннадцатая

Российская судебная медицина XVIII и XIX веков

В начале 1700 года в боярском суде разбиралось дело о смерти боярина Петра Петровича Салтыкова, в которой обвинялся его домашний лекарь Алешка Каменский. Будучи допрошенным с применением пытки, лекарь сказал, что «он боярина лечил и лекарства всякие, покупая в зелейном ряду в лавках, давал, и боярин говорил ему, чтоб он принес ему лекарства от сна, и он, Алешка, в зелейном ряду купил арьяну на три деньги осьмую долю золотника, рознял на 12 доль и давал боярину от сна, а не для отравы». Продавший Каменскому арьян зелейного ряду сиделец [торговец в ряду зелий и снадобий] Ганка Варфоломеев «в продаже того арьяну не запирался и сказал, что он Алешке продал арьяну на четыре деньги и велел давать мочному человеку против трех зерен конопляных, а немочному против двух и на другой день поутру пришел к нему, Ганке, Алешка и сказал, что лекарство отдал он боярскому малому, и тот малый отдал боярину все, и боярин с того числа по се время не проспится, только в ночи простонал».

«Арьяном» в то время называли опий. Разобраться в дозировках без врачебной помощи бояре не могли и потому обратились за справкой в Аптекарский приказ и получили такой ответ: «А по справке с Аптекарским приказом и по свидетельству докторов и лекарей того лекарства болящим дают по рассмотрению, перцовых зерна по три и по четыре и по пяти с иными лекарствы, и принимают его не вдруг [то есть – не сразу], а иной болящий с того лекарству с дву зерен умрет».

Вина Каменского была доказана. Как лекарь, он должен был проследить за тем, чтобы его пациент получил лекарство в нужной дозировке. Каменского сослали в Азов на каторгу.

Для предупреждения подобных случаев в 1700 году, вскоре после этого случая, по императорскому указу в Москве завели восемь аптек, причем «с тем, чтоб в них никаких вин не продавалось». Заведовал этими аптеками не Аптекарский приказ, а Посольский, поскольку работали в них иностранные доктора и аптекари. В том же указе говорилось, что «в Москве впредь другим аптекам, и зелейному ряду, и лавкам по улицам и перекресткам, где продавали всякие непотребные травы и зелья вместо лекарств, не быть».

Формально 1700 год относится к XVII веку, но организация аптечной торговли, о которой шла речь, положила начало тем позитивным изменениям, которые произошли в россий-ской медицине в XVIII веке, так что эта глава была начата с событий 1700 года не случайно.

С 1689 года государством начал единолично управлять Петр Первый, один из величайших реформаторов в истории России. К реформам Петра можно относиться по-разному, были у него и ошибки, ведь не ошибается только тот, кто ничего не делает, но все законодательные преобразования его были исключительно полезными.

О том, какое значение Петр придавал законодательству, можно судить по тем законам, которые он написал собственноручно и по многочисленным правкам на представленных ему законодательных проектах. Так, например, в рукописи Воинского устава 1716 года можно увидеть более 200 петровских правок!

10 апреля (или если по старому стилю, то 30 марта) 1716 года можно считать днем рождения российской судебной медицины. В этот знаменательный день император Петр Первый утвердил Воинский устав, согласно которому при подозрении на насильственную смерть следовало производить вскрытие тела.

Воинский устав состоял из самого Устава, включавшего 68 глав, в котором были изложены «законы военно-учредительные», и трех приложений: «Артикула воинского с кратким толкованием», представлявшего собой военно-уголовный кодекс, «Краткого изображения процессов, или судебных тяжеб» и «О экзерциции, о приготовлении к маршу, о званиях и о должности полковых чинов».

В артикуле 154 главы девятнадцатой (которая в оригинале именуется по-старому «девятаянадесять») «О смертном убийстве» говорится: «Но надлежит подлинно ведать, что смерть всеконечно ли от битья приключилась. А ежели сыщется, что убиенной был бит, а не от тех побоев, но от других случаев, которые к тому присовокупились, умре, то надлежит убийцу не животом, но по рассмотрению и по рассуждению судейскому наказать, или тюрьмою, или денежным штрафом, шпицрутеном и прочая. Того ради зело потребно есть, чтоб сколь скоро кто умрет, который в драке был и бит, поколот, или порублен будет, лекарей определить, которые бы тело мертвое взрезали, и подлинно розыскали, что какая причина к смерти ево была, и о том имеют свидетельство в суде на письме подать, и оное присягою своею подтвердить».

Лекарей определить! Артикул 154 заложил процессуальные основы судебно-медицинской экспертизе.

Далее в этом артикуле перечисляются раны, которые «за смертельныя почитаются», начиная с ран мозговых «когда главная жила по-вреждена будет, или когда кровь или иная какая мокрота вход в главную жилу запрет» и заканчивая ранами «которыя чрез отравныя вещи или звери учинятся». Всего упоминается 11 категорий смертоносных ран, перечень которых считается первой систематизацией смертельных повреждений в истории отечественной судебной медицины.

После перечисления смертельных ран идет очень важное с точки зрения судебной медицины требование обязательной экспертизы орудий, которыми были нанесены смертельные повреждения: «Також судье надлежит гораздо смотреть, каким оружием убитый убит или поврежден был. Тем ли бит, от чего мог легко умереть, яко топором, кольями, дубиною и прочим, или иным чем, яко малыми палочками и прочим, чем нелегко смертно убить возможно, в котором последнем случае обыкновенное наказание произвести невозможно, но на рассмотрение судейское предается». «Гораздо смотреть» означает «непременно обращать внимание».

Артикул 154, вне всякого сомнения, написан врачом. К сожалению, имя «крестного отца» российской судебной медицины нам неизвестно. Но можно предположить, что им был один из двух врачей, приближенных в то время к Петру.

Первого кандидата в «крестные отцы» звали Робертом Карловичем Арескиным (или Эрскиным). Арескин был шотландцем, который в 1706 году прибыл в Российскую империю в числе приглашенных врачей. Сначала он прошел «апробацию» в домашних врачах князя Меншикова, а затем стал президентом Аптекарского приказа и лейб-медиком Петра Первого и президентом всего медицинского факультета в Российской империи. Арескин умер в декабре 1718 года, так что имел все шансы приложить руку к созданию проекта вышеупомянутого артикула.

Но, возможно, проект артикула был написан Иваном Лаврентьевичем (Иоганном) Блюментростом или же Арескиным при содействии Блюментроста. Блюментрост в 1721–1730 годах возглавлял Медицинскую канцелярию, «выросшую» из Аптекарского приказа, а также являлся лейб-медиком Петра Первого, Екатерины Первой и царевича Алексея. Он был сыном Лаврентия Алферьевича Блюментроста, саксонского врача, поступившего на русскую службу в 1668 году в качестве лейб-медика царя Алексея Михайловича. Лаврентия Блюментроста можно считать первым организатором здравоохранения в истории России, поскольку именно его трудами был создан Аптекарский приказ.

Пойдем дальше.

Артикул 156 освобождает от наказания того, кто совершил убийство при самообороне, а в следующем артикуле даются разъяснения: «…в умерении, что оборонение со обижением равно есть, а именно, чтоб таким же образом оборонятися, каким образом от кого кто нападен будет. Ежели нападение учинится оружием, то мочно оружием оборонятися; ежели же без оружия, то и противитися без оружия надлежит. Притом же надобно смотреть, когда кто кого ударит рукою, и того сильнее кто бьет, тогда обиженный может оружием оборонятися. Ибо есть все равно, как и чем смертный страх угрожен будет. Ежели смертной страх есть, то надлежит оборонятися как возможно». Подобное разъяснение предполагает проведение экспертиз судебно-медицинского характера.

Надо сказать, что с точки зрения юриспруденции того времени Воинский устав, а также все другие кодексы Петра Первого являются образцовыми. Они охватывают все сферы, которые требовалось охватить, и в деталях разъясняют применение наказаний.

Глава двадцатая (двадесятая) «О содомском грехе, о насилии и блуде» предписывает проведение судебной экспертизы половых преступлений: «Скверныя женщины обыкновенно, когда в своих скверностях, иногда многия скверности учинят, предлагают, что насиль-ством чести своей лишены и насильствованы. Тогда судье их такому предложению вскоре не надлежит верить, но подлиннее о правде выведать, и чрез сие насилие мочно освидетель-ствовать… А такия обстоятельства меж другим могут сии быть: (1) Ежели у женщины или у насильника, или у них обоих, найдется, что платье от обороны разодрано. (2) Или у единого, или у другого, или синевы или кровавые знаки найдутся…». Иначе говоря, при изнасиловании требовалось провести судебно-медицинскую экспертизу.

Артикул 170 двадцатой главы, устанавливающий наказание за «прелюбодеяние, когда едина особа в супружестве обретается, а другая холостая есть», предполагает возможное проведение экспертизы половых состояний. В разъяснении сказано, что если «прелюбодеющая сторона может доказать, что в супружестве способу не может получить телесную охоту утолить, то мочно наказание умалить».

В приложении «Краткое изображение процессов или судебных тяжеб» признание обвиняемого считается главным подтверждением вины («Когда кто признает, чем он винен есть, тогда дальняго доказу не требует, понеже собственное признание есть лутчее свидетельство всего света»). Однако оговаривается, что признание должно быть «вольным», то есть не полученным под пытками, что оно должно быть «в суде пред судьею учинено» и «чтоб притом доказать такия обстоятельства, которыя б могли быть достоверны, и о правде б не сумневаться». Иначе говоря, признание должно было подкрепляться объективными доказательствами, а не быть голословным. А везде, где заходит речь о доказательствах, есть вероятность судебно-медицинской экспертизы.

В предисловии к Воинскому уставу император написал, что этот устав «касается и до всех правителей земских», тем самым распространив действие «Артикула» и на гражданское судопроизводство.

В 1720 году Петр Первый утвердил «Устав морской о всем, что касается доброму управлению, в бытности флота на море». Этот устав оказался на редкость долговечным. Лишь в 1853 году, когда паруса стали заменяться паровыми двигателями, а гладкоствольные орудия – нарезными, вышел новый Морской устав.

В Морском уставе участие врачей в ведении судебных дел «о смертном убийстве» определялось уже двумя статьями. Статья 108 преду-сматривала, что если «кто кого убьет так, что он не тотчас, но по некотором времени умрет, то надлежит о том освидетельствовать, что он от тех ли побоев умре, или иная какая болезнь приключилась, и для того тотчас по смерти его докторам изрезать то мертвое тело и осмотреть, от чего ему смерть приключилась, и о том свидетельство к суду подать на письме, подтвержденное присягою». А согласно статье 114: «Ежели учинится драка, что многие одного станут бить и в одной явится мертвой от какой раны или смертного удара или много бою, то те, кто в том были, разыскать с умыслу ли то делали, а о ранах смертных, кто учинил… А буде мертвый явится без всяких явных знаков, то его велеть доктору анатомировать, не явится ли внутри ль от того бою чего… А буде не явится то оное причесть случаю и наказать только за драку».

Кроме этого Морской устав предусматривал проведение врачебной экспертизы симуляций. При подозрении на симуляцию лекарям полагалось установить «подлинно ль они больны, и нет ли за кем притворства, и о том давать свидетельство письменное».

Также Морской устав предусматривал наказание врачей за профессиональные преступления, правда с весьма расплывчатым наказанием: «Ежели лекарь своим небрежением и явным призорством к больным поступит, от чего им бедство случится, то оной яко злотворец наказан будет, яко бы своими руками его убил, или какой уд отсек, буде же леностью учинит, то знатным вычетом наказан будет по важности и вине осмотря в суде».

Петр Первый утвердил много документов, в которых затрагивались вопросы судебно-медицинской экспертизы. «Морской торговый регламент и устав» 1724 года устанавливал обязанность произведения врачебного осмотра найденных мертвых тел: «Ежели найдут при работных местах утопшего, тогда надлежит дневальному офицеру от конторы оного осмотреть с доктором или с лекарем, и ежели явится, что оной убит, или удавлен, то объявить в Коллегию, а ежели ничего не явится, то надлежит погребсть, описав, каков он был». Обратите особое внимание на четыре последних слова. Подобное описание предоставляло возможность заочного опознания трупа после погребения.

А в «Уставе прежних лет» 1706 года (то был воинский устав) было предусмотрено проведение врачебной экспертизы военнослужащих, сказавшихся больными: «Больных на осмотре объявити или тем комиссаром досматривати или от полевого лекаря в том свидетельством подтверждено да будет».

В 1722 году по инициативе Петра Первого была проведена Судебная реформа, передавшая функции верховного суда Сенату и входившей в него Юстиц-коллегии, ниже которых находились надворные апелляционные суды в крупных городах, и провинциальные коллегиальные нижние суды. Нижние суды рассматривали уголовные дела в отношении дворян, решали гражданские споры между дворянами, а также разбирались с преступлениями в крестьянской среде. Вскоре нижние суды были ликвидированы. Вместо них учредили провинциальные суды, которые возглавляли местные воеводы, вершившие суд с помощью двух асессоров. При всех своих недостатках, которых, надо признать, было немало, реформа централизовала и усилила судебную систему государства. Возросла значимость розыска, что, с одной стороны, создало почву для злоупо-треблений, а с другой, побуждало к исследованию доказательств, в том числе и к медицин-ской экспертизе.

Пушкинское «то академик, то герой, то мореплаватель, то плотник» можно продолжить. Например, добавить «и анатом». Самолично Петр Первый вскрытий не производил, но присутствовал при этом. В 1707 году в Москве был открыт Первый военный сухопутный госпиталь, при котором имелись госпитальная (медико-хирургическая) школа на 50 студентов и анатомический театр. Руководил госпиталем его основатель, обрусевший голландец Николай Бидлоо, одно время бывший придворным врачом Петра Первого. Бидлоо регулярно производил в своем анатомическом театре вскрытия трупов, за которыми нередко наблюдал Петр. По его распоряжению в госпиталь доставлялись трупы, найденные на московских улицах. Петр также любил присутствовать на хирургических операциях, проводимых Бидлоо и его помощниками. Разумеется, подобный высочайший интерес не мог не сказаться позитивно на развитии отечественной медицины, в том числе и судебной.

В 1733 году были открыты две госпитальные школы в Петербурге плюс одна в Кронштадте, а дальше процесс их создания распространился на всю страну. В идеале предполагалось, что в каждой губернии должна быть своя госпитальная школа.

Надо особо подчеркнуть одно отличие, весьма поспособствовавшее развитию отечественной медицины. Если в Западной Европе хирурги традиционно считались врачами второго сорта, а то и вовсе цирюльниками, то в России ничего подобного отродясь не водилось. Русские лекари сочетали терапевтическую практику с хирургической и не видели в том ничего зазорного.

Указ 1722 года «О свидетельствовании дураков в Сенате» положил начало отечественной судебной психиатрии. Указом повелевал: «как высших чинов, так и нижних чинов людям, ежели у кого в фамилии ныне есть или впредь будет дурак о таких подавать известия в Сенат, а в Сенате свидетельствовать и буде по свидетельству явятся таковые, которые ни в науку, ни в службу не годились, и впредь не годятся, отнюдь жениться и замуж идтить не допускать и венечных памятей не давать».

Целей у Указа было две – пресечения уклонения дворянских детей от обязательной службы и необходимость наблюдения за имуществом умалишенного. Впервые в истории России ставился вопрос о запрещении психически больным лицам вступать в брак, поскольку от таких браков «доброго наследия к государственной пользе» ожидать не стоит. Говоря современным языком, освидетельствование в Сенате являлось установлением дееспособности или недееспособности, что влекло за собой далекоидущие правовые последствия.

В декабре 1723 года был издан дополнительный указ, в котором устанавливалась форма и способ освидетельствования, а также приводились критерии оценки психического состояния свидетельствуемых. В 1726 году Сенат обратился в Медицинскую коллегию с запросом об «испытанных наукой правилах распо-знавания психических болезней». Коллегия дала разъяснения, в которых особо подчеркивалась необходимость продолжительного наблюдения за испытуемыми.

Формально законодательные положения, касавшиеся освидетельствования душевнобольных, впервые появились в отечественном законодательстве в 1669 году в «Новоуказанных статьях о разбойных и убийственных делах», где говорилось о том, что «чаще бесный убьет, неповинен есть смерти», а также о том, что душевнобольные не могут быть допущены в свидетели. А в 1677 году был издан первый российский закон, ограничивавший имущественные права душевнобольных. Но реальный возраст судебной психиатрии следует отсчитывать от указа «О свидетельствовании дураков».

Следующим шагом в развитии судебной медицины стало создание в 1733 году в обеих столицах физикатов – органов управления городским здравоохранением, которые просуществовали до 1797 года. Возглавляли физикаты штадт-физики (городские врачи), которым помогали один лекарь, один хирург и несколько чиновников. Подчинялись физикаты Медицинской канцелярии, впоследствии преобразованной в Медицинскую коллегию. В обязанности физикатов входило проведение судебно-медицинской экспертизы. Вот отрывок из Инструкции для физикатов, утвержденной в 1793 году вместо Инструкции от 1739 года: «В побоях, смертоубийствах, ядом отравлении, и тому подобных несчастных приключениях физикат получа от Медицинской коллегии повеление немедленно к освидетельствованию такового происшествия приступает; блюдет при оном всея правила, до врачебной судной науки касающиеся, со всякою точностию и осторожностию, не упуская из виду и самомалейшего обстоятельства к разрешению сомнения относящегося: испытует причину смерти, от злого ли умысла последовала или единым подозрением токмо подкрепляема, наконец исследованием своим ясно доказует то или другое». В 1797 году физикаты были заменены на врачебные управы, которые со временем появились во всех губернских городах. Система ведомственной подчиненности и распределения полномочий стала выглядеть следующим образом: Департамент медицинских и казенных врачебных заготовлений и Медицинский совет при Министерстве внутренних дел – врачебные управы в губерниях и областях – городовые и уездные врачи. В «Положении о врачебной управе» были прописаны такие обязанности, как:

– проводить освидетельствования сумасшедших, увечных, гражданских чиновников, их жен и детей, ран военных чиновников, ходатайствующих о пособии или пенсии, воспитанников духовных училищ, отправляемых в Медико-хирургическую академию в Санкт-Петербург, а также ссыльных;

– проводить освидетельствования рекрутов;

– производить медицинскую экспертизу в судебных делах.

Российская империя вступила в XVIII век, не имея системы судебной медицины (имелись лишь предпосылки к ее созданию), но к концу века эта система была уже довольно развитой.

Как уже было сказано выше, первый отечест-венный учебник судебной медицины под названием «Краткое изложение судебной медицины для академического и практического употребления», изданный в 1832 году, написал профессор Петербургской Медико-хирургической академии Сергей Алексеевич Громов. Но то учебник, а две первые отечественные судебно-медицинские научные работы появились шестью годами раньше. Это были не отдельные издания, а статьи, опубликованные в «Военно-медицинском журнале». Статью под названием «Правила для руководства судебного врача при исследовании отравлений» написал профессор Императорской Медико-хирургической академии Александр Петрович Нелюбин. Авторами «Руководства по вскрытию мертвых тел, особливо при судебных исследованиях» были Громов и известный русский хирург Илья Васильевич Буяльский. Это руководство, утвержденное Медицинским советом в расширенном виде под названием «Наставление Врачам при судебном осмотре и вскрытии мертвых тел» было опубликовано в Полном собрании законов Российской империи за 1828 год. В него были включены «Правила, как поступать при исследовании мертвых тел, когда имеется подозрение на отравление» и «Глава о химическом исследовании ядов, сочиненная Членом Совета Нелюбиным».

Под названием «Устав судебной медицины» «Наставление» было опубликовано в составе «Устава врачебного» в Полном собрании законов Российской империи 1842 года и продолжало публиковаться вплоть до 1905 года. Были у этого Устава-Наставления определенные недочеты, но в целом документ отвечал требованиям времени на протяжении всего XIX века. Он состоял из 10 глав, разделенных на 177 параграфов. В приложении приводились четыре судебно-токсикологические таблицы.

Главный судебно-медицинский документ Российской империи заслуживает близкого знакомства.

В первой главе говорится о том, где, кем и по чьему требованию должны производиться судебно-медицинские вскрытия трупов, а также о праве врача знакомиться с обстоятельствами судебного дела. Подробно разбираются правила составления акта вскрытия и говорится о высокой ответственности судебного врача: «Осмотр мертвых тел и заключение по оному о причине смерти есть одна из важнейших обязанностей судебного Врача. На его мнении нередко основывается приговор, решающий честь, свободу и жизнь подсудимого». Оговаривалось, что при необходимости (например, в сложных случаях) судебный врач мог приглашать для консультации других врачей.

Судебный осмотр трупа должен был проводиться в обязательном порядке в следующих случаях:

• при обнаружении признаков насильственной смерти;

• при подозрениях на отравление;

• при обнаружении трупов неизвестных лиц с признаками насильственной смерти или без них;

• в случае скоропостижной смерти;

• при обнаружении трупа новорожденного младенца;

• при подозрениях в умышленном умерщвлении и изгнании плода;

• при жалобах на лечение шарлатанами и другими лицами, не имеющими на это права.

Судебно-медицинское исследование трупа должно было производиться только по письменному требованию «присутственного места», то есть судебного или полицейского органа. В требовании перечислялись вопросы, на которые эксперт должен был ответить.

Акт осмотра или вскрытия представлялся в суд, а копия его отправлялась во врачебную управу. Правильность заключения проверялась врачами – это очень важное обстоятельство, повышавшее качество экспертизы. Также осуществлялся и прямой контроль деятельности экспертов по линии Министерства внутренних дел. Вот один пример. В 1843 году был лишен права производить судебно-медицинские вскрытия и отправлен под суд врач Ростиславлев, который в заключении о смерти мещанки Калмыковой, отравившейся мышьяком, принятым ею по ошибке, написал, что смерть последовала от апоплексического удара, несмотря на то, что при судебно-химическом исследовании внутренностей покойной был обнаружен мышьяк.

Чрезмерное рвение наказывалось наряду с нерадивостью. В 1844 году уездный врач, выступавший в качестве эксперта по делу об утоплении неким Степаном Орловым своей жены, превысил свои полномочия, высказав суждение о виновности подсудимого, чего не имел права делать. Да и как можно по результатам вскрытия тела утопленницы судить о том, кто ее утопил? Дело о превышении полномочий по поручению Сената рассматривалось Министерством внутренних дел. Врач получил строгий выговор. Этот случай послужил основанием для издания в 1847 году указа, определяющего процессуальное положение медицинской экспертизы, где говорилось о том, чтобы «врачи, призываемые для анатомических осмотров и свидетельства мертвых тел по уголовным исследованиям, давали заключения только по тем предметам, кои относятся до судебной медицины и медицин-ской полиции, не позволяя себе входить вместе с тем в рассуждения и давать заключения о предметах, подлежащих рассмотрению и определению суда». Медицинский совет Министерства внутренних дел дополнил этот указ уточнением: «Врачи при некоторых исследованиях (детоубийство, самоубийство, изнасилование), когда откроются обстоятельства, хотя не имеющие отношения к судебной медицине, но тесно связанные с вопросами об умысле, неосторожности, виновности подсудимых, должны обратить внимание судей для пояснения юридических вопросов, чтобы они не могли остаться незамеченными».

Вторая глава «О судебном осмотре мертвых тел вообще» регламентировала осмотр и вскрытие трупа. Было обязательным вскрытие всех трех полостей тела – грудной, брюшной и полости черепа. «От сего правила нельзя отступать даже и тогда, когда причина смерти по вскрытии одной полости была бы обнаружена. Сие необходимо потому, что весьма часто причина смерти может находиться в различных местах и быть сложною», говорится в параграфе 36. В четырех последующих главах описывались особенности исследования отдельных частей тела – «исследование головы и полости ея», «исследование полости рта, шеи и хребта», «исследование грудной полости», «исследование брюха».

В седьмой главе описываются особенности вскрытия мертвых новорожденных младенцев.

В восьмой главе изложены «правила, как поступать при исследовании мертвых тел, когда имеется подозрение об отравлении». Дополнением к ней служит следующая, девятая глава, в которой перечисляются известные на то время способы обнаружения ядов, а также четыре приложенные таблицы, в которых перечислены симптомы отравлений ядами, способы лечения и определения наличия ядов в исследуемых вещественных доказательствах и в организме жертвы.

Глава десятая рассматривает принципы исследования повреждений, а также установления времени их возникновения (при жизни или после смерти).

«Устав судебной медицины» полностью отвечал потребностям своего времени. Ни одна западноевропейская страна не могла похвастаться в XIX веке столь обстоятельным судебно-медицинским кодексом.

В 1835 году в Российской империи был введен новый Университетский устав, в котором среди прочих кафедр значилась «Кафедра судебной медицины, медицинской полиции, истории и литературы медицины, энциклопедии и методологии». Было у этой кафедры и краткое название, использовавшееся и в официальных документах – она называлась «кафедрой государственного врачебноведения». Помимо университетов такая кафедра была и в Императорской Медико-хирургической академии. Заслуживает отдельной похвалы университетский курс судебной медицины, в который, помимо основных тем – исследования трупов и телесных повреждений, входили также судебная химия, судебно-психиатрическая экспертиза, акушерско-гинекологическая экспертиза, определение возраста, экспертиза притворных болезней и членовредительства. Большое внимание уделялось правилам ведения судебно-медицинской документации. Времена, когда каждый эксперт составлял заключение по своему усмотрению, остались в прошлом.

Первую учебную программу по судебной медицине составил профессор кафедры судебной медицины Московского университета Александр Осипович Армфельд, выдающийся организатор отечественной судебной медицины и человек передовых взглядов; он в числе первых выступил за допущение женщин к получению высшего образования. «Во все продолжение сего последнего академического года посвящается Государственному Врачебноведению по 6 часов в неделю, – говорилось в программе. – В первое полугодие излагается судебная медицина, во втором – медицинская полиция. Мы начинаем с судебной медицины, потому что изучение ее сопровождается многими практическими упражнениями, именно во вскрытии мертвых тел, доставленных в наш анатомический театр преимущественно в зимнее время». Тщательная продуманность программы не может не вызвать восхищения – учитывается даже такое обстоятельство, как время года! Завершалась программа «статьею об исследовании ошибок и проступков медицинских лиц клинических врачей, хирургов, родовоспомогателей обоего пола и судебных медиков».

В середине XIX века Программа рекомендовала следующие учебники. По части судебной медицины – учебник С. А. Громова «Краткое изложение судебной медицины». По части медицинской полиции – первый том учебника Карла Карловича Гелинга «Опыт гражданской медицинской полиции, примененной к законам Российской Империи». Врачебное законоведение предлагалось изучать по «Краткому руководству для врачей к познанию российских законов и государственной службы».

Согласно правительственному указу по Министерству внутренних дел от 28 декабря 1838 года для получения званий уездных, полицейских, городских врачей и инспекторов врачебной управы врачи подвергались особому экзамену, на котором, помимо прочих знаний, проверялись и судебно-медицинские, причем проверялись довольно обстоятельно. Сначала экзаменуемый проходил устный и письменный экзамены, результаты которых оценивались преподавателями медицинского факультета университета, при котором проводились испытания. Если результат признавался удовлетворительным, экзаменуемый допускался к третьей части испытания – вскрытию трупа, которое производилось в присутствии профессора, и составлению полного судебно-медицинского свидетельства по результатам сделанного вскрытия. Аналогичный экзамен сдавали вместе с защитой диссертации соискатели степени доктора медицины.

Наряду с профессором Армфельдом, основоположником Московской судебно-медицинской школы, которая была ведущей в Российской империи, считается Иван Иванович Нейдинг, который пришел на кафедру судебной медицины Московского университета после нескольких лет работы ординатором терапевтического отделения Московской полицейской больницы. С 1876 по 1903 год Нейдинг читал лекции по судебной медицине и вел практические занятия по этому предмету, а с 1878 по 1900 год заведовал кафедрой судебной медицины. О нем упоминает в «Москве и москвичах» Владимир Гиляровский: «Помню, как-то я зашел в анатомический театр к профессору И. И. Нейдингу и застал его читающим лекцию студентам. На столе лежал труп, поднятый на Хитровом рынке. Осмотрев труп, И. И. Нейдинг сказал:

– Признаков насильственной смерти нет.

Вдруг из толпы студентов вышел старый сторож при анатомическом театре, знаменитый Волков, нередко помогавший студентам препарировать, что он делал замечательно умело».

– Иван Иванович, – сказал он, – что вы, признаков нет! Посмотрите-ка, ему в "лигаментум-нухе" насыпали! – Повернул труп и указал перелом шейного позвонка. – Нет уж, Иван Иванович, не было случая, чтобы с Хитровки присылали не убитых».

В 1868 году в известной работе «О диагностическом значении бороздки на шее при повешении и удавлении» Нейдинг описал признак прижизненного происхождения странгуляционной борозды, который вошел в науку как «признак Нейдинга» (наличие кровоизлияний у нижнего края борозды и в области ее валиков, выявляемое при исследовании кусочка кожи из области борозды в проходящем свете).

Отцом русской токсикологии считается профессор Императорской Медико-хирургической академии Евгений Венцеславович Пеликан, ставший основоположником научно-экспериментального направления в токсикологии. В 1865 году Пеликан основал журнал «Архив судебной медицины и общественной гигиены», который с 1872 года выходил под названием «Сборник сочинений по судебной медицине». Если в целом ведущей считалась Московская судебно-медицинская школа, то в отношении судебной токсикологии приоритет был у Петербурга, где дело, начатое Пеликаном, продолжали его ученики.

В XIX веке в Российской империи не было создано каких-либо выдающихся судебно-медицинских трудов, имеющих фундаментальное или мировое значение. Но зато в отношении практической постановки судебно-медицинского дела Россия, наряду с Германией и Австрией, входила в число мировых лидеров. Организация судебно-медицинской службы по праву считалась одной из лучших в мире, а темпы развития судебной медицины были весьма высокими. За два столетия отечественная судебная медицина преодолела путь, который большинство европейских стран прошли за вдвое больший срок.

Не следует думать, что отечественные ученые в XIX веке «бездельничали», не занимались развитием науки. Отнюдь, нет. Они проделали большую научную работу, только вектор этой работы имел не теоретическое, а практическое направление. Так, например, в числе первых судебно-медицинских диссертаций, именно судебно-медицинских, а не иного характера, была диссертация Павла Яковлевича Владимирова «О свойствах повреждений» («De indole lacsionum»), написанная на латыни под руководством А. О. Армфельда в 1838 году. В диссертации рассматривались вопросы, касающиеся судебно-медицинской классификации телесных повреждений в соответствии с отечественным законодатель-ством. По сути дела, эта диссертация представляла собой сборник методических указаний для врачей, выполняющих судебную экспертизу телесных повреждений. Владимиров приводил критерии определения прижизненных и посмертных повреждений, критерии определения их излечимости, разбирал особенности повреждений различных областей тела. Такая работа имела не менее важное значение, чем фундаментальное исследование по какому-то вопросу. Впоследствии научно-практическую разработку темы телесных повреждений продолжили такие ученые, как профессор Императорской Медико-хирургической академии Павел Парфенович Заблоцкий-Десятовский и уже знакомый вам И. И. Нейдинг. Заблоцкий-Десятовский в 1851–1852 годах опубликовал в «Военно-медицинском журнале» работу «Рассмотрение повреждений в судебно-медицин-ском отношении», в которой описал определение степени тяжести различных повреждений, а Нейдинг неоднократно принимал участие в научных дискуссиях, на которых обсуждались вопросы оценки несмертельных повреждений. Статья 147 «Уложения о наказаниях» 1866 года предусматривала трехстепенное деление повреждений на тяжкие, менее тяжкие и легкие, а тяжкие, в свою очередь, делились на подвергающие жизнь опасности и не подвергающие. Очень важно было правильно расставить приоритеты, то есть установить, что носит основополагающий характер при прижизненном определении степени тяжести повреждений – прогноз (исход) или текущее состояние. Людям, далеким от судебной медицины, такие вопросы могут показаться надуманными, не имеющими значения, но на самом деле они очень важны, поскольку эксперт должен руковод-ствоваться четкими стандартными критериями. Экспертная деятельность не предполагает вольного толкования результатов.

В названии многих диссертаций, а также иных отечественных научных работ того периода есть слова «в приложении к судебной медицине» или «в судебно-медицинском отношении». «О кровотечении в полость черепа в приложении к судебной медицине», «Смерть от опьянения (острое отравление алкоголем) в судебно-медицинском отношении», «О болезнях барабанной перепонки в клиническом и судебно-медицинском отношении», «О некоторых сомнительных состояниях психического здоровья в судебно-медицинском отношении», «О плодоизгнании в судебно-медицинском отношении»… Отечественные ученые оперативно реагировали как на изменения законодательства, так и на прогресс в науке и технике.

Так, например, вскоре после внедрения новых видов оружия и боеприпасов появилась работа Н. Н. Щеглова «Материал к судебно-медицинскому исследованию огнестрельных по-вреждений» (1879), которая на протяжении многих лет была единственной крупной монографией по судебно-медицинской баллистике. В частности, на основании множества проведенных опытов, автор установил, что расстояние, на котором дробь начинает разлетаться, не может быть определено для всех ружей как единый стандарт, потому что оно строго индивидуально и зависит от количества и качества пороха в заряде. Это было очень важное знание. Подведем итоги.

Итог первый. Российская империя вступила в XVIII век, не имея системы судебной медицины (имелись лишь предпосылки к ее созданию), но к концу века эта система была уже довольно развитой.

Итог второй. В XIX веке, а особенно во второй его половине, уровень развития судебной медицины в Российской империи был очень высоким, а организация судебно-медицинской службы – одной из лучших в мире.