Очень часто приходится слышать эти слова: «Церковь должна…» Должна самые разные и зачастую прямо исключающие друг друга вещи. Должна занимать активную политическую, общественную и социальную позицию. Должна при этом вести себя тихо, незаметно и ни во что не вмешиваться. Должна быть современной, искоренять из своей среды всякое средневековое мракобесие. Должна отказаться от существующих средств коммуникаций, передвижения и т. д., потому что все это очень нескромно. Должна заниматься благотворительностью, наделять бездомных квартирами, кормить и одевать неимущих. Должна отказаться от платы за свечи, от ящиков для сбора пожертвований, от любого вида материальной помощи от прихожан. И еще много-много чего должна. Если в любом поисковике ввести эти самые слова — «Церковь должна», то каких только «долгов» там не найдешь!

А у меня все чаще возникает встречный вопрос: когда и каким образом задолжала она тем, кто о ее «долгах» с такой убежденностью и таким жаром говорит? Кто эти люди, присвоившие себе столь спорное право?

Может быть, это церковные благотворители, построившие на собственные средства не один храм, помогавшие покупать жилье безквартирным, питать умирающих от голода, организовывать дорогое лечение для тяжелобольных? Может быть, это иерархи или священники, многие годы отдавшие служению Церкви, принесшие в жертву Богу и людям свои силы, здоровье, самую жизнь? Может, наконец, это те постоянные прихожане православных храмов, которые наполняют их, поддерживая друг друга молитвой, любовью, братской или сестринской заботой?

Но нет. О «долге Церкви», как правило, говорят люди, к ней никакого отношения не имеющие, зачастую — даже не крещеные. Порой — вообще принадлежащие к другим религиозным традициям. Еще чаще — атеисты.

И мне опять же хочется спросить… Неужели нет у этих людей ни совести, ни здравого смысла? Ведь будь либо одно, либо другое, невозможно было бы не понимать несуразность всех этих требований к «организации», которой они никогда ничего не давали, для которой они никогда ничего не делали, но с которой, тем не менее, готовы всерьез спрашивать. Я понимаю, мы живем в государстве, в котором есть система налогообложения, мы платим налоги и потому вправе ожидать от власти, чтобы она исполняла свои обязанности по отношению к нам как гражданам. Но откуда такие претензии по отношению к Церкви?

Ведь она же не вторгается в личную жизнь этих самых своих обличителей, не выставляет ее на всеобщее обозрение, не говорит персонально каждому из них: «Ты должен…» О долге человека говорит Евангелие, может говорить — если не замолчала еще — его совесть. Или эта «война» против Церкви и есть бунт против Евангелия и против собственной совести? Видимо, так…

…О своих долгах Церковь знает и помнит сама, знать и помнить о них должны и те, из кого она видимым образом состоит, — мы. Это долг соответствия тому идеалу, который начертан на страницах Нового Завета, долг христианского смирения и любви, долг жертвенного служения спасению людей. И еще много других подобных долгов. И тут нам уж никак не отвертеться. Если не такие мы, какими следовало бы нам быть, если трудно распознать в нас учеников Христовых, то плохо дело наше. И если за это нас не любят и порицают, то правильно делают, нечего нам на это сказать. Вопрос «А судьи кто?» здесь уже неуместен — мы сами для себя обязаны быть в этом случае судьями, и самыми строгими.

Вот только история и практический опыт свидетельствуют: Церковь судят всегда. И за то плохое, что обретается порой в ее членах, и за самое лучшее. Но за лучшее судят строже. Если за плохое ругают, то за лучшее — гонят и даже убивают. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно обратиться к той же истории и тому же опыту.

А значит, догадка верна: главные претензии у судей не к нам, а к Церкви как таковой, к Евангелию и к собственной совести.