Монашеская жизнь, по своему определению, — это жизнь с каким-то человеком. Это не принятие некой идеологии и не удовлетворение стремлений, которые человек может начертать в своем сердце, равно как и не осуществление того, что он прочел в книгах. Вести монашескую жизнь — значит следовать за определенным человеком.

Таким образом, центр всего для монаха — один человек, старец. Смысл жизни монаха, его мировоззрение, желания, трудности, радости — все связано со старцем. Любое событие в его жизни зависит от того, как на него посмотрит и как к нему отнесется старец, примет он его или отвергнет, улыбнется он или нахмурится. Над всем стоит старец, потому что его я выбрал проводником на своем духовном пути.

Так что моя задача — всегда видеть перед собой старца, чтобы и я смог быть его монахом. Тогда я истинный монах. Как всякий человек является гражданином определенной страны на земле, точно так же и всякий монах живет возле определенного человека и не может принадлежать всему монашеству вообще [1, 41–42].

 

 

Живи так, чтобы ничем не огорчать своего старца. Если ты чем-то его огорчаешь, тогда твои поступки против естества и вызваны эгоизмом. Огорчение, которое ты ему приносишь, обнаруживает, что вся твоя борьба, весь твой якобы духовный плач и все твое расположение к христианской жизни — ложь, некий покров и одеяние для пригретого тобою эгоизма, который когда-нибудь тебя задушит.

Если ты страстен, если видишь в себе телесное, душевное и духовное осквернение, то ты еще в противоестественном состоянии. Но если ты приобрел чувство своей греховности, совершенной немощи, если видишь, что внутри тебя начинается очищение от страстей, и если ничем не огорчаешь своего старца, учащего тебя по Богу, тогда это борьба духовная. Теперь начинается твое покаяние и духовное шествие, а твой старец будет хранить тебя от всякого зла [1, 277–278].

 

 

Цель старца — сделать совесть монаха чувствительной и освободить его. Цель старца не поработить людей, а подарить им свободу, которую даровал Христос. На это направлены отношения со старцем, и в этом состоит старческое руководство. Но это задача старца, ты сам не можешь направлять его мысль или руководить его жизнью. Вот в этом смысл слова «совесть».

А если старец не дает монаху правильного воспитания, можно ли спастись через послушание? Лучше вместе со старцем пойти под откос, чем одному — в гору. Конечно же, если слепец поведет слепого, то оба упадут в яму. В таком случае будет виноват и старец, потому что, будучи слепым, взялся вести души, не исцелив прежде своих глаз; будет виноват и послушник, выбравший слепого старца. Но раз он его выбрал, вопрос закрыт. Он уже не может ни менять старца, ни противоречить ему. С духовной жизнью не шутят.

Но что делать, если в то время, когда ты его выбирал, ты этого не понимал, а понял после? Если и не понимал тогда, теперь дело кончено. Человек рождается один раз. С того часа, как ты откажешься от своего старца, справедливо или по ошибке, твоя жизнь превратится в муку, начнется твое крушение. Ошибаться непозволительно. Ведь если ты не можешь рассудить, кто подходит тебе в старцы, ты не можешь и сделать выбор. Ты рассудил? Теперь ты уже не можешь с ним не соглашаться. Иначе подпадешь под власть демонов. Лучше тебе пасть вместе со старцем, чем взойти на высоты добродетелей без него. Ты сделал его своим старцем? Он твой отец. Ты не можешь сказать: «Меня такой-то не родил». Именно он, и никто другой, тебя родил. Не можем мы шутить и говорить вещи необоснованные и пагубные. Единственное, что можно сделать, — это подумать, прежде чем отдать себя в послушание, то есть узнать дух, веру старца, понять, проникнуты ли его слова учением Писания и отцов Церкви, правильно ли он ведет людей.

Вы скажете мне: «Если я могу об этом рассудить, то на что мне старец?»

На то, чтобы тебе восполнить свою совесть. Послушание старцу — это не личное решение человека, а правило монашеского жительства. Всяким монахом или решившим пойти в монахи кто-то руководит, и он уже не может оставить руководителя или без осуждения для себя вступить с ним в прение. Это бунт естества, безрассудный шаг в жизни. Такие состояния бывают, как правило, началом бурь и родовых мук, но только без рождения и воскресения, и «совесть» всегда их покрывает. Но это уже не совесть, а послушание своему «я». Об этом говорят все отцы.

Невозможно отвергнуть своего старца и при этом преуспеть в жизни. Напротив, те, кто последовали за старцем, пусть ошибочно, спаслись, преуспели и получили помощь даже тогда, когда старец погиб духовно, потому что каждого Бог судит по-своему. Я, старец, буду судим за рождение и воспитание чад, а ты — за свое послушание.

Так что смиренно склонись к его ногам и скажи ему: «Я раб твой, отче, спаси меня». Умоли его, и он тебя примет. Но исполняй его волю. Иначе что ему с тобой делать, если ты каждый день соблазняешь его паству, возмущаешься, кричишь, не соглашаешься с духом братства? Идешь в церковь — чувствуешь недовольство. Проводится беседа, а ты говоришь: «По четкам надо молиться, а не беседы устраивать». Что тогда ему с тобой делать? Однажды он даст тебе сойти в пропасть, чтобы спаслись окружающие, спаслась и твоя душа [1, 143–146].

 

 

То, что говорится между послушником и старцем, относится к мистическому пути и таинствам Божиим, и разглашать это нельзя. Скажи я об этом хоть один раз — и старец перестает быть моим старцем. В таком случае он не несет за меня никакой ответственности, потому что я смотрю на него как на человека, а не как на старца. Вообще, если я пересказываю или слушаю слова других, то я затрудняю себе духовную жизнь [1, 483].

 

 

Святые отцы говорят, что судить о старце можно лишь до тех пор, пока его не выберешь. Выбрал старца? С этого времени нет у тебя ни права суда, ни собственной мудрости: тебя направляет рассуждение, пусть и безрассудное, твоего старца. С мирской точки зрения может показаться, что ты упадешь вместе с ним. Как сказано в Ветхом Завете, горе народу или городу, в котором правит молодой царь, то есть человек незрелый, немудрый. Однако в монастыре действует благодать Божия и все устраивает. Только там, где в дело вмешивается «я» и «мое», может случиться непоправимое [2, 373].

 

 

Послушник должен избрать себе такого старца, язык которого он был бы способен понимать. Затем, прежде чем пообещать ему, что останется с ним навсегда, ему нужно хорошенько подумать, действительно ли он готов жить с этим человеком до конца своей жизни. Если он к этому не готов, то лучше сразу уйти. Не в мир уйти, но поискать другого старца, другой монастырь, если, конечно, повторю, он еще не дал обета. Думаю, что достаточно самого малого времени, чтобы понять себя, сможешь ли ты остаться с этим старцем.

Хочу, впрочем, подчеркнуть: самое главное, что должно быть у того, кто хочет стать монахом, — это искреннее желание понять старца. Как правило, всякий человек понимает то, что он хочет понять. Кто хочет понять, тот понимает все, а кто не хочет, тот не понимает ничего. Понимание на сто процентов зависит от расположения человека. Бывает, какой-нибудь очень простой человек приходит учиться богословию, и на первый взгляд он ничего не понимает. Но если ты его спросишь, понял ли он что-нибудь, он удивится вопросу: «Мне все понятно!» И он не обманывает, потому что простота его души и доброе расположение действительно дают ему разумение в духе. Он понимает внутренне, сердцем. Дело здесь не в количестве серого вещества, но в расположении, произволении человека. Нужно полюбить слова старца, принять их в свое сердце, захотеть понять их всем своим существом, а не просто осознать умственно.

Разве, например, апостолы понимали все то, чему учил их Христос? Нет, конечно. И потому Он нередко делал им замечание: «Неужели вы еще не разумеете?» (см. Мф. 15, 16–17; 16, 9–11; Мк. 8, 17 и 21). «Да что же вы так неразумны? Еще ли не понимаете?» Но апостолы уверяли Спасителя, что они всё понимают, потому что они Его любили, были Ему преданы, у них было чистое, искреннее сердце. Дух Святой просвещал их.

А если, спросите вы, человек подвизается без наставника, руководствуясь только книгами, то может ли он преуспеть духовно? Может, но не так, как со старцем. Одно дело духовное чтение, хотя и оно очень важно, и совсем другое — живое слово наставника. Человек — это личность, образ Божий, а не бездушная книга.

Поэтому то, насколько ты будешь понимать своего старца, зависит от твоего желания его понять, от силы этого желания, от того, что именно ты хочешь понять и как глубоко проникаешься мыслями твоего старца. Если ты противопоставляешь себя ему и считаешь, что у него свой подход, а у тебя свой, если его слова ты рассматриваешь как его личное мнение, то ты не сможешь ни усвоить, ни понять его слово, слово Божие [3, 181–182].

 

 

Плачь, молись изо всех сил и борись даже до смерти, чтобы обрести доверие к наставнику, и тогда оставайся с ним, или же уходи, другого выхода нет. Если ты не получишь дара доверия к своему старцу, то тебе остается либо умереть в борьбе за это доверие и за свое спасение, — и тогда смерть станет для тебя искуплением, — либо уйти. Но уйти ты должен до того, как предашь себя наставнику, потому что после принесения обета уход невозможен [3, 185].

 

 

Что такое монашеское призвание по сути, в повседневном выражении? Это жизнь с определенным человеком, старцем-игуменом, который становится для монаха зримым Богом. Откликнуться на призыв Божий, стать монахом означает не что иное, как вступить в брак с Самим Богом через определенного человека. Между старцем-игуменом и послушником образуется нерасторжимая связь [3, 224].

 

 

Игумен наделен властью управлять, а право и власть монахов — слушаться игумена. И Бог не ждет от них ничего иного. Если монах захочет вместе с игуменом управлять монастырем, потребует права голоса в ответственных делах, будет считать делом своей совести наблюдать за игуменом, чтобы уберечь его от ошибок, то он отпадет от своего монашеского звания, осквернит свое сердце нечистотами мира сего и, скорее всего, распространит мирское зловоние на весь монастырь. Единственное достоинство, которым может обладать монах, — послушание [3, 262–263].

 

 

Духовную жизнь невозможно заключить в тесные границы человеческой личности, она подвластна не рассудку, но Божественной благодати, а благодать — Божественное действие, приобщающее нас Богу. Следовательно, духовная жизнь, как и Бог, выше любой человеческой мерки. Значит, и разумного послушания не существует.

Невозможно слушаться своего старца и ждать логичности, желать, чтобы твое собственное мнение было признано правильным, справедливым. Нельзя сомневаться в том, что Христос ждет от тебя именно того, чего требует от тебя старец. Ты пришел слушаться не Бога, а своего старца. Хочешь слушаться Бога напрямую, без наставника? Значит, ты хочешь быть протестантом. Читай тогда Священное Писание и толкуй его, как сам понимаешь. В протестантизме Церковь отвергается, и ее место заступает рассудок, индивидуальный опыт любого человека, — и община управляется человеческими законами. Но подвиг послушания состоит в том, чтобы быть готовым принять любое слово старца, даже такое, которое кажется тебе безрассудным и, по твоему мнению, может повредить тебе; даже когда тебе кажется, что старец пренебрегает тобой или посылает тебя на смерть. Ты стал монахом, чтобы умереть, чтобы терпеть. Если ты стал им для того, чтобы хорошо проводить время и иметь свои права и личное мнение, то было безсмысленно давать те страшные клятвы, которых страшится и Сам Бог, пред которыми трепещут ангелы, записывая наши слова при постриге [2, 230].

 

 

«Монахи должны после Бога почитать своего отца, — говорит святой Августин, — а игумена чтить, как чтут святых». Слова эти замечательны по смыслу и одновременно просты. После Бога стоит твой отец, и вместе со святыми находится твой игумен. Если к отцу и игумену у нас нет таких чувств, демон вложит нам помысел: «Мой игумен не таков, как святой Антоний, как такой-то святой. Откуда мне знать, что его слова — это слова Божии?» Поэтому блаженный Августин напоминает: как ты чтишь святых, поклоняешься им, воскуряешь им фимиам и совершаешь крестное знамение при упоминании их имени, точно так же веди себя и по отношению к твоему старцу, даже если он первый из грешников. Поскольку он игумен, его нельзя ни с кем и ни с чем сравнить, можно только уподобить его святым. А если он не свят? Это его дело. Ты не сможешь мирно и счастливо жить в монастыре, если не будешь считать его святым [2, 233].

☾