Глава девятнадцатая

— Нет, вы заметили это? А? — Димитрий ткнул пальцем в экран ноутбука. — Я сейчас повторю помедленнее, глядите внимательно. Вот здесь, справа, видно особенно четко.

И мы еще раз посмотрели ролик, снятый с камеры наблюдения во дворе нашего клиента: как обрывок электропровода, плюющийся искрами во все стороны, неторопливо завис над бассейном с мокрым цуциком Филомелли внутри, а затем так же лениво качнулся вбок.

— Это не провод, а какая-то сволочь! — нервно произнесла Ася. — Он как будто издевается. Как будто говорит клиенту: захочу — убью тебя электричеством, а захочу — помилую.

— Нашему клиенту и без электричества досталось, — напомнил я. — Ну-ка, Димитрий, прокрутите запись немного дальше. Найдите нам еще раз место, где его увозит с места событий «скорая помощь»… Стоп! Здесь. Я смотрю, его все-таки здорово потрепало.

Мы увидели припаркованный возле бассейна медицинский микроавтобус с числом 101 и синей медицинской снежинкой. На раздвижных носилках в позе мученика возлежал пострадавший хозяин дома — весь перебинтованный Бенито Филомелли — и разговаривал с окружившими его санитарами в белых шапочках и накидках. Слов слышно не было.

— Они беседовали о чем-то важном? — поинтересовался Нафталин. — Ась, нам нужен звук?

— Ничего существенного, — сердито отмахнулась девушка. — Он там на плохом непальском выяснял у парамедиков, нужно ли ему платить за приезд «скорой», раз у него страховка. Ну и ругался, что, мол, поздно приехали и сбоку примяли его газон. Обещал всех засудить и всех посадить. А еще матерился по-итальянски — знал, что непальцы не поймут ни слова… Вы правы, Роман Ильич, жлоб — он в любой ситуации жлоб, даже в бинтах и на носилках… Дим, промотай следующие три часа и покажи его возвращение домой.

По экрану пробежала рябь, а затем в кадре опять возник наш Беня — с рукой на перевязи и загипсованной ногой. Опираясь на костыль, он доковылял до двери дома и вошел внутрь.

— Зря я надеялся, что здешняя медицина его доконает, — грустно сказал Димитрий. — Ась, не помнишь, в каком фильме санитар-идиот всё время ронял носилки с больным?

— «Приключения Питкина в больнице», — не задумываясь ответила Ася. — Только главный герой был там не санитар, а… Слушай, при чем тут это?

— Да я к примеру, — вздохнул Димитрий. — Представил, что его носилки вылетели бы из «скорой помощи» прямо на дорогу… Или в клинике перепутали бы лекарство… Или при обследовании у него нашлось бы что-нибудь ужасное и неизлечимое. Я нарочно влез в больничные файлы, проверил результаты обследований… Нет — только то, что видим. Переломы руки и ноги, закрытые, неосложненные. И всё. Всё! Через два месяца эта скотина уже танцевать сможет… Ну почему такая непруха? Провод под током обязан был упасть в бассейн — как включенный фен в ванну. Это же классика Голливуда…

— Вот тебе и Голливуд! — Ася выудила из вазочки шарик макадамии и с ожесточением запулила его в мусорное ведерко у дверей. — Злодею вместо расплаты — почти что хэппи-энд. Выходит, всё было напрасно. Зря Наф перетаскивал в музее танки и в кинотеатре ломал трубу. Зря мы отдали практически всю наличку, чтобы выкупить вечер в том баре.

— Ну танки, ну труба… Не сильно я перетрудился, — меланхолически заметил Нафталин. — Может, его время еще не пришло? Откуда нам знать, что записано в его книге судеб?

— Мы! Мы пишем книгу судеб! — воскликнула Ася. — Роман Ильич, скажите! Вы-то что про это думаете? Есть тут какое-то разумное объяснение? Он же виноват, на все сто!

Честно говоря, какой-то гениальной версии у меня не было. Ошибку я исключил сразу: Филомелли, без сомнения, был Кенаревым. Отступлений от моего ритуала я вроде бы не допустил. Всё то время, пока Ася старательно изображала поломку автомобиля прямо у забора клиента, я прятался за тонированными стеклами внутри салона и не делал никаких поблажек фуфлогону: мои весы работали на полную мощь. Единственно допустимый вариант — это когда мы делали замеры, слегка ошиблись в расчетах.

— Быть может, мы недооценили глубину двора, — сказал я. — Теоретически в момент, когда я сидел в машине, мне не хватило каких-нибудь полметра для эффективного импульса, и он сработал лишь частично. Задел его не фронтально, а по касательной. Мы ведь не знали, в каком месте дома находился Кенарев. Вот если бы он тогда вышел во двор поближе к нашей арендованной «тойоте» — другое дело. Но он тогда не вышел. А это значит…

— А это значит… — с надеждой повторил вслед за мной Димитрий.

— …что мы можем повторить, — закончила фразу Ася. — Да, да, да, Роман Ильич, дорогой, давайте дадим справедливости еще один шанс! Ну облажалась старушка, с кем не бывает.

— Ладно, попробуем еще разок, — кивнул Нафталин. И рассудительно добавил: — Только сделать всё надо сегодня. Иначе — кризис наличности, Ася права. Из-за этого бара у нас командировочного бабла осталось впритык — на гостиницу, обед и обратный путь.

— Не вижу поводов для новых крупных трат, — успокоил я троицу. — Теперь у нас бонус, по сравнению с попыткой номер один. Больше не нужно искать способ, чтобы оставить его дома. Он и так еще долго никуда не денется. Место встречи, хо-хо, изменить нельзя.

— Не денется, — с хищной улыбкой согласилась Ася. — Я прямо сразу и придумала, как его выманить к воротам, чтобы уж точно зацепить. Всем внимание, у меня уже есть план!

— Излагай, — произнес Нафталин. — И, главное, помни: чем проще, тем лучше.

— Ты, Наф, не бойся, он проще детской распашонки, — успокоила его Ася. — Как говорится, двухходовочка. Дим, ты мог бы дистанционно включить у него пожарную тревогу? Если врубится сирена, клиент дома не усидит. Он даже на одной ноге выскочит во двор. А в это время Роман Ильич как раз будет прогуливаться вдоль забора… Ну, как вам моя идея?

— Хорошая — изящная и эффективная… — рассеянно ответил Димитрий, не отрываясь от ноутбука. Я впервые разглядел заставку на его рабочем столе, и это был Винни-Пух. — Жаль, мы не додумались раньше. Сирена ревет, фонарь мигает, он выскакивает в страхе — туда, где стоит наша машина. И на него накатывает волна справедливости. Круто. Вчера бы это сработало. Но сегодня, Ась, к сожалению…

— А что сегодня? — насторожилась Ася. — Что теперь не так?

— Тот провод… — морщась, объяснил Димитрий. — Он как раз и отвечал за сигнализацию и фонарь. Его, конечно, заменят, но не сегодня и не завтра. Их энергокомпания «Непал Электрисити» — такие тормоза, я вам скажу… Даже в столице из-за нее шатдауны раз в неделю. Поэтому сирены в скором времени не будет. Кенареву еще надо радоваться, что у него дома есть свет и интернет не отрубило. Короче, нужен другой план, и побыстрее…

Я посмотрел на циферблат часов, потом в окно. Ночной Катманду заканчивался, утренний пока не наступал. Чернота на горизонте медленно и неуверенно переходила в рассветную желтизну, и между этих двух стихий с опаской проглядывал оранжевый краешек светила.

— Сейчас пять утра по местному времени, — сказал я. — Клиент спит. У нас четыре или пять часов для подготовки, потом он проснется. А что делает человек, как только просыпается?

— Проверяет почту и мессенджеры, — не задумываясь, ответил Димитрий.

— Умывается, — сказал Нафталин. — Чистит зубы. Делает утреннюю гимнастику… Хотя пункт третий для нашего клиента сегодня, наверное, неактуален.

— А еще он писает… — продолжила Ася. — О! Давайте отключим ему воду на фиг! Тогда ему придется выйти во двор, чтобы умыться из бассейна, а потом и отлить туда же…

— Аська, ты язва и ехидна, — улыбнулся Димитрий. — Но нет, мимо кассы. Я просмотрел его интернет-заказы за последние три дня. Бутилированной воды ему хватит на неделю…

И тут меня осенило. Когда выстраиваешь сложный план, до самого простого почему-то додумываешься в последний момент. Так странно устроены человеческие мозги.

— Мы балбесы. — Наверное, я произнес это громче обычного, потому что моя команда дружно вздрогнула и уставилась на меня. — К чертовой бабушке бутилированную воду. Он первым делом захочет пожрать! Никакая переломанная рука не отбивает аппетит. Димитрий, ну-ка быстренько проверьте, где и с какой периодичностью он заказывает еду.

Наш рыжий компьютерщик радостно присвистнул и забегал пальцами по клавишам.

— Раз в два дня, — доложил он минуту спустя. — Вот тут, на сайте итальянского ресторана в Тамели он делает заказ на три пиццы с артишоками и пепперони. Платит наличными. Последний раз доставка была позавчера. Могу поспорить, у него уже ничего не осталось.

— Замечательно! — Я мельком взглянул на экран. — Димитрий, ваша задача — соорудить дубль этого сайта и сделать так, чтобы Кенарев попал именно к нам. А вы, Нафталин, поезжайте в Тамель. Там ведь круглосуточно, да? Купите у них три такие же пиццы, а еще стащите их фирменные бейсболку, накидку и велосипед… мы им перед отъездом всё, разумеется, вернем… После того, как господин Филомелли проснется и сделает заказ, ему придется-таки лично выйти к воротам, получить свою пиццу и расплатиться с курьером. В этом случае расстояние будет минимальным. Мы встретимся с ним лицом к лицу…

Кенарев — человек принципов. Однажды он решил: заработанное в России нужно тратить в Италии. И не потому, что он — не патриот, а потому, что патриот в квадрате. Если живешь на две страны, ты должен по-честному приносить пользу каждой из них. Одна — духовней и восточнее, и пусть ей достанутся его ум и талант. Другая — практичнее и западней, и пускай ей идет презренное бабло. Надо отделять березки от удобств, как мух от котлет.

Так было раньше. Теперь все по-иному. С тех пор, когда Вечный Город накрылся для него медным тазом, а вид на Везувий сменился видом на Гималаи, Кенареву приходится вносить в свои принципы поправки и принимать их сразу в трех чтениях. Деваться некуда. То, что могучий пылесос его дарования прежде насосал в России, будет потрачено уже в Непале. Вот только Катманду — не Рим и даже не Третий Рим. Этот город выживает лишь благодаря туристам, которые ненадолго меняют родной комфорт на экзотику. И каково человеку с тонкой натурой жить тут постоянно и пользоваться местным ненавязчивым сервисом? А если у человека вдобавок сломаны рука и нога, а бассейн воняет? Да, можно нанять помощника из местных, но они глупы и вороваты. Которые поумнее — вообще бандиты или сотрудники здешней охранки, а тем очень хочется найти у тебя в чулане автомат Калашникова, красный флаг и поясной портрет Председателя Мао. С таким же успехом можно сразу взять на службу крокодила и ждать, когда он пожелает тебя съесть…

Кстати о еде. Надо бы позавтракать, пора. По счастью, во всем этом непальском бардаке есть кое-что незыблемое — холодильник. Вадим Сильвестрович допрыгивает на одной ноге до кухни, открывает дверцу и обнаруживает только бутылку пива и просроченный йогурт. Уууу! Каццо кольоне батоно бастардо! Из-за всех этих вчерашних приключений он напрочь забыл, что доел последний кусок пиццы и не успел заказать новую!

Кряхтя, держась за стену и недобрым словом поминая мадонну, Филомелли переползает из кухни в кабинет и медленно стучит пальцем одной руки по клавишам компьютера. Сайт итальянского ресторана на вкладке мигает, зависает и, сколько ни бейся, упорно не открывается. Правда, после перезагрузки системы и трех испытанных ругательств он все же начинает работать и принимает заказ. Остается ждать, от двадцати пяти минут до часа.

Единственное достижение вчерашнего вечера — спутниковая «тарелка» вновь работает.

Кенарев еле-еле усаживается в кресло и, как вчера, включает один из российских каналов.

Новости с родины не в состоянии исцелить его переломов, зато прекрасно лечат от всякой ностальгии. Где гордость, спрашивается? Где самоуважение сверхдержавы от Перми до Тавриды — страны, из-за которой тряслись поджилки у мира? При Дорогине даже его лысина являлась в страшных снах господам с Уолл-стрит. И броня была крепка, и танки быстры, и мультяшные ракеты поражали нарисованные цели хоть в Айовщине, хоть на Канзасщине. А сегодня мы успешно просрали не то что далекие Алеппо и Дамаск, но даже близкие Лугань и Донбасню, а по родной Тавриде вовсю гуляют черные рожи под голубыми касками. Раньше если во власть и допускали дам, то это был бабец суровой выделки не младше шестидесяти: с Комитетом советских женщин в трудовой книжке, пергидрольным шиньоном на башке и памятью о комсомоле в каждой сиське. А сегодня девчонка, которую и президентом-то назвать неловко, в самом-рассамом Георгиевском зале Кремля устраивает посиделки с такими же девчонками из Литвы или Финляндии…

Тьфу! Символически, то есть без слюны, плюнув в плоский экран дорогого телевизора, хозяин дома слышит, наконец, громкое звяканье от ворот: пицца изволили прибыть. Кое-как он натягивает шелковый халат с драконами, берет костыль и, бормоча по-русски: «Да слышу, слышу!», тащится по направлению к воротам. Ох, тяжела ты, судьба инвалида!

Сегодняшний разносчик пиццы Кенареву не нравится: гость немолод, у него черная густая борода, как у злых отчимов из болливудских мылодрам, и он как-то слишком пристально на него смотрит, словно намекает на повышенные чаевые. Ну, допустим, служба доставки справилась в этот раз быстрее, чем в прошлый, но это вовсе не означает, будто господин Филомелли что-то должен ресторану сверх положенного тарифа. Чаевые — дело добровольное, а у него сегодня нет желания и настроения проявлять добрую волю.

— Ма хаатар маа цу. Малаи санчо цайна, — цедит он доставщику и протягивает ему ровно столько же купюр, что и всегда, и ни рупией больше. По-непальски это примерно значит: «Я тороплюсь, мне нездоровится. Давай уже проваливай отсюда, бородатое отродье».

— Рамро, сахиб, — смиренно отвечает гость, что означает: «Как скажете, о белый и пушистый господин». Вроде респект соблюден, но Филомелли чувствует, что в бороде прячется некий подвох. Может, они уменьшили диаметр пиццы, а деньги дерут прежние?

На всякий случай он, вернувшись в дом, измеряет одну из пицц рулеткой. Нет, по размеру вроде бы такая же. А вдруг не доложили артишоков или уменьшили процент пепперони? Кенарев хватает один кусок и начинает внимательно жевать. Хм. Как будто всё в норме.

Пока хозяин дома дегустирует пиццу, он слеп и глух, но после второго куска, когда первый голод утолен, зрение и слух возвращаются к едоку. И что же он видит? На экране опять творится какая-то чертовня: вчерашние полосы не бегут, зато вместо картинки летают туда-сюда красные всполохи. Голос диктора слышен, но гром и вой ветра за стенами дома звучат сильнее. Значит, опять конвертер на крыше, злится Кенарев. Наверняка вылетел другой кабель, и всё потому, что лето в Катманду — та еще дрянь. Благородный Рим такого себе не позволял. Пока Филомелли у ворот забирал заказ, погода держалась приличий, но за последние минуты, кажется, вовсю распоясалась. Сезон муссонов в Непале — это дикие барабаны в небе, дождевые капли размером в голубиное яйцо и ветер, летящий со скоростью курьерского поезда. Эх, была бы вчера такая буря! Он бы тогда ни за что не полез на крышу и остался бы цел. Зато теперь, мстительно думает хозяин дома, я все-таки позову мастера — пусть взбирается на крышу сам, и да поможет ему их слонобог Ганеша…

Хозяин дома выключает телевизор, берет с полки первую попавшуюся книгу, оборачивает себя одеялом в три слоя, как пледом, возвращается в кресло и пробует читать. В России — бардак, в Непале — муссоны, а он, Вадим Кенарев, у себя дома в тепле, уюте и с пиццей сейчас насладится любимой историей про одинокого моряка на далеком острове…

Проходит минуты три, и Кенарев с досадой захлопывает книгу. Ему не читается. Когда каждый удар грома за стенами отзывается болью в его руке и ноге, требуется анестезия посильнее. Дохромав до стенного сейфа, он набирает заветную комбинацию из трех счастливых семерок и достает диск. Тут записано лучшее: все выпуски его еженедельной программы «По дороге с Дорогиным». За нее Вася Бобромыслов, шеф его телеканала, башлял самыми крупными купюрами из особого конверта, а Котя Розенкранц, главный босс канала-конкурента, вроде бы с юмором — а на деле с завистью — сравнивал Вадима Сильвестровича за крутизну с киношным Рокки и называл Сильвестром Сталлоновичем.

Кенарев отключает бесполезную антенну, подсоединяет диск и выводит на экран ровные строчки меню. Какой бы выпуск пересмотреть? А-а, неважно. Выбрав наугад, он нажимает на play и здоровой ногой подталкивает кресло поближе к телевизору. Тем временем с экрана уже раздаются звуки военного марша из фильма «Мост через реку Квай».

Тьма редеет, и к зрителю выплывает огромное кресло, обитое черной кожей. В кресле — он, Кенарев, в глухом френче цвета маренго и с трубкой в руке. Музыка затихает. «Павел… Павлович… Дорогин… — медленно, с расстановкой произносит ведущий. — Президент… Российской… Федерации. Минувшая неделя была для него… — Кенарев неторопливо затягивается и веско завершает фразу: — …непростой. Но он, как всегда, справился…»

Дальше идет быстрая нарезка хроники, теперь уже под звуки нашей «Страны героев»: взлетают ввысь истребители, огненные трассеры прочерчивают небо, ночь озаряется вспышками взрывов, Дорогин слушает аплодисменты на трибуне ООН, Дорогин позирует в обнимку с президентом США, бомбардировщики летят на закат, реет трехцветный флаг на фоне гордого профиля ракетоносца «Пересвет» (с другой стороны, где пробоина, полученная на нашей же верфи, корабль показывать нельзя). И снова Дорогин — режет алую ленту, открывая детсад, в кадре радостные детские лица (на трех блондинов один брюнет), бьют в ладоши счастливые мамаши в полувоенной форме, фейерверк салютов.

Хроника завершается. Зритель вновь видит лицо Вадима Сильвестровича во весь экран: тонкие губы артиста, нос аристократа, прищур полководца, лоб мыслителя — и как в нем одном столько всего? «Я благодарен Павлу Павловичу Дорогину, — чеканит Кенарев, — что мы с вами живем в эпоху, которую уже сейчас можно смело назвать его именем, и…»

Бум-бум! Дважды раздается громкий стук — не с экрана! Откуда? Хозяин дома быстро жмет на паузу. Гладкое, стильно подсвеченное и обработанное лучшими гримерами экранное лицо Кенарева красиво застывает, а у его помятого земного воплощения глаза тревожно бегают, а уши топорщатся топориками: правда стучали? Не почудилось ли?

За стенами гроза разыгралась не на шутку. Вой ветра сливается с шумом дождя и скрипом деревьев у бассейна. Мелко и противно дребезжат оконные стекла. Над головой ходит ходуном потревоженное кровельное железо… И вновь повторяется: бум-бум! Уже второй раз тот же самый двойной стук — и не в дверь, а прямо сюда, в стену за телевизором. Как будто путник-великан или каменный гость лупит посохом, требуя пристанища.

Бум-бум! Бум-бум! Бум-бум! Даже если бы у Кенарева и рука, и нога были невредимы, он бы и тогда не рискнул выглянуть наружу, а уж теперь и подавно. Это никакой не великан, это всё буря, мысленно обращается он к экранному себе. Что мы, бурь не видели, что ли? Да сколько раз! Мглою небо кроет, вихри трам-пам-пам крутя. Ничего страшного… Бум-бум!.. Стена прочная… Бум-бум!.. То, как зверь, она завоет, то… Бум-бум! Бу-умм-Бу-умм!..

Изображение в телевизоре с противным треском гаснет, а из самой глубины приемника выплескивается огненная волна, краем зацепив Кенарева. Но за мгновение до всего этого Вадим Сильвестрович успевает увидеть кошмар: у него на экране вырастает рог, прямо из середины лба! И этот рог — острый, деревянный и мокрый — весь облеплен листьями, абсолютно весь! Увиденное столь ужасно, что Кенарев забывает о своих переломах и о том, что выплеском огня ему только что опалило левое ухо. Прочь отсюда!

Прямо в одеяле, не выпуская из рук книгу, босиком, он выскакивает из дома во двор, а там сухо. Гроза миновала. Нет уже ливня, который мог бы залить пожар. Ничто не мешает ветру с удовольствием раздуть огонь. Несколько секунд спустя каменная постройка уже полыхает, словно бумажная, — быстро, с веселым треском. Сигнализация молчит. Соседям не до Кенарева. Он один — даже его телеверсия только что взорвалась. В оцепенении Вадим Сильвестрович садится на землю у бассейна и тупо смотрит, как догорает его собственность в городе Катманду. Купленная за деньги, которые он заработал в Москве.

Медики и пожарные в конце концов приезжают и застают господина Филомелли на пепелище дома: в одеяле, с опаленным ухом, с книгой в руке… Но он по-прежнему жив.