Крах

Гудериан еще раз попытался было взять Тулу силами XXIV корпуса, хотя это была попытка с негодными средствами. 4-я танковая дивизия к этому моменту имела всего 21 танк, 18 орудий и 4 пехотных батальона по 600 штыков каждый. Не в лучшем состоянии находилась и 3-я танковая дивизия. Максимум, чего добился генерал фон Швеппенбург, – сумел перерезать железную дорогу между Тулой и Москвой. 3 декабря в 01.40 фон Бок отдает приказ прекратить наступление и перейти к обороне. Тайфун выдохся. На следующий день приказом ОКХ 2-я армия и 2-я танковая армия были объединены в Группу армий «Гудериан». Датой окончания операции «Барбаросса» называют 5 декабря, когда 4-я танковая дивизия предприняла последнюю отчаянную попытку наступать. Увы, встречный удар XLIII корпуса завершился полным провалом. Вообще эта атака больше всего напоминает жест отчаяния, завершившийся именно так, как заканчиваются подобные жесты.

Вот как это выглядело, когда 3 декабря 8-я (пулеметная) рота полка «Гроссдойчланд» пошла в «наступление»: «Саперы показали обширные минные поля, которые мы старательно оградили. 20-мм зенитка медленно покатила к лесистому склону, ее расчет внимательно осматривал окрестности. Мы следовали за ней. Предполагалось, что неподалеку находится деревня. Слева и справа другие роты также пробирались сквозь лес. Внезапно нас встретил яростный пулеметный и ружейный огонь. Трассеры свистели совсем рядом. Тут и там в темноте трещали выстрелы. Каждый выстрел эхом прокатывался по лесу. Мы повернули влево. Я укрылся за кучкой деревьев. Я хотел начать стрелять, но не видел совершенно ничего, хотя противник вел непрерывный огонь из темных зарослей. В какой-то момент я слишком высоко поднял голову, и тут же пулеметная очередь просвистела прямо над ухом. Я сунулся носом в снег и попытался определить, откуда стреляли. Некоторое время я внимательно прислушивался, а потом примерно выяснил направление, с которого велся огонь. Черт побери! Неужели мы не можем защитить сами себя? Наша зенитка вела непрерывный огонь, поливая лес фугасными снарядами. Я несколько раз выстрелил в темноту между древесными стволами. Не знаю, попал я в кого-нибудь или нет, но русские уже взяли меня на прицел. Я начал рыть снег под собой голыми руками. Пули шлепались совсем рядом. Я поставил перед собой ящики с лентами в качестве защиты. Я был совершенно зеленым солдатом и потому чувствовал себя в безопасности, спрятавшись за ними. Поэтому я пришел в ужас, когда увидел, как пули пробивают металл. Для меня это было уже слишком. Я повесил свою винтовку на шею. Схватил ящики и пополз туда, где заметил небольшую ямку. В лесу начали рваться минометные мины. Одна из них убила обер-ефрейтора Зиппеля и гренадера Рудера, ранила командира роты обер-лейтенанта Шнайдера. Его заменил Хоффман.

Наконец в бой вступили наши тяжелые пехотные орудия. Бух! Выстрел. Снаряд с воем пролетел над нами, и земля содрогнулась. Взлетел столб красно-желтого пламени. Вскоре запылали первые дома, и через полтора часа мы были в деревне. Она была пуста, подозрительно пуста. Несколько домов горели, отбрасывая вокруг дрожащие отсветы. Мы укрылись позади стога сена. Потом мы установили минометы и расставили сторожевые посты. Но мы не чувствовали себя в безопасности. Пулеметы и автоматы палили буквально из-за каждого угла. Потом прибыли подкрепления: штурмовые орудия и несколько противотанковых пушек. Они должны были поддержать нас на следующее утро, когда возобновится атака».

Теперь Гудериану предстояла роль обороняющегося, к которой он не привык, да и вообще вряд ли был знаком. Сначала Красная Армия нанесла удар севернее Москвы, так как там немцы находились ближе к столице и представляли более серьезную угрозу. Но все понимали, что удар по дивизиям Гудериана – это лишь вопрос времени, поэтому 6 декабря фон Бок дал Гудериану разрешение отойти на рубеж реки Шат (приток Улы) чуть восточнее Тулы. Со своей стороны Гудериан намеревался отступить до реки Плава, то есть на запад от Тулы.

В этот момент XXIV корпус занимал северный фас Тульского выступа: 3, 4 и 17-я танковые дивизии и 25-я моторизованная дивизия. Когда началось наступление, Гудериан приказал отвести за реку Шат 4-ю танковую дивизию, полк «Гроссдойчланд» и 17-ю танковую дивизию. 25-я моторизованная дивизия практически вся там уже находилась, а вот 3-я танковая должна была прикрывать этот отход. От нее к этому времени осталась, как говорится, бледная тень:

3-й стрелковый полк – 6 рот по 60 человек, три противотанковых орудия, 6 бронеавтомобилей;

394-й стрелковый полк – 6 рот по 50 человек;

6-й танковый полк – 18 Т-III и 4 Т-IV;

73-й артиллерийский полк – 19 легких гаубиц, две тяжелые гаубицы, три 100-мм орудия;

3-й мотоциклетный батальон – одна моторизованная рота, остальные пешие;

521-й противотанковый батальон – 11 самоходных орудий;

543-й противотанковый батальон – два тяжелых и одно легкое противотанковые орудия.

Вообще-то интересно, как с такими силами Гудериан собирался брать Москву?! При этом даже наличие целых 22 танков решительно ничего не значило. «Башни не могли вращаться, оптика замерзла, пулеметы могли стрелять лишь одиночными выстрелами. Требовались два или три человека, чтобы опустить ствол орудия, причем для этого они должны были прыгать на стволе там, где он входит в маску орудия». Представили себе, как выглядит стрельба из танка в таком состоянии?

Вот что рассказывает обер-лейтенант Герман Госс, офицер связи 5-й танковой бригады: «Во время совещания в штабе 4-й танковой дивизии 1 декабря настроение было неплохим, несмотря на неважное положение. В конце концов все подразделения дивизии собрались вместе. После того как дивизия получила задачу на оборону, вернулась танковая бригада. Предполагалось, что это будет последний бой перед тем, как начнется спокойная зимовка.

Положение армии Гудериана считалось серьезным. Так и не взятая Тула осталась в тылу, и появились признаки готовящегося советского наступления. Армия прошла мимо города и продвинулась на восток от реки Оки и города Каширы. Теперь даже Москва оказалась западнее. Но закрепиться там не удалось. Свежие сибирские дивизии организовали сильный нажим с севера и особенно с востока на позиции 10, 25 и 29-й дивизий в Михайлове и Зарайске. Мы уже сталкивались с сибиряками в Дедилово и Узловой. Их техника и вооружение были прекрасными, и они превосходили нас в бою. С другой стороны, мы все замерзали в своих тонких шинельках. Они были все теми же, в которых мы когда-то форсировали Буг. Наши машины, которые пострадали от песков Белоруссии и грязи Орла, просто не могли справиться с наступившими сильными холодами. Из-за этого было потеряно большое количество снабжения. Доставка снабжения из Орла стала тяжелой проблемой для армии. Топливо, боеприпасы и продовольствие прибывали в совершенно недостаточном количестве. Зимнего обмундирования вообще не было. Это означало, что мы должны попытаться захватить Тулу ударом с тыла за пять минут до полуночи. Наша 4-я танковая дивизия должна была наступать с востока. Она должна была соединиться с XLIII корпусом, наступающим с запада, на шоссе Тула – Серпухов в районе Кострово.

2 декабря. Солнечный, но особенно холодный зимний день. Танковая бригада приготовилась выступить на запад на Тулу. Над дорогой вился снег, низкое зимнее солнце отбрасывало длинные тени. Иногда чувствовался неприятный толчок, словно танк переезжал через бревно. Замерзшие трупы были занесены снегом, и водители их не видели. На следующий день мы захватили несколько русских саней с пайками. Содержимое было не слишком аппетитным: суповой концентрат и рыбные консервы. На вкус было так себе, но их все равно расхватали, так как продовольствия не хватало. Я сумел раздобыть пару войлочных сапог. Они были несколько великоваты, но зато теплые – и это главное. Мои ноги почувствовали облегчение, так как уже замерзли до ледяного состояния.

Мы прошли через Дедиловские Выселки, которые мотопехота захватила атакой с двух сторон, и связались с танками Волльшлагера и Кёнигфельда на окраине Анишина. Они атаковали деревню вместе с 40 мотоциклистами. Русский батальон отбивался, не желая терять теплые квартиры. Рация в командирской машине не давала времени следить за происходящим через смотровые щели. Над деревней вспыхивали сигнальные ракеты, а в нос била вонь горящих соломенных крыш. Около 200 пленных отправились по морозу туда, откуда мы прибыли. Но мы после этого направились к большому поселку Волынцевский. Там мы круто повернули на север к Руднево, куда прибыли во второй половине дня без боя, пройдя через овраги. Мы намеревались провести там ночь и надеялись найти квартиры до того, как стемнеет. Когда вы сражаетесь зимой, вечернее время посвящают поиску теплого убежища на ночь. Кто опоздает – пусть пеняет на себя.

Наша потрепанная штабная машина покатила в Руднево. Мы выехали с неисправным стартером. Это означало, что, если мотор заглохнет, нам придется вылезать и крутить заводную ручку. Она тоже работала неважно. Машина совершенно не подходила для командира бригады. Нашему шоферу Клоссу пришлось добираться обратно до Венева, где стояла ремонтная рота. Там он кружил словно ястреб над мотором, чтобы его не испортили окончательно. Мы пересели на машину командира полка. Но пока мы перетаскивали рации, стемнело. Последнее, что мы узнали в этот день, – это что наши головные танки, в соответствии с приказом, взорвали железнодорожную линию рядом с Ревякино, которое обороняли русские.

3 декабря. Снова ясное зимнее утро. Температура минус 20. Мы намеревались выступить как можно раньше, но выяснилось, что деревня прямо у нас на пути занята противником и сначала придется очистить ее. В атаку пошла испытанная команда танков и пехоты – рота танков, рота мотопехоты и две артиллерийские батареи. Сухотино было взято. Горстка солдат и танков взяла 260 пленных, 5 орудий и 30 пулеметов. Марш продолжился до железнодорожной линии в Ревякино, где нас встретил противник. Русский бронепоезд при поддержке пехоты удерживал деревню и ушел на юг только после тяжелого боя. Примерно в полдень наши танки перевалили через рельсы, и мы по радио сообщили об успехе в штаб дивизии. Мы получили приказ занять район между Ревякино и Грызлово и выслать авангарды вместе с 7-м разведывательным батальоном, чтобы заблокировать железную дорогу. Поэтому днем мы заняли маленькую деревню Грызлово. Она лежала между железной дорогой и шоссе.

Возглавил авангард капитан Нирле. Получив приказ командира бригады, он повернул на север. Радиосвязь заработала только вечером. Маленький русский отряд был выбит из Никольских Выселок, и была достигнута намеченная точка рандеву на шоссе Тула – Серпухов. Однако предвкушаемое удовольствие было испорчено тем, что XLIII корпус на встречу так и не прибыл. В этот день он не смог сдвинуться с места, и кольцо вокруг Тулы не замкнулось.

4 декабря. Солнечное зимнее утро поднесло нам неприятный сюрприз – температура упала до минус 28. Передвижения резко осложнились, а колесный транспорт просто встал. Моторы отказались работать. Из-за нехватки топлива от прогрева моторов ночью отказались – и вот результат. Мой штабной автомобиль попал в эту категорию. Мы отложили бы прогревание техники до следующего дня, если бы нам пообещали, что прибудет топливо. К нам из штаба дивизии протянули телефонную линию, так как радио могло отказать. Из-за страшного холода батареи не держали заряд, а маленький генератор работал ненадежно. Приемник и передатчик сняли с броневика и установили на теплую телегу. С этого момента радио работало безотказно, но кто сумеет удержать карандаш при температуре минус 28?

Самую успешную из патрульных групп возглавлял обер-фельдфебель Абель. Группа следовала вдоль дороги на юг вместе с тремя танками. Сначала они встретили два вражеских танка и подбили их. Затем натолкнулись на мину, которую сняло передовое охранение. В Севюковке Абель уничтожил два зенитных орудия, а во время возвращения столкнулся с пятью русскими танками, которые преграждали дорогу. К счастью, это были Т-26, которые заняли плохую позицию на большой насыпи между двумя прудами. В результате четыре танка были уничтожены без всяких проблем. Пятый свалился в пруд, к всеобщей радости. На обратном пути вечером Абель обнаружил в Слободке целую русскую танковую бригаду из 72 машин (Т-34 и КВ). Это нас крайне встревожило.

Три километра по прямой – и целая русская танковая бригада. А у нас всего пара машин, к тому же неспособных двигаться из-за холода. Мы надеялись, что русские нас не найдут. По крайней мере, военный корреспондент Лутц Кох, который был с нами, получит материал для волнующего репортажа. То немногое, что у нас оставалось – танки и зенитки, – было развернуто в направлении Слободки. Остальное стояло замерзшее. Но ведь мороз может оказаться и нашим союзником, не так ли? Если нас атакуют 72 танка, все закончится очень быстро.

Ближе к вечеру пришло сообщение, что на севере показался вражеский авангард. Это батальон Нирле сообщал о передвижениях противника. От стрелков мы узнали, что они держат затворы в карманах и не вставляют в ствол, пока до противника не останется 50 метров. Иначе винтовки и пулеметы откажут. Мы не знали о том, что нужно закутывать оружие в сильные холода, чтобы не замерзала смазка, пока не захватили русское наставление по бою зимой. В танках и артиллерийских орудиях замерзла жидкость в накатниках. Всю ночь приходили сообщения одно мрачнее другого. А вдобавок температура продолжала понижаться. Для поддержки 12-го стрелкового полка, оказавшегося в особенно угрожаемом положении, мы отправили три танка.

5 декабря. Термометр показывает минус 35 градусов. Когда открыли дверь дома, утепленную против мороза всякими тряпками, теплый воздух вырвался наружу, и образовалось целое облако конденсата. Мы увидели, как наши русские хозяева затопили печь. Было загадкой, где же они нашли дрова. Очевидно, в соответствии с русской традицией, они разломали на куски все ненужные вещи в доме.

Вражеские танки, до которых было всего три километра, действовали нам на нервы. Артиллерийские орудия и реактивные минометы «Небельверфер» были расставлены на позициях, повернутые в сторону Слободки. Стрельбу можно было вести лишь по карте, так как никакое наблюдение не было возможно. Русская артиллерия в момент уничтожила бы любую машину. У бригадного взвода связи имелись свои проблемы. Им приходилось постоянно прогревать машины, взвод телефонистов имел в своем распоряжении французский грузовик. Что с ним случилось при температуре минус 35, представить невозможно. Я даже и не пытался. В любом случае моя маленькая штабная машина завелась, но связистам не повезло. Колеса машины проскальзывали на льду, а в темноте нельзя было поставить цепи. Нам пришлось все отложить до следующего дня. Но что принесет следующий день? Мы могли только гадать.

Во второй половине дня начались бои на северном фронте дивизии. 12-й стрелковый полк подвергся сильной атаке в Бараново. Наступление 12-го полка на Шеметово провалилось. Авангардный батальон Нирле увяз в тяжелом бою. Когда стемнело, послышались отчаянные призывы на помощь из Шелабинки, где находилась небольшая группа пехотинцев и мотоциклистов. Горстка танков, из которых лишь три смогли двинуться немедленно, отправилась туда. Кроме регулярных войск атаковали еще и русские железнодорожники, вооруженные винтовками. На сей раз снег стал нашим союзником, потому что атакующие брели по колено в снегу. Противник добрался до окраины деревни, когда прибыли наши танки и решили исход боя в свою пользу. Перед тем как окончательно стемнело, оживленные переговоры по радио показали, что в огне оказался весь северный фронт. Призывы о помощи поступали все чаще, и мы не могли отделаться от впечатления, что наступает критический момент. Мы знали, что XLIII корпус снова попытался атаковать, но не сумел продвинуться вперед.

Поздно вечером русские густыми цепями атаковали Шелабинку. Артиллеристы и саперы, стоявшие там, отчаянно отбивались. 3-я рота мотоциклетного батальона и 2-я рота танкового полка давно получили приказ выдвинуться туда. Нам удалось завести еще два танка. Положение было очень опасное. Два танка прибыли, когда противник уже вошел в деревню. Они смогли атаковать русских во фланг и нанесли им большие потери. В этот момент подошли пешим строем мотоциклисты вместе с тремя танками роты Кёнигфельда, и они отбросили противника. На поле боя осталось около 170 трупов, остальные русские исчезли среди деревьев.

К этому времени против русской танковой бригады в Слободке осталась лишь пара зениток и противотанковых орудий. Но противник не двигался с места, несмотря на звуки боя.

Телефон звонил всю ночь… Я все равно бодрствовал, так как вши не давали спать. Лишь теперь я наконец-то узнал, кто именно заставляет меня почесываться. Наш командир бригады, который воевал еще в Первую мировую, рассказал мне о них. Примерно в полночь телефон истерически забился. Я немедленно снял трубку. Командир дивизии хотел переговорить с полковником Эбербахом. Мне не пришлось будить его, так как в критической ситуации полковник предпочитал не спать. По его ответам я смог восстановить весь разговор. Последовал приказ на немедленный общий отход, чтобы попытаться спасти личный состав дивизии, бросив позади технику и вооружение. Русские начали зимнее наступление крупными силами по всему фронту. Отступление всей армии уже началось, и несчастная 4-я танковая дивизия оказалась в ловушке, которую сама себе соорудила. Все наши усилия и потери оказались бессмысленными, а неподвижные орудия и танки были обречены. Гораздо более важно было спасти солдат. Это был вопрос выживания дивизии как таковой. Все, что невозможно было забрать немедленно, следовало уничтожить. Приказ из штаба дивизии был коротким и недвусмысленным. Полковник Эбербах повторил его слово в слово, чтобы не было недопонимания, и добавил: «Это приказ!» Он говорил с большим трудом и тоном, какого я от него ранее не слышал. Да и выражение лица стало совершенно незнакомым.

6 декабря. Когда рассвело на следующее утро, термометр упал до минус 40 градусов. Все двигались в Грызлово, ни у кого не осталось времени о чем-либо думать, так как речь шла о выживании. Что было можно, мы подготовили к вывозу, остальное уничтожали. Грузовик телефонистов уже горел, людей и рации забросили в командирскую машину. Сзади прицепили мой маленький автомобильчик, так как он не мог передвигаться без дорог по глубокому снегу. Маршруты через овраги были непроходимы из-за льда. На склон позади деревни уже взобрались первые машины, но так и не смогли подняться на вершину холма. Расчет зенитки пытался втянуть свое орудие наверх с помощью лебедки, но трос рвался, как гнилая нитка. Шины одного из 105-мм орудий разлетелись, будто стеклянные, и его пришлось подорвать. Мы получили хороший урок: всегда оставаться на вершине и никогда не спускаться в низину. Передовое охранение двигалось вдоль дороги. Оно тоже бросило позади много припасов. Наконец мы получили приказ вернуться.

Мы объехали овраг, пересекли лес и вскоре прибыли в Нефедово. Несмотря на холод, я взмок, потому что мне пришлось долго бежать рядом с машиной и показывать шоферу, куда рулить, чтобы мы не застряли. В Нефедово горели три больших грузовика саперов. У них не было цепей на колесах, и в результате они просто не смогли подняться на холм. Мы быстро добрались до железнодорожной линии в Ревякино. Когда мы ее пересекали, мне пришлось ненадолго остановить колонну. В результате моя машина врезалась в танк и разбила себе радиатор. Я проклинал Фишера, но тот был не виноват – тормоза замерзли насмерть. Дальнейшая буксировка была бесполезной. Мы столкнули ее с дороги и подожгли.

Потом мы двинулись дальше и спустились в пойму реки Тулица. Подъем на противоположную сторону был крутым. Я уже не могу сказать, сколько времени мы ползли по льду, выскребая один сантиметр за другим. Специальные снегозацепы для танка, которые были присланы в Дедилово, давным-давно оборвались. В какой-то момент нам показалось, что машина больше не сможет двинуться с места. Потеря танка стала бы страшным ударом. Поэтому мы бросили под гусеницы все наши шинели и кое-как преодолели страшное место на пути в Федяшево. Когда мы взобрались на вершину холма, было уже темно. Это хорошо говорит, сколько времени мы провозились, взбираясь наверх.

В сумерках мелькали вспышки артиллерийских выстрелов. Все, что нам удалось спасти, собралось возле полковника Эбербаха. 12-й стрелковый полк отражал атаку противника с севера. Он прикрывал наши фланги, однако не мог оторваться от противника. Эбербах наспех сформировал боевую группу и отправил ее на север. Артиллеристы выпустили последние снаряды по наступающему противнику. Это переломило ход боя. Русские откатились, завидев танки, и пехотинцы наконец-то вышли из боя. Затем вокруг воцарилась полная тишина и окончательно стемнело. Все бежали на восток, больше не требовались никакие приказы. Русские пускали ракеты и стреляли из пушек в Крюково, но не могли ничего нам сделать. Такая бесцельная пальба нас не беспокоила. Потрепанная колонна двинулась на восток. Машины двигались так быстро, как позволяли дорога и освещение. Полная луна равнодушно освещала зимний пейзаж, и от этого делалось еще холоднее.

Какое-то время я чувствовал беспокойство, глядя на Полярную звезду. Мы двигались куда-то не туда. Нужно было следовать на восток и юго-восток. Мы двигались с большой скоростью, и интервалы между машинами росли. Когда на перекрестке дорога повернула вправо, я принял решение повернуть именно туда. Наш маршрут привел нас в низину, по которой мы в течение нескольких часов двигались на юго-восток. У меня не было карты, но я чувствовал, что нам нужно выйти из дефиле и повернуть на восток. Но когда мы попытались подняться по крутому склону в конце оврага, все наши усилия пошли прахом. Солдаты на машине начали потихоньку высказывать свои сомнения, а военный корреспондент, которого я подсадил к ним, уже возмущался вслух. Наконец стало светлеть, и мы увидели, где можно выехать. Снова мы подложили шинели под гусеницы и кое-как выбрались. Перед нами открылась деревня, где находились штаб дивизии и батальон связи. Я передал обер-лейтенанту Фельдману, командиру роты телефонистов, его людей и оборудование. Однако он безнадежно махнул рукой, когда осмотрел имущество. Из-за нехватки транспорта все это пришлось уничтожить прямо на месте. В теплых домах те, кому посчастливилось спастись, погрузились в глубокий сон.

7 декабря последние танки полка под командованием обер-лейтенанта Волльшлагера прикрыли отход дивизии».

Оборона у немцев как-то сразу не получилась. Утром 7 декабря советские войска прорвали тонкую линию, и немцы в беспорядке покатились назад. Не удержала свои позиции и 10-я моторизованная дивизия. Отступление было настолько поспешным, что командование потеряло управление войсками. I батальону 3-го полка еще повезло, что он узнал об общем отступлении от соседей – полка «Гроссдойчланд». В результате отлично организованная немецкая армия на своем опыте проверила, что чувствовали советские войска в июне 1941 года.

Интересно, что даже в этот отчаянный момент Гудериан не сумел удержаться от мелкой интриги. Он поспешно связался со Ставкой Гитлера, чтобы «открыть глаза» фюреру на ошибки фон Бока и фон Клюге, что, понятное дело, не добавило ему любви этих генералов. В результате фон Бок усомнился в том, что Гудериан способен справиться с кризисом. Панцер-генерал не собирался держать жесткую оборону, а намеревался отойти на линию рек Суша – Ока прямо к Орлу.

Однако Красная Армия перешла в наступление на этом участке фронта раньше, чем Гудериан успел сделать хоть что-то. Первой под раздачу попала 10-я механизированная дивизия, которая была частично окружена, однако успела отойти. Немецкая оборона рухнула, и в разрыв между XXIV танковым и XLIII корпусами хлынули советские войска, о существовании которых абвер даже не подозревал.

Ничуть не легче пришлось полку «Гроссдойчланд». В ночь на 5 декабря 17-ю (мотоциклетную) роту постигла катастрофа. «Ротой командовал лейтенант Хенке, молодой и отважный, но неопытный офицер. Рота стояла в деревне Колодезная, которая находилась посреди огромного леса, к ней примыкало несколько полей и лугов, засыпанных снегом. Вокруг деревни, особенно на востоке, лес был особенно глухим, и что там может находиться, никто не знал. Несколько крестьянских хат были единственными признаками цивилизации. Почти вся деревня была сожжена, поэтому гренадеры набивались согреться в уцелевшие дома. Это было форменным счастьем, так как температура упала до минус 30 градусов и бушевали сильнейшие метели. Ужасная погода и напряжение последних боев наложили свою печать на лица гренадеров. Чудовищно усталые, они бродили в полусне, забывая об опасности, таящейся в лесу. Лейтенант сломался от усталости. А ведь всего нескольких часовых и сторожевых постов было достаточно, чтобы предупредить о появлении противника.

Несколько домов в этой же деревне занимал штаб V батальона (тяжелого оружия), большинство рот которого были розданы на усиление другим батальонам. Батальоном командовал майор фон Лентцке. Он тоже не подозревал о том, что надвигается. Лентцке также непонятно почему был уверен в своей безопасности, что ему дорого обошлось.

Советские курсанты офицерской школы на лыжах прокрались подобно кошкам через лес прямо к деревне. Они сумели обнаружить брешь в линии дозоров и ворвались в Колодезную. В результате получилась кровавая баня. Как только загремели первые выстрелы, гренадеры начали выскакивать из домов кто в чем был, похватав оружие, чтобы отбиваться. Босиком и полуодетые, они пытались остановить превосходящего числом противника, который вдобавок воспользовался внезапностью. Бой получился коротким. Майор Лентцке был убит, лейтенант Гамьер и многие солдаты 17-й роты ранены. Уцелевшие разбежались. Поодиночке и группами, едва вооруженные, они собрались лишь через несколько часов.

К утру кошмар в Колодезной закончился, противник отошел. Но деревня представляла собой страшное зрелище. Все оставшиеся там раненые были перебиты. Полураздетых солдат русские привязали к саням и спустили в пруд, где те замерзли насмерть. Ефрейтор Гельмут Тучешер из 2-й батареи 400-го артиллерийского батальона, который вместе с товарищами остановился в деревне переночевать, был найден в одном из домов с пулей во лбу.

Русские оставили на месте почти половину мотоциклов роты. Похоже, из-за сильного мороза они просто не сумели их завести, поэтому мотоциклы были сожжены.

Когда об этом позорном эпизоде стало известно командованию, были наказаны все, кто находился той ночью в Колодезной. Командир полка полковник Хернлейн приказал 17-й (мотоциклетной) роте спороть с рукава нашивку с надписью «Grossdeutschland» до тех пор, пока позор не будет смыт. Лейтенанта Хенке сместили в командиры взвода, а ротным командиром назначили обер-лейтенанта Боровски.

Впрочем, это было одно из самых мелких событий 5 декабря, так как в этот день русские, подтянув свежие сибирские дивизии, перешли в генеральное наступление».

А вот рапорт командира 1-й роты I батальона от 6 декабря: «Примерно в 02.00 все дома горели. Гренадеры не двигались, вместо этого они стояли в каком-то оцепенении. Если они попадали под огонь, то безмолвно передвигались на другое, более темное место.

Откуда-то слева, совсем рядом, послышались дикие крики. Винтовочные пули и осколки с визгом ударили по деревьям. Наш собственный ружейный огонь в этом направлении слабел. Несколько маленьких фигур вылетели на свет костра. Не осталось никаких сомнений – русские в деревне. Наши часовые, захваченные врасплох, мертвы. 2-я рота убыла, 3-я занимала позиции на другом конце деревни, подразделения 1-й и 4-й подходили. Командир 4-й роты собрал своих солдат, а потом пошел навстречу противнику с небольшим отрядом. Приказы никто не отдавал, каждый был сам за себя. Это была битва на выживание. Каждый сам ставил себе задачу. Мы знали и доверяли товарищам в такой ситуации, это вселяло уверенность.

Наши силы были практически исчерпаны, но никто об этом не говорил. Что в этом проку? Кто будет слушать наши жалобы?

Несколько человек погибли от плотного ружейного огня. Подошел обер-лейтенант Рихтер из 4-й роты. На нем была фуражка с яркой кокардой. «Только держаться! Вперед!» Он был спокоен, как всегда. Его ординарец видел, как русский целится из-за дома, как раз когда обер-лейтенант был хорошо освещен ярким пламенем пожара. Он рухнул и через пару минут был мертв. Никто не заметил даже следа волнения в бою на его лице. Он делал все совершенно спокойно, даже пожертвовал жизнью.

Мы откатились назад, наши усталые ноги еле передвигались по снегу глубиной по колено. Гренадеры 4-й роты несли с собой тело погибшего командира.

В этот день было особенно холодно, как мы потом узнали – минус 36 градусов. После часового перехода несколько человек отморозили уши, несмотря на шерстяные шапки. Холод кусал нас за щеки, и люди были вынуждены тереть носы, чтобы не отморозить их. Брови и ресницы стали белыми от инея. Щетина на щеках покрывалась коркой льда.

Лейтенант и его саперы ждали в деревне 12 часов. Слоняясь туда и обратно, они старались убедить противника, что здесь находится гораздо больше солдат, чем на самом деле. Но для этого они находились на морозе, что привело к многочисленным обморожениям. Все действия выполнялись автоматически: стой, разводящий ко мне, остальные на месте. Молча и механически разворачивались взводы и отделения. Потери были значительными. Часовых приходилось выставлять чаще и на более долгий срок. Все растягивалось из-за крайнего утомления. Приказы часто не проходили. Даже думалось с трудом – люди просто спали на ходу.

Деревня выглядела брошенной. Обер-ефрейтор из 2-й роты и русский лежали рядом там, где они дрались. Обер-ефрейтор сжимал свою винтовку, а русский штык пробил ему грудь. Лицо русского было изуродовано пулей, однако он не выпустил свою винтовку.

Мы должны были растягивать имеющиеся боеприпасы до вечера, днем запас патронов пополнить не удавалось. Выход из деревни простреливался метким вражеским огнем. У нас не хватало топлива и вообще не было продуктов. Вечером мы сообразили, что сегодня воскресенье, второе воскресенье Адвента, и дома горят две свечи на венке Адвента. Однако родные даже не знают, кто из нас еще жив, а кто уже мертв.

Ночью пришел приказ оторваться от противника. Недовольно ворча, мы оставили позиции, которые захватили и защищали».

Рапорт 8-й (пулеметной) роты II батальона из сектора Дедилово: «Русские, очевидно, подвели подкрепления. Почти всю ночь я слышал звуки танковых моторов и выстрелы. Затем слева замигали вспышки – противотанковые орудия. Затем справа снова прошли танки и начали стрелять. Наши? Русские? Мы предположили, что это наши из прусской танковой дивизии, которая начала отступление.

Тем временем мы повезли на санях боеприпасы с тылового склада. Так как мы не могли переехать через овраг, то поехали через холм. Едва мы появились на вершине, как попали под огонь русского противотанкового орудия. Мы поспешно спустились обратно с холма. То же самое сделала наша 37-мм противотанковая пушка – единственное средство против танков, которое мы имели.

Это было второе воскресенье Адвента. Русские могли видеть деревню и простреливать спуск в овраг. Хуже того, они обстреливали овраг из минометов.

Перебегая от одного укрытия к другому, подносчики боеприпасов направились в тыл. Когда мы бежали по оврагу, Франц Шолль внезапно крикнул: «Русские!» Но мы продолжали бежать, похоже, они нас не видели. Нагруженные ящиками с боеприпасами, мы повернули обратно. Слева на возвышенности стояли русский броневик и два грузовика. Наше тяжелое пехотное орудие обстреляло их и уничтожило все три цели. Русские суетились вокруг машин и пытались оттащить их, но напрасно.

Однако наше положение не улучшилось. Теперь ни слева, ни справа не было наших войск. Нас вполне могли отрезать. Танки, которые мы слышали всю ночь, были русскими Т-34 и КВ, которые шли из Москвы на помощь Туле. И что гораздо хуже, они везли свежие войска – сибиряков! У нас была жалкая 37-мм пушечка.

Я пошел назад по оврагу с тремя солдатами, чтобы принести немного продуктов. По пути назад ледяной ветер бил прямо в лицо, и дыхание замерзало на наших шерстяных шапках. Гороховый суп в полевых кухнях замерз и превратился в лед. Наши руки окоченели, и мешки с замерзшими пайками казались невероятно тяжелыми.

На изгибе оврага в кустах мы заметили какое-то движение, но потом рассмеялись пустым страхам – померещилось. Едва мы вошли в Дедилово, как услышали крики и выстрелы позади нас из оврага, которым мы прошли всего 10 минут назад. Удивленные, мы на мгновение остановились, а потом побежали к своим домам. Наши товарищи были рады, что мы в конце концов прибыли. Котелки были поставлены на открытый огонь. Немного погодя прибыл посыльный, и мы спросили его о криках в овраге. Он сказал, что русские закололи штыками двоих связистов, которые тянули телефонную линию.

Вечером пришел приказ выходить. Мы оставляли свои позиции и отступали».

К 10 декабря фон Бок впал в прострацию и начал говорить об общем отступлении по всему фронту. ОКХ ничем не могло ему помочь, кроме грозных директив, – резервов у немцев не имелось никаких. Войска Гудериана к этому времени были сбиты с рубежа реки Шат и отступали дальше. В ночь на 11 декабря арьергарды 3-й танковой дивизии пересекли реку, за ними последовали остальные подразделения. 2-я танковая армия попыталась зацепиться за линию, идущую от Ефремова до района южнее Тулы. Сводка Совинформбюро от 11 декабря сообщала: «Войска генерала Болдина разгромили 3-ю и 4-ю танковые дивизии, а также полк «Гроссдойчланд». Они продолжают наступление и окружают 296-ю пехотную дивизию». Если в этом сообщении и была неточность, то лишь в том плане, что от 296-й дивизии к этому времени остался практически лишь номер на карте.

И снова параллель с летними событиями. Теперь уже немцы начали серьезно опасаться парашютных десантов. Штаб 3-й танковой дивизии выделил два взвода мотоциклистов в распоряжение военного коменданта Орла для уничтожения парашютных десантов. Батальон 18-го танкового полка был брошен на строительство укреплений вокруг города.

Впрочем, неприятности и не думали заканчиваться. 12 декабря Красная Армия прорвала оборону на стыке между 31-й и 296-й пехотными дивизиями. Нейтрализовать прорыв было приказано 4-й танковой дивизии, но ее машины стояли, прикованные к месту отсутствием топлива.

14 декабря, когда перед немецкими войсками в районе Тулы замаячил призрак катастрофы, в Рославль прилетел фон Браухич, чтобы встретиться с фон Клюге и Гудерианом. На следующий день Гитлер приказал 2-й танковой армии стоять насмерть, что и означало в самом буквальном смысле стоять насмерть, хотя и разрешил спрямить фронт в районе Тулы. В этот же день была создана Группа армий «Гудериан» – ему временно подчинили часть сил 2-й армии. 16 декабря Гитлер отдал новый приказ: «Ни шагу назад!», что было слишком много для фон Бока. 18 декабря командующий Группой армий «Центр» подал в отставку по болезни.

Какие-то локальные успехи еще мелькали на этом безнадежном фоне. 14 декабря, уже в ходе отступления, 14-я (истребителей танков) рота полка «Гроссдойчланд» подбила свой сотый русский танк.

«На рассвете противник открыл артиллерийский огонь по деревне. Мы думали, что мы в безопасности за каменными домами. И теперь и раньше противотанковые снаряды летели поверху. Однако мы ошибались. Это оказались танки! Мы не могли определить их точную позицию. Снаряды рвались рядом. Грузовик с радиостанцией был разбит прямым попаданием, радист потерял ногу. На расстоянии из деревни появилось несколько черных силуэтов: противник атаковал! Пять стрелков на левом фланге потеряли самообладание, они побежали по покрытому снегом склону. Все пятеро рухнули, срезанные пулеметным огнем. Это была старая истина: тот, кто побежал, – погиб!

В нескольких метрах дальше стояла самоходка 14-й роты противотанковых орудий. Вражеские пулеметные пули щелкали по ее броневому щиту. Командиром противотанкового взвода был фенрих Безингер. Он лишь недавно присоединился к роте. Танки покатили по снегу, стреляя на ходу. Противотанковый взвод вступил в бой. Мы больше не видели орудий, но могли следить за полетом трассирующих снарядов. Все решалось в считаные минуты. Противотанковое орудие, которое не может стрелять быстро и точно, будет уничтожено. Три вражеских танка загорелись. Они сделали это! Сотая победа роты! Штурмовые орудия обер-лейтенанта Франца покатили навстречу оставшимся русским танкам и в считаные минуты уничтожили еще пять.

Сразу после этого мы должны были вернуть себе красный дом. Лейтенант саперов повел в атаку своих солдат и был убит. Без приказа лейтенант Вебер из 4-й роты попытался сделать то же самое. Он полз от одного укрытия к другому, ожидая, пока подтянутся его солдаты. Когда все было готово, последовал рывок, и несколько человек оказались внутри здания. Ни один русский не спасся, погибло 40 или 50 человек.

Затем 1-я рота атаковала противника в деревне. Все, казалось, шло хорошо. Там было 35 гренадеров. Затем совсем рядом раздались крики: «Ура!» Русские хлынули буквально со всех сторон, из всех домов. Гренадеры отстреливались, все вокруг почернело от врагов. Но гренадерам пришлось отступить. Перед ними расстилалось покрытое снегом поле. Несколько человек остались стоять на месте и стрелять. Среди них был лейтенант. Это было трудной, почти безнадежной задачей: перебежать заснеженное поле. Люди падали слева и справа. Одного подняли: ранение в живот! Раненый сказал: «Оставьте меня здесь. Это бесполезно». Штурмовые орудия и отважный лейтенант Франц не позволили случиться самому худшему. Пули стучали по броне. Франц выбрался наружу и втащил раненого на самоходку. Лейтенант был ранен в плечо. Двенадцать человек были убиты или ранены в этом бою. Это был черный час.

Молодым солдатам следует пройти и через такое. Это была неудачная битва для гренадеров. Те, кто ее пережил, больше не пугались так легко.

Формально лейтенант передал командование. Он видел, что точно такое же произошло с его обер-лейтенантом два дня назад. Командир продел черно-бело-красную ленточку Железного креста через пуговичную петлю на мундире. А затем фельдфебель повел маленькую, но стойкую роту».

Единственное, что могли еще сделать корпуса Гудериана, – это завернуть фланги, чтобы не допустить окружения. 16 декабря он решает отступить еще на 30 километров, на рубеж Ефремов – река Плава. XLIII корпус оказался отброшенным к частям 4-й армии, где и оборонялся фронтом на северо-запад. XXIV танковый корпус откатился к железной дороге Тула – Орел. В результате 17 декабря Гудериан приказывает 3-й танковой дивизии вернуться на фронт и занять оборону в 30 километрах северо-восточнее Орла. Кстати, даже по немецким данным, все это время мороз был более чем умеренным – не более минус 20 градусов. Но даже теперь немцы несут тяжелые потери от обморожений.

В общем, к 20 декабря XXIV корпус оказывается в 20 километрах южнее Мценска, там, откуда в октябре началось наступление операции «Тайфун». Гудериан все еще надеялся на то, что он остается любимчиком фюрера, поэтому 20 декабря он полетел в Ставку Гитлера, чтобы обратиться к тому через голову фон Клюге, сменившего фон Бока. Гудериан не видел иного выхода, кроме отступления. В его армии вместо 970 танков по штату осталось всего 70 плюс 168 машин находились в ремонте. Однако Гудериан переоценил свое влияние на Гитлера. Последовал лишь еще один скандал с фон Клюге, и расстроенный Гудериан улетел обратно, не подозревая, что его дни на фронте сочтены.

При этом немцы не подозревали, что советское наступление только разворачивается и после ликвидации непосредственной угрозы Москве последуют новые удары. В то же самое время следует отметить, что советское командование не сумело использовать чрезвычайно опасное положение 2-й танковой армии и захлопнуть капкан ударами из Тулы и Ефремова, загнав ее в котел. Отчасти это можно оправдать тем, что Тулу занимала 50-я армия, значительно ослабленная предыдущими боями. Немцы были просто вытеснены из мешка.

Еще недавно рвавшиеся к Москве отборные вояки теперь откровенно радовались возможности унести ноги. Снова вспоминают солдаты «Гроссдойчланда»: «После казавшегося бесконечным ночного марша пришло сообщение, что грузовики ожидают, чтобы забрать нас. До них всего два километра. Мы шли через горящие деревни, а в голове крутилась одна мысль: «Наши грузовики там! Там наши полевые кухни!» Уже несколько дней мы жевали только сырую и печеную картошку, соленые огурцы и липкий хлеб.

Наконец первые машины. Наша рота шла первой, и мы чуть не бросились бегом от радости. Наконец мы добрались!

Шоферы жали нам руки. Они спросили, где же остальные? Мы молча посмотрели друг на друга – убиты, пропали без вести, ранены! Из 17 человек нашего взвода трое были убиты, четверо пропали и шестеро ранены.

Обер-ефрейторы Бант и Ригель и я, гренадер Рефельд, – по машинам! Мы запрыгнули в кузов и вскоре уже ехали в тыл. Боже мой, какое это было счастье – больше не тащиться пешком по морозу и не волочь на себе тяжелое оружие.

После короткого путешествия ночью мы прибыли в казармы к северу от Мценска».

Ничего не добившись, Гудериан вернулся на фронт и 22 декабря провел в 269-й дивизии. На следующий день он отвел ее за реку Ока. Узнав об этом, фон Клюге немедленно сообщил Гитлеру, что он такой отход не разрешал (не стоило Гудериану прыгать через голову командира). Более того, он позвонил в ОКХ Гальдеру и сообщил, что 2-я танковая армия начала общий отход, который повлечет за собой вынужденное отступление 2-й армии.

«Штабы 4-й стрелковой и 5-й танковой бригад были расформированы. Полковник фон Заукен стал временным командиром дивизии. Барон фон Лангерман получил звание генерал-лейтенанта и чуть позднее стал командиром XXIV корпуса. Мы все вернулись в свои подразделения.

В ночь на 25 декабря нас подняли по тревоге. Мы двинулись в направлении Белева. Русские атаковали крупными силами. Танки были отправлены в направлении Брянска. Предполагалось использовать их против сильных русских партизанских соединений и армейских подразделений, которые прорвали фронт. Все они вызывали беспорядки в наших тылах. Однако опасность оказалась гораздо меньше, чем представляли. Но в это же время русские атаковали Жиздру, и танки повернули туда, чтобы восстановить порядок. Мы спешили нанести удар в одном месте, пока не возникли проблемы в другом. Если бы только русские знали, что это одни и те же танки мечутся между Орлом и Брянском, они наверняка атаковали бы сразу в нескольких пунктах.

6 января полковник фон Заукен был тяжело ранен, и командование дивизией принял полковник Эбербах.

Из Франции нам прислали свежие подкрепления. Эти войска еще не привыкли к условиям России. У них даже не было нужного зимнего обмундирования. Однако нам кое-как удалось остановить наступление русских и создать непрерывную линию фронта, хотя это происходило совсем не так, как описывалось в сводках ОКХ.

Снег шел непрерывно, и становилось все холоднее и холоднее. Любые передвижения по открытой местности превращались в пытку. Хотя танки в конце концов были окрашены в белый цвет, чтобы замаскировать их, это не имело особого смысла, так как они просто не могли передвигаться по снегу метровой глубины. Танки гнали перед собой высокий белый вал, пока окончательно не застревали, точно приклеенные к земле. Гусеницы бесполезно крутились. Нашим моторизованным соединениям пришлось пересесть в седла – переключиться с машин на конную тягу. Это было спасением. Во-первых, у нас не хватало топлива, а во-вторых, глубокий снег и ужасный холод полностью парализовали автотранспорт. Во время одного ночного марша мы зафиксировали температуру минус 51 градус. Ледяной восточный ветер в считаные минуты превращал тело в камень. Поэтому был отдан приказ держать дозоры только из двух человек. Каждый должен был следить за товарищем, чтобы увидеть первые же следы обморожения. Белая смерть подкрадывалась тихо и незаметно, убивала безболезненно.

Это было трудное время для саперов и телефонистов. Солдаты с черными кантами должны были убирать снег и мины. Партизаны очень умело расставляли мины под снегом по нескольку раз в день на наших коммуникациях. Повсюду висели таблички с приказом следовать через лес только в составе колонны. Перед колонной отделение саперов тщательно просматривало дорогу в поисках мин. Партизаны буквально кишели в лесах и селах.

Телефонные линии бомбардировка уничтожала днем и ночью. Подразделения дивизии были широко разбросаны и часто меняли свои командные пункты, так как нас использовали тут и там в качестве «пожарной команды». Для телефонистов запреты ходить по лесу не действовали. Они в одиночку ползли по заснеженной земле и теряли людей на минах. А после этого им снова приходилось отправляться на лютый мороз, потому что взрыв мины рвал телефонный провод.

Где бы ни проводились контратаки с целью спрямления линии фронта, для управления и контроля можно было использовать только телефон, потому что даже бронетранспортеры с рациями не могли продвигаться по снегу глубиной с человеческий рост.

Прокладывать телефонную линию по снежной целине было настоящей пыткой. Два или три человека шли впереди, протаптывая тропинку для солдата с катушкой кабеля за спиной. Их приходилось сменять каждые несколько километров, чтобы они просто не рухнули от усталости. Ремонтные партии приходилось посылать силами не менее взвода, чтобы они могли отбиться от партизан».

Против немцев в этот момент было абсолютно все: и люди, и погода, и природа. Приведем типичный рассказ об ужасах «Генерала Зимы», причем подготовлен он был немецкими генералами. Основным автором является генерал-оберст Эрхард Раус.