«Генерал Зима» – наш враг номер два

«Немецкий солдат, наступавший по русской территории, чувствовал, что попал в другой мир, где ему противостояли не только вражеские войска, но и силы природы. Природа стала союзником Красной Армии. Зима 1941/42 года была самой жестокой в Европейской России за последние сто лет. В районах к северо-западу от Москвы средняя температура в январе 1942 года была минус 32 градуса. Русские крестьяне делали заранее запасы на зиму и хорошо их прятали, чтобы пережить зиму, будучи совершенно отрезанными от мира.

Парализованные холодом немецкие солдаты не могли наводить винтовки, затворы и спуск замерзали. Пулеметы зарастали льдом, жидкость в накатниках орудий замерзала, нельзя было подвозить снабжение. Умелое руководство и отвага не могли компенсировать снижение огневой мощи. Гитлер не ожидал и не планировал зимнюю войну.

Ночью температура колебалась между минус 30 и 40 градусами, причем немецкие солдаты не имели никаких укрытий. Периоды умеренных холодов перемежались с оттепелями, что было особенно опасно. Ботинки, носки и белье, промокшие днем, ночью замерзали, что приводило к обморожениям пальцев рук и ног. Серьезные обморожения имели место, когда солдаты, разгоряченные боем, были вынуждены проводить ночь на снегу в наспех вырытых ямках или на продуваемых ветром полях. А ведь измученные солдаты моментально засыпали.

Обморожения были частыми среди водителей и солдат, перевозимых на открытых грузовиках на большие расстояния. До тех пор, пока не появится нужная одежда, следует принимать особые меры предосторожности. Следует делать частые остановки, чтобы солдаты могли согреться гимнастикой. Люди на фронте перестали обращать внимание на холод. Под постоянным давлением противника они становились апатичными. Проводилась раздача химических грелок, однако они защищали лишь небольшие участки тела на короткое время. Регулярное пользование баней помогало предотвратить болезни, но это было возможно далеко не всегда.

Артиллерия передвигалась по существующим дорогам, а если их не было, приходилось расчищать снег лопатами. Эффективность артиллерийских снарядов, особенно малого калибра и минометных мин, резко снижалась в глубоком снегу, который сокращал радиус разлета осколков. Тяжелая артиллерия оставалась достаточно эффективной. Корректировка огня с помощью самолетов, а также по вспышкам и звукам выстрелов также была затруднена, так как снег поглощал разрывы. Заранее составленные артиллерийские таблицы оказались бесполезны из-за резкого различия между атмосферными условиями Центральной Европы и России. Проводимая по ним корректировка снижала меткость артогня. Лишь поместив артиллерийские вычислители и рации в деревянные ящики, укутанные одеялами, можно было спасти их от мороза.

Русская зима покрыла дороги, местность и машины скользким слоем льда. Когда не было песка, колонна была вынуждена останавливаться. Заледеневшие дороги могли остановить наступление и погубить при отступлении. Были опасения, что преследующие русские могут догнать и уничтожить арьергард, если время будет потрачено на вытаскивание каждой машины. Немцы старались погрузить на машины все, что только можно, остальное имущество сжигалось. Отступление превращалось в гонку от деревни к деревне. Попытки получить землю, чтобы посыпать дороги путем взрывов, ни к чему не приводили, так как при взрыве в стороны летели большие куски замерзшей земли, использовать которые было нельзя.

Во время распутицы осенью 1941 года на местах пытались делать шерстяную одежду и валяные сапоги, приобретать их у населения, подбирать вещи, брошенные русскими солдатами. Однако все это было ничтожным по сравнению с численностью войск. Все имеющееся белье было разобрано, так как солдат надевал на себя несколько комплектов. Солдаты заматывали туловище и голову чем только могли.

Потребность в запасных моторах для автомобилей и танков увеличилась в период холодов. Рессоры ломались в невероятных количествах. Немцы разбирали подбитую и брошенную технику на запчасти. Низкие температуры сделали стартеры бесполезными. Немцам приходилось прогревать моторы, разводя под ними костры. Таким образом заводили несколько машин, чтобы они работали буксировщиками. Большинство немецких лошадей приспособилось к новым условиям, хотя им требовалось хотя бы временное укрытие. На открытой местности лошади замерзали до смерти при температуре ниже минус 4 градусов. Немцы ожидали, что их лошади смогут зимой тащить больше груза, и просто погубили много животных, так как им не обеспечили нужный уход и питание. Лошади часто не имели зимних подков, от чего падали на наледи.

Страдания, перенесенные под Москвой, подорвали моральный дух офицеров и солдат, которые понимали, что неподготовленность к зимней войне стала причиной поражения. Многие солдаты, которые отстали от своих подразделений, шли на запад поодиночке или мелкими группами. Когда их задерживали, то они говорили, что идут в Германию, так как война закончилась. Этих солдат отправляли в ближайшую часть, чтобы они пришли в себя. Так как бензина не хватало, началось воровство топлива, его сливали даже с танков. Запасных частей также не хватало, поэтому их тоже крали при первой же возможности.

В 1941 году Вермахт просто не понял силу климата и не подготовился противостоять его воздействию. В результате он получил один кризис за другим и массу ненужных страданий. Только способность немецкого солдата переносить неудачи позволила избежать катастрофы. Но немецкая армия так никогда и не оправилась от полученного удара».

А вот что рассказывает один из связистов 4-й танковой дивизии: «Внимание! Опасность партизан. Передвигаться только в составе колонн!» Разведывательная партия 4-й танковой дивизии прочитала эту надпись, сделанную жирными буквами на дорожном указателе, когда поворачивала к Хвастовичам из Карачева, чтобы заткнуть зияющую дыру в линии фронта.

Это предписание мало что значило для нас. Где были партизаны? Мы лишь смутно догадывались об этом. Поэтому мы не обратили внимание на предупреждение и беспечно двинулись дальше. Заросли становились все гуще… покрытые толстым слоем снега деревья… ужасный мороз… высокие сугробы, сквозь которые мы продирались с большим трудом.

Мы лопатами разбрасывали огромные кучи снега. Работа лопатой – полезное занятие… Она нас согревала. Термометр показывал от минус 35 до минус 40 градусов. Остановка… снова за лопаты… проехали еще сотню метров… опять за лопаты… вот так мы и ползли вперед, непрерывно сражаясь со снегом. В конце концов – когда мы все уже окончательно выдохлись – ближе к вечеру мы добрались до Хвастовичей. Это была большая деревня, стоящая на поляне в глубине обширных брянских лесов, которая буквально утопала в снегу.

Небо на следующий день затянули серые снежные тучи. Вместе с нашей командой телефонистов меня отправили создать сеть связи между нашими подразделениями, которые еще вели бои в районе Белова и Жиздры. Командир роты обер-лейтенант Бергер, который принял командование всего несколько дней назад, приказал: «Шауффлер, возьмите людей и сначала разведайте маршруты на Ловать и Тубик».

Разведка – дело хорошее, но как ее проводить? Дороги, если вы вообще сумеете их различить, покрыты метровым слоем снега. Передвигаться по ним на колесных машинах было невозможно в принципе. Это означало, что нам придется воспользоваться санями, запряженными лошадьми. Через пару часов мы нашли местного русского полицая и его маленькую паршивую лошаденку, которая больше походила на осла, а ее мохнатые ноги напоминали медвежьи лапы. У них были небольшие санки.

Никаких других саней поблизости не наблюдалось. «Не ходите к начальнику, если вас не вызвали». Поэтому я решил больше не беспокоить командира. Он был новичком и наверняка мало что понимал в здешних делах. Поэтому Шауффлер оставил «людей» в покое и сам уселся на кучу соломы за спиной русского, который, между прочим, не понимал ни слова по-немецки.

Этот парень не вызывал ни малейшего доверия. Вы не могли даже увидеть толком его лицо. Оно было совершенно укрыто большой лохматой бородой и большой лохматой шапкой. Просто овечий тулуп, вероятно, доставшийся ему от прапрадеда, превращал фигуру в нечто расплывчатое и непонятное. Ноги были обмотаны грязными тряпками и обуты в кожаные галоши, что было обычно в этих краях. Однако я завидовал его тулупу, так как он хотя бы не позволял человеку замерзнуть, в то время как я щелкал зубами в своей тощенькой шинели.

Полицай сунул мне бутылку водки, чтобы я мог согреться, и на всякий случай еще две пачки махорки.

И мы наконец двинулись! Сначала лошадка рысила по снегу довольно бодро, следуя вдоль санной колеи, слегка занесенной порошей. Дрожа от холода, я впал в полудрему. Мой возница, на рукаве которого красовалась белая повязка русского полицая, попытался поговорить со мной. Но это была бессмысленная попытка, так как мы не знали языка друг друга. Ловать и Тубик – вот два слова, которые мы оба понимали. Впрочем, мы общались на понятном всем языке жестов.

Вокруг никаких признаков телефонных столбов. Совершенно плоская земля, и только вдали заснеженный лес.

Мы двигались довольно быстро. Я ошибался насчет «осла». Примерно через 3 часа мы прибыли в Ловать, до которой было 15 километров. Довольно большая деревня на опушке леса казалась спящей. Бедные хижины буквально стонали под тяжестью снега. Судя по санным следам, передовая партия 33-го стрелкового полка уже побывала здесь.

Мы продолжили путь в Тубик. Это было еще 10 километров. Абсолютно девственное белое покрывало простиралось перед нами. Ни дороги, ни следов. Нашей лошади пришлось туго в глубоком снегу. Ее бока покрылись пеной, а пар дыхания покрыл шерсть изморозью. Она шла все медленнее и медленнее. Лошадь с трудом прокладывала путь по бездорожью. Легкие санки несколько раз сваливались в сторону. Тогда мы шли пешком за санями, чтобы помочь несчастному животному. Никакого пути так и не появилось. Вскоре мы попали в широкую полосу деревьев. Пара ворон, хлопая крыльями, сорвалась с ветвей и улетела прочь. Любопытная лисица пересекла нам путь. В остальном все было тихо и спокойно.

Нет, не так уж спокойно… Несколько собак следовали за нами на почтительном расстоянии. Они шли по санному следу, что-то старательно вынюхивая на снегу. Собаки – здесь? До сих пор я их в России почти не видел. А здесь вдруг появилась целая стая. Мой русский начал заметно нервничать. Он пытался мне что-то втолковать, но я не понимал ни единого слова. Он показывал руками назад и говорил, говорил. Лошадь вдруг помчалась без всяких понуканий, словно безумная. Ее бока бурно вздымались, дыхание стало свистящим. Собаки начали медленно, но неотвратимо приближаться. С помощью бинокля я пересчитал их – восемь штук.

Что они делают в этом пустынном районе? Здесь же нечем поживиться! Русский начал кричать. Он размахивал руками и нещадно подгонял лошадь. В этих собаках было нечто совершенно неправильное, так как мой возница постоянно тыкал в их сторону. От возбуждения он даже потерял дар речи. Собаки неутомимо бежали следом за нашими санями. Теперь они находились в паре сотен метров позади нас. Если эти бестии привели моего русского в такое возбуждение, их следует отогнать.

Я вытащил из-под соломы свой автомат и выпустил половину магазина в воздух. К моему удивлению, это ничуть не испугало зверей. Они на мгновение дрогнули, но затем ускорили свою рысь. Я еще раз повнимательнее посмотрел на них в бинокль. С русским больше нельзя было говорить. Он изо всех сил нахлестывал лошадь, которая храпела и задыхалась.

Собаки выглядели как-то странно. Все они были одного роста, все они были желто-коричневыми с черной полосой на спине, длинношерстные и лохматые. Проклятье! Это ведь не безобидные собаки… Это же волки! Восемь диких волков.

Я вскочил на ноги и постарался как можно лучше прицелиться, хотя сани отчаянно мотало. Я покрепче сжал автомат и выпустил все патроны. Очередь ударила посреди стаи, но ничего не произошло. Не так-то просто попасть в бегущих волков из движущихся саней с расстояния 100 метров.

Я расстрелял один магазин, но у меня еще оставалось три. Я пытался стрелять короткими очередями, чтобы экономить патроны. Теперь уже и я начал немного нервничать. Я сумел подстрелить одного, и он упал. Позади завязалась дикая драка. Что все это значит? Расстояние между нами и стаей хищников немного увеличилось. Но ненадолго. Семеро зверей снова пустились в погоню. Судя по всему, они сожрали подстреленного волка прямо на месте. Темное пятно медленно таяло вдали.

Я позволил зверям приблизиться на 70 или 80 метров. Лучше бы было подпустить их еще ближе, но у меня просто сдали нервы. Русский и его лошадь совсем перестали обращать внимание на меня.

После нескольких очередей я подстрелил еще одного волка. Повторилась та же ужасная сцена, что и раньше: бурная свалка, а спустя некоторое время шестеро волков снова погнались за нами. Лишь несколько клочков шерсти и пятно крови остались на снегу.

«Та-та… та-та… та-та…» – строчил мой автомат. Но стая невозмутимо следовала за нами, ничуть не смущаясь. У меня начали трястись руки от страха и от холода. Я больше не мог подстрелить ни одного зверя, а между тем у меня остался последний магазин. Мне требовалось больше патронов.

Буквально последним выстрелом я наконец сумел убить еще одного хищника. Когда он упал, волкам понадобилось гораздо больше времени, чтобы возобновить преследование. Судя по всему, они все-таки наелись, их осталось всего пятеро, зато их животы были набиты. Я был почти уверен, что нам удалось их отогнать. И все-таки стая опять погналась за нами. Не было видно никаких домов, Тубик так и не показался. Может, мы сбились с пути и движемся совсем не в том направлении? Мы заблудились! Проклятая Россия! А ведь мне нравилась езда на санях. Однако эта страна каждый раз подносит новый неприятный сюрприз, выкидывает подлую штуку!

У меня в пистолете еще имелось 16 патронов. Я хорошо стрелял из пистолета и в мирное время выиграл несколько призов на стрелковых состязаниях. Но что я сделаю с пистолетом в движущихся санях, стреляя по бегущим волкам? Чем все это закончится?

На этот раз я позволил им приблизиться на 30 метров, несмотря на истерические крики возницы. Бах… бах… бах! Безуспешно. Дела оборачивались скверно.

Но… впереди мелькнуло несколько домов, и это не был мираж. Перед домами стояли люди. Они махали руками и кричали. Бах… бах… бах! Еще один волк покатился по снегу, и его тут же разорвал на клочки другой. Бах… бах… бах! Все. Обойма пуста. Но я тут же вставил новую.

Русский спрыгнул с саней и в панике бросился прямо по снежной целине к людям, до которых было еще метров 200. В результате его прыжка сани перевернулись набок. Лошадь помчалась галопом. Я вылетел в снег, сжимая разряженный автомат. Стая волков остановилась. Я выпустил в них последние патроны и помчался к домам.

Люди, стоявшие там, явно испугались. Они смотрели на меня со злобой. Похоже, я был первым германским солдатом, которого они видели. В любом случае у них не было никакого оружия. В этот момент мне стало отчетливо ясно, что я остался совершенно беззащитным. У меня больше не осталось патронов ни в автомате, ни в пистолете. Люди столпились вокруг меня.

Затем из дома вышла старуха и подошла ко мне. Истинный возраст русских определить было крайне трудно. Она закричала на мужчин и жестом пригласила меня в избу. Она говорила на ужасно исковерканном немецком. Указав на меня пальцем, она сказала: «Ты… четыре волка… капут! Карашо!» Она предложила мне чашку – нет, не чашку, а нечто вроде плохо слепленного стакана – с темной горячей жидкостью. По вкусу жидкость напоминала чай. Мне сразу стало лучше.

Лишь теперь я заметил, что колени у меня трясутся. Она пригласила меня сесть рядом с печкой.

Мужчины также вошли в избу, в том числе и русский полицай. На рукаве у него больше не было белой повязки. Здесь было что-то не так. В памяти моментально выскочило: «Внимание! Опасность партизан». Никаких немецких солдат поблизости, вокруг только снег и темнота.

На всякий случай я пошел к саням и вытащил бутылку водки и две пачки махорки.

Я видел, как глаза русских ощупывают меня. Может, случится чудо? Я передал бутылку первому попавшемуся и жестом показал, что он может выпить. Вскоре бутылка опустела. Боже, как они пьют! Их глаза радостно заблестели. Затем я позволил им взять горсть табака. Они скрутили трубки из газеты и насыпали в них махорку. Затем они прижали один конец, закурили и начали наслаждаться дымом. Взамен я получил от старухи несколько картофелин. Я проглотил их в один момент.

Однако я совсем не собирался оставаться дальше среди этих подозрительных типов. Я сделал знак своему кучеру, что нам пора ехать назад, причем немедленно. Тут мне показалось, что он просто спятил. «Ньет! Ньет!» – закричал он решительно. Передо мной встала проблема, как пережить ночь. Тубик оказался на ничейной земле. Но я также понял, что обратное путешествие ночью просто невозможно. Более того, у меня не осталось патронов. Но мужчина этого не знал. Я надеялся, что он об этом не догадается. Я изо всех сил пытался подавить страх перед наступающей ночью.

В комнате горела слабая масляная лампа. Я сел в углу, положил на колени пустой автомат и попытался справиться с усталостью. Только бы не заснуть! Но бог был на моей стороне – полчища вшей не дали мне сомкнуть глаз. Даже вши в белье могут быть развлечением.

Мужчины улеглись в противоположном углу голова к голове и зашептались. Они явно что-то готовили. Старуха подошла к ним и начала что-то выговаривать. Я не понимал, о чем она говорит, но чувствовал, что стал ее гостем и она меня защищает. Она бросила на меня тревожный взгляд, очень тревожный взгляд.

Я постоянно вскакивал, когда мне мерещился шорох крадущихся шагов. Ночь оказалась бесконечно длинной. Но даже она подошла к концу. И снегопад тоже прекратился.

Но даже утром я не мог убедить своего русского поехать обратно. Он знаками показал, что я могу застрелить его, но не заставляю снова начать гонки с волками. Ну и что мне было делать? Я не мог отправляться назад пешком, так как дорогу замело. И я не сумел бы пройти 10 километров в снегу глубиной по грудь. Безнадежная ситуация.

Ближе к полудню взволнованная старуха вбежала в дом. «Немецки зольдат! Немецки зольдат!» Она указала в окно. Я вскочил, как подброшенный, и пулей вылетел в дверь.

Действительно! По снегу катили трое саней. Я увидел, что это патруль 33-го стрелкового полка.

«Сюда! Все сюда! Забирайте мой табак! Забирайте весь! Подходите, берите!»

Я махал, как бешеный, и солдаты 33-го полка подъехали.

Старуха отвела меня в сторону, посмотрела на меня счастливыми глазами и на прощанье перекрестила мне лоб. Сначала я не понял, что это означало, но потом сообразил: ты счастливчик, парень, благодари Бога за все!»

Состояние войск в этот момент лучше всего характеризует сцена в дивизии СС «Дас Райх». Когда генерал Модель прибыл в штаб полка «Дер Фюрер», он сообщил оберштурмбаннфюреру Кумму, что вскоре прибудут подкрепления. «Какова численность полка в данный момент?» – поинтересовался генерал. Кумм ткнул рукой в окно и ответил: «Генерал, весь полк построен перед вами». На снегу стояли 35 человек, все, что осталось от полка численностью около 2000 человек.

В результате несанкционированных отступлений терпение Гитлера лопнуло, и 25 декабря он разрешил фон Клюге делать с зарвавшимся панцер-генералом все, что угодно. В тот же день фельдмаршал снял Гудериана, отправив его в резерв Главного командования, а Гитлер специально запретил ему прощаться с солдатами. Перестановки командования не имели никакого значения, фронт разваливался прямо на глазах.

Командование 2-й танковой армией принял генерал-оберст Рудольф Шмидт, Группа армий «Гудериан» превратилась в Группу армий «Шмидт». Ирония судьбы заключается в том, что, несмотря на все приказы, Шмидту пришлось отступать по плану, подготовленному Гудерианом. Отчаянное положение немцев видно из того, что дыры в линии фронта ему пришлось затыкать солдатами и офицерами корпусных и армейских штабов. А фронтовая карьера Гейнца Вильгельма Гудериана завершилась, точку поставил его прощальный приказ:

Командующий, Штаб армии, 26.12.41

Второй танковой армии

ПРИКАЗ ПО АРМИИ

Солдаты Второй танковой армии!

Фюрер и Верховный главнокомандующий германских вооруженных сил сегодня освободил меня от командования. Покидая вас, я вспоминаю шесть месяцев боев во славу нашей нации и во имя победы нашего оружия. Я отдаю дань тем, кто отдал свою кровь и свою жизнь во имя Германии.

Сегодня, мои товарищи по оружию, я приношу вам свою глубочайшую благодарность за вашу верность, преданность и истинное товарищество, которые вы много раз доказывали на протяжении всего этого времени. Мы были вместе в удачах и несчастьях, и моей величайшей радостью было заботиться о вас и говорить от вашего имени. Прощайте!

Я знаю, что вы будете сражаться так же отважно, как ранее, и одержите победу, несмотря на превосходство врага и бедствия зимы. Мои мысли с вами на вашем тяжком пути.

Вы делаете это ради Германии.

Хайль Гитлер!

Гудериан

Генерал-оберст Гейнц Вильгельм Гудериан и его танки не дошли до Москвы, а фронтовая карьера самого известного панцер-генерала закончилась.