Ельня – первая неудача

Впрочем, то, что пережила 29-я моторизованная дивизия в Смоленске, было лишь предвестником тяжелейших испытаний, которые предстояли немцам. Время легких прогулок завершилось, начиналась война. Жаль только, что летом 1941 года советские войска действовали так далеко не везде и не всегда.

Группа армий «Центр» к началу августа выполнила задачу, поставленную планом «Барбаросса», – разгромила противостоящие ей войска к западу от Днепра. Группа армий «Север» такого успеха не добилась, но ее наступление развивалось тоже достаточно успешно. А вот Группа армий «Юг», несмотря на Уманский котел, забуксовала перед Днепром. Поэтому ОКВ и ОКХ озадачились вопросом: где наносить следующий удар? Продолжать наступление на Москву или разобраться с проблемами на юге? Более того, в положении буриданова осла, который был не в силах выбрать одну из предложенных охапок сена, оказалась и Группа армий «Центр», и 2-я танковая группа.

Гудериан должен был с одной стороны наступать на восток на Москву, и в то же самое время удар на юг в направлении Рославля приводил его на Украину. Любая задержка позволяла Красной Армии стабилизировать положение. Впрочем, для самого Гудериана этой проблемы не существовало. Еще до окончания боев за Смоленск и Рославль он приказал XLVI танковому корпусу двигаться на восток, на Москву. Немцы заняли Ельню, находящуюся между двух главных шоссе, ведущих к столице Советского Союза. Этот город имел важное значение, так как в нем находились мост через Десну и важная железнодорожная станция. Город заняли 10-я танковая дивизия и дивизия «Дас Райх», которые должны были оборонять этот пункт до подхода пехоты.

В то время как шли бои вокруг Смоленска, немецкие танковые группы попытались было привести себя в порядок перед очередными активными операциями. К этому времени начинают появляться первые признаки утомления немецких войск. 23 июля Гудериан оптимистически заявил, что ему потребуется 10 дней, чтобы вернуть своим танковым дивизиям 70 процентов первоначальной боевой силы. Правда, довольно быстро выяснилось, что Гейнц Вильгельм оказался безнадежным оптимистом. Германская промышленность не справлялась с потребностями армии – в месяц поставлялось только 45 новых танковых моторов, хотя требовалось в несколько раз больше, а транспорт не мог доставить к линии фронта даже то, что все-таки производилось. К тому же передышки Гудериан не получил. Советское командование также понимало значение Ельни, и в конце июля Красная Армия начала наступление.

Ключевым моментом в этот период был не уход танковых частей с московского направления, а именно проблемы снабжения. Еще раньше командир 10-й танковой дивизии генерал Шааль сообщал, что его танки стоят на месте, потому что у них совершенно нет горючего. Артиллерия испытывала острую нехватку снарядов. В боях за Смоленск и последующих боях за Ельню очень наглядно проявилось то, о чем мы не раз говорили: система снабжения 1940-х годов не позволяла армиям проводить операции на глубину более 400 километров.

Ельнинская операция

Во всяком случае, оказавшийся на Ельнинском выступе XLVI корпус был вынужден сражаться, выскребая последние ресурсы. Особенно острой оказалась нехватка артиллерийских снарядов, тогда как, по уверениям немцев, на них советские снаряды сыпались градом. «Это напоминало самые мрачные дни Первой мировой войны, когда на позиции одной роты за минуту падало более 150 снарядов». Вдобавок в небе господствовала советская авиация. «Советские истребители и бомбардировщики непрерывно атаковали позиции пехоты». Звучит несколько непривычно, но мы к этому вопросу еще вернемся.

Вдобавок пехотные дивизии Вермахта, которые заметно отстали от танковых и моторизованных еще в Белоруссии, все еще торчали на Березине, примерно в 200 километрах позади, и никак не могли помочь передовым частям. Поэтому в боях за Смоленск Группа армий «Центр» оказалась фактически разделенной на две части. Подвижные соединения уже достигли Днепра, а пехота и тыловые колонны никак не могли их догнать.

Вот в такой обстановке советские войска и начали наступление на Ельнинском выступе. Сразу скажем, что срезать его и устроить немцам хотя бы небольшой котел не удалось, противника просто медленно выдавили с выступа, хотя легче от этого немцам не стало. Первый удар принял на себя и без того потрепанный XLVI корпус генерала фон Фитингофа.

В ходе начавшихся боев был реализован самый страшный страх и самый ужасный ужас германской армии – позиционные бои под непрерывным артиллерийским обстрелом. Этому было сразу несколько причин. Прежде всего Ельня была важным транспортным узлом и прекрасным исходным пунктом для дальнейшего наступления на Москву, который требовался обоим противникам. Далее, еще 19 июля Гитлер подписал директиву № 33, в которой предписывал Группе армий «Центр» ликвидировать окруженные советские группировки и решить проблемы снабжения. После этого предполагалось повернуть ее подвижные соединения на север к Ленинграду и на юг, чтобы не допустить дальнейшего отхода советских войск на Украине и уничтожить их. Все это было гораздо проще сказать, чем сделать. Вдобавок фюрер спутал все карты своим генералам, так как подобные маневры Группы армий «Центр» не предусматривались никакими планами.

Основная тяжесть боев первого периода легла на две элитные части, которые в результате были обескровлены, – полк «Гроссдойчланд» и дивизию СС «Дас Райх».

Полк «Гроссдойчланд» после успешных оборонительных боев предполагалось отвести на отдых. Однако этот отдых не продлился и одного дня, так как полк был спешно переброшен к Ельне, где пыталась держать оборону 10-я танковая дивизия. Уже 30 июля «Гроссдойчланд» занял оборону в районе деревни Ушаково. Едва солдаты успели окопаться, как русская артиллерия открыла огонь. Первый удар пришелся по позициям III батальона. Те, кто участвовал в этом бою, никогда его не забудут.

«Мы мало что могли сделать и никак не могли помешать противнику сосредотачивать артиллерию там, где он хотел.

Судя по всему, русские начали слушать наши радиопередачи. Мы только заползли подобно кроликам в наши узкие щели, как снаряды легкой батареи с противным воем полетели в нашу сторону. Они взрывались прямо над нами в деревьях. Поэтому все мы сразу нацепили шлемы. Затем к обстрелу присоединилось несколько тяжелых орудий. Между разрывами не было никаких пауз. Снаряды выли, свистели и рвались непрерывно, осколки летали повсюду. Мы сидели, прижавшись друг к другу в полутьме окопов. Песок сыпался нам на головы. Иногда нас просто подбрасывало – это означало, что снаряд разорвался совсем рядом.

Мы ничего не могли сделать, мы даже не могли защитить сами себя. Нам оставалось только ждать – но чего? Нашей единственной надеждой было избежать прямого попадания. Любой другой исход дела казался невероятным счастьем.

Внезапно русская артиллерия снова начала стрелять. Противник начал новую атаку. В одном месте он прорвал оборону. С криками «Ура!» русские неслись в ночь. Атака с фланга отбросила их от наших линий, но артиллерийские снаряды продолжали сыпаться, как и раньше».

Кроме более или менее привычной артиллерии полк попал под обстрел «катюш», которые немцы называли «Сталинским органом». Одновременный взрыв 36 ракет, забрасывавший осколками огромную площадь, производил сокрушительное впечатление на солдат. В ходе боев погибло несколько командиров рот, батальоны непрерывно отбивали атаки, иногда до десяти за день.

«4 августа. В 06.30 артиллерия открыла огонь по нашим позициям. Окопы содрогались. Сколько времени пройдет до прямого попадания? Это была смертоносная волна стали. Нас накрыло полностью. Затем над головой раздалось жужжание: советские самолеты! Девять русских самолетов атаковали наши позиции. Около полудня стрельба прекратилась, но после наступления темноты возобновилась. Калибр вражеских орудий был 21 сантиметр. Земля содрогалась при попадании снаряда. Это было выматывающее нервы ожидание. И когда только закончится обстрел! Мы нервно курили одну сигарету за другой. Никто не забудет Ушаково».

18-я (саперная) рота несколько раз ходила в контратаки и даже отбила одну деревушку, но при этом потеряла пятую часть своего состава. Полк держался несколько дней, пока его не сменила 15-я пехотная дивизия. «Гроссдойчланд» отошел в район Васково, где планировались длительный отдых и пополнение, однако снова все надежды рухнули. 9 августа полк был поднят по тревоге и вернулся на фронт. I батальон занял оборону в районе Климятино, два остальных батальона расположились левее. Своим левым флангом I батальон примкнул к 90-му пехотному полку. Этот сектор был спокойнее, чем предыдущий, русские не предпринимали атак, однако артиллерийские обстрелы велись постоянно. Вот типичное описание дневного боя:

«Светает. Справа открыли пулеметный и ружейный огонь, не более чем с 50 метров. Мы немедленно бросились на землю. Я укрылся за небольшим пригорком вместе с унтер-офицером. Пули свистели над головой. Справа от меня лежал ефрейтор, который не имел никакого прикрытия. Я позвал его, чтобы он полз к нам, однако он не двигался. Мы перекатила его на спину. Маленькая струйка крови бежала из губ. Розовые щеки быстро белели, а все лицо приобрело желтоватый оттенок. Его глаза застыли. Ефрейтор шел буквально вслед за мной. Вот так лишь один шаг отделяет нас от смерти».

Полк «Гроссдойчланд» был выведен с фронта в ночь на 19 августа. Чтобы как можно быстрее заполнить брешь, ему пришлось передать автомобили 463-му пехотному полку. Наконец-то солдаты получили долгожданный отдых!

«Утром мы все попрыгали в озеро. Было много криков и брызг, гонки по воде. За этим последовал завтрак – полевые кухни обеспечили нас даже настоящим горячим кофе. Кто-то ухитрился раздобыть немного меда.

Мы валялись на лугу и нежились на солнышке, наслаждаясь ароматами. Это была полная контрастов жизнь солдата, которая всегда балансирует на грани небытия. Через восемь дней мы снова вернемся в наши норы и вступим в бой, а через пару недель, вполне возможно, погибнем. Но сейчас никого не мучили подобные мысли. Вместо этого мы как можно полнее наслаждались жизнью».

10 августа полк принял полковник Вальтер Хернлейн. Он посетил по очереди все роты, чтобы лично познакомиться с солдатами и офицерами. Очень часто простого взгляда или жеста достаточно, чтобы показать: командир помнит о тебе и надеется на тебя. 25 августа стало праздником для всего полка. Командир пулеметной роты I батальона обер-лейтенант Ханерт был награжден Рыцарским крестом. Это была первая столь высокая награда, полученная полком во время войны против Советского Союза.

«Батальон стоял, выстроенный квадратом, на площади. Пулеметной роты там пока не было. Обер-лейтенант Ханерт не любил долго стоять по стойке «смирно». Когда они пришли, Ханерт был не слишком доволен порядком в своей роте. Разозлившись, он повернул их назад и заставил пройтись еще раз. Батальон терпеливо ждал. Наконец успокоившись, Ханерт занял место на правом фланге роты.

Майор отрапортовал полковнику. Полковник произнес короткую речь, упомянув отличившихся в тяжелых оборонительных боях, не какую-то вымученную, а вполне естественную. Это было именно то, что мы хотели слышать. Мы чувствовали себя едиными со своим командиром полка.

Обер-лейтенанту Ханерту приказали сделать шаг вперед. Он не представлял, что происходит.

Полковник повесил ему на шею Рыцарский крест и пожал руку. Старый солдат с Рыцарским крестом на шее – один из вояк Старого Фрица – поздравил молодого отважного воина. В воздухе витала атмосфера старого ордена «Pour le Merite».

Два офицера провели смотр войск. Впрочем, смотром это можно было назвать лишь с большой натяжкой. Полковник не любил забавы подобного рода и просто прошелся вместе с Ханертом вдоль строя. После этого пулеметную роту распустили, солдаты столпились вокруг командира, поздравляя его. Все хотели пожать ему руку и рассмотреть награду получше, но не осмеливались похлопать его по плечу. Ханерт был очень польщен. Он сказал немного: «В действительности этот Рыцарский крест принадлежит вам!» И в этот великий день каждый солдат батальона чувствовал, что наградили именно его».

22 июля на восточном фасе Ельнинского выступа появилась дивизия СС «Дас Райх», которая попыталась развить успех 10-й танковой дивизии. В результате дивизия втянулась в тяжелейшие бои, которые длились четыре недели и принесли лишь большие потери. Сама Ельня была маленьким городком на реке Десна, ее главным достоинством было расположение на шоссе, ведущем к Москве. Первую атаку провел полк «Дойчланд», который поддержали танки 10-й дивизии. Слева от него наступал полк «Дер Фюрер», а 11-й полк СС пока находился в тылу. Несмотря на сильный орудийный и ружейный огонь, полк «Дойчланд» сумел занять важные высоты восточнее Ельни. 23 июля русские провели несколько контратак, однако дивизия удержала свои позиции.

Положение в районе Ельни 11 августа 1941 г

Вот как это происходило: «24 июля 5-см противотанковые орудия находились на позиции на дороге, ведущей к Дорогобужу. Появилось 8 русских танков, и унтершарфюрер Рёсснер, командовавший расчетом, приказал не стрелять, пока головной не подойдет на расстояние 50 метров. Он использовал проверенную тактику: подбить первую машину, затем последнюю, а потом уничтожить все остальные, попавшие в ловушку. Первый русский танк получил попадание и «умер». Однако второй оказался огнеметным, он выбросил огромную струю пламени в направлении артиллеристов. Затем русские танкисты выпрыгнули из машины и побежали к орудию. Артиллеристы похватали саперные лопатки и гранаты, и сами бросились навстречу русским. Под ярким июльским солнцем горстка русских и немецких солдат схватилась не на жизнь, а на смерть. Наконец русские были перебиты, и эсэсовцы вернулись к орудию, после чего продолжили стрелять, пока не уничтожили все русские танки».

Снова воспоминания Хейда Рюэля, служившего в артиллерийском полку дивизии «Дас Райх»: «Русские в районе Ельни атаковали при поддержке танков и прорвались к нашим артиллерийским позициям. Один из наших санитаров заслужил Железный крест, подбив танк гранатой. Он забросил ее прямо в открытый люк. Капут! Артиллеристы работали, как бешеные, и наконец отбили первую атаку русских танков. Однако она повторилась, причем еще более крупными силами. Теперь под удар попал наш мотоциклетный батальон. Нас подвергли такому артобстрелу, какой мы ранее ни разу не испытывали. Отвагу наших солдат лучше всего показывают действия Боевой группы «Фёрстер» из мотоциклетного батальона. Они сражались до последнего человека и сдержали русскую атаку. Из-за тяжелых потерь, которые понес мотоциклетный батальон, его пришлось убрать с линии фронта и заменить Восточно-Прусским саперным батальоном. С помощью этого подразделения мы отбили атаки русских, хотя лишь временно. Запасы снарядов к орудиям начали подходить к концу, и мы были вынуждены стрелять лишь изредка по самым важным целям».

Бои продолжались непрерывно. Чтобы саперный батальон удержал позиции в районе Ушаково, ему придали три самоходных орудия и взвод противотанковых пушек. Опять вспоминает Рюэль: «Типичная маленькая русская деревня, которая расположена на хребте и идет примерно с запада на юго-восток. Примерно в 200 метрах от восточной окраины деревни стоит большое, отлично видное дерево, которое отмечает собой высоту 125. Возле дерева мы устроили корректировочный пункт, где находились унтерштурмфюрер Киндль, радист и телефонист. Их прикрывала небольшая группа пехотинцев. 8-я батарея нашего артиллерийского полка стреляла с позиции примерно в 2,5 километра на юго-запад от Ушаково, поддерживая действия как армии, так и пехотинцев нашей дивизии.

Мы находились на позиции два дня, отбивая непрерывные атаки русской пехоты, которая в конце концов подобралась так близко к корректировочному пункту, что Киндль приказал нашим орудиям поставить огневую завесу. Пехота, выделенная для прикрытия корректировщиков, вела такие тяжелые бои с русскими, так что о защите артиллеристов уже не было и речи. Оберштурмфюрер Шульке приказал мне взять пулемет и идти вперед на помощь корректировщикам. Мой второй номер Хазенкопф взял пару коробок с лентами, а я понес пулемет. Русская артиллерия вела непрерывный огонь, однако, используя в качестве прикрытия деревенские дома, мы с Хазенкопфом пробрались под градом снарядов к большому дереву. Унтерштурмфюрер Киндль помахал нам рукой, показав место примерно в 30 метрах правее себя, где он хотел поставить наш пулемет.

Русская тяжелая артиллерия, вероятно, 152-мм орудия, которые мы называли «Черный сеятель», открыла огонь, целясь по дереву. Русские выпускали снаряд каждые 3 или 4 минуты. Уже третий упал примерно в 10 метрах от нас, и под прикрытием огня русские пехотинцы ползком пробирались вперед, пока не оказались в 50 метрах от нас. Солнце стояло позади нас, поэтому мы видели их совершенно отчетливо и короткими очередями держали их на месте. Киндль решил, что больше не может направлять огонь артиллерии, и покинул пункт вместе с радистом. Когда он пробегал мимо, то крикнул мне, чтобы я продолжал стрелять из пулемета. Я услышал, как летит еще один снаряд. Он упал именно на то место, где недавно находились унтерштурмфюрер и радист. Затем мы тоже побежали назад через горящую деревню, отбиваясь от наседающих русских пулеметными очередями и гранатами. Наш офицер занимался эвакуацией раненых, хотя сам потерял ногу. Он скончался раньше, чем его доставили на перевязочный пункт. Радист был убит прямо на месте.

К счастью, наш правый фланг держался прочно. Местность там была болотистой и поросла ивами. Мы добрались до позиций батареи, используя карту, которая была при мне, отстреливаясь от русских. Вскоре у нас кончились гранаты. Я выпустил длинную очередь, которая заставила Иванов уткнуться носами в землю. Мы прибежали как раз вовремя, чтобы увидеть, как тягач и последнее орудие выскакивают из облака пыли. Батарее было приказано отойти с позиции возле Ушаково. Мы оказались не единственными на дороге. Мотоциклы, нагруженные нашими ранеными товарищами, поодиночке и группами пробирались через горящую деревню. Люди были страшно измучены, покрыты грязью и потом. Русское наступление опрокинуло тонкую линию нашей пехоты, и многие наши парни так и остались лежать там. Впереди показались разведывательные броневики, один из которых нес флажок командира дивизии. Обергруппенфюрер Хауссер стоял на башне. Он попросил меня доложить о ситуации и спросил, сколько людей спаслось. Затем он осмотрел Ушаково в бинокль и приказал радистам вызвать пикировщики для атаки деревни. Для нас было облегчением встретить «Папу Хауссера», а через час увидеть налет пикировщиков.

К этому времени мы добрались до позиции батареи и увидели, что орудия стреляют по деревне. Удары Люфтваффе и артиллерии дали нам передышку до утра следующего дня. Наш командир батареи приказал нам хорошенько отоспаться, настолько, насколько это было возможно в сложившихся условиях. Танки и штурмовые орудия отбили Ушаково на следующий день».

Роман Гейгер, 8-я батарея артполка дивизии «Дас Райх»: «Мы вели огонь, поддерживая мотоциклетный батальон гауптштурмфюрера Клингенберга. Нам сказали, что из-за тяжести боев и потерь, которые понесло подразделение Клингенберга, каждый человек его батальона поставлен в строй. Чтобы восполнить наши потери, фельдфебель, гаупшарфюрер Бирлойтгеб, отправился на наблюдательный пункт, который был расположен на возвышенности слева от Ушаково, чтобы заменить унтер-офицера, который находился там вместе с солдатами мотоциклетного батальона. Третье и четвертое орудия нашей батареи повернули на NNW, чтобы поддержать пехоту в районе Гредино, а первое и второе повернули на ONO, чтобы поддерживать мотоциклистов. После двух дней боев у нас закончились боеприпасы, и мы получили приказ пополнить запас. Утром, примерно в 04.00, сразу после того, как рассвело, я выполз из своей щели, и тут пришел один из наших шоферов, раненый и совершенно измученный. Он сообщил, что корректировочный пункт захвачен, фельдфебель ранен и лежит в канаве рядом с транспортером «Штейр». После этого солдат просто рухнул. Командир батареи вызвал добровольцев, чтобы спасти фельдфебеля, и приказал мне принести пулеметы и боеприпасы. Все солдаты батареи вызвались добровольцами, мы вскарабкались на шестиколесный грузовик и отправились в путь. Не все добровольцы могли ехать, кому-то нужно было остаться при орудиях.

Офицер и штурмшарфюрер Дресслер сели в кабину. Я поставил свой пулемет на крышу кабины, и в кузов залезли еще пять человек. Наш командир кратко сообщил, что намерен делать: проехать как можно дальше, пока нас не начнут обстреливать. Мы направились в Гредино, до которого было примерно 5 километров. Грузовик въехал в деревню, и мы миновали первые бревенчатые избы, прежде чем противник открыл огонь. Я ответил из своего пулемета, а водитель быстро подал грузовик назад под прикрытие. Мы проехали не более 50 метров, когда офицер скомандовал: «Всем спешиться! Один пулемет налево от дороги, второй – направо. Остальные – за мной!» Я заметил, что наиболее сильный огонь противник ведет с правой стороны дороги и из маленького углубления. Я сменил позицию, чтобы обстрелять русских, а мой второй номер Хазенкопф притащил два ящика с лентами. Я дал несколько коротких очередей, а потом мы остановились. Дым немного развеялся, и я более отчетливо видел противника, намереваясь более удачно обстрелять его. Но это нам не удалось, и мы вернулись на старую позицию на обочине дороги.

Там мы обнаружили, что двое наших товарищей убиты, а оберштурмфюрер Шульке получил пулю в челюсть, и его унесли. Командование принял штурмшарфюрер Дресслер, он приказал мне добраться до ближайшей изгороди, которую я мог использовать как упор для пулемета. Он решил, что с этой позиции я смогу более эффективно обстреливать углубление. В конце концов, он отобрал у меня пулемет и использовал в качестве упора мое плечо, выпустив по врагу несколько очередей. Спустя некоторое время огонь противника начал утихать, вероятно потому, что прибыли два Т-IV дивизии «Гроссдойчланд». Мы замахали им. Танки свалили изгородь и развернулись в направлении противника. Дресслер взобрался на один из них и уселся позади башни, приказывая, куда именно стрелять. После этого из всяческих укрытий, в основном из-под стогов сена, начали вылезать русские, чтобы сдаться. Когда я вернулся на дорогу, тела троих наших погибших товарищей были погружены на машину, а раненых увезли на перевязочный пункт. Я успел лишь пожать руку умирающему канониру Штритцелю, прежде чем он закрыл глаза навсегда. Однако он еще успел передать последний привет товарищам. Мы нашли нашего фельдфебеля мертвым в канаве – у него была прострелена шея. Дивизия «Гроссдойчланд» отправила донесение в штаб нашего полка, рекомендуя наградить за бой, который нам так дорого обошелся. Русские прорвали нашу оборону в самом уязвимом месте, и в дивизии не сразу об этом узнали. К несчастью, наш новый командир оберштурмфюрер Шульце думал иначе. Он решил, что все это были просто ненужные учения».

Кстати, именно на Ельнинском выступе дивизия «Дас Райх» впервые столкнулась с танками Т-34. Дивизии XXIV корпуса уже сражались с ними, а вот эсэсовцам был поднесен крайне неприятный сюрприз. Оказалось, что 37-мм и 50-мм противотанковые орудия практически бесполезны. Им пришлось взяться за оружие, считавшееся прерогативой советской пехоты – «коктейли Молотова». Мотоциклист – посыльный дивизии «Дас Райх» Гюнтер с ужасом вспоминает, как советская артиллерия обстреливала его, когда он доставлял приказы, так много лишних снарядов было у русских. Так как он постоянно ездил из одного подразделения в другое, то видел гораздо больше, чем обычный солдат. «Моя дорога вела через Ельню, которая резко изменилась за последние дни. Лишь руины указывали, где ранее стояли дома и жили люди. Я проезжал мимо немецкого военного кладбища, где длинные ряды могил показывали, чего стоила нам Ельня». Через несколько дней Гюнтер доставил приказ командира дивизии в один из батальонов, и комбат прочитал его вслух: «Все, что я запомнил, это то, что противник в несколько раз превосходил нас. Были перечислены номера нескольких русских дивизий и механизированных полков. Было сомнительно, что наша дивизия сумеет выдержать эти сокрушительные атаки. И мне перспективы дальнейшего наступления казались совершенно мрачными».

Впрочем, Ельнинский выступ был не единственной головной болью фельдмаршала. На юге 18-я танковая дивизия была вынуждена 25 июля отбивать сильную советскую атаку в районе Рославля. «Повсюду видны вражеские колонны с артиллерией», – с некоторым испугом констатируют немцы. На следующий день картина становится еще мрачнее: «Постоянный сильнейший артиллерийский огонь, какому войска вообще редко подвергаются». Моральный дух немцев, наверное, впервые с начала войны на востоке, пошатнулся.

Батальонный медик констатирует общую боевую усталость: «Заметно состояние совершенного утомления среди солдат батальона. Причина – это чрезмерное физическое и психическое напряжение. Войска подвергаются сильному обстрелу тяжелых орудий. Солдатам обещали несколько дней отдыха, но вместо этого они оказались в еще худшей ситуации. Это имело сокрушительный эффект. Солдаты стали апатичными и безразличными, они перестали реагировать на приказы. Продовольствие доставляется совершенно в достаточных количествах».

К 26 июля положение на фронте 2-й танковой группы становится критическим. ЖБД 10-й танковой дивизии фиксирует: «Сильные атаки по всему фронту истребителей, бомбардировщиков и танков». Командир XLVI корпуса фон Фитингоф потребовал срочно подвести резервы к участку дивизии «Дас Райх», но саму дивизию убрать с линии огня категорически отказался, хотя в течение дня командир дивизии неоднократно доносил о тяжелых потерях. Во второй половине дня положение на участке полка «Дер Фюрер» стало невыносимым. Последовал отчаянный вопль: «Немедленно сделайте что-нибудь. В противном случае имеется реальная опасность, что дивизия будет полностью перебита». Гудериан обо всем этом прекрасно знал, но ничего предпринять не мог – резервов у него не имелось, а фронт был слишком растянут.

В ЖБД 2-й танковой группы можно прочитать: «Положение в боях вокруг Ельни особенно критическое. Корпус весь день подвергается атакам превосходящих сил с танками и артиллерией. Противник прорвался у Липни, и нейтрализовать прорыв нечем. Сильный артиллерийский огонь наносит войскам тяжелые потери. Вдобавок постоянные налеты вражеских бомбардировщиков. В результате артиллерийского обстрела эвакуация большинства раненых невозможна. У корпуса абсолютно нет резервов. Запасы снарядов настолько малы, что обстреливать вражескую артиллерию нечем. В последние несколько дней танковая бригада 10-й дивизии неподвижна, так как нет ни масла, ни бензина. Корпус еще может удерживать позиции, но лишь ценой большого кровопролития».

И все-таки, исходя из соображений престижа и перспектив наступления на Москву, командование настаивало на удержании Ельнинского выступа, пусть даже ценой гибели XLVI корпуса. 28 июля фон Бок собрал совещание своих старших командиров – Клюге, Вейхс, Штраусс, Гот и Гудериан, чтобы обсудить, что делать дальше. В результате выяснилось, что никто из командующих армиями не питает лишних иллюзий – о стратегических решениях речь больше не идет, следует ограничиться тактическими операциями. Вдобавок все понимали, что правый фланг группы армий висит в воздухе и крайне уязвим. Гудериан был категорически против предложенного Гитлером удара на Гомель и заявил, что в данный момент это просто невозможно. Он хотел выправить ситуацию в районе Рославля и Ельни, где имелась наибольшая угроза его корпусам. Традиционно он обвинил Клюге в намеренной задержке пехоты на рубеже Днепра.

В результате было принято решение, которое не устроило всех. Фон Бок передал Гудериану VII корпус для атаки в направлении Рославля и IX корпус для стабилизации фронта под Ельней. 2-я танковая группа превратилась в армейскую группу «Гудериан». Зато группа Гота снова была подчинена 9-й армии Штраусса.

Бои вокруг Ельни продолжались и далее, но уже без участия потрепанной дивизии «Дас Райх». Ее командир сообщает, что потери достигли 3000 человек, а в ротах остается не более 70 человек. Через два дня эсэсовцев охватывает уже настоящая паника: роты сократились до 20 человек! Поэтому от полного уничтожения дивизию спас лишь отвод в тыл. На фронте появляются одна за другой пехотные дивизии сначала ХХ, а потом и IX корпусов, но русские также перемалывают их одну за другой.

Общие потери Вермахта в июле 1941 года оказались чудовищными, немцы потеряли 63 099 человек. Эта цифра была превышена лишь в момент катастрофы под Сталинградом в декабре 1942 года! Всего же за месяц с небольшим Группа армий «Центр» потеряла 74 500 человек, получив в качестве пополнений всего 23 000 человек. Как мы видели, серьезно пострадали элитные части группы Гудериана. К сожалению, потери Красной Армии за этот же период оказались на порядок выше. Эта битва обходилась немцам слишком дорого, однако фон Бок требовал любой ценой удержать Ельню как исходный плацдарм для наступления на Москву.

Тем не менее перспективы операций группы Гудериана оставались в лучшем случае смутными. 22 июня он имел 953 танка всех типов. К 29 июля у него осталось всего 286 танков в четырех дивизиях, причем из них 4 Т-I и 128 Т-II сомнительной боевой ценности. 10-я танковая дивизия из-за полного отсутствия топлива даже не была включена в сводку! На фоне этого не следует сильно удивляться идее слить две танковые дивизии XLVII корпуса в одну, хотя даже после этого она получилась бы далеко неполноценной.

Потери в личном составе тоже были достаточно велики. К 25 июля группа Гудериана потеряла 20 тысяч человек убитыми и ранеными, но получила лишь половину этого числа в качестве пополнений. Особенно болезненными были потери в офицерах: более тысячи человек.

Вдобавок сказалась слабость Люфтваффе, о которой мы уже говорили. 29 июля VIII авиакорпус фон Рихтгофена был отправлен на север, поддерживать наступление на Ленинград. В результате Группу армий «Центр» теперь поддерживал лишь довольно слабый II авиакорпус генерала Лёрцера. Фон Бок сразу начал сомневаться, сможет ли он сдержать атаки русских. Тут уж не до наступлений.

И это происходило в тот момент, когда советские войска усилили натиск на Ельнинском выступе. 30 июля на разных участках фронта немцы с трудом отразили около 15 атак, XLVI корпус нес все больше потерь, но пока еще держался. На следующий день Гудериан напишет своей жене: «Битва ожесточенней, чем когда-либо до сих пор».

Ельнинское сражение. Завершающий этап операции

К этому времени перед Гудерианом стояла практически неразрешимая задача. Он должен был одновременно удерживать Ельню, наступать на Рославль и в то же самое время дать отдых своим танковым дивизиям перед новыми операциями. 1 августа он попытался отвести с линии фронта 10-ю танковую дивизию, но приказ был в тот же день отменен из-за атак на правый фланг корпуса Фитингофа. Гудериан потребовал у фон Бока дополнительные пехотные дивизии, но получил резкий отказ. Появившаяся на линии огня 268-я пехотная дивизия несколько облегчила положение, но не исправила его. 2 августа командир дивизии сообщил, что в течение часа на позиции каждого батальона обрушилось до 400 снарядов. Артобстрелов подобной интенсивности немецкие войска еще не встречали. Гальдер в своем дневнике отмечает, что огонь советской артиллерии становится непереносим.

И все-таки к 8 августа Гудериану удается отвести в тыл дивизии XLVII корпуса, которым грозило полное истребление, но несчастный XLVI корпус передышки не получает. Да, на восточном фасе Ельнинского выступа дивизию «Дас Райх» меняет 15-я пехотная, но вместо отдыха эсэсовцев переводят на северный фас, где им предстоят не менее тяжелые бои. Положение спасает лишь прибытие ХХ корпуса. При этом Гудериан упрямо отказывается отвести свои войска с выступа, считая, что это будет означать победу Красной Армии.

14 августа состоялось совещание Гудериана, Фитингофа и командира ХХ корпуса генерала Матерна. Последний настаивает на отводе войск, но Фитингоф неожиданно поддерживает Гудериана. Правда, в этом имеется доля лукавства, XLVI корпусу все-таки предстоит отвод в тыл для отдыха и пополнения, поэтому отдуваться предстоит несчастной пехоте. Собственно, так в конце концов и происходит. К 19 августа дивизия «Дас Райх» и полк «Гроссдойчланд» покидают Ельнинский выступ, и дальнейшие бои происходят без участия войск Гудериана. А генерал Матерна оказался прав – в конце концов его корпус был выбит с Ельнинского выступа, понеся большие потери.

Здесь мы имеем еще один пример резкого расхождения русских и немецких данных. Русские историки утверждают, что советские войска одержали решительную победу под Ельней, потеряв 31 тысячу человек, они выбили немцев с выступа, причем те потеряли около 45 тысяч человек. Немцы соглашаются с тем, что они были вынуждены отступить, но утверждают, что победа оказалась пирровой. Резервный фронт потерял примерно 75 тысяч человек, тогда как немецкая 4-я армия – всего 10 тысяч. Эта битва показала, что Красная Армия не способна вести маневренную войну и может лишь навязать противнику кровопролитное позиционное сражение на истощение в стиле 1916 года.