15. Спрятанное под землей

Первый удар после ремонта морга нанес мне Пэт, который подал заявление на увольнение.

– Ты уверен? – спросил я.

Пэт кивнул. Этот немногословный человек никогда не менял принятых им решений. Я попытался уговорить его остаться, но Пэт был кочевником по жизни. Он не задерживался на одной работе больше двух лет, после этого им овладевало желание двигаться дальше.

Я был опустошен. Пэт был одним из тех людей, которым я полностью доверял.

Поиск замены оказался практически невыполнимой задачей. Никому не хотелось быть заместителем человека, из-за которого практически всем, кто работал в моргах, пришлось раскошелиться на целое состояние, чтобы оплатить задолженность по налогам. И, несмотря на все мои старания, за Саутуарком так и сохранилась репутация места, где проворачиваются грязные делишки.

Я был в отчаянии – и меры, на которые пришлось пойти, тоже были отчаянными. Прежде в качестве санитара морга для прохождения практики к нам присоединилась юная дама по имени Мэри. Подготовку она уже закончила, так что я решил, хоть это и было чрезвычайно рано для ее карьеры, что из нее выйдет добротный заместитель.

На всех, кто когда-либо встречал ее, Мэри производила неизгладимое впечатление. Она была красивой и, прежде чем устроиться в морг Саутуарка, работала моделью, частенько появляясь на страницах глянцевых журналов облаченной во что угодно, от купальника до вечернего платья. Я не знал, чем ее привлекала работа в морге (она шутила, что мертвые хотя бы не пытаются ее облапать), хотя, как показали дальнейшие события, морги – во всяком случае, в те времена – привлекали людей с разными странностями.

Тогда же единственным, что я мог бы назвать в ней странным, была любовь к бранным словечкам (в этом она могла дать фору даже самым сквернословящим детективам), а также склонность курить одну сигарету за другой. Если не считать этого, все говорили про Мэри только хорошее (причем мужчины зачастую делали это с задумчивым взглядом). Кроме того, она привела вместе с собой Марджори, свою мать, которую все обожали. Мардж, настоящая уроженка Ист-Энда, не только работала в коронерском суде уборщицей, но еще взяла на себя инициативу готовить всем чай. В разгар обсуждения очередного случая с убойным отделом в секционной приходила Мардж с чаем, кексом и множеством грубых шуток, и внезапно создавалось ощущение, что мы все были гостями у нее дома.

Итак, одна проблема была решена, но оставалась другая: Косой, уборщик. Я даже не осознавал, сколько всего делал Пэт, чтобы покрывать некомпетентность Косого. Однажды, спустившись в морг после обеда, я обнаружил, что весь пол в розовых разводах. Я пошел проверять холодильники и, когда открыл один из них, почувствовал такую вонь, словно мне по лицу врезали тухлой рыбиной. Пэт прежде поддерживал морг в идеальной чистоте, каждый день проводя двухчасовую уборку. У Косого же она теперь занимала шесть часов, и после него все оставалось грязным, как и он сам, так как его личная гигиена тоже оставляла желать лучшего. Словно этого было мало, я начал получать жалобы от ритуальных агентов, которым доставались немытые тела. Хуже того, один ритуальный агент прибыл в морг, чтобы вернуть тело, выданное ему Косым по ошибке. Принеся глубочайшие извинения, я исправил оплошность.

Я писал докладные записки своему непосредственному начальству, но каждый раз получал один и тот же ответ: «Запишите все подробно в рабочий журнал». Косой получил три устных предупреждения, но, согласно правилам совета, нужно было три письменных предупреждения, чтобы проблемой занялись всерьез, а мое руководство, не желая показывать, в каком ужасном состоянии был морг (тем самым признав бы свою некомпетентность), не передавало мои доклады наверх. Я был в тупике – во всяком случае, на тот момент.

Как следствие, в конце каждого рабочего дня мне приходилось убирать за Косым. Мне помогала Мэри, если удавалось ее уговорить, что получалось не очень часто. Получив повышение, Мэри начала поздно приходить и рано уходить, оправдывая это наличием маленького сына – что было, конечно, уважительной причиной, однако на собеседовании она почему-то упомянуть о нем забыла. Из-за сложившейся ситуации мне постоянно приходилось задерживаться допоздна, прибирая и решая административные вопросы. Тем временем профессор Мант и доктор Уэст жаловались, что из-за халатности Косого и отсутствия Мэри их постоянно встречали неподготовленные для вскрытия тела, а ассистировать было некому.

Нарастающий стресс бил по моей семейной жизни: в те редкие случаи, когда Венди и наш сын не спали, пока я находился дома, я был уставшим и чрезвычайно раздражительным. Я никогда не брал больничных и смотрел на тех, кто это делал, с подозрением (то есть на Косого), однако недовольство жены и мое собственное изнеможение все-таки убедили меня взять несколько дней отпуска, оставив Мэри за главную. Когда я вернулся в морг, мне сообщили, что с одного из тел пропало кольцо.

Путаница случается. Порой к нам может поступить одновременно четыре тела, в то время как два нужно отдать похоронному бюро, и когда-нибудь кто-нибудь да поместит какой-то предмет не на то тело. Вместе с тем, проверив систему приема вместе с коронерами и администраторами, я понял, что произошло нечто куда более серьезное.

После того, как предметы снимались с тела, проводилась их опись, они заворачивались в пластиковые пакеты, а затем помещались в шкаф у стойки администрации, пока оформлялись остальные тела. Затем пакеты убирались в сейф, который, как я вскоре обнаружил, не был самым надежным местом. Согласно правилам, доступ к этому сейфу должен быть только у помощников коронера, однако, будучи «занятыми», они оставляли ключи на стойке администратора, чтобы тот, кто работал в тот день, мог без задержки вернуть вещи скорбящим родственникам. Либо подобный небрежный подход привел к потере кольца, либо – о чем я боялся даже думать – у нас в морге завелся новый вор.

Вскоре после происшествия с потерянным кольцом начальник пригласил меня на чашку кофе. Поначалу я обрадовался, подумав, что он наконец осознал необходимость принятия срочных мер, чтобы привести морг в порядок. Вместо этого он вручил мне письменное предупреждение. Пока я был в отпуске, он решил в кои-то веки заглянуть в морг и обнаружил лежащие на стойке администратора ключи от сейфа. Отвечать за это должна была Мэри, так как я был в сотнях милях от города, но письменное предупреждение получил именно я. Несмотря ни на что, начальник не стал слушать мои настойчивые просьбы о помощи. Причина допускаемых мной ошибок, того, что все было далеко от идеала, заключалась в том, что я находился на грани нервного срыва. Короткий отпуск привел лишь к новым проблемам. Я стремительно несся к пропасти и ничего не мог с этим поделать.

Слухи о полученном мной письменном предупреждении быстро разнеслись. Косой и без того несказанно радовался тому факту, что я не могу его уволить, а теперь еще и знал, что я не нравлюсь собственному начальству. В результате он стал вести себя еще более развязно и чаще брать больничный. В итоге зачастую в морге никого, кроме меня, не было. Мне приходилось собственноручно проводить вскрытия, восстанавливать тела и убирать морг. Помимо этого, мне нужно было еще и писать отчеты, отвечать на все телефонные звонки по любому связанному с работой морга вопросу, а также разбираться с ритуальными агентами и детективами убойного отдела.

Произошедшая в полиции встряска привела к тому, что в морге стали работать новые помощники коронеров, однако, осознав, что им не перед кем отчитываться – здесь не было вышестоящего по званию сотрудника полиции, – новые констебли решили особо не напрягаться. Всю свою бумажную работу они делали по утрам, а затем, ближе к обеду, их офисы превращались в казино «Рояль». Виски лилось рекой, и в клубах сигаретного дыма они играли в покер на деньги.

На следующей неделе, прочитав ежеквартальную лекцию по судебным вскрытиям в техникуме лондонской пожарной бригады, я вернулся в морг, где обнаружил заплаканную Мэри, в то время как Брайан, помощник коронера, протирал тряпкой пол, при этом хмурясь и что-то бормоча себе под нос. Хоть он и делал это медленно, застать его за подобным занятием было крайне неожиданно. У одного из судебно-медицинских экспертов украли кошелек, пока он занимался вскрытием жертвы убийства в морге. Кража была совершена в нескольких метрах от детективов убойного отдела, и детектив-суперинтендант попросил разрешения обыскать Мэри и Косого, чтобы снять с них все подозрения. Согласно протоколу, он должен был вызвать женщину-полицейского, чтобы та обыскала Мэри, но так как они вместе уже работали какое-то время, девушка не стала возражать. При них ничего обнаружено не было, откуда был сделан вывод, что, воспользовавшись подвернувшейся возможностью, какой-то вор проник в морг через незапертую дверь. Тем не менее вскоре после обыска Мэри связалась со своим профсоюзом, заявив, будто полицейский ее домогался.

По словам всех остальных свидетелей, включая Косого, полицейских и судебно-медицинских экспертов, детектив-суперинтендант просто проверил ее карманы. Он не заставлял ее раздеваться и не ощупывал. Но на следующий день человек из профсоюза, с которым связалась Мэри, начал угрожать забастовкой. В головном офисе провели экстренное совещание. Ситуация усугубилась с прибытием старшего офицера полиции из Скотланд-Ярда. Были взяты новые показания, и детективу-суперинтенданту, который провел обыск, грозило отстранение. В конечном счете его вина не подтвердилась, и он избежал наказания, но жертва кражи – нет. Судебно-медицинского эксперта обвинили в том, что он сообщил о пропаже присутствовавшим полицейским вместо того, чтобы воспользоваться служебными инстанциями (какими бы они ни были). Профсоюз с присущей ему мудростью принял решение запретить этому несчастному работать в морге Саутуарка полтора месяца.

Тем временем смерти продолжались. Я сидел в своем холодном и продуваемым сквозняком кабинете, разбирая огромную кипу бумаг, когда зазвонил телефон. Под больницей Гая обнаружили тысячи скелетов, и мне было поручено заняться эксгумацией.

Лондон – город, построенный на костях. Сменявшие друг друга эпохи добавляли новые слои в археологический торт метров десять высотой. Останки живших в былые времена людей сейчас покоятся под самыми известными историческими зданиями Лондона, включая собор Святого Павла. Сэра Кристофера Рена особо не волновали древнеримские руины, найденные в то время, когда выкапывали фундамент, однако, к счастью для нас, они не оставили равнодушным местного антиквара Джона Коньерса, который провел одну из первых в мире, как теперь считается, археологических раскопок. С тех пор лондонская археология стала важнейшей частью постоянной перестройки города. Чем больше мы строим, тем больше узнаем о собственном городе и людях, живших здесь до нас.

Вплоть до полученного мной звонка считалось, что двумя самыми большими лондонскими захоронениями были те, что находились рядом с вокзалом «Ливерпуль-стрит» – так называемым Новым погостом (первое муниципальное кладбище Лондона, основанное еще в Средние века), и кладбище Бедлам (так называли Бетлемскую королевскую больницу, первую в Лондоне психиатрическую лечебницу). В общей сложности там были захоронены тела двадцати пяти тысяч жителей Лондона, многие из которых пали жертвами Великой эпидемии чумы 1665 года, убившей порядка ста тысяч человек – каждого пятого жителя столицы.

Впоследствии из обнаруженного рядом с больницей Гая захоронения, на месте строительства нового высотного здания была извлечена двадцать одна тысяча тел. После получения от МВД лицензии на эксгумацию меня связали с отделением археологии Лондонского музея. Вместе мы составили план по извлечению тел и их перезахоронению на Новом кладбище Камберуэлла, площадью шестьдесят восемь акров, в окрестностях Восточного Лондона, где хватало свободного места. Владельцы кладбища, поняв, что похоронный бизнес пошел в гору, приобрели землю по бросовой цене в начале XX века, однако столкнулись с жесткой конкуренцией других частных кладбищ, в результате чего места оставалось предостаточно.

По правилам лицензии МВД на эксгумацию, рабочий участок должен надежно охраняться и быть скрыт от взора горожан. С охраной проблем не было, но прибыв на место, я понял, что сделать процесс эксгумации невидимым для людей будет не так-то просто. Окна основного здания больницы выходили прямо на место захоронения, и пациенты с высоты могли наблюдать, как археологи откапывают скелеты. В конечном счете мне удалось найти компанию, которая смогла соорудить и установить высокие ограждения из брезента вокруг участка проведения раскопок, – они стояли под таким наклоном, чтобы сокрыть происходящее из поля зрения всех, за исключением голубей.

Работа протекала медленно. К счастью, я находился поблизости и должен был приходить с проверкой всего раз в день, поэтому мне удавалось параллельно выполнять свои обязанности и в морге. У меня было предельно мало времени, чтобы наблюдать за самыми крупными на тот момент археологическими раскопками в Лондоне, проведением которых подрядчики остались крайне недовольны. Подобные находки – дорогостоящая головная боль для всех заинтересованных сторон: во-первых, строительные работы приходится останавливать до завершения раскопок, а во-вторых, приходится оплачивать подрядчикам археологические работы.

С другой стороны, остеологи (специалисты по костям) из Лондонского музея погрузились в свою стихию. Для них каждый день из шести месяцев раскопок был настоящим праздником. Окруженные экскаваторами, способными за считаные минуты перенести тонны земли, они штурмовали влажную глинистую почву ложками и щетками, обнажая один скелет за другим. Каждая кость записывалась в журнал. Все ценности, такие как кольца или религиозные артефакты, описывались и перевозились в специализированные хранилища лондонских музеев.

Три недели спустя мы выяснили, что всего там было три разных захоронения и все они принадлежали Георгианской эпохе (1714–1830 годы). Внешнее кольцо предназначалось для самых бедных (тела плотно складывали без надгробий), следующее – для среднего класса (больше расстояния между могилами, над которыми порой ставились памятники) и, наконец, за тем, что осталось от высокой железной ограды, располагалась святая святых – закрытый участок, на котором хоронили высшие классы.

Мне посчастливилось присутствовать на раскопках в тот день, когда вскрыли один из самых крупных склепов. Он был размером примерно с дом смотрителя кладбища – места было достаточно для большой семьи. Внутри располагался деревянный гроб, украшенный медным орнаментом. Когда гроб вскрыли, перед нами предстало идеально сохранившееся тело генерала армии, облаченное в униформу, которую дополняли меч и медали. Состояние тела было настолько хорошим, что мне на секунду подумалось, будто кто-то решил надо мной подшутить, и этот генерал сейчас встанет и покажет на меня пальцем, а все вокруг повалятся от смеха. Остеолог, однако, объяснил, что в знаменитой лондонской сырости прекрасно сохранялись ткань, кожа, дерево и металл, которые гнили и ржавели в городах с сухим климатом.

Кости были детально исследованы в лаборатории Лондонского музея, что позволило показать, насколько тяжко приходилось людям в те времена. Помимо того факта, что у каждого без исключения были ужасные проблемы с зубами – в частности, абсцессы, – анализ показал высокое распространение истощения, равно как искривления позвоночника и конечностей (из-за тяжелой физической работы), хронических инфекций (главным образом, сифилиса) и насилия (судя по количеству людей, чьи черепа были пробиты тупым предметом и на чьих костях были следы пронзившего их тело лезвия). Самым же, пожалуй, удивительным было огромное количество детей – порядка 40 % всех трупов, – что отражало запредельно высокий уровень детской смертности. К моменту завершения эксгумации была перезахоронена двадцать одна тысяча скелетов, а Лондонский музей обзавелся сотнями новых экспонатов.

Пару недель спустя мне позвонил санитарный врач, чтобы сообщить еще об одной находке. Рабочие, рывшие землю под одной из бесчисленных железнодорожных арок викторианской эпохи рядом с Лондонским мостом, были шокированы, наткнувшись на ряд человеческих черепов. В результате тщательных археологических раскопок было обнаружено, что все эти скелеты – всего их было две сотни – были похоронены в вертикальном положении. Не нашли ни гробов, ни саванов, ни могильных плит, ни каких-либо личных вещей. Остеологи Лондонского музея были в замешательстве. Хоть на некоторых костях и обнаружились следы, указывающие на проведенное после смерти вскрытие, в архивах не было никаких записей о кладбищах или других захоронениях в этом районе. Углеродный анализ показал, что тела были захоронены в начале XVIII века, что исключало смерть от чумы. Эта находка до сих пор остается одной из многочисленных исторических загадок Лондона.

Подобные события всегда случаются по три подряд, и, как можно было ожидать, через несколько недель после случая на Лондонском мосту меня вызывали к церкви в Бермондси – полиция получила жалобы на то, что местные дети играют в футбол человеческим черепом. Местом проведения этого жуткого матча была территория церкви святого Георгия в Уэллс-Вэй. Одна из многочисленных церквей Ватерлоо, построенных в 1824 году в честь победы Артура Уэлсли над Наполеоном в 1815-м в битве при Ватерлоо. Церковь святого Георгия видала и лучшие времена. Когда-то это историческое здание возвышалось посреди лесопарковой зоны, а теперь, оказавшись в тени многоквартирных муниципальных домов, церковь числилась в списке руин второго уровня значимости. Крыша была уничтожена пожаром, а сыплющиеся стены исписаны граффити. Помимо этого, кто-то украл выразительную бронзовую статую Христа – один из бесчисленных мемориалов павшим в Первой мировой, поставленных в 1919 году. Владельцы церкви – нигерийская Небесная церковь Христова – недавно сделали публичное обращение, призвав вернуть статую. Пока я изучал развалины, аккуратно пробираясь через здание, заросшее внутри молодыми деревьями, травой и кустами ежевики, наткнулся на дыру в стене, в которую можно было пролезть. Оказалось, что это склеп. К счастью, я взял с собой рабочую сумку, в которой был фонарик. Осторожно забравшись внутрь, я оказался посреди чрезвычайно странной и невероятно жуткой сцены. В склепе было полно гробов, часть из которых оказалась вскрыта. В грудь одного из неудачливых обитателей был вбит кол, в то время как другие тела (в том числе двух детей) отсутствовали. Пробираясь вглубь, я прошел через узкий тоннель, что вел к частному семейному склепу дворян Викторианской эпохи. Он был защищен от мародеров коваными железными прутьями. На выцветшей медной табличке можно было разглядеть имя одного из владельцев: это был «Артур Роллс, эсквайр дворянского поместья», а его гроб был обит синим фетром.

В общей сложности я насчитал сто двадцать семь гробов, девятнадцать из которых были взломаны. Больше всего вызывали беспокойство с точки зрения санитарии два совсем недавно вскрытых гроба, которые до сих пор были наполнены кровью. Благодаря тому, что дубовые гробы были обиты свинцом, а также из-за сырого воздуха жидкость сохранилась, а это означало, что с Викторианской эпохи могли сохраниться и различные болезнетворные бактерии, возможно, даже возбудители оспы.

Повертев вокруг фонариком, я чуть не выронил его от неожиданности, заметив нечто явно не из той эпохи: открытые консервные банки с печеной фасолью, покрывала, спички, сигаретные окурки и следы недавно потушенного костра. Здесь жили бездомные. Это уж точно было поводом для беспокойства: если какие-то микроорганизмы и выжили, то люди запросто могли их подхватить.

Я немедленно связался с санитарно-эпидемиологической станцией и районной инженерной службой, сотрудники которой тут же запечатали склеп. Я рекомендовал снести церковь и засыпать склеп щебнем, чтобы исключить малейшую вероятность распространения болезни.

Меня не послушались. Запечатанные гробы, включая принадлежавший Артуру Роллсу, вывезли и похоронили на кладбище в Нанхеде, в то время как открытые все-таки уничтожили. Вскоре после этого Небесная церковь Христова нашла желающего приобрести полуразрушенное здание, и теперь им владеет жилищно-строительное товарищество, которое перестроило руины, соорудив ряд однокомнатных квартир. Даже бронзовая статуя Христа вернулась на свое почетное место, когда нашлась на свалке в Брикстоне.

Нас ожидает еще немало невероятных открытий. За последние годы при реализации практически каждого крупного строительного проекта обнаруживали нечто чрезвычайно важное: поселения эпохи неолита римлян и саксов под пятым терминалом аэропорта Хитроу; порт возрастом шесть тысяч лет напротив здания Службы внешней разведки в Воксхолле, а также древний храм, возведенный в 240 г. н. э. в честь римского бога солнца и правосудия Митры, на месте строительства новой европейской штаб-квартиры агентства «Блумберг» в Лондоне. Археологи прозвали это место Северными Помпеями из-за невероятной сохранности обнаруженных монет, амулетов, оловянных тарелок, керамических ламп, двухсот пятидесяти ботинок и сандалий, а также более девятисот коробок с глиняной посудой. Тем временем на Ливерпуль-стрит археологи добрались до римского слоя, где обнаружили человеческие останки, хранившиеся в старых кастрюлях, рядом с которыми лежали сорок человеческих черепов – возможно, принадлежавших жертвам массовой казни.

Другие могилы, датируемые эпохой неолита, были найдены в Стратфорде, в Восточном Лондоне, когда строили Олимпийский парк, а также в Ковент-Гарден, когда сооружали пристройку к Королевскому оперному театру (тело знатной саксонской женщины). В настоящий момент все взоры направлены на многомиллиардный проект Кроссрейл – строительство подземной линии пассажирской железной дороги. Это не только крупнейший строительный проект в Европе, но и самые масштабные археологические раскопки. Люди не понимают, почему строительство так затянулось. Что ж, за процессом рытья туннеля в десяти метрах под землей внимательно следят археологи, готовые в любой момент остановить работу. Общее число и типы находок – жутких, любопытных или не представляющих особого интереса – еще предстоит узнать, однако уже известно, что были обнаружены артефакты возрастом до семидесяти тысяч лет – неплохое отрезвляющее напоминание о том, что каждый из нас играет свою крошечную роль в огромной, нескончаемой истории.