Ахилл взял факел из крепления у двери и направился к конюшням. Алким и Автомедон последовали за ним. Я увидела тело Гектора, распростертое на земле. Покрытое грязью и нечистотами, оно все же сохранило все человеческие черты. Я вздохнула с облегчением. Мне вдруг подумалось, что боги могли сыграть напоследок злую шутку, и взору Ахилла предстало бы то, что он видел, по крайней мере, всю последнюю неделю: кучу изуродованной плоти и раздробленных костей.

Ахилл взглянул на тело и мрачно кивнул, после чего опустился на колени и взялся за плечо погибшего. Алким без лишних указаний сделал то же с другой стороны. Автомедон ухватился за ноги. Они осторожно подняли Гектора и медленно двинулись по узкому проходу к прачечным, где мертвых подготавливали к сожжению. Лошади в стойлах били копытами и ржали. Я освещала дорогу факелом.

Когда они подошли к двери, Автомедон прошел вперед и придержал Гектору голову, чтобы не стукнулась о порог. Мне вдруг стало смешно: такая забота выглядела просто нелепо после того надругательства, какое Ахилл изо дня в день учинял над этим телом. Я вошла следом и нашла крепление для факела. Пыхтя от натуги, мужчины опустили Гектора на стол и расступились.

Я смотрела на Ахилла поверх тела, как смотрела три месяца назад, когда умер Мирон. Тогда Ахилл не пожелал удаляться, демонстрируя свою власть над прачками, своей собственностью, а те просто стояли, безмолвно заявляя о своем праве убирать умершего. И каково было мое изумление, когда, не проронив ни слова, эти женщины принудили Ахилла уступить. Я чувствовала их незримое присутствие у себя за спиной, но в этот раз их молчаливое влияние мне никак не помогло бы.

Ахилл принялся счищать солому, прилипшую к коже Гектора. Приходилось усиленно тереть, чтобы содрать ее, и я напряглась в ожидании, что вместе с соломой начнут сходить лоскуты кожи. Несмотря на все увиденное, мне до сих пор сложно было поверить в чудесную сохранность его тела. Я склонилась над столом и потянула носом, готовая к резкому зловонию гниющего мяса, – стоит лишь однажды почуять его, и уже не забыть. Но ничего подобного: лишь вездесущий запах сырой шерсти из громадных кадок, в которых замачивалась перепачканная кровью одежда. Гектор покоился на столе, словно погруженный в сон. Даже глаза под полуприкрытыми веками были чисты. И постепенно мой разум свыкся с необъяснимым.

Молчание затягивалось. Ахилл окинул взглядом тело и пренебрежительно прищелкнул языком.

– Узрите же, как боги прекословят мне.

Боги прекословят тебе?

На один жуткий миг мне показалось, что я произнесла это вслух, но, конечно, все было не так. Я вдруг обратила внимание, как тихо стало в лагере. Пьяные воины, должно быть, задремали у костров, стражники на валу боролись со сном, вглядываясь во тьму, и обрубленные деревья принимали людские очертания, начинали подкрадываться… И там, в прачечной, слышно было лишь наше дыхание. Я взглянула на Гектора, словно живого, и уже готова была поверить, что его грудь поднимается и опадает в унисон с моей.

Внезапно Ахилл велел Алкиму и Автомедону выйти. Они выглядели озадаченными, более того – потрясенными. Автомедон даже оглянулся в дверях, словно хотел убедиться, что правильно истолковал слова Ахилла. Я полагала, что выйдут все трое, оставив меня одну, хоть и не представляла, как в одиночку переверну тело. Но Ахилл все еще стоял, глядя на меня поверх Гектора.

– Я могу позвать прачек… – промолвила я.

– Чтобы во всем лагере прознали? Нет, это не дело.

Очевидно было, что он не собирался просто стоять и смотреть, поэтому я набрала воды в два ведра и протянула ему тряпку. Я омывала тело с левой стороны, Ахилл – с правой. Постепенно под грязью стала проступать бледная плоть, как будто мы возвращали Гектора к жизни, создавали его. Потом я сменила воду, нашла чистые тряпки, и мы продолжили; наши размеренные движения напоминали безмолвный танец вокруг тела. В какой-то момент я омывала Гектору ноги, отирая тряпкой между длинными, прямыми пальцами, в то время как Ахилл был занят его руками, отмывая каждый палец, острием кинжала вычищая землю из-под ногтей. Я знала, что он не сможет вымыть ему лицо, поэтому взяла кувшин с водой и полила Гектору голову, вычесывая из волос комки грязи. Помню, понадобилось восемь таких кувшинов, чтобы промыть волосы, и только потом я принялась за лицо. Очистила от грязи ноздри и глаза, вычистила уши и отступила на шаг. Этот человек мог стать царем Трои после смерти Приама, и все-таки он лежал там, бледный и обмякший, как рыбина.

Я пыталась не заплакать. А когда почувствовала, что слезы подступают к глазам, то наклонилась, чтобы прополоскать тряпку. Затем выпрямилась и заметила, что Ахилл смотрит на меня.

– Знаешь, а ведь я мог бы оставить его.

У меня сердце ушло в пятки.

– Но ты принял выкуп…

– Не Гектора – Приама.

Я потеряла дар речи, так мне стало страшно за Приама и за себя. Если он не отпустит Приама, я…

– Что, по-твоему, готовы отдать троянцы за своего царя?

Я лишь помотала головой.

– Все. Все что угодно.

– Но ты…

Ахилл ждал.

– Продолжай.

– Ты уже принял царский выкуп, за Гектора.

– Нет, ты не поняла. Я мог бы обменять его на Елену.

– Елену?

– А почему нет? Им не терпится избавиться от потаскухи.

Разумеется, он был прав. Троянцы обменяли бы Елену на Приама и не колебались бы ни секунды. А это значило бы… Я начала догадываться. Елена вернулась бы к мужу, и не было бы смысла продолжать драку, не осталось бы причин захватывать Трою… Война подошла бы к концу. Война подошла бы к концу. Все могли бы вернуться домой. Воины могли бы вернуться домой. Это казалось невообразимым, немыслимым.

Но затем я подняла на Ахилла глаза.

– Ты не сделаешь этого.

– Он – мой гость.

– Ты не приглашал его.

– Но принял.

То был странный разговор между хозяином и его рабыней, но все происходило под покровом темноты, и мертвец был единственным свидетелем.

Далее мы продолжали работу в молчании, но сам характер молчания переменился.

Когда пришло время накрывать глаза, Ахилл отступил, предоставив это мне. Я обмотала полосу ткани вокруг головы, чтобы удержать челюсть на месте, и огляделась в поисках монет, чтобы положить Гектору на веки. Монет не нашлось, но я обнаружила таз, полный плоских камешков, предназначенных для этих целей. Я выбрала два – помню, это были голыши бледно-серого цвета, с оттенком голубого и тонкими белыми полосками – и ощутила, какие они гладкие и легкие. Мои братья в детстве бросали такие камешки в реку, и Гектор, конечно, тоже делал это мальчишкой. Я положила камешки ему на веки и осторожно приподняла голову. Всегда забываешь, как тяжела человеческая голова; как бы часто ни приходилось поднимать ее, это всегда неожиданно. Я обмотала голову полоской материи, чтобы голыши держались на месте, и отступила. Только теперь Гектора не стало. До тех пор меня не отпускало странное ощущение, что он не вполне мертв.

Мы надели на него тунику, которую отложил Ахилл, после чего завернули в тонкую материю. Я закладывала веточки тмина и розмарина между слоями ткани. Мне хотелось, чтобы женщины, которые развернут тело, его мать и супруга, знали, что его собрали с должными почестями и заботой, а не просто окатили водой и завернули в полотно. В завершение я накрыла его лицо отрезом тонкого, почти прозрачного льна.

Ахилл поднял тело со стола. Я поспешила открыть дверь, и Алким с Автомедоном тотчас оказались рядом, готовые помочь. Однако Ахилл настоял на том, чтобы самому донести Гектора до повозки, что потребовало немалых усилий даже от него. Алким запрыгнул в повозку, чтобы принять тело. Ахилл влез следом за ним и стал привязывать тело к бортам узкими полосками шерсти, чтобы его не бросало из стороны в сторону, когда повозку станет трясти по ухабистой земле. Когда с этим было кончено, все трое уже запыхались.

Ахилл спрыгнул наземь и постоял так, держась за борт повозки. Он выглядел опустошенным, но я могла судить лишь по его позе, поскольку не видела выражения лица в темноте. Наконец Ахилл повернулся к Автомедону.

– Надеюсь, Патрокл поймет.

Мне подумалось тогда – и, как знать, возможно, Автомедону тоже, – что Патроклу изначально не понравилось бы подобное надругательство над телом Гектора. Лишь по милости богов Приаму не пришлось лицезреть утром кучу гниющей плоти, кишащей личинками. И тогда его горе и ужас вновь пробудили бы гнев Ахилла, и… И чем бы все это окончилось? Вполне возможно, Приам лежал бы мертвым в повозке, рядом со своим сыном.

– Пожалуй, нам не помешает выпить.

И мы проследовали за ним в его покои, где я принялась разливать крепкое вино по чашам. Ахилл, против обыкновения, осушил свою чашу в несколько глотков. Алким, молодой и прожорливый, то и дело поглядывал на куски жареной ягнятины, оставленные на тарелках.

– Ну же, угощайся, – сказал Ахилл, принимая из моих рук вторую чашу. И спросил меня: – А себе не нальешь?

Я наполнила себе чашу и села на край кровати. Время от времени, едва уловимый сквозь шум моря, доносился храп Приама. Я смотрела на огонь, и покой разливался в моей душе, но лицо по-прежнему было сковано. Когда они допили вино – и Алким в несколько минут поглотил немыслимое количество мяса, – Ахилл поднялся и пожелал им доброй ночи.

Я видела, что им не хотелось уходить. В их понимании они оставляли Ахилла наедине с троянцем. Да, он старик и, похоже, не вооружен, но все-таки троянец.

– У него не было даже ножа, – устало произнес Ахилл. – Пришлось дать ему свой.

– А девчонка? – спросил Автомедон.

– Останется.

В голосе Ахилла звучало скорее удивление, чем недовольство, но Автомедон счел за лучшее не напирать. Алким, однако, искоса поглядывал на меня, пока они не вышли. Я повернулась к Ахиллу и увидела улыбку на его лице.

– Они думают, что ты в сговоре с Приамом, – сказал он. – И собираешься убить меня во сне.

Похоже, у него полегчало на душе. Тот краткий миг опустошенности, когда он размышлял о том, что подумал бы Патрокл, миновал. И даже в его движениях появилась легкость. Я заметила это прежде, когда он спрыгнул с повозки – бесшумно, как кошка, – но тогда мне могло лишь показаться. Здесь же, при свете факелов, перемена была очевидна. Я смотрела, как Ахилл сбросил сандалии, одну за другой, и подхватил их в воздухе.

Он стянул тунику через голову, и, раз уж мне велели остаться, я тоже начала раздеваться. Это было последнее, чего мне тогда хотелось. Ведь я должна была еще поговорить с Приамом. Однако выхода не было, так что я легла на спину и закрыла глаза в ожидании, когда кровать заскрипит под его тяжестью. Я молилась, чтобы Ахилл поскорее уснул, но его переполняла энергия. Еще ни разу я не видела его таким. Но и это еще не всё. В какие-то мгновения я чувствовала, как он насторожен – нет, он не был робок, ничуть, но, казалось, ждал моего отклика. Когда же все закончилось, Ахилл закрыл глаза, дыша быстро и порывисто. И, что хуже всего, он положил руку мне на грудь, и ее тяжесть придавила меня к постели. Я ощущала холод его пота на коже, но знала, что не посмею шевельнуться.