Когда Алким и Автомедон внесли в комнату блюда с жареным мясом и расставили их по столу, Ахилл вновь велел им удалиться. Я видела, что Автомедон в бешенстве. Будучи его ближайшим соратником, он должен был прислуживать гостю царских кровей, и мысль, что я займу его место, была для него невыносима. Ему незачем было тревожиться. Ахилл сам прислуживал Приаму, выбирая самые сочные куски и ловко перекладывая их на тарелку.

Я поставила на стол лампу, и блики заиграли на золотых кубках и блюдах. Как правило, принимая кого-то из царей, Ахилл надевал одну из своих мантий, но в тот вечер переоделся в самую простую и грубую тунику, какую сумел найти, очевидно, не желая превзойти своего гостя. Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем мысль, что Ахиллу неведомы приличия и изящные манеры, но это было не так.

Я поставила кувшин вина рядом с ним и отступила в тень.

Однако возникла проблема: у Приама не оказалось ножа. Ахилл быстро все исправил: просто вытер собственный кинжал о тряпку и протянул его гостю, а я спешно искала для него замену. Знаю, звучит тривиально, но это маленькое недоразумение все изменило. На лице Ахилла ясно читалось недоумение. Он знал, что Приам пришел безоружным – ни меча, ни копья, ни отряда телохранителей за дверью, – но явиться к своему главному врагу, не прихватив даже кинжала… Никто не выходил из дома без ножа, даже рабы. Ахилл был искушен в вопросах отваги на поле боя, но ему еще не доводилось познать мужество в подобном его проявлении. И поскольку он во всем стремился быть первым, я знала, какие мысли его занимали тогда: «А я бы смог так же? Поступил бы я так же, как поступил Приам?»

Хоть это была уже вторая его трапеза, Ахилл ел с большим аппетитом. Впрочем, за ужином он почти ничего и не съел. Жир стекал по его рукам, пока он нареза´л мясо. Приам едва притрагивался к еде, но старался отведать и похвалить каждое блюдо. Однако я видела, с каким облегчением он отодвинул тарелку, когда исполнил свой долг гостя.

Я не слышала их разговор; впрочем, они почти и не говорили – просто смотрели друг на друга, как влюбленные, или как мать смотрит на новорожденного младенца. Как правило, если один мужчина так пристально смотрит на другого, последний видит в этом угрозу. Но Ахилла и Приама это, похоже, ничуть не смущало. То была их первая встреча. Девять лет назад, когда Ахилл только высадился у Трои, Приам был уже слишком стар, чтобы сражаться. Практически каждый день он видел Ахилла на поле боя, и, несомненно, Ахилл время от времени поднимал голову и видел на стенах седого старца, зная или догадываясь, что это Приам. Однако им так и не довелось испытать друг друга в схватке, и это взаимное изучение стало для них неким замещением. Но, кажется, все уходило намного глубже. Они словно находились по разные концы туннеля: Приам видел молодого воина, каким сам был однажды, Ахилл – престарелого и почитаемого всеми царя, каким ему не суждено стать.

Не сомневаюсь, Ахилл видел в этом встречу равных. Мне все виделось иначе. Более сорока лет Приам правил великим и процветающим городом – Ахилл же был вожаком волчьей стаи. Но от этого еще более странно было видеть их вместе, макающими хлеб в общее блюдо. Все казалось в тот вечер не вполне реальным, как во сне, – и зыбким, словно пузыри от волны, что возникают на краткий миг и исчезают навеки.

Под конец трапезы я принесла блюдо с нарезанными фигами в меду, и Приам, к моей радости, немного поел. Должно быть, он достиг той стадии изнурения, когда хочется только сладкого. Когда старец закончил, я поднесла чашу с водой, разведенной лимонным соком и травами, и Приам омыл руки и вытер отрезом мягкого полотна.

После еды он сидел в кресле Ахилла и смотрел в чашу с вином. Ничего не изменилось, но в воздухе вновь повисло напряжение.

– Прошу тебя, – произнес Приам. – Я хочу увидеть Гектора.

Я знала, о чем думал Ахилл: он представил тело Гектора, лежащее на камнях возле конюшен, обнаженное и запачканное нечистотами. Если Приам увидит сына в таком виде, его скорбь мгновенно сменится гневом, и это, в свою очередь, пробудит в Ахилле скорбь по Патроклу и возбудит его гнев. Было видно, как он сдерживает себя, подобно всаднику на измотанной лошади. За всей его учтивостью – и призрачным намеком на сострадание, – думаю, от убийства Приама его отделял один вздох.

– Разумеется, – ответил он, поднимаясь, – но не сейчас. Завтра, первым же делом. Обещаю.

Ахилл наполнил кубок Приама и знаком велел мне следовать за ним. Алким и Автомедон ждали на веранде. Я держала факел, пока они разгружали дары с повозки Приама и переносили в хранилища. Большей частью это были полотна и одежда из дорогой вышитой материи, которой так славилась Троя. Ахилл отобрал лучшую тунику, чтобы облачить в нее тело Гектора. Затем он велел мне устроить на веранде постель для Приама, теплую и удобную, насколько это возможно, – но так, чтобы ее не было видно от главного входа.

– Бери все, что понадобится, – сказал он. – Хоть шкуры с моей кровати. Я не хочу, чтобы он мерз.

Я отправилась в один из амбаров и набрала воловьих шкур, чтобы уложить первым слоем в постели. Запах шкур, как бы тщательно их ни выделывали, был малоприятен, и обычно я не задерживалась там дольше необходимого. Но мне необходимо было побыть несколько минут одной. Меня, как и других, потрясло внезапное появление Приама. Я чувствовала себя сбитой с толку и в то же время все подмечала. До сих пор помню, как Приам умолял Ахилла, призывал его вспомнить о собственном отце, – и гробовое молчание, когда он склонился и стал целовать Ахиллу руки.

Эти слова эхом отзывались во мне, пока я стояла, окруженная всем добром, которое Ахилл награбил в сожженных городах, и думала: «И я делаю то, что были вынуждены делать тысячи девушек до меня. Раздвигаю ноги перед человеком, убившим моего мужа и братьев».

Это было худшим унижением – хуже, чем стоять полуголой на арене перед ликующей толпой; хуже тех минут, что я провела в постели Агамемнона. И все же этот миг отчаяния придал мне решимости. Я знала, что должна ухватиться за эту возможность, какой бы ничтожной она ни была. Я могла освободиться. Поэтому почти наугад взяла еще несколько шкур и попросила Алкима донести их до веранды. То были хорошие, крепкие шкуры, слишком тяжелые для меня.

Обустройство постели не заняло много времени. Я использовала только лучшие простыни, самые мягкие подушки, самые теплые одеяла и застелила все это покрывалом из пурпурной шерсти, вышитым золотыми и серебряными нитями. Затем поставила чашу разбавленного вина на небольшой столик у ложа и в нескольких шагах – ведро, предусмотрительно прикрытое. Еще девочкой я помогала матери ухаживать за моим дедом и знала о ночных потребностях престарелых людей. Когда я закончила, ложе и в самом деле походило на царское, и я надеялась, что Приам будет доволен подобающим приемом в самом сердце вражеского лагеря.

Я вернулась в покои. Приам, изнуренный после долгой и опасной вылазки, задремал над чашей вина. Но когда вошел Ахилл, резко вскинул голову.

– Я хочу видеть Гектора, – снова проговорил он, очевидно, позабыв, что уже просил об этом.

– Утром, – ответил Ахилл. – Ложись спать.

Приам потер глаза.

– Да, поспать мне не помешало бы…

Он со всей учтивостью пожелал Ахиллу доброй ночи и сумел дойти до дверей, не спотыкаясь. Но стоило выйти на веранду, и его зашатало. Я проводила Приама за угол хижины, и он буквально свалился на постель. Некоторое время сидел на краю, поглаживая обеими руками покрывало, оценивая его красоту. Затем вздохнул с облегчением.

– Кажется, никогда еще я не был так рад оказаться в постели.

Я спросила, не нужно ли ему еще что-то. Тогда он поднял на меня взгляд и спросил:

– Откуда я тебя знаю?

– Мы виделись, но это было давно.

– Где же?

– В Трое. Я жила там два года. Елена приводила меня на крепостные стены.

– Точно! Я знал, что где-то видел тебя, ты маленькая подружка Елены… – Его лицо просияло от радости, присущей всем старикам, когда они узнают кого-то из прошлого. – Кто бы мог подумать тогда, что ты вырастешь в такую красавицу?..

– Я уже не подруга Елены. Я – пленница Ахилла.

Его лицо переменилось.

– Да, я слышал. Женщинам нелегко приходится, когда город захватывают…

Я знала, что он думал о собственных дочерях, которых поделят между собой завоеватели, когда падет Троя. А это было неизбежно. Я взглянула на этого немощного старца, оставшегося без защиты сыновей, и поняла, что надежды нет.

Когда я вернулась в комнату, Ахилл безучастно смотрел на пустые тарелки. Он повернул голову.

– Он в постели?

– Да.

– Уснул?

– Еще нет, но, думаю, скоро уснет.

Ахилл побарабанил пальцами по столу, явно над чем-то раздумывая.

– Подумать только… Ты заметила, у него не было при себе ножа? – Он покачал головой. – Идем, надо омыть тело, а времени не так уж много. Приаму нужно убраться до рассвета. Его убьют, если обнаружат здесь.