Должно быть, я все же задремала, потому что, когда вновь огляделась, кругом было темно, и я чувствовала себя сбитой с толку и потерянной. Сознание постепенно прояснилось, и я вспомнила, что на веранде спит Приам – Приам, здесь! – прямо по ту сторону двери. Мне необходимо было поговорить с ним. Я лежала и прислушивалась. Удостоверившись, что Ахилл спит, выдохнула, вжалась в постель и попыталась выскользнуть из-под его руки. Но та оказалась слишком тяжелой. Я была прикована.

Лампы медленно догорали, и тени сгущались вокруг постели, словно питаясь от угасающего пламени. Я взглянула на щель под дверью и попыталась определить, скоро ли рассвет.

Тело Ахилла было горячим и тяжелым. Я осторожно подвинула ногу и ощутила прохладу в том месте, где касалась его кожи. Я чувствовала его семя внутри себя. В любую другую ночь мне не терпелось бы спуститься к морю, встать под натиском холодных волн, но только не теперь. Во рту пересохло, и еще оставалось неприятное послевкусие от двух чаш крепкого вина. Ахилл, казалось, и вовсе потел вином – впрочем, он и выпил больше меня.

Где-то залаяла собака, а может, и лисица – по берегу всегда бродили лисицы в поисках мертвых чаек. Должно быть, звук потревожил Ахилла. Он заворчал во сне и перевернулся на другой бок. Я освободилась от тяжести его руки, но не осмелилась сразу скользнуть с кровати. Выждала, пока он снова крепко уснет.

Стянула с себя одеяло и взглянула на свое тело. Положила ладони на живот и ощутила, до какой степени это невообразимое смешение костей, нервов и мускулов принадлежит мне. Вопреки Ахиллу, несмотря на боль в бедрах. От двери тянуло прохладой, и кожа покрылась мурашками, но я не стала укрываться. Я нуждалась в этой прохладе, в дыхании внешнего мира.

Я начала осторожно сползать вниз с постели. Я бы не осмелилась перебираться через Ахилла. Всякий раз, когда раздавался скрип, я замирала и прислушивалась. В какой-то момент Ахилл заворочался, и я застыла на несколько минут. Страшно было даже думать, как будто мои мысли могли его разбудить. С третьей попытки я все же подобралась к изножью кровати и с минуту просто сидела, спустив ноги на овечью шкуру. Как долго я проспала? Десять минут? Полчаса? В любом случае недолго. Я прислушалась к звукам, случайным голосам, пытаясь определить примерное время. Но лагерь еще спал. Даже море было так тихо, что я едва слышала его дыхание. В очаге еще тлели угли. Я подобрала накидку и завернулась. Ахилл теперь спал крепким сном, его губы оттопыривались при каждом выдохе. Очень медленно, внимательная к малейшим движениям в постели, я поднялась – и это словно освободило меня от оков страха. «В самом деле, – подумала я, – чего мне бояться? Если Ахилл проснется и заметит мое отсутствие, я всегда могу сказать, что мне послышалось, будто меня зовет Приам. Ахилл не стал бы упрекать меня в том, что я помогаю его гостю».

Я отодвинула щеколду и приоткрыла дверь. В лицо пахнуло холодом, так что на глазах выступили слезы. Я сделала глубокий вдох и скользнула наружу, убедившись, что задвижка бесшумно опустилась на место. Стояла глубокая ночь, все кругом замерло. Я осторожно двинулась по веранде. Мне была знакома каждая доска, и я знала, куда ступать, чтобы не издавать скрипа, – столько раз мне доводилось сбегать отсюда ради драгоценных мгновений у моря…

Приам спал, лежа прямо и неподвижно. Он мог бы сойти за мертвого на погребальном костре, если не слышать его сопения – приятного слуху, как если б лошадь опускала морду в ясли. Его стопы, как два горных пика, торчали под пурпурным покрывалом. В тот миг Приам напомнил мне моего деда.

Я знала, что не могу просто так разбудить его, поэтому взяла котел и отправилась на поиски теплой воды, чтобы он мог умыться.

В стане всегда горел костер, чтобы Ахилл мог каждое утро принимать ванну. Неважно, как часто он уходил вместо этого купаться в море, – вода в ванне должна была оставаться горячей. Я набрала в котел чистой воды, поставила на тлеющие угли и присела на корточки, плотнее завернувшись в накидку от утренней прохлады. Я видела под ближайшей из хижин силуэты женщин, слишком старых или уродливых, чтобы рассчитывать на место внутри. Все двери были закрыты. Даже собаки спали, хотя время от времени я замечала крыс, снующих между хижинами. Да, крысы вернулись, но уже не в тех количествах, что прежде. Вода нагревалась медленно, а я и не спешила. Мне следовало обдумать все, что я собиралась сказать Приаму. Скоро я услышала шаги за спиной и в ужасе обернулась, ожидая увидеть Ахилла. Однако это оказался Алким, и следом за ним приближался Автомедон. Никто из них не мог сомкнуть глаз, зная, что Ахилл спит в одной хижине с троянцем, пусть это и немощный старик.

Алким наклонился и что-то сказал, но я была слишком напугана, чтобы разобрать слова. Я лишь сказала:

– Грею воду для Приама.

– Он проснулся? – спросил Автомедон.

– Да. Нет, мне просто послышалось, что…

– А что Ахилл?

– Спит.

Алким перегнулся через мое плечо и потрогал воду в котле.

– Нагрелась.

Я намотала на руки подол накидки, чтобы не обжечься, взялась за котел и стала подниматься.

– Я отнесу, – сказал Алким.

Я молча уставилась на него. Чтобы один из ближайших друзей Ахилла таскал воду для рабыни? Нет, не для меня – конечно, не для меня! – для Приама. Хоть тот и был врагом, но оставался царем – и требовал подобающего обхождения. Но затем я заглянула в его глаза и подумала: нет, для меня.

Так или иначе, его помощь оказалась некстати. Я хотела остаться с Приамом наедине, а не выслуживаться перед друзьями Ахилла. Возможно, я и убедила бы Алкима, что справлюсь сама, но с Автомедоном такое не прошло бы. Он вышагивал впереди, бодрый и свежий, словно это не он провел полночи на ногах.

Когда мы подошли к ступеням, я сказала так уверенно, как только могла, заглянув Автомедону прямо в глаза:

– Я управлюсь. Он знает меня. Моя сестра замужем за одним из его сыновей.

Кажется, Автомедон впервые увидел во мне человеческое существо, у которого может быть сестра – и более того, сестра, которая приходилась невесткой царю Приаму. Он помедлил, но затем кивнул, и оба смотрели мне вслед, пока я шла по веранде. Я скорее почувствовала, чем увидела, как они сели на ступенях, дожидаясь, когда проснется Ахилл. Мне показалось, что он ворочается в постели, и я замерла, прислушиваясь. Но, видимо, просто скрипнула доска – полы и стены постоянно трещали. В любом случае это меня напугало. Мои шансы и так были ничтожно малы, и, казалось, они таяли с каждой минутой.

Приам по-прежнему лежал на спине, но когда я приблизилась, то заметила, как напряжены мелкие мускулы вокруг его век, чего прежде не было. Поэтому я не очень удивилась, когда он внезапно открыл глаза. Некогда светло-синие, его глаза годами потускнели, и вокруг зрачков появились серые ободки, как у моего деда. Мгновение Приам выглядел напуганным. Потом я поняла, что он не может меня разглядеть, и шагнула на свет лампы. Приам вздохнул с облегчением. Должно быть, он принял меня за Ахилла.

– Владыка Приам, – промолвила я кротко. – Я принесла воды, умыться.

– Спасибо, ты очень добра.

Он приподнялся на локте. Я намочила тряпку в теплой воде и передала ему. Приам вытер лицо и уши, потом пригладил волосы и бороду и, насколько мог дотянуться, отер шею и грудь. Я следила за ним с тоской и любовью. Он был целиком поглощен своим занятием, как мальчик, которому впервые позволили самостоятельно умыться. В эти несколько минут царь Трои позабыл о войне, об этих скорбных девяти годах – позабыл даже о смерти Гектора. Все прочее утратило для него значение: годы царствования и счастливого брака – он смахнул с себя все это теплой тряпицей. Тронутая такой переменой, я поддалась порыву и провела смоченными пальцами по его волосам, убрав за уши выбившиеся пряди. Приам посмотрел на меня и произнес неожиданно:

– Да, так лучше… Брисеида, верно? Маленькая подружка Елены?

Я видела, как он собирается с мыслями, вновь взваливает на себя груз воспоминаний. Беззаботный мальчик исчез, его место занял немощный старец – старец, который так много повидал и пережил. Но по-прежнему царь. Приам скинул одеяла, свесил ноги с кровати и замер так на мгновение. Очевидно, это было для него нелегким испытанием. Несколько раз он пытался выпрямить колени, затем я взяла его под руку и помогла подняться. Когда Приам оказался на ногах и боли его понемногу утихли, я не смогла больше сдерживаться.

– Возьмите меня с собой, – сказала я.

Приам пришел в замешательство.

– Моя сестра в Трое. Ты помнишь ее? Она замужем за Леандром. Кроме нее, у меня никого больше не осталось.

– Да, я помню… Твой супруг был убит, верно?

– И братья тоже, все четверо. Осталась только она.

– Мне жаль…

– Ахилл убил моих братьев, и я теперь сплю с ним в одной постели.

– Значит, тебе известна участь женщин в захваченном городе. Не проходит и дня, чтобы я не думал об этом. Я смотрю на своих дочерей… – Приам помотал головой, словно пытался стряхнуть наваждение. – По крайней мере, я этого не увижу. Если повезет, смерть настигнет меня прежде.

Он положил руку мне на плечо.

– Подумай же, дочь моя. Да, сестра даст тебе кров. Уверен, она будет рада, и Леандр тоже. Но что потом? Несколько недель свободы, а после Троя падет, и ты снова окажешься в плену. Только возможно, у человека худшего, чем Ахилл.

– Худшего?

– Разве он не добр с тобой?

– Он убил мою семью.

– Но это война. – Теперь он стоял в полный рост – Приам, царь; от прежней немощности не осталось и следа. – Нет, я не могу сделать этого. Что, по-твоему, подумает Ахилл, если я выкраду его женщину? Мой сын Парис соблазнил Елену, будучи гостем, – и посмотри, к чему это привело.

– Сомневаюсь, что он станет возражать.

– Уверена? Он поссорился с Агамемноном из-за тебя.

– Да, но то была лишь уязвленная гордость.

– А это не уязвит его гордость? Когда он впустил меня, принял как гостя? Он мог убить меня… Нет, прости, – Приам покачал головой, – я не могу.

За спиной послышался шорох. Я обернулась и увидела в тени Ахилла. Сердце подскочило к самому горлу. Как долго он стоял там?

– Вижу, Брисеида присматривает за тобой.

– Да, она очень добра.

Приам тронул мое лицо, погладил по щеке. Но я не могла вынести его взгляда.

– Тебе пора, – сказал Ахилл. – Скоро рассветет; нельзя, чтобы Агамемнон застал тебя здесь.

– Что он сделает, по-твоему?

Ахилл пожал плечами.

– Не хочется выяснять это.

– Но ты бился бы за меня?

– Да, я бился бы. И я не нуждаюсь в поучениях троянца.

Приам бросил тряпку в котел.

– Хорошо. Я готов.

Ахилл не только успел одеться, но и вооружился. Его руки покоились на рукояти меча. Очевидно, он не шутил, когда сказал, что готов драться. Не решаясь смотреть ему в глаза, я глядела на его руки – и заметила, что Приам тоже не в силах отвести взгляд от них. Ахилл отступил на шаг и запахнул плащ, так что его руки – эти чудовищные руки – скрылись в складках ткани. Сомневаюсь, чтобы он стыдился того, что совершил этими руками, – скорее уж гордился, – и все-таки они отражали представления окружающих о нем, и он не мог повлиять на это.

Я взяла плащ Приама и последовала за ними. Теперь я словно не существовала: вновь на первом месте были узы, связывающие гостя и хозяина. Но потом я заметила, как Приам замешкался перед ступенями. Ахилл хотел придержать его под руку, однако старик высвободился – один из тех резких жестов, что служили мерилом той встречи. Я видела, что он уже сожалел о невольной грубости и пытался заставить себя принять помощь от Ахилла… Но тот отступил в сторону и знаком велел мне помочь Приаму. Тот положил руку мне на плечо и справился со ступенями, вздрогнув лишь, когда нога коснулась земли. Ахилл ушел вперед и разговаривал с Автомедоном, возможно, не желая подчеркивать контраст между немощностью Приама и собственной силой. Я подумала, как же мудро поступил царь Трои, напомнив Ахиллу о его отце. Ахилл был неизменно учтив в разговорах со старцами, и такое участие могло брать начало лишь из любви к собственному отцу.

Теперь Приам навалился на меня всем весом. За эту ночь он как будто состарился на десять лет, за считаные часы переступил рубеж между деятельной старостью и дряхлостью. Я чувствовала, как его вены пульсируют под моей ладонью – точно сердце у птенца, обреченного на гибель. Ахилл ждал, пока мы его нагоним.

– Все готово, – сообщил он. – Я проведу тебя до ворот.

К тому времени, когда мы добрались до конюшен, Алким и Автомедон уже запрягли мулов в повозку. Я почувствовала, как задрожал Приам. До сих пор он держал себя в руках, но вот мы приблизились к повозке: мулы жуют удила, колокольчики звенят в упряжи…

Ахилл кивнул Алкиму, и тот поднял факел повыше, так что свет упал на тело Гектора. Я убрала покров, чтобы Приам увидел лицо сына. Тот издал слабый стон, затем нерешительно протянул руку и коснулся волос Гектора.

– Мой мальчик, бедный мой мальчик…

Он заплакал. Поднес руку ко рту, пытаясь унять дрожь в губах, но не мог сдержать судорог.

Мы ждали. Наконец Приам повернулся к Ахиллу.

– Сколько времени тебе нужно, чтобы сжечь его? – спросил тот.

Грубость вопроса ошеломляла. Но затем я осознала, что Ахилл благоразумно предупреждал излишнее проявление чувств, которое запросто могло перерасти в противостояние. Скорбь единила их и в то же время разобщала.

– Ох… – Приам держался за борт повозки и тяжело дышал. – За древесиной путь теперь неблизкий – все деревья ушли на ваши постройки. А люди боятся идти… Нам нужно перемирие.

– И ты его получишь, будь уверен.

– Тогда… одиннадцать дней? Одиннадцать дней на поминальные игры. И на двенадцатый день мы возобновим войну. Если это необходимо…

Это прозвучало как вопрос. «А почему бы и нет? – подумала я. – Почему нет?» Если они с Ахиллом так легко условились о перемирии, почему бы не пойти дальше и не заключить мир?..

– Я проведу тебя до ворот, – сказал Ахилл.

Приам неожиданно улыбнулся.

– Ты уверен? Что же подумают караульные? Великий Ахилл, богоравный Ахилл – и сопровождает крестьянскую повозку?

Ахилл пожал плечами.

– Неважно, что они думают, лишь бы делали, что им велено. Но я тебя понял, нам не нужно эскорта. – Он повернулся к Автомедону и Алкиму. – Вы остаётесь; ждите меня в комнате.

– Полагаю, нам лучше распрощаться здесь, – заметил Приам.

– Нет; ты мой гость, пока не минуешь эти ворота. Если тебя узнают, ничего хорошего из этого не выйдет.

Приам покорно кивнул. Я видела, он хотел, чтобы это все поскорее закончилось и ему снова позволили бы взглянуть на Гектора.

– Но сначала, – промолвил Ахилл, – разделим чашу вина.

Я думала Приам ответит отказом – столь тонким был покров учтивости, наброшенный поверх неистовой злобы. Но я ошиблась. Приам охотно согласился, даже принял помощь от Ахилла, когда они двинулись обратно к хижине. Автомедон и Алким переглянулись, явно раздраженные такой проволочкой, но им ничего не оставалось, кроме как последовать за ними. Я тоже этого не понимала после всего, что было сказано, но это оказалось мне на руку. Никто теперь не следил за мной. Поначалу я просто стояла у повозки, только сместилась чуть левее, так чтобы меня не было видно за высоким бортом, если кто-нибудь вдруг обернется.

Утренняя прохлада освежала. Догорали закрепленные у стен факелы, их скудное пламя трепетало на ветру. Я положила руку на задний борт повозки и дождалась, пока утихнут их шаги. Теперь или никогда. Я знала, что подобной возможности больше не представится. Времени на раздумья не оставалось. Удостоверившись, что меня никто не видит, я забралась в повозку и легла рядом с Гектором, прильнув к его холодному телу. Затем распустила льняное полотно, чтобы самой укрыться в его складках. Я ощущала соприкосновение с холодной, липкой кожей Гектора; аромат тмина и розмарина не скрывал гнилостного запаха. Внешний облик ничуть не изменился, но плоть начинала неизбежно разлагаться. Я не выглядывала, не пыталась отследить их возвращение – прижалась лицом к плечу Гектора, чтобы полотно не вздрагивало от моего дыхания. Стоило Приаму остановиться на мгновение и еще раз взглянуть на тело сына – не могло быть побуждения более естественного, – и все обернулось бы весьма плачевно для меня и, вполне возможно, для Приама. Его заверениям, что он не знал о моем намерении, могли и не поверить.

Я заслышала их шаги и напряглась. Ахилл и Приам говорили вполголоса, и я не могла разобрать слов. Через некоторое время они замолчали, и в этом молчании таилось больше угрозы, чем в словах. Мне показалось, что Приам обходит повозку, чтобы еще раз взглянуть на тело Гектора. Но затем повозка качнулась, и я поняла, что он взобрался на козлы. Тихо зазвенел колокольчик, поводья хлопнули по спинам мулов, и повозка тронулась с места. Холодная кожа Гектора терлась о мою щеку.

Площадка была вся в рытвинах, и даже когда повозка покатила по тропе, колеса то и дело попадали в ямы. Я держалась за Гектора, чье тело, обвязанное полосками шерсти, оказалось более устойчивым. Я чувствовала, что сама холодею, как труп, все мое тело свело судорогой. Но разум лихорадочно работал. Мне представлялась сестра и ее супруг, Леандр, тепло и безопасность их крова – и все это под знаменем вожделенной свободы. Я снова могла стать собой – не вещью, но женщиной – вновь обрести семью, друзей, какое-то значение в жизни… Сколь бы мимолетной ни была эта радость, разве все это не стоило риска?

Но чем больше я раздумывала над этим, тем безумнее казалось мне это стремление к свободе. Если Приам обнаружит меня прежде, чем мы окажемся в Трое, то запросто может согнать меня с повозки – возможно, прямо посреди поля битвы. Те трогательные воспоминания о маленькой девочке, которую он когда-то развлекал фокусами, ничто в сравнении с его долгом перед гостеприимством Ахилла. Он не стал бы рисковать кратким перемирием ради меня.

Но даже если бы мне удалось добраться до Трои и разыскать сестру, что меня ждало? Несколько недель счастья, омраченного страхом, – и вот я уже пряталась бы в другой башне, в окружении других напуганных женщин, в ожидании, когда падет другой город. В ожидании, когда Агамемнон спустит с поводка тысячи пьяных воинов. Я слышала о его намерениях относительно Трои, его и Нестора. Все мужчины и мальчики будут убиты – включая и мужа моей сестры, – беременным пронзят животы, чтобы исключить рождение мальчиков, а участь всех прочих женщин известна: насилие, побои, увечья и рабство. Некоторых из женщин – скорее уж молодых девушек царских и знатных кровей – поделят между собой цари. Но я как бывшая невольница была лишена подобной привилегии. Я запросто могла оказаться среди простых женщин, сносить удары изо дня в день и ночами спать под хижинами. Или, хуже того, предстать перед Ахиллом и понести наказания, неизбежные для беглых рабов. Можно было и не надеяться на милосердие – я знала, насколько мстителен Ахилл…

«Приам прав, – подумала я, – это безумие».

Я смотрела в рассветное небо и пыталась сообразить, как мне теперь выпутаться. Я оказалась в ловушке. Теперь оставалось только лежать рядом с Гектором и ждать, пока повозка не остановится. Если она остановится… Завидев Ахилла, караульные запросто могли пропустить их, не останавливая. Повозки, что выезжали из лагеря, никто и не обыскивал.

Но вот повозка замерла. Ахилл шагал рядом, и я чувствовала его присутствие каждую секунду времени. Теперь же ощущение обострилось до предела. Так прошло несколько минут, затем я услышала, как Ахилл разговаривает с часовыми. Позвякивали в упряжи колокольчики. Приам вздыхал и покашливал – полагаю, от напряжения. Мне тоже хотелось откашляться. Я представила во рту вкус лимонов, набрала слюны и сглотнула, чтобы унять зуд в гортани. Слышно было, как Ахилл смеется вместе с воинами.

В любую секунду повозка вновь могла тронуться с места. Времени не оставалось. Я выбралась из-под покрывала, угрем перебралась через борт повозки и сползла на землю. И сразу зашагала прочь. Холод сковал мускулы, мною овладели страх и отчаяние, липкий пот покрывал тело, кожа еще хранила запах Гектора… Я ощущала на себе цепкий взгляд Ахилла, но мне не хватило смелости, чтобы обернуться и посмотреть, действительно ли он глядит на меня. Хотелось бежать, но я знала, что это лишь привлечет внимание, поэтому плотнее завернулась в накидку и пошла быстрым, но ровным шагом. Я не замечала, куда иду, и постоянно спотыкалась о подол туники. И готова была в любой момент услышать свое имя.

Лагерь уже просыпался. Воины, что пили накануне, зевали и требовали еды. Женщины таскали хворост для костров. Ветер растрепал мои волосы и одежду. Я направилась к группе женщин и попыталась смешаться с ними, даже подхватила пустое ведро, чуть склонившись набок, как если б оно было полное. В конце концов собралась с духом и оглянулась. И поняла, что весь этот спектакль лишен смысла. Повозка Приама уже выкатилась за ворота. Ахилл постоял немного, вскинув руку в прощальном жесте, затем развернулся и зашагал к своему жилищу.

Только теперь я могла вздохнуть с облегчением. Выждала еще несколько минут и последовала за Ахиллом, стараясь занять разум повседневными заботами. Ему захочется принять горячую ванну. Поэтому я сказала женщинам нагреть воду и направилась к хижине. Ахилл сидел за столом, глядя перед собой, но когда я вошла, поднял голову. Мне показалось, он выглядел удивленным.

– Принести что-нибудь поесть? – спросила я.

Ахилл молча кивнул, и я принялась раскладывать на тарелке хлеб, оливы и рассыпчатый козий сыр, какой делали в Лирнессе. Его запах неизменно возвращал меня в детство. Мама любила есть его с абрикосами, что росли на дереве за нашим домом. Я отломила небольшой ломтик и положила в рот. Резкий солоноватый вкус сразу оживил воспоминания о ней. На глазах выступили слезы, но я не могла позволить себе заплакать. Поставила тарелку перед Ахиллом и отступила.

Похоже, Ахилл был голоден. Он отламывал куски хлеба и смачивал в масле, брал ломтики сыра кончиком кинжала и отправлял в рот. Я наполнила его кубок разбавленным вином и поставила рядом с тарелкой.

Затем он спросил, словно бы невзначай:

– Так почему ты вернулась?

Значит, он знал все это время… У меня пересохло во рту, но потом я подумала: «Нет. Он думал, я ушла в женские хижины, и теперь недоумевает, почему я вернулась без приглашения». Я посмотрела ему в глаза и тотчас поняла, что всё не так. Он действительно знал. На мгновение я совсем растерялась, но затем подумала: «Если ты знал, что я в повозке, то почему не остановил меня?»

– Не знаю, – произнесла я медленно.

Ахилл пододвинул ко мне тарелку с хлебом и сыром. Я решила, что он наелся, и приготовилась убрать ее, но запоздало поняла, что Ахилл предлагал мне поесть. Он не снизошел до учтивых приглашений: просто показал на меня, а затем на стул. Поэтому я села напротив него, и мы ели и пили вместе.

Я ответила «не знаю», потому что мне в голову не пришло ничего другого. Все те размышления о падении Трои и о последствиях для меня – все это верно. Но я знала об этом еще до того, как влезла в повозку. Что-то другое заставило меня повернуть назад – что-то, чего я сама пока не сознавала. Возможно, это была убежденность, что теперь мое место здесь – что я должна начать здесь новую жизнь.

Мы ели в молчании, но я чувствовала, что атмосфера переменилась. Я попыталась сбежать, но потом – неважно, по какой причине, – вернулась. Ахилл знал, что я в повозке, и – опять же, неважно, по какой причине, – был готов отпустить меня. И за столом сидели уже не просто хозяин и его рабыня. У меня появился выбор. Или нет? Не знаю… Возможно, я лишь принимала желаемое за действительное – и сомневаюсь, что подобные мысли посещали Ахилла.

Внезапно он отодвинул тарелку и поднялся.

– Нужно переговорить с Агамемноном.

– Он еще не проснулся.

Похоже, его это развеселило.

– И то верно.

Он снова сел за стол, и мы допили вино.