Яркий свет пробивается сквозь мои веки. У меня воспалены губы и голова раскалывается от боли.

– Где я? – издаю я хриплое карканье в сторону женщины, сидящей в углу.

Приблизившись, она говорит:

– В Пуле, в больнице. Как славно, что вы проснулись! Как самочувствие?

– Устала. И тошнит, – сообщаю я медсестре. – Какой сегодня день?

– Воскресенье, утро.

Я пытаюсь взглянуть в окно на солнечный свет, струящийся сквозь жалюзи. Память постепенно возвращается ко мне.

– Энни… – произношу я. – Женщина, с которой меня забрали…

– С ней все в порядке, дорогая, не волнуйтесь. Сейчас вам нужно думать только о своем выздоровлении.

– Нет, – я пробую помотать головой, но она нестерпимо болит. – Это она меня отравила.

– Ох… – Медсестра явно теряется. – Вообще-то здесь детектив ждет возможности с вами поговорить. Я могу его не впускать.

– Нет, – возражаю я, – я хочу говорить с ним.

– Ну, если вы в состоянии… – Она колеблется. – Учтите, что у вас пока не исключены провалы в памяти. Отнеситесь к этому спокойно.

– Со мной все будет в порядке.

– Я буду присматривать за вами, – строго произносит медсестра, выходя из палаты.

Через несколько секунд у моей постели стоит детектив Харвуд.

– Мисс Харви, – мрачно улыбается он. – Ну и ночка у вас выдалась, судя по всему. – Он пододвигает к себе пластиковый стул. Детектив выглядит обеспокоенным. На его лбу, между сведенными бровями, залегает глубокая складка. – Вы можете говорить?

– Да. Что с Энни? – спрашиваю я.

– Она в больнице.

– Она меня отравила. Вы не должны ее отпускать.

Харвуд хмуро кивает, внимательно всматриваясь в мое лицо и время от времени косясь на прозрачную трубочку, которая, как я только что замечаю, тянется к моей руке.

– Нам нужно взять у вас показания… – Он не договаривает. – Мисс Харви, вы точно готовы сейчас это сделать?

Я чувствую его нетерпение, но есть слишком много того, что я еще не обдумала. И не в последнюю очередь меня беспокоит факт, что, заговорив, я разоблачу своих родителей. А Бонни? Как быть с ней? Мне необходимо увидеться с сестрой.

– Честно говоря, я еще слаба.

Детектив кивает, сжав губы. Я вижу, что он не решается настаивать, и это заставляет меня вспомнить о Дэнни. Если я не буду говорить сейчас же, его обвинят в убийстве.

– О Боже, – вздыхаю я, закрывая глаза.

– Вам нужна медсестра?

– Нет, это другое… Мой брат не убивал Айону. – Когда я снова открываю глаза, детектив смотрит на меня, приоткрыв рот. – Если понадобится, я сделаю заявление прямо сейчас.

Лицо Харвуда расслабляется. Он говорит мне, что допрос необходимо записать, и пока он достает и настраивает оборудование, я с ужасом представляю, как арестовывают папу и как Бонни, узнав обо всем, срывается, разрушая свою жизнь, и безвозвратно разрывает со мной отношения.

Я снова вспоминаю притчу о матери с двумя сыновьями. Мы спорили об этом на тренингах, и я настаивала, что женщина должна была сказать правду ради убитого сына, но теперь убеждаюсь в том, что это неправильно, пока жив второй сын.

Судьба трех родных мне людей висит на тонкой нити, и эта нить сейчас в моей руке.

Харвуд сообщает, что он готов, и просит по порядку рассказать о вчерашнем вечере.

Вместо этого я перескакиваю сразу в середину:

– Меня отравила Энни Уэбб.

– В вашей крови и в одном из бокалов обнаружили высокую концентрацию сильнодействующего седативного препарата, – отзывается детектив. – Об этом нам известно. Было бы крайне полезно, если бы вы рассказали, что произошло до этого.

– Энни сказала мне, что это она убила Айону, – отвечаю я, ощущая, как сердце начинает колотиться в груди. – И еще я нашла записку в ее кухонном шкафу. Это Энни посылала мне письма с угрозами. Но я не знаю, куда делась записка.

– Мы нашли недописанное послание у Уэбб в кабинете, – говорит Харвуд.

– Я всегда считала Энни частью нашей семьи, – грустно произношу я, и мои глаза наполняются слезами. – Я ей полностью доверяла… Она призналась в убийстве Айоны? Это был не Дэнни!

– Мисс Харви, я все же попрошу вас начать с самого начала вчерашних событий, – произносит детектив, стараясь быть терпеливым.

– Но Дэнни…

– Вашего брата уже отпустили, – перебивает Харвуд. – У нас не было достаточно доказательств, чтобы предъявить ему обвинение, а в его версии слишком много несостыковок.

Ахнув, я зажимаю рот рукой.

– Так он на свободе?

Детектив кивает.

– Оставлен под наблюдением. Я понимаю, что у вас сейчас не лучшее время, но нам очень нужно знать, что произошло. Энни Уэбб молчит. На данный момент она ничего не подтвердила и не опровергла.

– То есть она не призналась, что отравила меня?

– Она не произнесла ни слова. Именно поэтому нам необходимо, чтобы вы рассказали нам то, что помните. Чем она мотивировала убийство Айоны Бирнс?

– Она… – Я замолкаю, возведя глаза к потолку.

Харвуд ободряюще кивает, решив, что пауза вызвана провалами в моей памяти, о которых меня предупреждала медсестра.

На самом деле я все отчетливо помню. Каждую минуту разговора с Энни, начиная с того, как она сообщила мне, что мама столкнула Айону с обрыва, до ее слов о том, что Энни всегда приходилось убирать беспорядок, устроенный мамой.

– Значит, Энни ничего не сказала? – переспрашиваю я.

Детектив качает головой и придвигается ближе, с нетерпением ожидая услышать мою историю. Я могу выдать Боба, но одновременно разрушу жизнь моих близких.

В самый подходящий момент я вспоминаю о полезном предупреждении медсестры.

– Простите, все путается в голове. Если она и говорила об этом, то я не помню.

Харвуд застывает на краешке стула, почти касаясь коленями кровати. В палате повисает напряженная тишина, и я вздыхаю с облегчением, когда детектив отодвигается от меня.

– Мне жаль, что не смогла вам помочь, – говорю я, когда на пороге палаты появляется медсестра.

– Мисс Харви, нам придется побеседовать в другой раз, – Харвуд поднимается, давая понять, что все еще отнюдь не закончилось.

– Знаю, – бормочу я. И понимаю, что это далеко не конец, но прежде чем моя память «восстановится», я успею поговорить с двумя другими людьми, хотя мне совершенно не нравится мысль поднимать эту тему с папой или Бонни.

Медсестра поспешно выводит детектива из палаты, а мой мобильный телефон звонит на тумбочке рядом с кроватью: Фрея. Должно быть, она несколько раз пыталась связаться со мной, потому что я вижу несколько пропущенных звонков – я так и не объявилась с тех пор, когда разговаривала с Эндж.

– Господи! – пронзительно восклицает она, услышав мое «алло». – Я догадалась, что с вами что-то стряслось, когда вы не перезвонили, но чтобы такое… – Она делает театральную паузу. – Как вы себя чувствуете?

– Ничего, я поправлюсь, – отзываюсь я.

– Я слышала об Энни Уэбб, – понизив голос, говорит Фрея. – Не могу в это поверить… Вы нашли Эндж?

– Да.

– И?.. Она что-нибудь рассказала о сестре Айоны?

– Нет, – без запинки вру я. – Совсем ничего.

– Я так и думала, – вздыхает Фрея. – Ну ладно, может, и рассказывать-то нечего.

Я замечаю Мэг, которая нерешительно переминается на пороге, и машу ей рукой, приглашая войти. Она улыбается мне в ответ.

– Я вам очень обязана, – одновременно говорю я Фрее. – Не уверена, что без вашей помощи мой брат был бы свободен.

– Обращайтесь, – произносит Фрея.

Сославшись на срочные процедуры, я обещаю Фрее перезвонить, потому что есть еще кое-кто, кого я должна немедленно поблагодарить.

Как только я нажимаю отбой, в комнату врывается Мэг и едва не прыгает на меня сверху с объятьями.

– Боже, я так за вас волновалась! Как ваше самочувствие?

– Как будто меня переехал автомобиль, – слабо улыбаюсь я. – Мэг, даже не знаю, как тебя и благодарить!

– Я представить не могу, что случилось бы, если бы я не зашла… – Мэг передергивает плечами.

– Да, – мне тоже совсем не хочется развивать эту мысль. – Как же ты там оказалась?

– Я хотела с вами поговорить, – просто говорит девушка. – И уже в третий раз заходила к Энни. Это долгая история: одним словом, к нам пришла Сьюзен Карлтон, а вскоре явился Грэм. – Мэг морщит носик. – Произошел ужасный скандал, и я просто сбежала из дому. Рэйчел сказала, что вас у нее нет, и я подумала – наверняка вы у Энни Уэбб. В первый раз, когда я к ней зашла, было всего полдесятого вечера, но Энни уже спала, и я ее разбудила.

– Ох, мы с тобой разминулись! – соображаю я. – В это время я потихоньку ушла к Тейлорам. Так вот почему Энни поджидала меня в коридоре.

– Энни отрицала, что вы у нее, однако я заметила на диване подушку и одеяло. Она всегда приглашает меня на чай, а тут выставила прямо под дождь, торопясь поскорее избавиться от меня. Мама была вся в слезах, когда я вернулась домой, и все повторяла слова Грэма, что если бы не ваше возвращение, полиция бы в него не вцепилась. Тогда Сьюзен ни о чем бы не узнала и не появилась бы на нашем пороге, а значит, интрижка с Грэмом тянулась бы и дальше.

– Серьезно?

– Представьте себе. Она совсем потеряла разум! Но она так злилась на вас, что я, не сомневаясь, что Энни соврала, пошла к ней снова. На этот раз она заявила, что вы принимаете ванну! – фыркает Мэг.

– Как ни забавно, но так оно и было, – слабо улыбаюсь я. – Но беспокоилась ты совершенно не напрасно.

– Энни выглядела просто взбешенной, когда я снова посмела прийти, а тут еще Грэм, и мать, и… Я очень нервничала. – Мэг машет рукой. – Я, конечно, волновалась за вас, но разыскивала и потому, что мне нужно было с кем-то поговорить.

– Мне не важно, зачем ты пришла к Энни. Я просто счастлива, что ты там появилась. Спасибо тебе, – я беру Мэг за руку.

– Какова же эта Энни Уэбб! – говорит в заключение Мэг, когда в палату заходит медсестра и громко кашляет, обращая на себя внимание.

– Время визита вышло, – строго сообщает она. – Леди нужно отдыхать, если она хочет потом вернуться домой.

– Стелла, я очень рада нашему знакомству, – Мэг наклоняется и целует меня в лоб. – Обещайте, что вы еще приедете на Эвергрин!

– Знаешь, не думаю, что приеду, – грустно улыбаюсь я. – Но я буду счастлива, если ты навестишь меня в Винчестере.

Восемь часов спустя я, завернувшись в холодное одеяло в своей собственной постели, зарываюсь носом в подушку, и слезы быстро увлажняют ее под моими щеками. С фотографий на меня смотрят наши юные улыбающиеся лица, и я подавляю желание содрать снимки со стен.

Я солгала полицейскому. Не слишком ли много я на себя беру, пытаясь обезопасить свою семью? Как маме удавалось это делать столько лет? Держалась ли она из последних сил или у нее это получалось легко, в отсутствие альтернативы?

У меня нет выбора. Рано или поздно Энни или Боб заговорят, но если они будут молчать, я не сумею, подобно им, похоронить правду на годы.

Я думаю о двух людях, которым будет больнее всего. Из-за формальностей отец, скорее всего, избежит суда, однако это все равно будет для него ударом. И вместе с тем меня мучает вопрос: разве он не заслуживает того, чтобы понести наказание?

Но куда больше меня тревожит Бонни с ее неустойчивой, надломленной психикой. Она не различает полутонов, для нее существуют лишь черное и белое. Бонни укрепится в своей уверенности, что всегда была нам чужой.